Этот вкус любви

Первичный шок СанМун сошёл на «нет», когда Чонгук вдруг встал с кровати. Его ленивые и медленные движения стали резкими и ожесточёнными, как и выражение его лица, холодное, со скрытыми под толщей равнодушия эмоциями. Он лишь немного кривил губы, либо сжимал их в тонкую линию, когда одевался обратно. — Чонгук, — у СанМун появилось непреодолимое желание прикрыться, потому что взгляд парня, брошенный на неё, был отталкивающим, — должно быть, это какое-то недоразумение… — Недоразумение, госпожа пекарь? — с напором спросил он, фыркая в конце. Он был растерян и зол одновременно. В одно мгновение его прекрасное утро превратилось в самый худший кошмар, и что самое ужасное — он понятия не имел, как с этим разбираться и как реагировать. С одной стороны, СанМун смотрела на него непонимающе, в чём-то даже испуганно и как-то виновато, но зацепился он именно за последнюю эмоцию, думая, что уличил её во лжи. СанМун правда говорила о нём много нехорошего. Она с самого начала была враждебно настроена, вне зависимости от того, что делал Чонгук — ребячился он или вёл себя соответствующе для своего возраста. Ей он не нравился, она сама в этом призналась. А учитывая, как просто она могла обидеться, он бы совсем не удивился, если бы однажды это перешло границы обычного обиженного выражения лица или игнорирования. Он бы сказал, что вполне способен поверить в то, что в порыве злости СанМун могла предать его, таким образом отомстив. Например, за то, что его позвали в шоу, а её — нет. Стоя посреди отельного номера в растрёпанных чувствах и с растрёпанными волосами, Чонгук всё больше убеждался в том, что у них с СанМун произошла ошибка. Он полагал, что знает её достаточно хорошо, чтобы ей можно было доверить свои секреты и переживания, но она была непредсказуема, когда обида застилала ей глаза. Он задумался о том, с каких пор её настроение стало лучше. Она дулась на него в утро, когда звонил господин Ча, и это длилось ещё некоторое время. Но неужели она переобижалась только за то, что Чонгук условился взять её с собой и организовать ей встречу с Ким Тэхёном? Или у этого была другая, более весомая причина? — Ты же знаешь, что это неправда? — СанМун укрылась покрывалом, пересаживаясь на колени и умоляюще глядя на Чонгука. Она тоже была потрясена. Читать о себе то, чего никогда не было, оказалось тем ещё удовольствием. В её голове роились мысли о госпоже Кан, которая, по всей видимости, была упомянутой госпожой А, и О Юби, которая явно была причастна. Но не было ни единой по поводу того, кто и как смог это придумать и связать так, чтобы получилась вполне убедительная статья. Чувствуя, как всё в груди сжимает в тиски, СанМун потянулась к Чонгуку, желая взять его за руку. Она ждала, что он сдастся быстро, как обычно, но он отстранился и взглянул на неё, играя желваками. — А ты знаешь? — выплюнул он зло. — Потому что у меня закрадываются сомнения. От удивления она совсем слова растеряла. Ей и так было непросто. Эта ситуация от и до была какой-то нереальной. СанМун тоже провалилась в ужасный сон, в котором её обвиняли в том, чего она не делала, и она не знала, как доказать, что невиновна. Ей казалось, что она звучит совсем неубедительно, когда начинает оправдываться. Сколько раз она была права и пыталась доказать папе свою точку зрения, разложив по полочкам причины своей невиновности и улики против других, а папа смотрел на неё этим всезнающим взглядом — чуточку насмешливым, чуточку недоверчивым — и ей сразу же хотелось накричать на него за то, что он не верит. Её эмоциональность в таком тонком деле, как озвучивание доказательств, играла против неё. Она, разумеется, могла бы начать осыпать Чонгука причинами, по которым она никак не могла давать какое-либо интервью сомнительным интернет-изданиям Мокпо, но Чонгук уже решил, что она виновата и смотрел так, что она и слова из себя выдавить не могла. — Чонгук… — она бросилась к краю кровати, хватаясь пальцами за футболку, но Чонгук грубо оттолкнул её руку, по одному отцепляя пальцы. СанМун ещё никогда так обидно не было. Она была абсолютно честна с ним, так почему он даже не попытался выслушать? Неужели она не заслуживала доверия или хотя бы пары минут в его глазах? — Чонгук, это не я! Он раздвинул двери ванной, пока его мысли судорожно метались вокруг плана действий, который он старался разработать в считанные минуты и хоть немного успокоить самого себя. — Я тебе не верю, — сказал он на выдохе, негромко, словно окончательно разочаровываясь. Пока СанМун переваривала его самую болезненную правду, он скрылся в ванной, включая воду и запирая двери за защёлку. Ему нужно было остыть. Ей нужно было подумать. В итоге им двоим нужно было время.

***

Беатриче стучала чайной ложкой по вареному яйцу, стараясь при этом выглядеть элегантной настолько, насколько позволяло положение. За её попытками Джин смотрел с любопытством, выжидая подходящего момента, чтобы осторожно отобрать яйцо и два раза стукнуть им об стол. Так ведь было проще. Получив назад уже очищенное от скорлупы яйцо, Беатриче повеселела. Джин был даже лучше, чем она могла себе представить. И хотя она очень волновалась по поводу трудностей в общении, он говорил по-английски вполне достойно. Иногда ему нужно было думать чуть дольше над своими словами, но, в конце концов, он смог рассказать ей о работе в ресторане, о красотах Сеула, а ещё немного об отношениях СанМун и Чонгука. Последнее интересовало Беатриче так же, как и его, и они оба хихикали над тем, как те двое сошлись, как по-детски спорили и как теперь друг от друга ни на шаг не отходили. Сидя за завтраком, Джин подпирал голову рукой и с неохотой подцеплял овсяную кашу ложкой, больше уделяя времени разглядыванию Беатриче. Она была привлекательной и понравилась его маме, но папа за вечер ему мозг маленькой ложечкой выел из-за этих предубеждений и традиций, согласно которым старший сын обязан был жениться на кореянке. Папа мог быть строгим и категоричным, прямо как господин Ким в некоторых вопросах с СанМун, но от этого Джину всё больше хотелось бунтовать. Что такого, если он просто будет дружить с Беатриче? Пускай даже встречаться, если так выйдет. Папа слишком драматизирует, торопясь с женитьбой, о которой думать не то что рано, а просто глупо. — Джин, — у Беатриче хорошо получалось его имя — наслушалась от СанМун и подхватила правильное произношение, — тебе не хотелось бы открыть собственный ресторан? Но по-настоящему ему нравилось слушать её английский. У неё был такой интересный акцент, который становился выразительнее от того, что она намеренно старалась говорить чётче, чтобы Джин наверняка её понимал. — Тебе так сильно понравились вареные яйца? — удивился он шуточно. Беатриче покачала головой, серьёзничая, в отличие от него. Были темы, на которых она без конца смеялась, были в меру забавные темы, но эта, утренняя, звучала серьёзно. — Ты ведь любишь европейскую кухню? — спросила она. Всё ещё подражая богачам, в число которых она, несомненно, входила, Беатриче стала надламывать яйцо ложкой, попутно перекатывая его по тарелке, так как оно убегало, не желая быть съеденным. — Вроде того, — ответил Джин. Беатриче напрягла плечи, отчего футболка родной сестры Джина плотно облегала выпирающие ключицы. — Есть возможность открыть собственный ресторан в Италии, — сообщила она словно по секрету. — Хоть азиатской кухни, хоть европейской. Или можно пекарню, как у СанМун. Или бар. Вообще, если тебе захочется, можно открыть что угодно. — Даже наркокартель? — усмехнулся Джин, воспринимая её болтовню как шутку. Он никогда не рассматривал возможность открытия чего-либо своего по той простой причине, что у него уже была любимая работа, ему нравилось большое количество сотрудников и посетителей, а ещё ему не хотелось застрять в крохотном Мокпо на втором этаже, который прежде ему предлагал господин Ким. Да, тогда они с СанМун могли бы веселиться не только пару недель лета, а круглый год, но Джина тянуло в более людные и шумные города. — Я бы больше предпочла ресторан, — улыбнулась загадочно Беатриче. Она отложила ложку и прикусила нижнюю губу, выглядя невинно и соблазнительно одновременно. Сначала, в переписке, она показалась Джину очень яркой девушкой, после встречи спокойной, вдумчивой, а по приходу с ней домой он выяснил, что она ещё и очень вежливая. При его родителях она старалась использовать то, чему научилась от Чонгука и его матери-кореянки, и это очень подкупало. Джина в первую очередь. — В Италии у меня есть возможность помочь тебе с этим, — призналась она. — Бизнес моего отца процветает, и он хотел бы, чтобы мой муж не только винодельней и виноградниками занимался, но и развивался в той сфере, которая ему по душе. Вот поэтому, если бы тебе хотелось открыть свой бизнес, это было бы замечательно. К тому же, всегда можно нанять помощников, советников и с первого дня запустить поиск сотрудников… — Прости? — Джин потряс головой. — Я не понял. Он был уверен, что проблема в переводе. Он владел английским не то чтобы в совершенстве, и как только Беатриче ускорялась или использовала больше незнакомых для него английских слов, он начинал теряться. — Муж, виноградники… Что? — он был убеждён, что уже в этом мог допустить ошибки. С чего Беатриче говорить о муже, если только она уже не замужняя женщина и не делится с Джином правдой о том, что у неё есть кто-то в Италии? — О, — Беатриче смутилась из-за того, что слишком увлеклась, забыв о том, что Джину может быть непросто, — я скажу медленнее: так как ты мне нравишься, я хочу помочь тебе с бизнесом, если мы поженимся. Я и мой отец будем рады в тебя инвестировать. Хмурое выражение лица Джина дезориентировало Беатриче. Она гадала, перевёл ли он, что она сказала, и не стоит ли ей воспользоваться переводчиком. — Извини, — он просил прощения всякий раз, как не понимал, — но ты сейчас говоришь, что хотела бы выйти за меня? Хотя это наша первая встреча. — Вторая, — просияла Беатриче. — Ты не помнишь, что мы виделись в день моего прибытия в Мокпо? Ты придержал для меня двери пекарни. Я вспомнила об этом вчера, когда ты делал то же самое на корабле. Джина поражали её широкая улыбка и беззастенчивость. Она так просто говорила о замужестве, будто это была ерунда, и того одного вечера, что они провели вместе за дружескими разговорами, для неё оказалось достаточно, чтобы влюбиться и даже решить, что она хочет провести с Джином всю жизнь. — Беатриче, — он считал это скверной шуткой и потому смотрел на девушку с явным негодованием, — ты замечательная, очень красивая и, даже если не учитывать того, что папа убьёт меня, если я женюсь на итальянке, одного дня слишком мало. Мы же не в сказке, чтобы влюбиться по щелчку пальцев… — Влюбиться можно позже, — перебила она его. — Ты мне подходишь по всем параметрам: твоя внешность, твоя стряпня, твоя старательность и родственники. Если тебе не подходит что-то во мне, просто скажи. Я постараюсь соответствовать, а если у меня не получится, возможно, владение частью отцовского бизнеса и что-нибудь своё на мои деньги, компенсирует это? Она села ровнее, стараясь не только словами, но и своим внешним видом цену себе набить. — Мой папа очень богат, — сказала она, — и, я уверена, он согласен на любого зятя — главное, чтобы он был мужчиной. Если ты женишься на мне, отец впишет тебя первым наследником. Джину совсем не нравилось осознавать, что их километровая переписка в сети была всего лишь проверкой на звание жениха. Она не искала романтических отношений и не предлагала ему сходить на сто свиданий, постепенно узнавая друг друга и, быть может, влюбляясь, зато она предлагала ему брак по расчёту. За деньги, за наследство, за ресторан в Италии. Он сорвался на истеричный смешок, откидываясь на спинку стула и откладывая ложку на стол. Он обрадовался ещё больше тому, что все домашние уже разошлись и ни у кого не было шанса подслушать, о чём их разговор, пусть и обрывками — теми, что они смогли бы перевести с английского на слух. — Ты хочешь, чтобы мы расписались, а после переехали в Италию, где я мог бы заниматься тем, что мне нравится, и при этом унаследовал бизнес твоего отца? Звучит антиутопически, учитывая, что последнее, что я хочу делать — это жениться на девушке, которую не люблю. И последнее, в чём я остро нуждаюсь — большие деньги. Беатриче выслушала его всё с той же улыбкой, только более неловкой. Возможно, он и был старше, но мыслил чересчур узко. — Это сейчас, — сказала она, — позже может получиться так, что ты потеряешь работу и будешь нуждаться в финансовой поддержке. И ты сам писал, что я тебе нравлюсь, а это не так уж и далеко от любви. В Италии у нас будет достаточно времени, чтобы узнать друг друга получше. Пускай разговоры о деньгах в какой-то степени и звучали привлекательно, но Джину было невдомёк, зачем она начала с этого, не попытавшись очаровать его естественным путём, без обещанных золотых гор. Как она верно подметила, она всё равно уже нравилась ему. Но её настырность в вопросе женитьбы отталкивала. — Почему ты не предлагаешь узнать друг друга получше в Корее, — начал он, — и почему мы не можем уделить построению отношений между нами больше времени? Если мы продолжим ходить на свидания, встречаться и сближаться, у нас всё может выйти и так. Но в омут с головой и сразу в Италию… Это слишком. Беатриче вздохнула, совсем не думая об остывшей еде. — Мне нужен муж как можно скорее, потому что мой отец настаивает, — объяснила она. — Но ещё я беспокоюсь о том, что мои итальянские подруги и знакомые давно в отношениях и в браке. Возможно, даже Чонгук однажды женится, но что, если я не успею? — Брак ведь не поезд — не уйдёт без тебя, соответственно, опоздать очень проблематично. В Корее, например, приемлемый возраст для женитьбы — после тридцати. Когда сам уверенно стоишь на ногах и точно знаешь, что жену и ребёнка содержать сможешь. Она покачала головой, отторгая высказывание и точку зрения Джина. — Я не хочу делать это только ради штампа в паспорте и галочки напротив графы «семья и ребёнок». Я хочу насладиться замужеством и материнством, и не чувствовать, что время от меня ускользает, что я старею и устаю, и мне больше не приносит удовольствия просыпаться с любимым человеком в одной постели, заниматься с ним сексом, проводить вечера вместе. И я не хочу быть престарелой матерью, которой уже слишком лень печь печенье на школьную ярмарку или выезжать на каникулы в соседнюю страну, просто чтобы на лыжах покататься. Джин открыл рот, собираясь высказаться по этому поводу, но в итоге не смог найти подходящих слов на английском, чтобы объяснить Беатриче, что есть много нюансов, которые в любом возрасте ей могут не дать насладиться чем-либо из вышеперечисленного. В его понимании, необходимость заведения жены и ребёнка базировалась на зрелости, готовности, любви и финансовых возможностях. Пока Джин не чувствовал себя готовым к женитьбе или влюблённым. И он точно не мог себе представить, как всё бросит, последовав примеру Чонгука, переедет в другую страну и заведёт там отношения. Ему и в Корее с последним было непросто. У Беатриче зазвонил телефон. Джин видел, что это Чонгук, и расслабился, когда девушка приняла вызов, перейдя на итальянский. Пока она говорила, чуть кивая головой, и размышляла над чем-то перед ответом, у Джина тоже было время поразмышлять. Он позволил себе всего одну фантазию, всего одно детальное представление вероятного будущего: он в дорогом костюме, деловой и занятой, летит домой к шести, чтобы успеть к семейному ужину, потому что работа работой, но время с дочерью и женой для него куда важнее. Когда он приходит, Беатриче накрывает на стол, и он целует её в щёку, заставляя шуточно вздрагивать от того, какой он холодный после улицы, а дочь сбегает по ступенькам — которые несомненно есть в особняке бизнесмена и владельца винодельни и виноградников — и направляется прямиком в объятия Джина, бормоча о том, как соскучилась и спрашивая, какие у них планы на выходные… — Джин, — Беатриче позвала его негромко, почти шёпотом, попутно прикрывая микрофон ладонью, — можешь, пожалуйста, дать Чонгуку адрес дома? Он сказал, что подъедет на такси. Джин встряхнул головой, выбивая глупую мысль из неё, и тут же закивал Беатриче, протягивая руку за телефоном. Ему лучше перестать фантазировать о том, чему никогда не бывать, потому что самое идиотское, на что он мог бы решиться, — это уехать с малознакомой девушкой в Италию и жениться там на ней.

***

Чонгук сидел с таким лицом, будто у него что-то сильно болит, всю дорогу до Мокпо. Сначала ворвался в дом Джина, чтобы без всяких слов и вопросов забрать Беатриче, а тогда повёз её на вокзал и усадил в поезд до Мокпо, упорно игнорируя её вопросы о СанМун. Для неё было страннее некуда видеть его таким. Чонгук крайне редко злился или был настолько взбешён, что одно имя «СанМун» вызывало у него покраснение на лице и закатывание глаз. Беатриче к концу поездки была убеждена, что они поссорились, хоть у неё и малейшей идеи о причинах ссоры не было. Когда она старалась заговорить об этом с Чонгуком, он складывал руки на груди и морщил нос, избегая прямого взгляда. Он не хотел с ней говорить, так что Беатриче сама ему рассказала о Джине, о её предложении и том, как парень отреагировал. Она ждала, что Чонгука насмешит её поступок, что он высмеет её и Джина, который после первого же слова «муж» не выгнал её из дома, но он лишь сдержанно кивал, хмыкая. Окончательно она убедилась в том, что Чонгук не в порядке, когда он напомнил ей, где у вокзала можно поймать машину, а сам арендовал в приложении велосипед и умчался на нём со скоростью света. Погода для велосипедных прогулок была наименее подходящей — из-за облаков либо показывалось жгучее солнце, от поездки под которым испариной покрывался, либо серые тучи заслоняли собой лучи, а тогда ветер с моря все до единой капельки пота разгонял. И это в обоих случаях было нехорошо, потому что к разбитому состоянию Чонгука прибавилась лёгкая головная боль и озноб, когда он подъехал к дому. У него оставалось ещё около семи минут поездки, но он наплевал на это и оставил велосипед на парковке. Для того чтобы попасть в квартиру, ему было необходимо заглянуть к соседке сверху — госпоже Мун — сестре господина Муна, у которого Чонгук снимал квартиру. Так как Крудо он чисто физически не мог взять на съёмки, оставил ключи женщине и попросил её утром во вторник поменять воду и досыпать сухого корма. Госпожа Мун охотно согласилась помочь, готовая взять Крудо чуть ли не к себе и даже лоток его убрать. Правда теперь, когда она открыла Чонгуку двери, выглядела куда менее приветливой, чем в прошлый раз. — Господин Чон, — поздоровалась она, потуже затягивая пояс домашнего халата и сразу протягивая руку куда-то за дверь, где, должно быть, висел ключ, — уже вернулись? — Два дня, как и планировал, — ответил он, стараясь отогнать навязчивую мысль, что она знает. А мозг тем временем всё анализировал её сжатые губы, бегающий взгляд и лёгкий налёт высокомерия, с которым она выдала ему ключи, роняя их в его ладонь, чтобы даже не соприкоснуться с ним пальцами. «Она в курсе, она читала», — всё больше нервничал Чонгук. — Мой брат сказал, что вы подумываете о переезде, — как будто невзначай упомянула она. — Правда хотите переехать? Далеко? «Конечно, она хочет сказать, чтобы я ехал как можно дальше», — отдавалось тупой болью у него в затылке. — Кхм, — Чонгук сглатывал и покашливал, но в горле по-прежнему першило и было очень сухо, — раньше я хотел найти место подешевле, пусть и дальше от пиццерии… Он испугался собственной неосторожности, с которой упомянул кафе, хотя изо всех сил старался забыть об этом, и метнул взгляд к лицу госпожи Мун. Она ещё выше нос задрала, цепляясь пальцами за махровый пояс. — Что ж, — сказала она, — в таком случае, удачи с поиском. Они распрощались спешно, без особого тепла или соседского уважения, а паранойя Чонгука набирала обороты. Он чувствовал, как пульс в ушах стучит, когда спускался к себе, и нечаянно наступил на хвост Крудо, что разлёгся прямо на пороге. Кот был рад его видеть ровно до того момента, а потом забился за диван, не реагируя даже на стук ложки по тарелке, доверху забитой консервами. Это почему-то лишь прибавило к расстройству Чонгука. Он чувствовал себя неважно, так и не перекусив в Сеуле, и что самое дурацкое — он всё думал, а поела ли СанМун? Вдруг она уехала следом за ним? Вдруг они даже в Мокпо добирались на одном поезде? Она наверняка поехала потом на автобусе, а дома её с нетерпением ждали родители. И если она не позавтракала в Сеуле, она обязана была поесть дома. Чонгук укутался в плед и зарылся лицом в подушку, стараясь пережевать, переосмыслить сложившуюся со статьёй ситуацию. Он не возвращался к ней, потому что не хотел знать, как много людей её просмотрели, и не хотел нечаянно нарваться на какой-нибудь обвинительный комментарий. Он читал её лишь раз, но слова отпечатались в его памяти, всё вертясь вокруг «госпожи пекаря». Чонгук ведь не переборщил тогда, в номере? У него не было намеренья выслушать её, так как он в очередной раз убедился в том, что распускаемые ею слухи по глупости, привели к плачевным последствиям. Она могла сколько угодно доказывать, что ни при чём, но сама же перед этим признавалась, что лгала про грязь в его кухне и частенько упоминала его пиццерию в не самых лучших формулировках. Это было забавно, когда она раскаивалась, а после целовала Чонгука или говорила, что любит его, но сожалела ли она хоть немного? Или СанМун делала это для того, чтобы он не злился, во избежание новой войны между ними, невыгодной для её пекарни? Крудо поймал лапами свисающую с дивана и трясущуюся ногу парня, и Чонгук шикнул, не желая сейчас играться. Он так тщательно выстраивал прежний замок, по песчинкам, думая, что он достаточно прочный, но его всё равно снесло волной Средиземного моря. Теперь же, когда он перебрался в другое место и попробовал снова выстроить свою жизнь, волны Жёлтого моря следовали по пятам, руша новое строение. У Чонгука от этого опускались руки. Откуда-то из глубины прорвалась мысль, которую он озвучил сдавленным голосом: — Хочу домой. Может, это было самое верное его желание за последнее время. Мама продолжала упоминать в телефонных разговорах, как они с отчимом скучают. А Чонгук с теплотой вспоминал их домик с высаженными под окнами кустами красных и белых роз, узкие улочки и кафе с расставленными как попало столиками на улице, где всегда играла музыка и не стихали разговоры… Чонгук хотел сбежать, как он делал это обычно. Он хотел сбежать сильнее всего на свете.

***

Стук в двери и настырное желание оторвать дверную ручку, перепугало Чонгука. Спросонья он ошарашено уставился в темноту комнаты, сосредотачивая взгляд на красном огоньке от телевизора, что был подключён к розетке. С той стороны снова стали стучать и даже раз или два нажали на дверной замок, заглушая шум дождя за окном. Чонгук сначала потянулся под подушку, на ощупь ища мобильный, а затем перевернул карманы, но телефон отыскал в скрученном непонятно как покрывале. Свет дисплея был ослепительным, и Чонгуку нужно было привыкнуть к минимальной яркости, прежде чем выяснить, что уже половина десятого, и заметить сообщения в мессенджере. Писала СанМун, писала Беатриче, писал господин Ча. К чату с последним Чонгуку было слишком страшно подступаться. Крудо мяукнул из коридора, видимо сидя под дверью и наивно полагая, что его сейчас выпустят на прогулку по коридору. — Чонгук? — СанМун позвала его из-за двери. — Чонгук, ты дома? Она напугала его и заставила думать, что это недовольные таким соседством люди из здания пришли Чонгука выгонять за скандальную статью. Он успел прикинуть самые варварские способы и людей с вилами и факелами. — Крудо, Чонгук дома? — спросила СанМун уже кота, и тот тут же мяукнул. — Это ведь значит, что да? Мяукни дважды, если ты понимаешь, о чём я говорю! Молчание Крудо СанМун нервировало, но точно не больше молчания Чонгука. Ладно, он был расстроен и зол, но неужели так сложно было пару слов в мессенджере написать? Вроде «Я в Мокпо» — и у неё уже одним переживанием меньше. А так она достала расспросами Джина, который потом достал Беатриче, которая потом достала СанМун. Круг замкнулся на том, что Чонгук в Мокпо, он не в духе и, скорее всего, поехал или в пиццерию или домой. Но поскольку СанМун проверила пиццерию в первую очередь, она молилась на то, чтобы Чонгук был дома. — Чонгук? — она спросила в разы спокойнее, оседая на корточки и прислоняясь лбом к двери. — Я надеюсь, что ты там. Даже если злишься и не хочешь меня слышать и видеть, просто дай знать, что ты там в порядке. А если не в порядке, тоже дай мне знать. Он снова уронил голову на подушку, натягивая плед выше и поглядывая в сторону коридора. Крудо вышел оттуда, мурча и срываясь на такие же мурчащие мяуканья, а запрыгнув на диван, пришёл к Чонгуку на плечо, оккупировав его полностью и развалившись на нём почти так же, как это делала СанМун. — Я не пытаюсь оправдаться за то, что мои слова были перевёрнуты и использованы в статье, потому что прежде я их правда говорила, о чём очень-очень сожалею, — её голос звучал приглушённо, хотя она старалась говорить чуть ли не в замочную скважину. — Но, Чонгук, я боюсь потерять всё, что есть у нас, из-за того, что мы не выслушали друг друга. Надеюсь, ты слышишь меня сейчас и послушаешь позже, когда будешь готов. Он вздохнул, поворачиваясь лицом к спинке дивана и таща за собой Крудо, чтобы уложить его на другом плече и зарыться носом в его пушистую шерсть. Слегка покачиваясь с закрытыми глазами, он слышал, как СанМун говорила, что подождёт его тут, а ему незачем торопиться, потому что никуда она уходить не планирует. Утром, когда он сбежал, притворившись, что приехал в Сеул отдельно от неё, она чувствовала себя по-настоящему брошенной. Он мог бы накричать на неё, закатив скандал, а тогда они оба распсиховались бы и в итоге как-нибудь пришли к миру. Даже если бы Чонгук ещё десять раз сказал, что не верит ей, она бы доказала, что не имеет к статье отношения, и показала бы ему ранее проигнорированные сообщения от Ассоциации, которые считала простой рассылкой, а зря. Кто-то послал жалобу на Чонгука от лица СанМун, но с чужой почты. Представители хотели знать, правда ли это была именно СанМун, но поскольку ответа не приходило ни с одной из почт, они отклонили её. Откуда взялась статья — загадка и для Ассоциации, и для СанМун, но было ещё две госпожи, — А и Б — что могли быть к этому причастны. СанМун пребывала в ярости из-за каждой из них, и совсем неважно, кто именно и кому нажаловался. Так что она могла понять, почему Чонгук винил её. СанМун обхватила колени руками и подняла заинтересованный взгляд, расслышав, как открывается одна из дверей дальше по коридору. Оттуда выглянул невысокий старик, и вид у него был суровый. — Девушка, — обратился он к ней, махая рукой и как бы подзывая к себе, — вы не могли бы ещё громче? А то не весь коридор вас слышал. Он не пытался скрыть своего гонора, когда обращался к СанМун. — Вы здесь живёте? В какой квартире? — чтобы отругать её как следует, он даже вышел в коридор. — Простите, — СанМун пришлось вскочить на ноги и низко поклониться. Рукой она указала на дверь чонгуковской квартиры. — Я пришла к другу, но боюсь, что он может быть не дома. Я подожду немного… — Если вы здесь не живёте, — заворчал мужчина, — вам лучше подождать на улице. Вы же не хотите, чтобы я вызвал полицию? То, как он её отчитывал, слушать было обидно, а самое худшее то, что СанМун и возразить не могла, так как правда не жила здесь и не имела права беспокоить жильцов. Она стала неловко кусать губу, поднимая плечи и опуская голову, пока переминалась у двери, не зная, каким образом попроситься остаться хотя бы на чуть-чуть. — Но на улице ливень, — предприняла попытку СанМун. — А я плачу за безопасность в этом доме, и не хочу видеть посторонних, рассевшихся в коридоре. Наслышан я о случаях продуманного воровства… Чонгук провернул ключ быстро, дважды подряд, а тогда приоткрыл дверь и просунул голову в проём. Он выглядел сонным и жмурился от яркого света, сутулясь и некоторое время разглядывая соседа, а потом и СанМун. — Проходи, — его голос был сиплым после долгого сна, когда он отошёл чуть в сторону, чтобы она смогла попасть в квартиру. Сразу после того, как она вошла, Чонгук кивнул старику, медленно моргая и бормоча: — Извините, я не слышал, как она звонит. Он захлопнул дверь до того, как шквал возмущений посыпался в его сторону, и тут же столкнулся с СанМун в темноте. Она осталась у входа, снимая обувь, и нечаянно упёрлась головой в его грудь. Думала отстраниться, чтобы не заставлять его чувствовать себя неуютно, но Чонгук сам обхватил ладонями её плечи и притянул максимально близко к себе, слушая, как она ойкает из-за разбросанной по полу обуви. Ему хватило бы одной минутки, чтобы полностью раствориться в ней, как в самом комфортном человеке на свете, несмотря на то, что иногда он натирал с ней мозоли и больно бился об её упрямство. Это не имело значения, если в итоге она оказывалась под его дверью с аптечкой.