Грани безумия

Work Text: У беды были голубые глаза. Беда его сердца, его души пришла нежданно. Один сумрачный взгляд, одно резкое, порывистое движение — и зеркало треснуло. Диего де ла Вега стоял у окна, полускрытый занавесью, одетый лишь в спальные брюки из тончайшего хлопка. Духота разливалась в крови, дурные мысли не желали покидать сумасшедшую голову. Он пытался прогнать Зорро, неустрашимого, решительного и мужественного Зорро, у которого хватило мужества улыбнуться и прижать губы к губам врага, а потом получить мечту, которая казалась недостижимой для Диего. У врага была сумасшедшая улыбка. За эту улыбку Диего де ла Вега готов был продать душу и сердце. Но не смог продать тех, кто доверился ему. «Выпусти меня, трусливый щенок!» О, его битва длилась достаточно долго. Битва с капитаном и с самим собой. И он не знал, какая была труднее. Во всяком случае, у Диего де ла Веги никогда не доставало мужества сказать то, что успел сказать Зорро, сделать то, что успел сделать он. Яростная схватка в роще за городом, грудь к груди, губы к губам. Монастарио целовался так же, как и дрался, голодно, свирепо, отдаваясь всей душой. И когда оттолкнул Зорро, глаза его, цвета молодой бирюзы, метали молнии. – Будьте вы прокляты! Это проклятье Зорро берег в своем сердце как сладчайшее из благословений. Берег в сердце Диего де ла Веги — больше было негде. Диего передернул плечами, стряхивая оцепенение. Близилось утро, дальние холмы позолотил поцелуй зари. Скоро должны были выехать люди дона Эстебана с арестованным капитаном Монастарио. «С дороги, трусливый сеньорито!» - рявкнул Зорро. Дон Диего де Ла Вега закрыл глаза. Трусливый сеньорито… именно так назвал его Монастарио при первой встрече, пусть даже думая, что он не слышит. Сеньорито, слишком образованный и утонченный, чтобы… чтобы быть Зорро? Воздух лился горячей смолой, уже почти совсем рассвело. Стараясь ступать тише мыши, дон Диего вышел из своей комнаты и поднялся на асотею, откуда можно было хорошо рассмотреть окрестности. Почти сразу он увидел движение сначала на главной улице города, а потом за воротами. Кортеж королевского посланника отправлялся в обратный путь. Зорро где-то внутри зловеще усмехнулся. Наручники здорово натирали, к тому же, прислужники проклятого Эстебана заковали его так грубо, что прихватили кусок кожи на запястье, но Энрике Санчес Монастарио не обращал внимания на эту боль. Он искал выход, искал пути, которыми можно было уйти от суда, и не находил. Тонкая дымка безумия медленно просачивалась в его сознание. Весь проделанный им титанический труд растаял, словно пластинка льда в руке. Всё им достигнутое обратилось в прах. А самое болезненное, самое тягостное – то, что именно проклятый Зорро являлся виновником его падения. Зорро, который был ему врагом… и кем-то большим, чем просто враг. Монастарио провел языком по горящим губам. Вся вода мира не могла бы насытить его жажду. Но один поцелуй негодяя в черной маске оказался соломинкой, переломившей спину верблюда, источником, затопившим его душу, теперь проклятую навеки. Один поцелуй и одна ночь, стоившая всех его ночей. Монастарио не желал думать ни о том, ни о другом, но не мог. Ни одна из тех сеньорит, что побывали в его постели, не давала ему и сотой доли того, что он испытал в объятиях проклятого бандита. Боль, голод, невыносимое, болезненное наслаждение, безмерная тоска и бесконечный покой. Обостренные до предела, эти чувства жгли его, сводили с ума, вгрызались в самое сердце. Возможно, потому он проиграл в схватке, в которой должен был победить. Резкий звук, похожий на выстрел, сорвал пелену безумия. Лошадь под капитаном зафыркала и попыталась встать на дыбы. Монастарио стиснул бока животного ногами, руки были скованы за спиной. Страха он не почувствовал — даже когда вылетел из седла и как следует приложился ребрами о каменистую землю. Слышался конский топот, тревожное ржание, крики, выстрелы. Капитан откатился в небольшой овражек, чтобы не быть затоптанным. Ребра пульсировали болью, каждый выдох прибавлял крови во рту. Потом он увидел удаляющийся на большой скорости кортеж и высокую фигуру, вынырнувшую из клубов дыма и пыли. – Энрике… – сильные руки приподняли его, поворачивая лицом к лицу склонившегося над ним человека, – Матерь Божья, у вас кровь! Немой слуга уже склонился над ним, отвинчивая наручники. Как только руки оказались на свободе, Монастарио с непередаваемым наслаждением врезал в красивое холеное лицо Диего де ла Веги. Тот отшатнулся, вскочил на ноги. Монастарио сплюнул в пыль сгустком крови и со смехом вскочил на ноги. Новый выпад не увенчался успехом: де ла Вега уклонился от удара. – Вам следует поспешить, если вы хотите остаться на свободе, – сказал он, не делая попыток обнажить шпагу, – мне пришлось немного напугать этих достойных людей… – И зачем вам это? – усмешка Монастарио была злой, в голове вертелись самые разные причины, но ни одна из них не была приличной. – По какому именно способу вы скучаете, Вега? – Зорро, – поправил его де ла Вега, – Зорро скучает, не я. Так вы идете? – Куда? По вашей милости я остался без всего, и я – арестованный преступник. – Пока за мной, – де ла Вега усмехнулся своей нежной улыбкой ангела, – здесь неподалеку есть небольшой особняк, старый особняк Хименесов. Я иногда отдыхаю там, когда хочется побыть одному. Он оставил Энрике еды и топлива для камина, а также чудодейственную настойку, которую обычно готовил ему Бернардо. Капитан все еще харкал кровью: видимо, удар повредил легкое. Скрепя сердце, дон Диего уехал в город вместе с Бернардо. Здесь он довершил все дела, которые должен был окончить, и сказал отцу, что едет в соседний городок проведать старого друга. Дорога должна была занять несколько дней, так что дон Алехандро не особенно волновался за сына, особенно под присмотром Бернардо. Уже вечерело, когда немой слуга загнал лошадей и повозку в закрытый дворик усадьбы Хименесов и отправился на кухню готовить ужин. Диего поднялся на второй этаж, где оставил капитана. Монастарио сидел у камина, подобрав под себя ноги и глядя в жарко пылающее пламя. Он не обернулся на звук шагов, поэтому дон Диего прошел к камину и устроился чуть поодаль от капитана. – Я привез снадобья и еду, – сказал он, бросив взгляд на Монастарио, – Бернардо скоро подаст ужин. – Зачем я здесь? – Что вы имеете ввиду? – дон Диего поморщился от резкого скрежещущего звука голоса. – Зачем вы спасли меня? Что вам от меня нужно? Неужели у вас так мало способов получить то, что вы получили тогда от меня? Дон Диего заставил себя поднять голову, чувствуя, как полыхают скулы от чувства, похожего на что угодно, только не на стыд. – Мне ничего от вас не нужно, капитан. Я залечу ваши раны и мы расстанемся. – Вы говорите от своего имени или от имени Зорро? – Если бы с вами говорил Зорро, здесь сидел бы он, а не я. – Хотите сказать, вы не он? Дон Диего нервно провел рукой по волосам, убирая со лба. Зорро внутри ухмылялся страшно, недобро, так, что по спине у дона Диего катились капли холодного пота. «Ну давай, обними его, скажи ему, что он значит для тебя, ты, сеньорито с сердцем гулящей девки!» – Я не он, – покачал головой дон Диего, – кому, как не вам знать. Он поднялся, стараясь скрыть нервную дрожь. Дышать было трудно, словно это не у Монастарио, а у него самого лопнуло легкое. Он не сразу понял, что рука капитана держит его за ногу, успел сделать шаг и потянуться всем телом для следующего, так, что даже не вышло предотвратить падения. Спустя пару мгновений Монастарио оказался на нем, прижимая всем телом в скрипучим доскам пола. Выражение лица у него было – не дай Бог увидеть! Спустя миг горячий, со вкусом крови и металла рот прижался к губам Диего. Монастарио целовал его как в последний раз. Затем отодвинулся, глядя в его глаза своими, горящими синим огнем. – Да… вы — не он… – прохрипел он, не выражая никакого желания покинуть нагретое местечко. Послышался топот. Дон Диего скосил глаза, успев подумать, что зря взял с собой Бернардо. Монастарио уже снова присосался к его губам. «Ты, чертова потаскушка!» - в голосе Зорро, звучащем в голове, сейчас была леденящая душу злоба. «Он мой! Убирайся!» Дон Диего поднял руки, обнимая лежащего на нем капитана. Торопливые шаги удалялись, Бернардо всё-таки был одним из самых умных слуг на всем континенте. Поцелуй длился почти бесконечность. Потом капитан скатился со своей жертвы, закашлявшись и сжавшись в комок. – Вы определенно не Зорро, – рассмеялся он сквозь кашель, – хотя я не понимаю, как такое возможно. Дон Диего перевернулся на бок, положив руку ему на грудь, стараясь унять кашель. Изнутри поднималось знакомое тоскливое помрачение — как всегда, когда Зорро спешил занять его место без его на то воли и ведома. Дон Диего судорожно стиснул рубашку на груди капитана. – Бегите, – пробормотал он, содрогаясь от этой безмерной тоски, – берите Бернардо и бегите… …Он снова был маленьким мальчиком, и высокая фигура в темном плаще нависала над ним. Он видел торчащие из-под маски усы и конец шрама, вгрызающийся в ямочку на подбородке. Человек в маске сжал его плечи, глаза его в прорезях маски метали молнии. Он открыл рот и из этого рта на Диего де ла Вегу излилась бездна тьмы с живущими в ней чудовищами. «Ты мой, маленькая благородная сучка, мой…» Диего тихо захныкал, пытаясь оттолкнуть того, кто властвовал над ним, владел им. Бездна струилась в нем и сквозь него, и чудовища прогрызали себе путь сквозь его оледеневшие жилы. Он не мог дышать, затопленный душной вонючей плотью, не мог кричать, не мог ничего противопоставить этой проклятой бездне. «Выпусти меня, глупец! Выпусти! Дай мне всадить зубы в эту глотку!» И снова он позволил тому, кто ждал во тьме, выбраться. …Тьма смеялась в нём, танцуя маленькой черной степной лисицей. А у ног лежало мертвое тело с разорванным горлом. И Лис торопливо утер со рта кровь и писклявым жалобным голоском принялся звать на помощь… Кто-то звал его, кричал яростно, зло, ударяя по груди оболочку, которой он больше не владел. Кто-то отчаянно упирался ему в грудь и кричал, кричал, а потом хрипел, задыхаясь, дыша кровью и болью. От резких звуков его затошнило, пришлось выпустить добычу из рук. Удар в челюсть был силен, возможно, будь он владельцем тела, потерял бы сознание. Заболели кулаки, но боль была далекой, почти неощутимой. Он пытался взять власть над телом, но тот, другой был сильнее. Зорро всегда был сильнее жалкого мальчишки Диего. Лис смотрел на него с усмешкой, по темной мордочке темными тяжелыми каплями стекала кровь. «Ты принадлежишь только мне! Как и он!» Диего попытался подняться и снова упал, слабый и жалкий, точно младенец. Лис усмехнулся страшной человеческой улыбкой, обнажив острые белые зубы, запятнанные кровью. «Нет, пощади его! Не тронь его!» Боль была далеко, но прикосновение губ к чужому горлу он ощущал так, словно тело все еще принадлежало ему. Это чувство осталось единственным – ощущение под губами и языком кожи, покрытой дневной щетиной. Лис захохотал, легко трогая клыками тонкую бьющуюся жилку под кожей. «Не смей! Это мое тело! Я здесь хозяин!» «Да неужели, сеньорито?» Острый, острее тончайшей льдинки, осколка алмаза, клык скользнул вдоль шейной жилы. По языку полоснул железистый горьковатый вкус крови. Диего рванул вперед непослушное тело, выбросив кулак. Второй удар оказался полегче. «Ты трус, Зорро! Трусливый и подлый ублюдок!» «Да если бы не я, ты, дрянь постельная, до сих пор ублажал бы того выродка!» Удары находили цель, хотя бил Диего вслепую. «Ты – всего лишь часть меня. Убирайся обратно во тьму!» «Не так быстро, блудливая сучка!» Лис смеялся, и пасть его становилась все больше и больше, пока не заслонила собой горизонт. «Ты исчезнешь, – сказал он, усмехаясь, – а я сделаю этого красивого капитанчика своей шлюхой. Если, конечно, решу оставить его в живых…» Диего поднялся на ноги, которых не ощущал под собой. Перед глазами встало прекрасное лицо с пылающими синими глазами. Энрике Санчес Монастарио сделал много плохого в своей жизни, но той участи, что готовил ему Зорро, он не заслуживал. Диего становился всё меньше, скоро от него не должно было остаться и следа. И он знал, что если не успеет, то цена будет слишком высокой. Он собрал остаток себя и швырнул вперед, прямо в разинутую чудовищную пасть… Капитан Монастарио очнулся от сна, больше похожего на тяжелый обморок. Впрочем, по всему видать, это и был обморок. Ужасно болело всё тело, челюсть едва шевелилась, а во рту стоял вкус дерьма и крови. Капитан с трудом пошевелился и повернул голову. Де ла Вега лежал рядом, откинув свою точеную голову. Губы разбиты, скула рассечена. Интересно, подумал Монастарио, когда это они успели подраться? Память стенала, скрипела и выбрасывала белый флаг. – Де ла Вега, – позвал капитан сорванным, осипшим голосом, – вы живы? Ни звука в ответ. Невероятным усилием капитан заставил себя перевернуться на бок и прижался ухом к груди Веги. Спустя целую вечность он сумел уловить биение сердца, такое слабое, что против воли Монастарио ощутил приступ паники. Он сам не мог бы сказать, почему не желает смерти этого человека. Особенно учитывая, что всеми своими бедами и крушением планов он обязан был именно ему. – Де ла Вега, – он потряс неподвижное тело сначала несильно, а потом со всей яростью, вызванной паническим страхом потери, – очнитесь, де ла Вега! Дон Диего не пошевелился, не реагировал на тряску и удары по щекам. С красивого лица его сошли все краски жизни. Монастарио с усилием приподнял его, подсунув под голову подушку для сидения, затем разнял на груди рубашку и принялся растирать. Он старался не думать о том, что чертов сеньорито может не пережить этот день. Он помнил странное в ночи, когда его, сонного, прижал к деревянному полу человек, который выглядел как дон Диего де ла Вега, но не был им. Этот человек в отличие от ласкового, покорного Веги предпочитал брать. А когда Монастарио, измученный болью и задыхающийся, попытался оттолкнуть его, жесткая пятерня стиснула в горсти его волосы, запрокидывая голову. Этой силе было невозможно сопротивляться. – Зорро… – одними губами прошептал капитан. В ответ горячий мокрый язык прошелся по его горлу, а потом острые зубы вспороли кожу на кадыке. В каком-то забытьи он протиснул руки между телами и напряг все силы, стараясь вырваться из чудовищно сильных объятий. – Вега… – выдохнул он, взывая к тому, кто был ему ненавистен, но стал кем-то, – де ла Вега… вы слышите меня? Вега, услышьте меня! С губ врага сорвалось почти звериное рычание, но из темных глаз по щекам покатились слезы. Монастарио отчаянно боролся, чувствуя, как покидают силы. А потом сознание покинуло его, словно кто-то в голове разом погасил все свечи. И там, во тьме, его ждал кто-то… Он возвращал в памяти события ночи, отчаянно пытаясь привести в себя проклятого де ла Вегу, растирая его тело, целуя поблекшие губы, не отдавая себе отчета в том, что практически лежит на том, кого ненавидел, изнывая от жажды и отчаяния. Его ненависть становилась всё сильнее, и сильнее становилось желание уничтожить именно дона Диего де ла Вегу, делавшего его слабым… слишком слабым! – Вега, очнитесь! Вега! ВЕГА! ВЕГА! Не Зорро, промелькнуло вдруг в мутящемся сознании, только не Зорро! Только не чертова тень! – Диего! Вы слышите меня? ДИЕГО! Хриплый вздох. Темные ресницы дрогнули, приподнимаясь. И опустились вместе с последним выдохом. Дон Диего не был хорошим бойцом, тут все лавры забрал себе Зорро. Но сейчас, на бескрайней пустынной равнине, исчерченной шахматными квадратами, он сражался не за свою жизнь, а за жизнь человека, которого ненавидел… и которого любил с первой встречи. Зорро дрался с одержимостью ненависти. Ненависть сочилась из его сердца, из его глаз. Казалось, для него не было ничего важнее победы над тем, кто единственный стоял между ним и властью. Дон Диего знал теперь, что, обретя его тело, Зорро перестанет быть защитой для людей и превратится в чудовищного монстра, по сравнению с которым Монастарио покажется им пресвятым ангелом Господним. – ВЕГА! Голос доносился отовсюду, заставляя корчиться от тоски и гнева. – ДИЕГО! Зорро вне себя набросился на него, осыпая ударами и брызгами черноты, выжигающей плоть. Но для дона Диего теперь важно было лишь одно. Он улыбнулся, возвращая в памяти лицо того, кто стал его вечной проблемой и непреходящей любовью. А потом шагнул, не заботясь о себе, и воткнул шпагу в черное сердце Лиса. Последнее, что он услышал, был нечеловеческой, чудовищный крик, доносившийся, казалось, отовсюду, словно сами небеса вскрикнули от неистовой боли. ****************** Наконец-то дышалось легко. Он открыл глаза, и тут же закрыл снова. Солнце светило слишком ярко. Даже через веки полыхало алым жаром. Дон Диего перевернулся на бок, глядя на бледное, без кровинки лицо Энрике Монастарио. Сердце сжала ледяная рука. – Капитан, вы живы? Господи, нет! Он принялся растирать бледные щеки, а потом грудь под белой замызганной рубашкой. А потом в каком-то забытьи прильнул губами к губам, лаская темные растрепанные волосы, роняя слезы на самое прекрасное из лиц человеческих. Он не говорил, в словах не было толку. Отстранившись на миг, прильнул ухом к груди того, кто был врагом. Тишина… – Я люблю вас! Эти слова слетели с его губ сами собой. И словно в ответ на них тишину разорвал оглушительный удар, а за ним еще и еще. Большая рука пошевелилась, согнулась, коснувшись его плеча. Дон Диего отстранился, пытливо глядя в приоткрывшиеся голубые глаза. Руки дрожали и он уперся ими в грудь Монастарио. А тот молча смотрел расфокусированным и каким-то странным взглядом. Затем мягким нежным движением коснулся щеки дона Диего. – Кто вы? Где я нахожусь? Дон Диего сел, подвернув ноги по-турецки. Его вдруг начало трясти как в лихорадке. – Вы не помните меня? – спросил он. – Я Диего де ла Вега. – Диего… – произнес Монастарио медленно, словно пробуя на вкус, – нет… не помню. Он с трудом перевернулся на бок и поднялся, вытянув длинные ноги. Потер лоб, убрал пятерней волосы с прекрасного лица. Затем с удивлением принялся осматривать себя, хмурясь и явно недоумевая. Страшная догадка вдруг пронзила дона Диего. И не сразу он решился задать вопрос. – А себя вы помните? Кто вы? Монастарио медленно поднял голову, вперив в него синий взгляд. – Разумеется, – сказал он, – Анхель де Леон к вашим услугам, сеньор. Прошу прощения, не скажете ли вы, что это все же за место и почему я так странно одет? Дон Диего сглотнул, с трудом подавив желание нервически расхохотаться. – А вам знаком Энрике Санчес Монастарио? – спросил он, чувствуя, как по спине текут струйки ледяного пота. Капитан неопределенно мотнул головой. – Не знаю никого с таким именем, – ответил бывший капитан.