Сладкая месть Камисато Аято

      Инадзума готовилась встречать Новый год. Декабрь как никогда одарил Наруками снегом, что каждый день летал, как перья из подушки. И как бы часто жрицы не убирались, Великий Храм Наруками собирал у себя всё новые и новые слои кристально белого снега. Издревле в Инадзуме считалось, что белый цвет означает очищение, и действующая главная жрица – Гудзи Яэ Мико – предрекала в новом году если не очищение, то хотя бы избавление.              Как новый год встретишь, так его и проведёшь. А всё самое неинтересное и навевающее смертную тоску должно остаться в прошлом. Взять хотя бы её покои. Кажется, дизайн не обновлялся уже несколько веков к ряду. Выцветшие под прямыми лучами солнца столешницы из тёмного дерева, скрипучие половицы, тусклый бежевый цвет стен вызывает лёгкое, но вполне стабильное фоновое раздражение.              Юные мико же слишком заняты подготовкой Храма и очищением Священной Сакуры. Вот в очередной раз Кано Нана пробежала перед глазами, неся тяжёлые ритуальные принадлежности, а за ней всё так же стремилась длинная вереница остальных мико: кто с половыми тряпками, кто с ещё какой бытовой утварью.              Великий храм Наруками – сокровище Инадзумы. Очаг её культурного и душевного просвещения. Так считали многие инадзумцы, особенно коренные жители хранившего традиции острова Наруками. Конечно, как и сама Яэ Мико, что на протяжении более пятиста лет трудится в Храме, скрывая от людей свою настоящую сущность. Не считая, конечно, жриц Храма, кому доверена эта тайна.       Яэ Мико, покусывая нижнюю губу, с отрешённым видом полулёжа восседала в удобном кресле своих церемониальных покоев, читая очередной роман в мягкой обложке и слушая на фоне вездесущий топот и эмоциональные вскрики своих подчинённых. Современные люди такие шумные. Зато непредсказуемые, а значит – с ними не скучно.       Пора признать: за последние полчаса она не поняла и слова из того, что читала. Яэ всё же не сдержала заунывный вздох, с характерным громким звуком закрыла очередную книгу с красочной обложкой, небрежно откинув её в сторону и совершенно случайно – к ногам одной из мико, что как раз проходила рядом, чтобы вытереть с мебели пыль. Она тут же застыла, нервно сглотнув.       — Как же скучно, Миюки, — без прямого упрёка, но притворно ласково обратилась ко жрице Яэ Мико, приподымаясь на кресле и выровняв осанку, склонив голову чуть вбок и переложив ногу на ногу. Хотелось бы ещё от души потянуться, словно лисица, но перед подчинёнными такого себе не позволяла. Миюки ответила ей слегка расстроенным взглядом. Она ведь уверяла госпожу, что эти романы – находка! — Эти книжки из Монштадта такие предсказуемые, что я по одному только описанию понимаю весь сюжет. Неужели и люди там живут такие скучные?       — Госпожа Гудзи Яэ, мне не довелось бывать в этих далёких краях, поэтому я не могу знать, — ровным тоном проговорила Миюки со сдержанным поклоном, убрав с начищенного пола книгу на узкий, низенький стол из тёмного дерева и стиснув край белоснежного рукава. Яэ Мико слегка нахмурилась, отведя в сторону полуприкрытые глаза с тенью разочарования в них. Юная Миюки же восприняла этот жест на свой счёт, и поспешила добавить: — Я всю жизнь работаю в Храме. Но иногда у нас бывают посетители из других стран. Всё чаще к нам заглядывает господин Тома по делам из Комиссии. Когда я говорила ему об истории Храма, тот обмолвился, что раньше жил в Монштадте. Я могу сказать, что он действует предсказуемо, но мотивы его всегда будто бы скрыты за туманом.       Яэ Мико тут же несколько встрепенулась, будто оживилась, что-то вспомнив, чем вызвала лёгкую улыбку мико. Но тут же Яэ грубовато прищурилась, сложив изящную ладонь в кулак и дёрнув лисьими ушами.       — Ох, точно, Миюки. — Приложила Яэ Мико к подбородку кулак, хмыкнув. — Мне знаком этот симпатичный и дружелюбный чужестранец. Этот юнец многого добился, и я бы даже пригласила его к нам на посиделки как почётного гостя, не побаивайся он меня и не обходя стороной, ха-ха. И… не работай он на подлеца из комиссии Ясиро. Камисато Аято… Он по сей день остаётся для меня закрытой книгой. За его тёплой улыбкой скрывается что угодно, но только не приветливость. Этот смертный слишком непредсказуем для своих лет… Ох, Миюки… — хитрые глаза Яэ Мико заблестели, а розовые уши зашевелились пуще прежнего. Кицунэ встала с кресла. Будто бы не смогла усидеть от чего-то на месте. — У меня появилась замечательная идея…              — Какая, Госпожа Гудзи? — несколько боязно начала Миюки.              — Нужно устроить публичный праздник в Храме. И отдельно пригласить всю верхушку Трикомиссии, всяких общественных деятелей, журналистов, писателей… И…              — Да, госпожа?       Гудзи сохраняла молчание, явно задумавшись, а Миюки покорно ждала известий, словно приговора, смотря себе под ноги на плетёные татами, устилающим пол. Внезапно розовые уши кицунэ снова задорно зашевелились, и Яэ Мико развернулась к Миюки. В лисьих глазах читалось веселье.              — И мы окажем им самый тёплый и радушный приём, Миюки. Самый-самый. Заодно накопим побольше подношений... — Яэ вальяжной и лёгкой походкой подошла к Миюки, сложив руки на груди, и загадочно прошлась вокруг послушной и слегка растерянной жрицы. — Расскажи-ка, Миюки, поподробнее насчёт Камисато Аято… Что ты о нём знаешь? А что думаешь?              — Госпожа Яэ, честно признаться, я с ним никогда не говорила, но… — встретив жадный до сплетен взгляд Гудзи Яэ, жрица поспешила продолжить, ускоряя тон и добавляя голосу громкости. — Но господин Тома очень много и очень хорошо отзывался о нём. Господин Камисато хорошо воспитан, элегантен и изящен, молод…              Яэ Мико легонько вскинула ладонь перед лицом мико, давая знак остановиться. Улыбка Гудзи заблестела коварством на приподнятом краешке рта.              — Это всё хорошо мне известно, малышка Миюки. Но ты верно заметила… — Яэ Мико решила сделать ещё один медленный круг вокруг жрицы, с каждым шагом говоря слово: — Камисато Аято молод. — Шаг. — Изящен… — шаг. У Миюки от близости дыхания Гудзи мурашки пошли прямо по маленьким ушам. — И, должно быть… красив? — спросила Яэ, остановившись и пристально посмотрев ей в глаза, мягко усмехаясь.              Юная Миюки прекрасно помнит внешность главы комиссии Ясиро. Она слегка покраснела, утвердительно кивнув, чем вызвала беззвучную усмешку Яэ Мико.              — Однажды я видела его шагающего под ручку с неизвестной мне юной красоткой с белоснежной кожей, точёной фигурой и блестящими длинными волосами… — Яэ Мико потёрла подушечки пальцев друг о друга, приложив их к губам, то и дело поглядывая на Миюки.              — Я… Я не могу припомнить, госпожа… — в край растерянная и засмущавшаяся мико, занервничав пуще прежнего, схватилась за подол красной юбки. Она и предположить не могла, что когда-то будет сплетничать с… начальством. — Хотя… Знаете… — Яэ Мико навострила лисьи пушистые уши. — Когда я возвращаюсь гостить домой, порой слышу в столице слухи о том, что молодой господин Камисато слишком высокомерен. — От собственной дерзости Миюки смутилась ещё больше, боясь, что может сказать что-то лишнее. Но в любопытном взгляде Гудзи Яэ упрёка не прочитала. — Кажется… Может быть, всё это неправда, но его видели с самыми разными, но очень красивыми и знатными девушками…              Яэ весело фыркнула, расслабленно усевшись обратно в тёплое кресло. План в голове созрел сам собой. Она перевернёт жизнь этого невыносимого Камисато Аято, раз и навсегда стерев наглое подобие улыбки с его изящного лица.              — Значит, всё-таки у молодого господина высокие стандарты… Что ж, Миюки, спасибо, ты можешь идти. Чувствую, что этот Новый год пройдёт куда интереснее предыдущих…              

***

                    Камисато Аято привык к усталости. Возможно, стабильное лёгкое бессилие могло быть связано со здоровьем. А может ему следовало бы не пропускать основные приёмы пищи и спать дольше, чем пять часов в сутки. Но его доктор, повар, мать, отец, лучший друг, лучший напарник, начальник и подчинённый – конечно же, Тома, который как мог помогал улучшить жизнь молодого господина. Выходец из Монштадта слушал Аято всегда и беспрекословно, даже если иные просьбы имели странный и даже слегка унизительный характер.              Но именно сейчас, когда Аято так устал от всего, Тома посмел ослушаться и заявить прямо в его голубые глаза то, что показалось Аято как минимум предательством. С другой стороны, предатель лишь встал на сторону его любимой младшей сестры.              — Ты должен познакомиться с ним лично, господин, — Тома дружелюбно подмигнул, склонившись и начав застёгивать широкие пуговицы на новом зимнем пальто Аято, что было привезено из далёкой Снежной. — Ты же не думаешь, что госпожа Аяка могла выбрать для себя плохого человека? К тому же, я пусть и мало, но знаю его. Он очень добрый, хороший парень. Ты тоже должен это понимать, Аято.              Последние слова он пропустил мимо ушей. Погода стояла непривычно холодная. Зимняя вьюга свистела, била по оконным ставням и рисовала на окнах причудливые морозные узоры. Снегопад напоминал молочный туман, а снежинки примораживались к красным щекам и ресницам, заставляя людей отыскивать в закромах гардеробных свои самые тёплые вещи, перчатки и шерстяные шарфы.              Не хочется идти абсолютно никуда. Пальто тяжёлое, а церемониальное кимоно Аято не нравилось. Но аристократические манеры не позволяли нарушать этикет. И всё же Аято предпочитал одежду посовременней, во многом остальном оставаясь человеком более консервативных взглядов.              Аято не спешил уходить, наслаждаясь последними секундами тепла уютного дома, что стал ему и местом работы. Он с неким раздражением прикрыл глаза, от чего в уголках глаз проступили маленькие мимические морщинки, и устало погладил переносицу двумя пальцами.              — Тома. Аяка ещё слишком юна, а люди вокруг в основном подобны коршунам. К тому же, она публичная личность. Я не удивлюсь, если этот парень, завоевавший её наивное сердце, лишь позарился на наше богатое состояние.              — Вот именно, Аято, — Тома добродушно усмехнулся, встав с колен, когда застегнул последнюю пуговицу его длинного белого пальто. — Аяка годами общается с такими людьми. А вот ты всё чаще предпочитаешь общение с бумагами и документами. Понимаешь? Просто доверься ей. Она ведь твоя сестра.              — Если бы не это бредовое приглашение от госпожи Гудзи, я бы отказался. Новый год – это семейный праздник. И я не хочу потом, спустя года, просматривая старый семейный альбом, видеть на фото неизвестного чудака, которого видел раз в жизни.              Тома всерьёз его слова не воспринял, искренне посмеявшись таким несуразным возмущениям Аято. Кажется, молодой господин так устал за последнее время, что забыл, что сначала надо думать, а потом говорить. Аято незадачливо вздёрнул бровь, косясь на Тому, что сложил руки по бокам и с какой-то понимающей улыбкой проговорил:              — А может быть и пожалеешь однажды об этом. Никто не может знать будущего, кроме, разве что, духа Священной Кицунэ. — Тома загадочно улыбнулся, скосив глаза к окну, откуда сквозь снег виднелась вершина горы Ёго, где располагался Великий Храм Наруками. — Раз так беспокоитесь об Аяке, то обязательно пожелайте у Священной Кицунэ удачи в любви для неё.              Аято ничего отвечать не стал и лишь обречённо вздохнул: опять Тома говорит всякие глупости.       Аято не верил в беспрекословные исполнения желаний, ведь будь Тейват устроен таким образом, не существовало бы несчастных людей. Мир – это не фантазии, где сбывается каждое желание, написанное на деревянной дощечке. Реальность наполнена простым человеческим обманом, кровавым бизнесом и бесконечными трудами, что и строят ту самую реальность на этом шатком лицемерном фундаменте. И если не играть по правилам этого мира, победителем тебе не выйти. Впрочем, этот спор идёт куда лучше за добрым и славным полночным сакэ.              Аято поправил новые кожаные перчатки. Неудобные, а неразношенная кожа слишком стягивает движения длинных пальцев. А в пальто стоять среди уюта и тепла дома уже стало жарко.       Тома развернулся и открыл дверь, впуская на порог дома хлопья кружащегося на ветру снега и морозный воздух. Аято не любил зиму. Он поразмыслил, что в этом году это не зима, а скорее морозный ад. И оба двинулись в путь.              

***

      Несмотря на не совсем благоприятную погоду, людей, желающих посетить храм и попытать у Священной Кицунэ счастья в новом году, оказалось куда больше, чем он мог себе представить. Кажется, Гудзи Яэ Мико распорядилась отметить торжество с широким размахом. Плотная толпа маленькими шажками пробиралась по скользковатым ступенькам наверх, проходя сквозь вереницу алых врат тории, что ведут к священной территории. Снегопад маячил перед глазами, а вьюга морозила лица. Сосны удерживали на крепких ветвях тяжёлый снег, и каждая вечнозелёная иголочка оказалась ласково покрыта морозной и льдистой снежной пылью.              К сожалению для Аято, путь оказался куда дольше обычного из-за медлительной толпы. Пальто не так уж идеально справлялось со своей функцией. Благо, Тома, как и всегда, отвлекал разговорами ни о чём.              Аяка должна ждать в Храме вместе со своим… другом. Так он ей и поверил. Аяка понятия не имеет, какими могут быть парни. Её белые послушные волосы встали бы дыбом, узнай она, о чём порой думают мужчины без царя в голове. Настроение от этих мыслей портилось с той же скоростью, что и краснели на морозе слегка впалые щёки.              Когда Аято и Тома преодолели последние ступени, их встретили каменные статуи лис. Снегопад здесь царил не такой сильный, как внизу, но воздух ощущался лёгкими куда более болезненно-ледяным.              Храм, изобилующий красками при весне, как казалось Аято, омрачила белоснежность зимы. Всё смешалось в одно белое месиво, а красные фасады храмового комплекса выглядели как пятна крови в блестящей снегом атмосфере. Праздничные украшения и новогодние огни картину особо не спасали. Низкие, вечерние тучи будто бы касались изогнутых крыш, как никогда загребая в снежную охапку вершину горы Ёго. Бродячие священные лисицы попрятались кто куда в поиске тепла, а некоторые, куда более смелые и целеустремлённые, то и дело выпрашивали у гостей Храма Наруками еду.              И всё равно среди этой толкотни и бесконечных очередей лица гостей Храма отражали счастье и предвкушение. Бессметное число торговцев заполнило комплекс, втридорога продавая новомодный глинтвейн и потерявшие всякий вкус и тепло наверняка несвежие онигири. Какофония праздничной музыки смешалась с шумом задорных разговоров, обсуждений и обмена любезностями. Вокруг витал запах выпечки и горячего кофе, щекочущий нос аромат специй и пар зажжённых у святилищ благовоний.       — Поговаривают, сама Священная Кицунэ провела ровную дорожку для молодого господина Камисато. Чудо, что он не угробил историю своих отцов и весь клан… — Послышались громкие шепотки где-то в толпе. Аято заставил себя идти дальше. Иначе он оглянется, чего делать человеку из высшего света не возбраняется, но всё же крайне нежелательно. Не зря высший свет есть высший свет. Смотреть вниз – не его задача.              Аяка обещала ждать его под тории у Священной Сакуры. На сердце легла мягкая тень волнения. Как странно. Он что, и правда волнуется перед знакомством с каким-то там проходимцем? Аято не такой человек. Он может выдержать даже взгляд самой Сёгун Райден.              Люди то и дело задевали его по плечам, от чего искусственная улыбка Аято с каждым разом становилась всё более натянутой, когда он в очередной раз нарочито приветливо принимал глупые извинения или же вовсе их отсутствие. Этим простакам пора бы уже научиться хоть каким-то манерам.              Наконец тропинка шуршащего под ботинками снега привела Аято и Тому к обрамлённой железным забором Священной Сакуре. Весной здесь было бы куда красивее и приятнее. Так подумалось Аято.              Вокруг столпился краснощёкий народ в молитвенных жестах. И наконец-то среди этой притихшей толпы Авто заметил знакомую белую макушку прямо под алыми тории.              В этом мире существовало только два человека, что вызывали внутри него родное тепло, которое он потерял, казалось, тогда, когда ушли на тот свет его родители. Это Тома. И его родная, любимая сестра.              Годы нелёгкой жизни среди политиканов и пропахших одиночеством стен своего кабинета, захламленного бесконечными пачками невероятно важных документов, не могли пройти незаметно для рано повзрослевшего Аято.              — Здравствуй, дорогая сестра, — сказал Аято мягко, с почти неуловимым оттенком нежности в тоне. Как всегда, сдержанно. Словно не в силах вложить тот смысл, что так хочет ей передать. Тома радостно поприветствовал Аяку тоже, приобняв её с боку.              Аяка тут же обернулась, слегка поджав алые от мороза и глянцевого блеска губы. Её густо накрашенные в белый ресницы показались ему похожими на снежинки. Её круглые щёки, как и у всех остальных, покраснели от холода. Но ей это определённо шло, придавая статной изящности. Аято приметил и то, что она тоже надела белое пальто, что Тома купил для неё по его просьбе. Так они больше… похожи. Будто бы так, в одинаковых пальто, связь между ними кажется более крепкой.              — Привет, Аято, Тома, — Аяка нежно, но слегка взволнованно улыбнулась, не задерживая на брате тёплый взгляд серебристых, больших глаз. Она очаровательно коснулась ладонью в меховой перчатке своей щеки и отвела глаза вниз. Определённо, она смущена от чего-то. — Я рада вас видеть. И…              Обычно она обнимала родного брата. Даже на людях, что Аято несколько не нравилось. Всё-таки он глава Комиссии Ясиро. Он должен быть всегда серьёзным и беспощадным в глазах своих прямых и скрытых недоброжелателей. Впрочем, наверное, она просто замёрзла, а пальто, как он чувствует, довольно сильно сковывает движения.              Аято терпеливо ждал, видя, как она мнётся в нерешительности. Он прекрасно знал: Аяке часто приходится собираться с силами, чтобы признаться в чём-то личном. И он понимающе даёт ей это время.              — Аяка! — послышался весёлый мужской голос. Несколько высоковатый, как подумалось Аято. Он оглянулся. И честно сдержался от мгновенного порыва избавиться от этого… парня. Парня с пятном на куртке. Парня с неаккуратной длинной косой. В дурацкой шапке. Парня, который сейчас слишком крепко прижал к своему плечу Аяку. Его. Сестру. — Я прикупил нам Матчу. Очередь отстоял дикую, даже чуть не подрался с мужиком впереди…              Эм? «Мужик»? Подрался? Аяка… Что это такое?              — Подожди, Итэр, — перебила эмоционального и низкого парня Аяка, буквально вынырнув из его крепкой охапки. — Я хочу тебя познакомить со своим братом.              Аяка перевела слегка затравленный взгляд на высокого и статного Аято. Итэр, будто бы зависнув на секунду, наконец обратил внимание на человека, из-за чьего роста он просто-напросто его не заметил.              Голубые глаза Аято заискрились холодом. Взгляд стал будто бы ничего не выражающим. И, несомненно, его изящное лицо украсила самая неискренняя улыбка в его арсенале из масок.              — Брат, в общем, мы… — Аяка сделала глубокий, морозный вдох, что холодом оцарапал горло и лёгкие. И, наконец, набравшись смелости, нашла в себе силы признаться. — Он мой парень.              Её серебристые глаза отражали надежду, кружащие на ветру снежинки и свет круглых, красных фонарей. А где-то в столице уже запустили фейерверки, что отвлекли на себя почти всю толпу, обращая их взгляды в ночную, праздничную мглу.              Аяка любила фейерверки. Любила, как они расцветали яркими красками в высоком небе, любила вызываемый ими всплеск в душе. Любила, когда рядом в такие моменты был брат. Когда-то, когда-то давно он был рядом всегда.              Но сейчас она не слышала выстрелы праздничных салютов, не слышала стук собственного волнения в сердце. Хотела слышать лишь то, что скажет Аято.              Камисато Аято с первого же упоминания его сестрой какого-то странного друга обо всём догадался. Но, как и всегда погружённый в дела Комиссии Ясиро, не смог уберечь сестру от романтической колючей мишуры. И вот, к чему это привело…              Аято обещал себе её защищать. А он, погрузившись в мир новых законов, пришедших из-за смены эпох, постановлений, бесконечных совещаний, правок и резолюций, позволил себе расслабиться и обо всём забыть.              Зато вполне успешно временами сам же отвлекался на отношения, которые не длились дольше трёх ночей и двух дней.       Но кому как не Аято Камисато знать, что ничего и никогда не поздно, покуда не наступит смерть. Он ещё может защитить Аяку и её невинную, наивную душу от этого лохматого голодранца с карманом вместо кошелька.       — Рад познакомиться.       Аято бы с радостью вместо приветствия одарил Итэром синяком под его золотистым глазом. Мечты...       Кажется, молчание длилось дольше самого напряжённого антракта душераздирающего спектакля в театре Эпиклез. На деле прошло не более трёх секунд опасных переглядываний между высоким и разозлённым Аято и сглотнувшим ком в горле простаком Итэром.       Тяжёлая атмосфера между ними слега развеялась, и даже сами снежинки будто бы затанцевали веселее, когда Аято протянул для Итэра руку в приветственном жесте. Итэр не сдержал короткий вздох облегчения.       Но Аято лишь оттягивал неизбежное. Он выскажется. Обязательно. Но не тогда, когда глаза его сестры грозились наполниться кристалликами замерзающих слёз. Безусловно, ему нравится смотреть на искривлённые в смущении и даже ярости лица. Однако это касается кого угодно, но только не Аяки. И конечно, не его самого.       И всё же Аято нужна была передышка. Отлучившись, чтобы купить себе горячий чай с молоком, Аято готов был уже обратиться с соответствующей молитвой к мистическому созданию, если это поможет уберечь Аяку от всяких проходимцев в грязных куртках.       Горячий глоток молочного чая взбодрил и привёл мысли в подобие порядка. Приятный вкус на кончике языка и запах топлёного молока вернули внутреннему состоянию всё ещё шаткий, но всё же баланс. Глаза переставали сами по себе слипаться с каждым тёплым глотком. Аято осматривался.       Поодаль Древо Священной Сакуры больше напоминало лисий силуэт. Говорят, что если долго и упорно молиться, Священная Кицунэ смилостивится и исполнит заветное желание этого человека. И Камисато Аято позволил себе мимолётно пожелать истинного счастья для своих близких. И даже для себя.       Правда, обычно люди не забывали делать при этом разнообразные, щедрые и не слишком пожертвования. Деревянный ящичек, наполненный бумажными и монетными пожертвованиями, одна мико как раз сменила на другой – пустой. Сегодня Храм как никогда будет в плюсе. Но Аято даже не задумался о том, что по негласным, но неоспоримым правилам необходимо преподнести какое-либо подношение, чтобы задобрить могущественного духа. Ведь иначе божество может рассердиться, а желание в лучшем случае просто-напросто не исполнится. Однако Аято не шибко верил в исполнение своего желания высшими силами, и потому не посчитал нужным одарить Храм даже одной звонкой морой.       Он не замечал, как всё это время за ним с балкона наблюдали чьи-то зоркие и хитрые глаза. Глаза, что предвкушали настоящее зрелище. Видеть искаженное недовольством лицо негодяя из Ясиро – один из лучших подарков на Новый год. Что ж, Яэ Мико исполнит его желание. Исполнит так, как ему и в кошмарах не снилось.       — Госпожа Яэ, — зашептала подмёрзшая мико Миюки, ставшая недобровольной соучастницей того, о чём толком понятия не имела. — Вы же не будете причинять зло господину Камисато за то, что он нарушил правила Вашей Священной Земли?       — Ох, что ты, что ты, малышка Миюки, конечно же нет, — сладко прошептала Яэ Мико, хохотнув в кулак и виляя пушистым хвостом. — Но… Пока что понаблюдаем ещё.       Аято нехотя вернулся к Аяке, Томе и Итэру, как никогда прикладывая усилия для того, чтобы намертво пришить к своему лицу улыбку. Он не собирался давать и шанса этому парню. Какие бы сладкие речи он не произносил его сестре, Аяка всегда будет на его стороне. Аято никогда не сомневался в этом. Но почему-то сейчас уверенность дала ощутимую трещину.       Итэр постоянно на что-то отвлекался: изящные статуи лисиц, очередной ларёк, откуда пахнет горячей едой, на прочие глупости. Аяка же, как и Тома, – публичная личность, их то и дело узнавали, останавливали и по сто раз желали счастья и здоровья, отчего-то почтительно обращаясь и к Итэру. Как же этот парень его раздражает. Но Аято держался с улыбкой как мог.       — Позволь поинтересоваться, Итэр. — Аято решительно переключил роль со слушателя на допросчика, чем вызвал беззвучный треск нервных струн у новоиспечённого молодого человека своей сестры. Тома и Аяка как раз куда-то отошли. Кажется, пошли искать сестру этого парня. А возможно, что и специально оставили этих двоих наедине.        Аято читал Итэра, как открытую детскую книжку, что знал уже наизусть. И постарался не ухмыльнуться.              — Расскажи побольше о себе и своей семье.       Итэр снова напрягся. Мысленно Аято победно зааплодировал: он попал стрелой в самое яблочко.       — Тебе, наверное, Аяка уже говорила, но…       Этот парень даже не спросил разрешения, можно ли к нему обращаться на «ты». Парень, ты собственноручно роешь себе романтическую могилу на заднем дворе имения Камисато.       —… родителей у меня с сестрой давно нет, а росли мы в Монштадте. Было нелегко, но…       «О, Архонты. Выматывай других своей сложной и безынтересной судьбой…» Дальше Аято почти что не слушал.              —… А сестра… Она где-то тут гуляет, сказала, что скоро придёт, но что-то я её не вижу… В общем, с нашими путешествиями так вышло, что мы остались пока жить в Инадзуме. Нам здесь нравится. — Голос Итэра потеплел. — Я познакомился с Томой, а он в свою очередь познакомил меня с Аякой.       «Тома… Предатель. Я же доверял тебе».       — Чем ты увлекаешься? — с обманчивым интересом спросил Аято, отрешённо посмотрев от него в противоположную сторону.       — Я люблю тренироваться с мечом. А ещё…       Аято вернул взгляд к Итэру, особо не вслушиваясь, что он там говорит. Голубые глаза снова зацепились за пятнышко на его куртке. Неужели самому не приятно? Не мозолит глаза?       — … в общем, я хочу ещё попутешествовать и повидать другие страны.       Значит, ещё и ветренный. Превосходно. Очередной аргумент против тебя, парень. Аяка любит Инадзуму и не бросит дела Клана и Комиссии.       — А что на счёт тебя? — с искренним любопытством спросил Итэр, остановившись в очереди за моти. Этот парень ещё и обжора.       — Я являюсь главой Комиссии Ясиро, — самодовольно произнёс Аято. — Я чту историю и традиции своей страны.       — Нет-нет, это я знаю, — перебил его Итэр. Лучше бы он этого не делал. — Я имею в виду, может, тебе нравится что-то кроме работы?       Аято мысленно придушил его. И дело даже не в оскорбительной формулировке вопроса. Никто из незнакомцев ещё так нахально не лез ему в душу. Что ж, он даст отпор.       — Мне определённо нравятся шахматы. Каждый мой ход продуман наперёд и имеет смысл. И именно поэтому. Я. Всегда. Побеждаю.       Кажется, Итэр начал догадываться о том, какой смысл может вкладывать Аято в свои слова. Это не просто предновогодняя прогулка и знакомство с главным человеком в жизни его любимой девушки. Это холодная война среди гирлянд, салютов и отголосков уже слегка нетрезвых от алкогольного глинтвейна людей. Вокруг снегопад, а Аято Камисато – это снежная лавина, которая ради победы и исполнения плана пойдёт на всё.       — Я мало знаком с шахматами…       — Не сомневался.       — Но… — Итэр не растерялся, хотя и не ожидал такой откровенной грубости. — Это отличная игра. Заставляет работать мозг и всё такое. Но жизнь – это не шахматная доска. А люди – не пешки, которыми можно управлять так, как вздумается.       — Ты ещё мало знаешь жизнь, парень. Я – знаю.       Это был вызов. И если бы вокруг стояла тишина, Аято бы задумался о том, что он, как почти что первый человек в стране, мог приковывать к себе лишние взгляды. Но толпе всё равно. Всё равно, что происходит, как и кружащему вокруг бесконечному снегопаду. Серым тёмным тучам и свету зажжённых поочерёдно фонарей. На площади послышалась громкая музыка: жрицы Храма начали исполнять священный танец Кагура.       Толпа засуетилась, скорее допивая тёплый чай и глинтвейны, записывая желания на дощечках и прося советы у просветлённых жриц. Но им двоим уже не было дела до праздника.       Итэр здраво решил промолчать, лишь выдерживая ледяной, высокомерный взгляд брата своей девушки. Никто бы не хотел этой ссоры. Но раздор казался неизбежным. Однако к ним вовремя подоспели Тома и тут же насторожившаяся Аяка. Итэр переключил мысли.       — Она нашлась?       — Да, уже в Храме. Мы за вами пришли. Всё в порядке? — поинтересовался улыбчиво Тома.       — В полном, — сдержанно ответил Аято, зыркнув на Тому, чем ясно дал понять, что это вовсе не так.       Они пришли сюда не для того, чтобы разгуливать по холоду и задыхаться какофонией запахов горячих напитков и выпечки. Как никогда сильно хотелось домой, чтобы запереться в стенах своего кабинета. Но пришло время принять особое приглашение Гудзи Яэ.       Вся эта ситуация однозначно пыталась вывести его из себя. А ведь ему ещё и предстоит провести несколько часов наедине с элитой в Храме, как никогда применяя силу воли для поддержания дежурной улыбки.       Представление на улице завершилось, и толпа засобиралась по домам, чтобы вместе с родными встретить Новый год. Специальные же гости переступили порог священного Хондэна.       И Камисато Аято совершенно не удивился, когда узнал, что каким-то образом приглашение, переданное от Гудзи, получил и Итэр. И это определённо ещё больше злило Камисато Аято.

***

      Обычно Хондэн был закрыт для всех, кроме жриц Храма, но Яэ Мико готова была поступиться принципами в этот час ради веселья. Кицунэ даже лично и заранее определила места для специальных гостей. Так две семьи известных политиков Трикомиссии, что давно враждуют друг с другом скорее из традиций мести, чем из-за чего-то конкретного, оказались на соседних местах, из-за чего лица их кривились недовольством так, словно им обещали лучшее сакэ, а угостили обычной водой.       В просторном, тёплом зале, где проводились закрытые ритуалы, приглашённые также могли помолиться особому алтарю с древним свитком-какэмоно. Говорят, его писала сама Священная Кицунэ ещё около пятиста лет назад. Но самая священная и сильная реликвия скрыта от лиц посторонних всегда. Ходят легенды, что в Маске Кицунэ заключён её дух, что может исполнить самое заветное и невообразимое человеческое желание. По крайней мере, именно это упомянула Гудзи Яэ Мико в разговоре с одной любознательной девушкой с золотистыми глазами.       Аято совершенно не удивился, когда Яэ Мико, лично поприветствовав его, одарила его взглядом хитроватых глаз и ехидной полуулыбкой. В точку. У этой дамы определённо что-то на уме.       Разгадывать людей он считал своей лучшей способностью, и этот навык не раз выручал его в политических перипетиях и неоднозначных ситуациях, где решения нужно принимать быстро и, желательно, верно.       — Твоё место, конечно, возле госпожи Камисато, господин Глава, — слишком дружелюбно произнесла Яэ Мико, приглашающе проведя рукой в сторону дзабутонов у низкого столика, сверкающего глянцем. Жрицы же сновали, разливая напитки и подавая для гостей яства. — Ох, я также разрешила присоединиться к вашим местам и этого очаровательного молодого человека с его сестрой.       Аято хмыкнул, позволяя одной из мико забрать его тяжёлое пальто. Этот день определённо не его. Стоп, какая ещё сестра? А, точно, этот парень упоминал о ней. Нет, ну уж нет, он не готов терпеть разговоры и заигрывания его сестры с этим парнем. Так что Аято решил сначала любезно побеседовать со своими коллегами из Трикомиссии, обсуждая всегда занимающие его голову мысли о бесконечной бумажной работе.       Столы забиты лучшими блюдами традиционной кухни, разговоры плавно перетекали в философские, где-то – в политические, а где-то под звуки сямисэна, на котором умиротворённо поигрывала Кано Нана, назревала ссора между теми самыми враждующими семьями.       Яэ Мико, сидя за общим столом со своими подопечными под расшитым воздушным навесом, то и дело, попивая сакэ, обводила взглядом собравшихся. И победно улыбалась. Шкала веселья заполнилась где-то процентов на семьдесят пять. Видеть, как морщится от раздражения идеальный лоб Главы Ясиро, безусловно, та ещё забавная диковинка. Но пришла пора главного новогоднего сюрприза этого снежного вечера.       Желанию Аято поскорее вернуться в своё поместье и наконец покинуть Храм не суждено было сбыться. Гору Ёго неожиданно окружила невиданная снежная буря. Яэ Мико с нескрываемым весельем объявила, что еды и выпивки хватит на целую ночь вперёд, и немыслимым образом дух собравшихся людей тут же приподнялся. Формальная встреча быстро превратилась в подобие вечеринки. Не где-нибудь, а в Хондэне. Кажется, только одному Аято и не пришлась по вкусу вся эта ситуация.       Он как мог оттягивал возвращение к сестре, Томе и Итэру. И наверняка Аяка уже заподозрила, что он не хочет проводить время в компании её новоиспечённого парня. Но перед смертью не надышишься.              За окнами всё больше разгоралась снежная буря. Просто замечательно. Но раз выдался случай, Аято решил прогуляться по Храму: он был в Хондэне лишь раз, и то в детстве. Итэр, Аяка и Тома что-то весело и увлечённо обсуждали. Что ж, тогда он не станет предупреждать.              Яэ Мико, раскуривая трубку, наблюдала, как Аято Камисато свернул куда-то в коридор. И хитровато ухмыльнулась.              — Миюки.              — Да, госпожа?              — Проверь-ка все святилища Хондэна. Сегодня у нас много гостей… Я не хочу, чтобы они сновали там, где им быть не следует.              

***

      Аято Камисато в одиночестве бродил по пустым коридорам храма, озираясь вокруг. Остальная часть Хондэна оказалась в основном простой и довольно безынтересной.       Деревянные ставни трещали от нещадного ветра и бесконечного эха зимней вьюги, что затягивала гору Ёго в самое сердце снежного безумия. Стёкла замёрзли так, что были видны лишь силуэты бесконечного пушистого снега. Половицы то и дело с характерным звуком скрипели, а ветер взвывал, как потерянный в лесу человек.       Вдруг Аято услышал чей-то голос. Его тихие шаги замедлились, и Аято стал прислушиваться: голос становился всё громче. Наверное, это кто-то из мико.       — Прошу… Пожалуйста…       Аято впал в некое подобие ступора. Голос был вкрадчивым, умоляющим. Пожалуй, нужно убираться отсюда. Такому уважаемому человеку, как он, не стоит сталкиваться со всякими неловкими ситуациями, чтобы позже не стать частью слухов и объектом сплетен, от которых его тошнит всё чаще и чаще. Но тут же Аято понял, что вряд ли это голос жрицы.       — Прошу… Даруй мне истинную любовь в новом году! — Кажется, здесь просто кто-то молится. При чём довольно отчаянно и усиленно.       Из приоткрытой двери сочился тусклый свет и чувствовался запах горевших свеч.       Аято, особо не раздумывая, лишь из-за праздного любопытства осторожно вошёл в святилище, стараясь не шуметь. Комнатка изобиловала разнообразной ритуальной утварью и стопками старых книг. А в пяти шагах от него у алтаря с Маской Кицунэ в молитвенной позе склонила голову девушка, раз за разом сильно хлопая в ладони.       — … Священная Кицунэ, прошу…       Но раздвижная дверь всё же скрипнула, когда Аято задвинул её обратно, и девушка испуганно обернулась.       Она посмотрела на него, как кошка, впервые увидевшая собаку. Девушка нещадно замахала руками, осыпая его с ног до головы странными оправданиями.       — Я… Это не то, что Вы подумали!       Почему она так говорит? Что ж, ладно, если он помешал, то уйдёт.       — Прошу прощения, но я ни о чём и не думал.       Девушка показалась ему странной. И Аято так и не понял, о чём именно просят её жалобные, золотистые глаза. Её щёки налились красным от смущения, или же стыда, да так, будто бы её поймали на воровстве. Впрочем, могла быть виновной и жаркая духота, что стояла в маленькой комнатке для молитв из-за множества горящих свечей.       Аято ещё более озадаченно оглядел странную незнакомку, хмурясь, пока она водила ладонями, сложенными в молитвенном жесте, вперёд-назад, и в смятении озираясь по сторонам. Всё это выглядело как-то нелепо. Странно, раз она среди гостей, то Аято должен бы её узнать, к тому же, её образ казался знакомым, но он отбросил навязчивое ощущение, что где-то уже её видел. Между ними повисло молчание, а в коридоре тем временем послышались чьи-то звонкие шаги.       — Ладно, оставлю тебя одну. Не знаю, как тебя зовут... Впрочем, не важно. — Аято выдохнул и решил, что не будет пытаться разгадывать, в чём заключается странность её поведения, и захотел поскорее уйти обратно от этой девушки, которая ещё и вдруг от чего-то сильно испугалась и начала судорожно задувать свечи, погружая комнатку в полумрак.       — Нет! — яростно зашептала она, не прерываясь от задувания множества свеч. — Нельзя, тебя тоже не должны видеть!       — Хм? — Аято обернулся перед выходом, кладя руку на стенку. — Не говори чепухи.       Аято уже было собрался отодвинуть дверь, как девушка, задув последнюю свечу, после внезапно схватила его со спины и со всей своей бешеной силы потянула его за собой, прижимая Аято к себе и вжавшись куда-то в угол, где стоял шкаф с книгами, отдающими затхлым запахом. Он мог бы скрыть их силуэты за собой, на что незнакомка и понадеялась, никак Аято об этом не оповещая.       Эффект неожиданности возымел свои успехи: Аято оказался настолько шокирован, что не сопротивлялся и на время потерял дар речи, но это не спасло его от того, что тёплая женская ладонь со всей дури зажала его рот, от чего, кажется, впервые в жизни Камисато Аято ощутил на себе тяжесть тонны смущения и непонимания.       Она совсем спятила?       — Прошу, — она, потянувшись на носочках, рвано и тихо шептала ему прямо в шею, чуть ниже затылка, от чего её горячее дыхание вызывало на его коже табун льдистых мурашек. — Молчи. Нас не должны здесь видеть.       Тем временем звонкие шаги из коридора окончательно приблизились к дверям святилища. Человек, по силуэту явно жрица Храма, неторопливо засобиралась войти, отодвинув в сторону двери-сёдзи.       Дыхание Аято затруднилось. Сейчас он не выдавал своё присутствие не потому, что об этом весьма настойчиво и ощутимо попросила его эта девушка, а потому, что жрица могла застукать его вместе с этой странной, что точно бы породило ужасные слухи.       А ещё хуже было то, что его нервные клетки завибрировали как никогда, заставляя сердце биться с удвоенной силой, хотя мысли пока ещё оставались спокойны. Очень странное чувство. Тело будто бы стало не таким синхронизированным с разумом и жило само по себе. И ему абсолютно не понравилось то, что и этот контроль был потерян.       Какое-то время ничего не происходило. А жрица в коридоре вскоре развернулась, будто бы увидев кого-то, но рука её так и осталась на бамбуковом каркасе.       — Да, госпожа Гудзи?       Вот теперь Аято начал паниковать. Если в таком виде его увидит Яэ Мико, в её издательском доме точно выйдет книга про героя, для которого Аято станет вполне прямым и читаемым прототипом. Ну уж нет, его репутация не должна оказаться уничтоженной вот таким отвратительным образом!       На миг Аято попытался аккуратно убрать ладонь девушки со своего рта, как бы обещая, что не издаст ни звука. Он постарался и отстраниться, но девушка не позволила, ещё больше прижимая его к себе и впившись пальцами в его губы так, что чуть ли не засунула их в его рот.       Её ладонь пахнет выпечкой. Спиной же Аято чувствовал, как под давящим напором его тела вздымается от тяжёлого дыхания её чуть пухлый живот и зажатая грудь. Собственное предательское тело на миг поразило жаром от такой дерзкой близости. Смущение вперемешку с негодованием отразилось теплом на щеках.       Вот и приплыли, Камисато Аято.       — Миюки, ты уже всё проверила? — послышался отдалённый голос Яэ Мико.       — Нет, госпожа, осталось только это святилище.       Аято всё ещё настойчиво пытался оторвать её кисть от своего рта, уже чисто из-за запредельного возмущения, но в ответ её короткие, островатые ногти почти что впились в его лицо. Где-то внутри всё сильнее вскипала злость, нетерпение и маленький ужас от того, что его могут поймать вот в таком вот неприличном виде. Ужасно неприличном и неподобающем виде.       — О… Миюки, я думаю, что всё в порядке. Ни один здравомыслящий бы не вошёл в запретное святилище Священной Кицунэ. Но…       Тем временем Аято не прекращал бой. В ответ на боль в скуле от её ногтей он прикусил её пальцы, но незнакомая и невероятно странная девушка в ответ не то, чтобы не убрала ладонь... Она оттянула его за волосы назад, после с новой силой сжав его челюсти, из-за чего Аято еле сдержал болезненный стон.       — Но ты запри дверь, Миюки. Просто… на всякий случай.       — Конечно, госпожа Гудзи.       Послышался звук щелчка, и всякое сражение между девушкой и Аято ненадолго стихло. Звонкие шаги стали удаляться восвояси.       И теперь Аято даже не знал, какой лучший из худших исходов вообще мог бы быть.              Когда шаги перестали слышаться, Аято резко стянул ладонь девушки со своего лица и выпутался из её рук. Быстро проверил дверь. Заперта. И в гневе развернулся к девушке лицом, снова приблизившись. Она тяжело дышала ртом и смотрела вперёд себя. Её руки наконец-то устало опустились.       Её голубоватое кимоно для неё мешковато, а его ткань вся измялась в грубых складках. Её светлые волосы растрепались пуще прежнего от трения со стеной. Потрескавшиеся от зимы губы слегка покраснели, а щёки всё так же горели, и Аято примерно догадывался, почему. Как и о том, что жар с его щёк, наверное, тоже ещё не совсем спал.       Как же он зол. И это она виновата.       Аято надел на себя высокомерную маску, окутывая себя оболочкой презрения. Глаза его стали проникновенно смотреть на незнакомку со скрытым мотивом. И хлопнул ладонью прямо по стене над её головой, слегка наклоняясь. Она была на порядок ниже его, ростом с Аяку.       — Ты хоть понимаешь, что ты сделала?       Девушка смело встретила его взгляд, будто бы начисто игнорируя всю ту опасность, что он сейчас из себя представлял.       — Я нас защитила! — ответила она с удивлением, состроив возмущённое лицо. Аято искривился в ухмылке. Да что она несёт? — Ты же слышал: это запретное святилище. Сюда нельзя никому. Вообще никому!       — Тогда первое, что я сделаю, когда выйду отсюда… — с тоном притихшего хищника продолжил Аято, пристально смотря на неё. — Я доложу о тебе.       — Ну уж нет, — возмутилась девушка с нервным смешком, сложив руки на груди, сильно прижав её к себе, на что Аято случайным образом обратил внимание, вспоминая, как чувствовал всю её мягкость своей спиной. Девушка, кажется, не заметила его мимолётного взгляда. Но кажется – это лишь кажется.       Она, похоже, вообще не осознаёт, что творит. Так помыслил Аято.       — Мы теперь в одной лодке. Если ты расскажешь обо мне, то и я расскажу о тебе. Так что советую помалкивать, — хмыкнула она самодовольно, прислонив указательный палец к кончику своего слегка вздёрнутого носа. Аято не сдержал снисходительной улыбки, наклоняясь к ней ещё больше. Пусть она, наконец, поймёт, что сделала.       — О нет, мы ни разу не в одной лодке. Я повторяю… — всё требовательней говорил с ней Аято. Её беззаботность и глупость всё больше выводили его из себя. Уж кому-кому, а Камисато Аято точно нечего не грозит. Её слово против его? Смешно. — Ты понятия не имеешь, какая власть в моих руках. Я способен закрыть тебе твой наглый рот одной лишь своей подписью. Могу даже превратить твою жизнь в ад, если того пожелаю.       Месть – блюдо, что подаётся холодным. Но накопившаяся за целый день злость как никогда разогрела очаг негативных чувств. Все сегодня будто бы сговорились против него. А эта странная девушка – просто гнилая вишенка на торте этого бесконечного дня.       Да и кому мстить? Сестре за то, что её сердце выбрало не того? Даже не обсуждается, Аяка неприкосновенна. Томе за то, что этих двоих познакомил? Слишком ценный кадр. Гудзи Яэ за то, что отправила ему это дурацкое приглашение, от которого он не мог отказаться из-за своей высокой должности? Или Итэру, который чисто по счастливой случайности спасся из-под его горячей руки?       Или же этой странной девушке, с которой он сейчас заперт из-за неё же в пропахшей дымом свеч священной комнатке, где им двоим запрещено находиться?       Девушка недовольно прищурилась, точно также не отрывая от Аято своих глаз, оставаясь всё такой же самоуверенной и непобедимой. Эта девчонка вообще не воспринимает его слова всерьёз. Возможно, потому что конкретно в этот момент ничего из сказанного Аято сделать не в силах.       Вот только он может ответить ей тем же. В его глазах заиграли чёртики. Из этой игры он выйдет победителем. Но…       — Да знаю я прекрасно, кто ты, — призналась девушка и выдохнула, вдруг потеряв всякий интерес к этой игре в гляделки. Аято нахмурился. — Ты брат Аяки.       Аято не смог вовремя скрыть своё удивление. Если эта странная – подруга его сестры, то повезло, что он не наговорил ей ещё больше всяких злостных предостережений.       — Верно. Но ещё…       — Глава Комиссии Ясиро, да-да. Бла-бла-бла… — Закатила девушка глаза, помахав туда-сюда ладонями.       Злость вскипела с новой силой. То есть, она знала, кто он, и всё равно так себя с ним вела? То жалобно, как котёнок, то самоуверенно, как глупая обезьянка. И незабываемо грубо. А теперь ещё и язвит. Насмехается. Да как она смеет даже дышать в его сторону!? Его ладонь на стене сжалась в крепкий кулак.       — Позволь-ка узнать… Каким образом моя драгоценная сестра связалась с таким человеком, как ты? — И всё же Аято продолжал высокомерно возвышаться над ней, смотря на неё сверху-вниз. А тесная близость друг друга теперь даже воспринималась как что-то само собой разумеющееся. Особенно после того, как горячо она зажимала ему рот и со всей силы прижимала Аято к своему телу.       — В смысле – связалась? — слегка ошарашенно спросила девушка, от чего-то с новой силой краснея. — Нет, нет, что ты такое говоришь! — Аято готов был сдаться. Эта девушка реагирует на любые его слова слишком непредсказуемо. Но в этот раз она хотя бы вызвала в нём не откровенную грубость, а лишь самодовольную насмешку. — Это не я связалась, а мой брат, Итэр. А я Люмин.       Наконец-то. Наконец-то всё встало на свои места. Всё сложилось ровно по полочкам в алфавитном порядке. Аято тихо засмеялся, медленно отходя от неё и прикрывая ладонью глаза.       — Что смешного? — озадаченно спросила Люмин.              — Я понял, почему ты так меня раздражаешь. Ты сестра этого болвана.              Аято тут же почувствовал лёгкий, но явно несдержанный подзатыльник по своей голове. И обернулся к ней с наглой ухмылкой, скрывающей очередную волну раздражения из-за Люмин. Она смотрела на него злостно, сложив руки на бёдра и уверенно выровняв спину. Аято терял терпение.              — Не оскорбляй моего брата. Может я и девушка, но могу сильно вмазать тебе по лицу, и не посмотрю на то, что ты какая-то там высокопоставленная шишка. — Чаша терпения Камисато Аято потихоньку переполнялась гневом. И чем-то ещё. — Вот если бы при тебе оскорбили Аяку, что бы сделал ты, хм?              Неуклюжая. Громкая. Чересчур эмоциональная и не знающая никаких границ наглая девчонка, что недалеко ушла от своего брата.              — Я бы действовал не так прямолинейно, как ты. У меня есть свои методы, — с какой только мог сдержанностью ответил ей Аято. Между их взглядами прошёл разряд нехорошего тока.       — Ну и зря, — самоуверенно фыркнула Люмин, опять скрещивая руки перед собой, от чего её грудь мягко подпрыгнула. — Я вот предпочитаю сразу говорить так, как есть.              Никакой скромности. Но странная притягательность всё же в ней есть.              — Полагаю, — наступал Аято, — что перед тем, как что-то сказать, свои слова ты не обдумываешь ни разу.              — Ха-ха. Вообще-то, иногда, чтобы что-то сказать, не нужно долго думать.              — Что и требовалось доказать, — хмыкнул Аято, опираясь на противоположный шкаф спиной и заводя ногу за ногу. — Когда в голове пусто, я это вижу сразу.              — А я вот так и думала, что ты глуп в чувствах также, как рыба. Вот скажи мне на милость. Ты что? Камень?       Снегопад за окном и не думал кончаться. Но тепло маленькой комнаты заставило этих двоих забыть на время о том, что вокруг них происходит, не задумываясь о том, ищут ли их. И кто может их найти. Пока они заняты своей холодной войной, им плевать. Аято готовился снова наступать в ответ. Но…              — Когда ты в последний раз говорил Аяке, что любишь её? — задала она вопрос, задрав нос так, будто бы являлась одной из семерых богов Тейвата.              Аято опешил, зыркнув на неё. В его тоне зазвучала еле сдерживаемая ярость.              — С чего ты взяла, что можешь задавать мне такие вопросы?              — А я вот говорю это Итэру всегда, когда только мне вздумается. И знаешь, как я догадалась, что у тебя в отношениях с сестрой всё не ладно?              Люмин, осмелев, сделала пару шагов к нему, чувствуя свою правоту и превосходство над ним. И, возможно, даже не предполагала, что приближалась к осиному гнезду.              — Она встречается с Итэром уже три месяца, а со мной дружит и того дольше. Говорила ли об этом тебе Аяка? Знаешь ли ты, с кем она дружит? О её мечтах, желаниях и целях? О том, как ей грустно от того, что её родной брат стал холоден, как ледышка? — лёгкие шаги привели её почти что вплотную к нему. Она смотрела на него снизу-вверх, но так, словно всё было ровно наоборот.              В этот момент чаша терпения Камисато Аято переполнилась, бурно взорвавшись где-то внутри. Но снаружи его взгляд лишь приобрёл более скрытный, серый, холодный оттенок.              Она не имела никакого грёбаного права всё это ему высказывать. Она к этому не имеет ровным счётом никакого грёбаного отношения.              — Ты и правда любишь свою сестру? — продолжила Люмин. — Я думаю, да. Но она-то об этом забыла. Я бы Итэру никогда такого отношения не простила.              Он схватил её за запястье. Она не на шутку его завела. Люмин несколько удивилась, но не придала этому жесту большого значения. Лишь пыталась прочесть его взгляд. Но у неё не получилось.              Где-то на улице разгулялись далёкие звуки фейерверков. Где-то за множеством стен послышались отдалённые, весёлые возгласы запертых снежной бурей в Храме людей.              Как Новый год встретишь, так его и проведёшь. Кажется, так гласило одно из иностранных поверий.              Аято пытался сдержаться от громких, бесполезных слов. Но переполняющие его эмоций не давали ему и шанса сохранять молчание. Маска сдержанности рассыпалась в прах. Аято ухмыльнулся. Он больше не в силах выдерживать всё.              — Какая же ты сука.              Люмин свысока улыбнулась.              — А я убедилась, что ты – просто ужасный, холодный и бесчувственный робот, как о тебе и говорят.              Аято лишь вскинул её кисть кверху, не ослабляя хватки, окидывая её оценивающим взглядом. Её ногти слишком коротки и мало ухожены. Кожа ладони грубоватая, не такая, какой должна быть у молодой девушки. Аято сдвинул зоркий взгляд к её лицу, без какого-либо прикрытия нагло рассматривая её.              Симпатичная, но безо всяких манер. Стройная, но не идеально. Заносчивая. Без единой капли косметики и без маникюра. И с совсем неженственной, короткой причёской. Совершенно не его идеал. От неё пахнет не вкусными духами, а какой-то едой. Наверняка такая же обжора, как и её брат.              Ни одна девушка не посмела бы так дерзко грубить ему. Ни одна, и ни при каких обстоятельствах.              И уж тем более никто бы не осмелился так нагло закрывать ему рот. Эта картина отказывалась послушно уплывать из его памяти, раз за разом застилая глаза.              Она просто обязана получить по заслугам. Прямо здесь и прямо сейчас.              Именно поэтому следующее, что сделал Камисато Аято, это потянул её за собой в тот самый угол, в который Люмин его утащила ещё недавно. Теперь эффект неожиданности был на его стороне.              Люмин опешила, а в следующее мгновение оказалась прижата спиной к стенке. Его предплечье зажало обе её руки поверх головы, а ладонь с той же наглостью закрыла ей её грязный рот.              Когда хочешь, чтобы что-то было сделано так, как нужно именно тебе, то сделай это сам. Этим правилом Камисато Аято руководствовался довольно часто. Так и сейчас вместо того, чтобы униженно просить её заткнуться, сделал это самостоятельно и со всеми своими силами.              Ей следовало бы испугаться. Он пытался добиться именно этого. Но почему-то не получилось. Люмин будто бы знала, что ничего он ей не сделает. Откуда-то знала. Будто читала. И это раздражало его ещё больше. Аято ослабил давление, и её тёплые, но суховатые губы облизнулись. Её рот был всё также прикрыт его ладонью, но эта картина предстала перед его глазами так ясно, будто бы он взаправду видел именно это.              Как назло, снова вспомнил, как нахально она с ним обошлась, из-за чего он и застрял в этой душной, жаркой комнате, наполненной религиозным хламом и запахом дыма дешёвых свечей. Из-за чего он встретил Новый год не в кругу близких. А здесь, с ней, с этой невыносимый девчонкой, рискуя стать главным объектом сплетен на весь следующий год.              На душе никакого праздника. Внутри всё кипело от несправедливости, злости и того, что он не в силах контролировать то, что происходит. И от охватившей его страсти.              Полумрак святилища растворялся в тусклом, тёплом свете коридора, делая обстановку по-странному уютной и интимной, а отдалённый запах благовоний усилил бурлящие чувства.              — С Новым годом, что ли… — пробормотала Люмин ему в ладонь, пытаясь завязать подобие разговора. Какая нелепая любезность. До чего же жалкая взятка.              В её лукавых глазах так смутно читался вызов. Словно она чего-то ждала. В ответ Аято опустил руку с её губ, но только для того, чтобы после властно поймать её подбородок и ухмыльнуться. Пришла пора признаться самому себе, что с первой же секунды она разогрела в нём чистой воды жаркий интерес.              — О, теперь ты поздравляешь меня. Какая ирония, — жарко зашептал Аято, смерив её гордым взглядом. — Но ты не получишь и тени моей благодарности и прощения. К твоему сведению, кроме того, что я ужасный… Холодный… — эти слова Аято стал говорить ей медленно и почти что в губы, опаляя её кожу горячим дыханием, метая искры глазами. — И… как ты там сказала? Бесчувственный робот? Я ещё и ужасно злопамятный и мстительный робот. Ну что, Люмин? Может, пора бы тебе звать на помощь своего драгоценного брата?              — Что-то мне кажется, что тут я справлюсь сама, — уверенным и загадочным шёпотом произнесла Люмин, выдерживая его стойкий взгляд. — А я слишком люблю своего брата, чтобы отвлекать его от долгожданной встречи с твоей сестрой. Интересно… Чем они там заняты? — Как-то слишком мечтательно, будто бы искусственно, задумалась Люмин. Но своего она этим добилась. Взгляд Аято запылал праведным огнём ещё сильнее. — Обязательно напомню Итэру о том, как сильно его люблю, когда отсюда выберусь.              Люмин загадочно прищурилась, а уголки её губ поджались. Глаза чем-то сверкнули. Аято всё сильнее желал её раскусить, но чем больше пытался понять, тем больше путались мысли. И чем дольше смотрел на неё, тем слаще и горячее они путались.              — И как же ты собираешься справиться со мной? — спросил он, откровенно флиртуя и бесстыдно уставившись взглядом в её губы.              Люмин ответила загадочным, упорным молчанием и таким же пристальным разглядыванием. Аято заметил, как её золотистые глаза будто бы потемнели. И наконец прочитал в них то, что и хотел. Интуиция также подсказывала, что если бы Люмин пожелала, то у неё хватило бы сил отстраниться и, как она выразилась, «вмазать» ему.       И тогда Аято сделал то, чего не ожидал ни в каком из развитий этих событий.              Аято Камисато во многом себе отказывал. Забыл, что такое отдых. Забыл о многом, растворяясь во времени и бесконечной работе. Почти что забыл, что значит следовать за своими желаниями.              И прямо сейчас он хотел снова заткнуть эти губы, заставляя её молчать также, как и она его. Нет… не также. Сильнее. Гораздо более ощутимее. Заставить испытать её смертельную неловкость, бессилие и непонимание. Стереть ухмылку с её физиономии. Взять над ней полный контроль, верх и власть.              Аято вновь потянулся пальцами к её губам, не разрывая с ней зрительного контакта. Её губы были пухловатыми. Суховатыми. Неидеальными. Но именно её губы оказались как никогда ранее желанны в глазах потерявшего всякое терпение человека, что возжелал сладкой мести.              Указательным пальцем он заставил Люмин их приоткрыть, чуть засовывая его в рот. Кончиком обвёл контур нижней губы, с интересом смотря на её реакцию сверху-вниз. Люмин не шевелилась и лишь прикрыла веки, будто бы ожидая его дальнейших действий. Аято с наслаждением и неторопливо повёл палец дальше, очерчивая линию вниз, проведя влажной подушечкой по круглому подбородку, чтобы снова охватить его пальцами и приподнять её лицо ещё больше вверх, чтобы хорошенько рассмотреть, что написано в её глазах.       Аято самодовольно ухмыльнулся, приметив, что её губы остались маняще полуприкрыты. В её глазах блестело отражение его мыслей и желаний. Понятно стало и без слов.       — Я…       Ну уж нет. Ни одно глупое слово больше не вылетит из её болтливого рта.       Аято тут же накрыл её припухлые губы своими, заставляя её потянуться к нему на носочках. Впиваясь пальцами руки в её шею, всё больше втягивая её и себя самого в совсем недетские игры. Она издала тихий стон, какой издают девушки от неожиданной близости. Какое притворство. Какой чудесный стон и чувственный ответ её губ, зажавших в поцелуе его. Словно Люмин только и делала, что тоже сдерживалась всё это время.       Аято резко отстранился от её губ, но только лишь для того, чтобы на миг заглянуть ей в глаза. Чтобы Люмин наконец осознала всю силу его пылающего взгляда.       Аято провёл ладонью по её предплечью, чуть стягивая вниз мешковатую ткань её кимоно, оголяя покатое плечо. Другой рукой медленно намотал на кулак её короткие, растрёпанные волосы, чтобы после дерзко оттянуть её голову в бок и открыть для себя кожу её тонкой шеи.       Получив желаемое, Аято впился в мягкую кожу, туда, где пульсировала маленькая жилка у вены. Надёжно оставил на её шее след от лёгкого, но ощутимого укуса, горячо выдыхая. И её красивые стоны стали ему наградой. А для неё – проигрышем. Люмин сильнее сжала его в плотное кольцо своими руками, выгибаясь в предвкушении, неосознанно цепляясь за ткань его кимоно, упиваясь его грубоватыми ласками.              Что ж, раз можно распускать руки, он не будет себя останавливать.              Продолжая пробовать на вкус её кожу, смелые руки испытывали на мягкость её тело, исследуя, какое из мест вызывает в ней стоны погромче и чувственнее.              В паху щемило всё сильней и туже, а живот ещё больше скручивало от желания сорвать с неё кимоно, что своим внешним видом так сильно противоречило её жуткому характеру. Да, пожалуй, ей лучше молчать. Так Люмин идёт гораздо лучше.              Немыслимо. Кто бы мог подумать, что самое будоражащее притяжение и яркое возбуждение могут возникнуть к тому, кого, казалось бы, на дух не переносишь. Кто вызывает дикое раздражение настолько же, как и неудержимую страсть.              И уже не важно, почему и как это всё началось, когда желание застелило мозги, всё больше сводя с ума. И всё же во время того, пока Аято безбожно сминал её грудь и облизывал её влажные губы, вдруг вспомнил о том, где он и с кем, пытаясь крохами самоуправления в разуме подумать, стоит ли заходить с Люмин дальше.              Казалось бы, как минимум понимание ситуации должно было его остановить. Риск быть пойманным на горячем, опозориться на всю Инадзуму, стать объектом насмешек коллег, что праздновали Новый год буквально в нескольких метрах от них. А она… Сестра этого болвана. На миг перед глазами показалось лицо Итэра. Искажённое в немыслимом гневе лицо её брата, что охмурил его родную сестру. Аято ухмыльнулся сквозь поцелуй, жадно опускаясь руками от её груди вниз, чтобы после похотливо смять внутреннюю сторону её мягкого бедра.              Вот оно. Сладкая месть. Аято ответит тем же, что сделал и Итэр. Именно в этот момент он, подхватив её за бёдра, бесцеремонно приподнял её и настойчиво вжал Люмин позвоночником в стену, заставляя её ясно ощутить, что то, что происходит, останавливать он никак не собирается.              Он радостно оскалился с нескрываемым предвкушением. Её глаза, оказавшиеся теперь на почти что одном уровне с ним, застелила пелена так легко читаемого жгучего желания, вспыхнувшего пульсацией внизу её мягкого живота. Она томно дышала распухшими от поцелуев губами. Пояс её кимоно ослаб, и светлая ткань послушно стянулась вниз. Люмин медленно, будто бы немного стыдясь, потянулась ладонью к аккуратной груди, по факту особо ничего не прикрывая, чем вызвала у Аято смешок. Наконец-то она была в его власти. Смотрела на него, как и должна смотреть девушка на мужчину, смущённо отводя взгляд и выгибаясь навстречу.              Пожалуй, он мог бы сказать, что её грудь для него идеальна. Особенно когда она соблазнительно придерживает её своей небольшой ладонью.              Но нет, Люмин, стыдиться слишком уж поздно. Он дал ей это понять в очередной раз, мокро втягивая её кожу огненным поцелуем, получая в награду тихие, желанные стоны, когда зажимает её чувствительную грудь, что то покрывается красными пятнами, то белеет от его жадных прикосновений.              В последний раз Аято, отстранившись, посмотрел в её в глаза, как бы спрашивая. Но когда Люмин, очевидно нуждаясь, ощутимо потёрлась бёдрами о него, желание размашисто втрахать её в стенку резко набрало ещё большие обороты, напрочь срывая крышу. Может, если бы до того он не выпил чашечку бодрящего сакэ с мистером Наганохарой, такой ситуации не возникло бы вовсе. Или же виновато непредумышленное, долгое воздержание.              Возможно, потом она об этом пожалеет. Возможно, он тоже. Но все здравые мысли обязательно вернутся обратно, только потом. Потом-потом-потом.              Никакого желания разбираться с одеждой нет, разве что с той, которая натянута членом, что встал ещё в тот момент, когда Люмин чуть не засунула ему палец в рот, со всей силой прижимая его спину в свою объёмную грудь, прячась вместе с ним от жрицы Храма.       Возбуждение становилось всё ощутимее и болезненнее, скользкой змейкой вилось в паху, требовало движений и жара женского тела. И от того, как Люмин трётся об него и жалобно постанывает, испарялось всякое терпение.              Одной рукой он кое-как начал развязывать заумный пояс на кимоно. Люмин стала помогать и обхватила его ногами, давая бо́льшую свободу действий. Аято победоносно улыбнулся. Какая умница.       Аято спешно приспустил с себя нижнее бельё и отодвинул влажную ткань её трусов вбок. И заткнул её рот настойчивым поцелуем, сорвав с её губ обещавший быть громким стон, когда нагло и резко толкнул член вперёд.       Чёрт. Чёёёрт. Он еле сдержал собственный рык. Мягкая – так Аято мог бы её сейчас описать, покрываясь мурашками от кончиков пальцев до шеи. У неё внутри мягко, мокро и тесно. Её язык у него во рту до безумия нежный и послушный. Её грудь, бёдра и слегка выпирающий, женственный животик – до безобразия мягкие. Мягкость её тела и нежность так контрастировали с характером Люмин, что неудержимое желание отыметь её до хруста костей и ряби в больших, золотистых глазах отошло куда-то на второй план.       Хотелось не так, как обычно. Захотелось чувственно и заботливо. Назад, а после аккуратный толчок вперёд, за которым следует её тихий, крышесносный стон. Член как никогда окутывало ошеломляющим удовольствием. И так снова и снова.       Её ладони ощущались несравненно нежными на его шее. Её сбивчивое дыхание, жар тела и отзывчивость вызвали из его груди стон, подобный скулежу.       Потому что хотелось ещё. Больше. Вытянуть из неё ещё больше стонов, награждая за податливость её мягкого тела.       Никаких укусов и синяков от страстных ударов по коже, никаких жёстких и быстрых толчков. Воплей и провокационных слов. Только до безумия мягкий и тихий секс. Словно в раю на пушистых облачках, где вокруг хлопают крыльями по воздуху голые Атланты и Богини, пьянея от вина из воды под живую музыку флейты.       Святые реликвий, разве может быть так? Если как-то повлияло их действие, Аято определённо вернётся в это святилище как-нибудь ещё раз. Плевать на запреты. Слово Аято Камисато и есть закон.       Но сейчас – никаких перерывов. Только завораживающие, ритмичные движения, тихие звуки их телесных, хлопающих соприкосновений и её сладкие стоны прямиком в его рот.       Не нужно торопиться. Если он поторопится, то умрёт. Если остановится – тоже. Окончательно сорвёт крышу и слишком рано кончит.       До безумия интересно посмотреть на её выражение лица, пока он нежно ублажает её почти что под носом у её брата. У всех. В грёбаном Хондэне. Теперь же ужас от риска быть пойманным превратился в азарт. Куда более горячий, нежели от игры с большими ставками. И это кружило голову, превращая все здравые мысли в кашу.       Аято приоткрыл глаза, нетерпеливо разрывая поцелуй, подхватывая и оттягивая её пряди чуть назад, взяв их в кулак на затылке. Но на этот раз аккуратно, не сильно, без боли для неё.       Глаза – зеркало души. А что она скажет на этот раз? Хотя, кажется, вряд ли она сейчас способна выдавить их себя что-то сложнее пошлого стона.       Люмин послушно приоткрыла веки, задерживая на нём свой блаженный взгляд. Аято удовлетворительно усмехнулся.       Восхитительно. Её рваный вздохи, стабильно красные щёки. Стиснутые на его коже тонкие пальцы, пробравшиеся под его кимоно, обнимали, и её тело прижималось к нему, будто желая ещё больше с ним слиться. Раз за разом Люмин поджимала от нестерпимого удовольствия разгорячённые губы.       Внутри неё стало ещё теснее, её глаза с силой сжались, а бёдра задёргались.       — А… Аято…       О нет, это ещё не всё, Люмин. Хотя и до безумия приятно слышать своё имя из её уст. Но раз уж она почти что готова, стоит сжалиться и поторопиться самому.       Однако раз так, то теперь можно и жёстче, грубее и глубже, чтоб слёзы брызнули из глаз и пар повалил из ушей. Благо, Аято успел зажать ей рот до того, как она подарила ему громкий, протяжный стон.       Член невыносимо горит. Огонь внутри вспыхнул в последний раз и пронзил тело вспышкой, оставляя после себя тягучее и липкое тепло. Прости, Люмин. Мы все очень надеемся, что у тебя есть в запасе лишнее кимоно.       Аято устало уткнулся в её влажный лоб своим, и с минуту оба просто пытались отдышаться и прийти в себя, возвращаясь в реальность. Отчасти и осознать то, что они сейчас оба сделали. И где.       Вскоре Аято, ослабив хватку на её бедрах, позволил ей проскользить по стене вниз, опираясь на шаткие ноги. И с небывалым самодовольством стал приводить себя в порядок, ничего не говоря, упиваясь вкусом победы и сладкой мести. Даже особо не думая, что сейчас было. Будто бы для него секс с незнакомой девушкой – обычное дело, хотя это и не правда.       Аято искоса поглядывал на как будто бы всё ещё витающую где-то в облаках Люмин, у которой, о Священная Кицунэ, и правда нашлась сменная одежда, но уже более формальная, в виде белого платья. Что за вкус у неё? Она выбирает совсем не то, что подходит её скверному характеру.       Переоделась она без стеснения. Может, это именно она из тех, кто не прочь с первым встречным? Выглядит как что-то, похожее на правду. Мысль вызвала очередную порцию сладкого самодовольства. И в то же время сомнения. Странно. Обычно Аято не может быть в чём-то уверенным лишь наполовину.       — И как это? — с интересом начал он разговор, бесшумно подойдя сзади неё, когда она затягивала потуже ленты на корсете. Он перехватил её запястья, будто бы обещая помочь.       — Что именно? — будничным тоном отозвалась Люмин, позволяя ему продолжить работу над корсетом. Он не видел её лица, но готов был поклясться семью богами Тейвата, что и на ней красуется весьма довольная улыбка. Её плечи мелко подрагивали. Перестарался?       — Заниматься сексом с тем, кого ты даже не знаешь. Как это? — с лёгкой насмешкой в тоне спросил Аято, намереваясь её пристыдить.       Аято закончил, завязывая в узелок концы чёрных лент, наслаждаясь с высоты своего роста, как вздымается её обтянутая плотным корсетом грудь. Люмин развернулась, снова одаривая его какой-то таинственной улыбкой, что он всё никак не мог разгадать.       — Это я у тебя должна спросить, молодой господин Глава Комиссии Ясиро, — как-то волнительно усмехнулась Люмин. Аято ответил её теперь уже открытым вопросительным взглядом, абсолютно не понимая, что это должно значить. — Ладно, давай попробуем выбраться отсюда.       — Ты попробуй, а я понаблюдаю, — Аято отошёл, опираясь спиной на книжный шкаф. По правде говоря, он просто-напросто не прочь провести с ней ещё какое-то время. А возможно возжелал чего-то ещё. Например, захотел посмотреть, как она повозмущается тому, что он её взял. Но, кажется, у Люмин сейчас на это нет сил. Что ж, значит всё-таки перестарался. Слегка обеспокоило то, что она, кажется, не собиралась отвечать на его немой вопрос.       Она попробовала сдвинуть дверь в бок. И… та поддалась. Какого-то чёрта всё вышло именно так. Будто бы кто-то незаметно для них подошёл и отворил дверь ключом с другой стороны. Не мистическим же образом это произошло, верно?       Оба ошарашенно переглянулись, обменявшись растерянными взглядами и выразив друг другу крайнюю степень непонимания. А также смутных и не самых приятных догадок. Самое время молиться всем богам, чтобы тот, кто вдруг их увидел, напрочь об этом забыл. К тому же, они как раз находятся в самом подходящем для этого месте.       Напоследок Люмин собрала в рюкзак, до того валявшийся где-то в углу, все свои свечи и прочую принесённую ей ритуальную утварь вместе со слегка испачканным кимоно.       — Ты иди первой. Я вернусь позже, — объявил ей Аято. Она, пару секунд внимательно вглядываясь в него, после пожала плечами, ничего не ответив. И ушла, закрыв за собой дверь.       Когда её шаги стихли, Аято погрузился в свои мысли.       Честно говоря, он и от себя подобного поведения не ожидал. Но всё закрутилось слишком уж быстро. Несколько ниточек просто слились воедино, одно наложилось на третье, и вышло то, что вышло. Что было, то произошло. Зато негативные чувства будто бы выплеснулись, и это ощущалось в стократ лучше, чем бить кулаками письменный стол и тонкие стены.       Образы Люмин всплывали яркими обрывками картин ушедших минут. Её мягкость, неожиданная нежность. И эта контрастная нахальность, нераскрытая загадочность. Это манило. И Аято отчасти даже обрадовался, что судьба наверняка ещё раз сведёт его с ней. Всё-таки она сестра Итэра, с которым встречается Аяка. Этот факт теперь даже не вызывал на душе тяжкий груз раздражения.       Настроение ощутимо приподнялось. Как там говорится? «Как встретишь Новый год, так его и проведёшь?» Что ж. Теперь Аято вполне охотно готов в это поверить. А также вернуться к Аяке и остальным со вполне себе искренней, открытой улыбкой, что не придётся удерживать на себе силой.       Кажется, не прошло слишком уж много времени, их пропажу никто не заметил. Атмосфера в зале стояла пьянящая и весёлая. Высокопоставленные чиновники будто забыли, каково это – быть трезвыми. И даже воспитываемые в строгости и дисциплине мико забылись в празднестве, позволяя себе чуточку больше удовольствий, яств и танцев, чем положено. Гудзи Яэ Мико же показалась Аято куда более довольной, чем раньше. Её вид вызвал отдалённый интерес, а её извечно хитроватый взгляд приобрёл ещё большую загадочную глубину. Что ж, есть тайны, которые хочется разгадать, а есть те, к которым лучше не соваться.       Аяка, Тома, Итэр, а теперь и Люмин восседали за низким столиком. Их чашки и тарелки почти что пусты, как и бутылка сакэ. На голове Аяки красуется прикупленная ею чуть ранее маска Кицунэ, лицо украшает румянец и весёлая улыбка, а её кимоно… слегка испачкано в какой-то еде. Впрочем… Он готов простить ей её внешний вид на сегодня.       И вообще, это же Аяка. Он-то её знает.       Слова Люмин вспыли в памяти. Те самые неприятные речи. На миг подумалось, что это могло быть правдой.       В конце своих размышлений Аято приблизился к их столу, наконец-то проскользив мимо шумных компаний чиновников. А те враждующие семьи, к слову, вдруг стали закадычными друзьями, обнимаясь и напевая старые Инадзумские песни.       — О, ты вернулся, брат. Как твоя прогулка? — с интересом спросила Аяка, когда заметила его. — И кстати… — Аяка икнула, после чего залилась смехом. Аято не смог не улыбнуться. — С Новым годом.       Почему-то захотелось сказать, что он любит её. Но… зачем? Разве она об этом не знает? Это же глупо. Они ведь родные брат и сестра. Горой друг за друга. Вот какой смысл говорить что-то очевидное?       «Она об этом забыла».       Невысказанные слова застряли где-то в горле, и Аято лишь поздравил её в ответ, от чего оба вызвали новую волну поздравлений и тостов, прошедшую по всему Храму.       — С Новым Годом!...       — Поздравляю, брат, — Люмин задорно распушила и до того растрёпанные волосы Итэра ладонью, от чего он с удовольствием посмеялся, обратив на неё тёплый взгляд. — Люблю тебя.       — И я тебя, сестра.       Так легко, буднично. Непринуждённо.       — Кстати! Спасибо тебе за подарок! — всплеснула Люмин с восторгом в ладони. Аято обратил внимание, что волосы она всё же успела наспех причесать.       — Не за что. Но я, правда, думал, что ты всё же наденешь это кимоно сегодня… Или… погоди, разве ты не была в нём?       Аято вдруг понял, как резко контрастируют его отношения с Аякой с тем, что происходит между Итэром и Люмин. И ледяные, крепкие принципы в тот же миг пошатнулись, начав таять.       Потому что он сознал, что это лишь оправдания. Ведь он просто не в силах это сказать. Эти обыкновенные, простые слова, что он хочет произнести, но по какой-то причине не может.       Но ведь кто как не родная, любимая всей душой сестра заслуживает этого?       Почему так сложно ей это сказать? Аяка, заметив пристальный взгляд брата, взглянула на него, одарив лёгкой, но всё такой же мягкой полуулыбкой.       — Что такое, брат?       Аято почувствовал, как постепенно теплеет на душе от одного её взгляда. Он хотел бы, чтобы она смотрела так на него всегда. Снова начала делиться с ним сокровенным. Не боялась говорить с ним о важном. Доверяла ему. И чтобы знала, как он её ценит.       — Не могу поверить в то, какой взрослой ты стала, — издалека начал он с непривычной искренностью. — Но как бы быстро не проходили года, я бы не хотел, чтобы ты забывала, что ты для меня самый дорогой человек.       — Я знаю… Знаю. — Аяка порывисто сжала его ладонь в своей, как никогда расплываясь в улыбке, будто бы оттаивая. — И ты для меня тоже дорог.       Атмосфера между ними как никогда заполнилась лёгкостью. За столом завязался праздный разговор. Люмин же с Аято то и дело незаметно для всех переглядывались.       Да почему она снова так загадочно ему улыбается? Всё-таки она странная. С чем-то же должно быть такое поведение связано?       На секунду Камисато Аято задался вопросом. А почему никто не знакомит его с Люмин?       — Аяка, — тут же заговорил он с ней. — Или… Итэр. — Обращение к нему получилось малость натянутым. Что ж, не всё сразу. По крайней мере Аято больше не хочет его убить. Итэр, не подозревая о глубине таких разных чувств Аято, лишь похлопал глазами, отрываясь от созерцания пищи и ожидая, что тот ему скажет. — Может, ты всё же познакомишь меня со своей сестрой?       Повисло странное молчание. Аято вскинул бровь, обведя каждого из них внимательным взглядом и остановившись на Люмин. Та прыснула со смеху, а после и остальные присоединились, синхронно с ней захихикав.       — Вы что же, Господин Камисато, — Люмин коснулась пальцами чашки сакэ, которую стала кружить по столу, будто бы нервничая. И отчего-то не смотря ему в глаза. — Не шутите так, а то я обижусь.       Смутная догадка прорезала сознание, словно выстрел из пушки. Сначала последовала волна отрицания, но все их взгляды слишком прямолинейны.       Ох, Архонты. Он и правда знаком с Люмин. Аято как мог постарался скрыть подступившее ошеломление и острое осознание, хмурясь от напряжения в памяти.       Аяка тихонько прыснула в ладошку, решив, что тот шутит.       — Брат, ты чего?       — Кажется, господин Камисато отличается забывчивостью, — Люмин опустила голову на ладони, опершись локтями о столик, вызывающе сложив грудь вперёд. Но так, чтобы это видел только он. — Наверное, вам пора в отпуск. Хотя я лишь мелькала перед глазами всё это время. Простите, что фамильярничаю. Но думаю, теперь мне это можно, да? Ладно уж, шутки ради, ещё раз похвалюсь: мы с братом известны как Путешественники.       Стоп.       Те самые Путешественники и воины, что тенью помогли Трикомиссии наладить порядок в Инадзуме в прошедшую смену эпох? Теперь ясно, откуда в её теле такая невообразимая сила...       Конечно, Аято знал о их существовании, но, казалось, ни разу не видел Люмин в глаза. А что до имён: их крутится в его голове тысячами. Да и как-то всё время было не до того…       Голова пошла кругом от сакэ и полученной информации. Аято напрочь о ней забыл. Стёр её образ из хлама ненужных, серых воспоминаний, заключённых в клетке бюрократических будней. Но теперь смутной картиной вспомнил о том, как она иногда забегала к нему в кабинет. Разговаривала с ним о делах, где-то даже давая советы, а он же почти не отрывал взгляд об бесконечной писанины.       О чём в жизни мы только не забываем. Выкидываем это, как что-то ненужное в мусор.       А сегодня Аято принял этих двоих за исключительный простаков со скверным характером, что не представляют из себя ровным счётом ничего.       Аято с серьёзным выражением лица молчал, кидая нервные взгляды на светящуюся в улыбке Люмин.       И осознавая, что он проиграл сам себе.       Кажется, кто-то из этой пятёрки готов был провалиться сквозь землю. Казалось бы, очевидно, кто. На деле же таких людей в компании было двое.       Ведь если бы Камисато Аято смог ещё и вспомнить о том, как Люмин дарила ему на протяжении долгого времени влюблённые взгляды, то снова бы почувствовал над ней превосходство. Но а пока Люмин, сладко хихикая, наслаждалась видом наконец побеждённого ею Главы Комиссии Ясиро.       Им ещё многое предстоит вспомнить. И уж тем более обсудить.       Но что однозначно понял Камисато Аято, так это то, что теперь хочет видеть её в своём кабинете почаще.       А заметь сейчас эти двое невероятно самодовольную ухмылку Гудзи Яэ, обводящей их взглядом, подумали бы о том, что та определённо наслаждается проводимым ею весельем. И, в общем-то, будут абсолютно правы в своих не далёких от истины догадках.              Ходят легенды, что если в Храме Наруками загадать своё заветное желание Священной Кицунэ, то оно обязательно исполнится. Правда, это может свершиться в любой момент вашей жизни. И самым неожиданным образом.