Этот вкус любви

С каждым днём солнце садилось всё позже. Сначала около половины седьмого, теперь приблизительно в десять минут восьмого. СанМун чуть не проспала заход, когда ярко-оранжевые лучи уходящего солнца в последний раз пробегались по срезам и корешкам книг. Она дремала, растянувшись на полу рядом с разбросанными пазлами. За весь день ей удалось сложить только кусочек неба и верхушку обвитого плющом забора. До столиков кафе и брусчатки она не добралась и в ближайшее время не планировала — слишком сложно искать подходящие элементы, когда их так много, а плитки асфальта так похожи между собой. Поглядывая то на исчезающий с подоконника солнечный свет, то на блеск картонных картинок, что кучей были свалены в коробке, СанМун сладко зевнула. Она весь день провела в полудрёме, а перед этим пропустила завтрак с семьёй из-за необходимости поспать подольше в свой выходной, и всё равно сейчас её клонило в сон. Если бы не топот на лестнице и громкие разговоры с преобладающим голосом брата, она бы наверняка перебралась на кровать и укуталась в плед, не желая пасть жертвой вечерней прохлады и приоткрытого окна. — СанМун! — громкоголосый Джин постучал костяшками по двери, входя внутрь до символического приглашения. Он включил свет, хотя в комнате ещё не было совсем темно. — Как так вышло, что работал я сегодня больше вчерашнего, а домой унёс булочек в четыре раза меньше? Кажется, я поднимаю твой бизнес с колен своими булочками. СанМун взяла пригоршню пазлов и запустила ими в Джина. Всего несколько долетело до его правой ноги, но он драматично схватился за колено, морщась так, словно это действительно было больно. Даже СанМун не была настолько драматичной, как он. — Вот так ты с тем, кто продал свой ужин ради твоей прибыли? — В этом и заключается суть прода-аж… — СанМун снова зевнула, чем вызвала у Джина добродушную улыбку. — А как насчёт посылки, которую я доставлял за бесплатно от парня из пиццерии прямо к тебе домой? — он зашуршал пакетом, ставя его на пол и подталкивая ногой к СанМун. — Он ни в какую не хотел мне отдавать, рассказывая, что сам заедет. СанМун села по-турецки, подтягивая к себе ближе пакет. — И что ты? — Сопоставил слова твоих родителей о том, что у вас не всё так гладко, и решил, что ты будешь не очень рада видеть его у своего дома, — улыбка Джина стала шире, когда СанМун метнула в него недовольный взгляд. — Всё ещё не слышу «спасибо» за это. Кстати, а что там в пакете? СанМун было достаточно ещё одного взгляда на Джина, чтобы оценить уровень его показательной лжи и прийти к выводу, что он уже давно заглянул в пакет. — Фартук, — протянула она загадочно, но потом всё же решила, что без объяснений никак не обойтись: — Чонгук испачкал мой фартук и вызвался постирать его. Джин всё больше походил на Чеширского кота. — Как испачкал? — Это долгая история, — попыталась отмахнуться СанМун. Правда, Джин от этого серьёзнее не стал. — Я стояла рядом, когда он двигал рукой со своим этим… Джин прыснул, а СанМун цокнула языком, уже дуясь на него за то, что он её перебил. — Маркером, — с напором договорила она. — Разве ты не устал за сегодня улыбаться? Если нет, иди и поулыбайся маме. Она весь день дёргает меня и спрашивает, почему я хмурюсь, когда очевидно, что у меня такое лицо, когда я сплю. Идти к госпоже Шин Джин и не думал. Он плюхнулся на пол рядом с СанМун, зарылся пальцами в пазлы, перемешивая их ещё больше, а потом нечаянно отыскал подходящий элемент плюща. — У меня такое чувство, что ты недоговариваешь о Чонгуке, — вот когда Джин дул губки, повторяя за СанМун, что-то схожее у них прослеживалось. — Ты даже ни разу в переписке его не упоминала. — Потому что он просто сосед сверху, с которым я вынуждена делить клиентов. На самом деле СанМун не была так ограничена в своих отношениях с Чонгуком. Они вроде как не всегда могли найти общий язык, но в чём-то всё равно совпадали настолько, чтобы это было как минимум хорошо — если говорить о дегустации блюд друг друга — и как максимум волшебно — если говорить о их губах, прижатых друг к другу. Но уже устоявшаяся репутация сварливых конкурентов с перспективой новой ссоры из-за сливок или другой ерунды не позволяла СанМун допускать мысли, что после поцелуя у них всё кардинально изменится. Чонгук был обворожительным, но СанМун всё время ждала от него подвоха. Она попросту боялась вывалить на Джина свои искренние мысли и переживания, рассказать ему о поцелуе и услышать в ответ смех, потому что она живёт в каких-то глупых фантазиях, в которых Чонгук больше не ведёт себя как придурок и проявляет к ней всё больше интереса. А ещё СанМун боялась сглазить. Вот сейчас похвастается Джину, а в пятницу утром Чонгук опять какую-нибудь свинью подсунет. — Да-да… — обиженно ответил Джин, делая вид, что увлечён пазлами. Ему просто не верилось, что СанМун держит от него что-то такое в секрете. Он ведь в любом случае её поддержит — будь Чонгук надоедливым конкурентом или парнем, которого она считает привлекательным. Она обхватила обеими руками плечи брата, выуживая из него хриплое «ох» и повисая на нём. — Если ты так и не получил достойной оплаты сегодня, как насчёт приготовить её сейчас? — СанМун не дала ему стряхнуть себя, наоборот ещё крепче ухватилась и почти залезла к нему на спину. В детстве это значило бы прямой призыв к сражению, и тогда Джин уложил бы её одной левой. А потом СанМун жаловалась бы маме и они оба оказались в углу… Но теперь они были слишком взрослыми для такого, и Джин быстро сдался, позволяя СанМун повиснуть у него на шее. Во всех смыслах этого слова. — Что хочешь испечь? — спросил он немного уныло, предчувствуя, что провозится с готовкой весь вечер, а завтра вынужден будет рано вставать, чтобы снова работать в эти пару недель заслуженного отпуска. — Я уже несколько дней мечтаю об очень шоколадных брауни, — СанМун замычала ему на ухо, представляя тающее во рту мягкое тесто, шоколадную помадку и диабет, который можно заработать от одного укуса. — Давай их и приготовим?

***

Это было неловко признавать, но СанМун примерила рубашку Чонгука. Она обнаружила её случайно уже поздним вечером, после брауни, шоколадного мороженого и какао, которые привели Джина в полусознательное состояние. Он почти спал, когда СанМун решила переложить фартук в сумку и нашла в пакете рубашку Чонгука. Оглядываясь, словно Джин каким-то образом сквозь закрытые веки мог всё видеть, она пробежалась пальчиками по белым рукавам, ощупала кремовые пуговки, накинула рубашку на свои плечи и покрутилась немного у зеркала. Такая одежда на СанМун смотрелась нелепо. Между прочим, не только из-за явно большого размера. Казалось, на ней единственной из всей школы форма не смотрелась. СанМун вообще предпочитала платья и юбки в любое время года, но осенью и зимой активно носила шерстяные кардиганы и свитера. И никогда — рубашки. Если она и надевала что-то схожее — например, блузки — всё было очень женственным, зачастую из тонкой ткани, с дутыми рукавами, кружевами и симпатичными вырезами вместо пуговиц под горло. Но всё равно было что-то особенное и будто бы будоражащее в том, что она примеряла рубашку Чонгука. Плевать, что она была выстирана и даже после химчистки, это всё равно вызывало у СанМун лёгкую улыбку. — У тебя хорошее настроение с самого утра? — войдя в пекарню, Чонгук задрал край чёрной панамки, на которой белыми нитками был вышит подмигивающий смайлик. Утро выдалось жарким и душным, по-настоящему летним в последние дни мая. Глядя на Чонгука в майке и шортах, обливающегося потом после пробежки, создавалось впечатление, что жара на улице совсем невыносима. — Ты так собираешься работать? — на лице СанМун читалось удивление, когда она вслепую потянулась за графином с водой и стаканом. — Я заскочил перед работой, потому что не ожидал увидеть тебя так скоро. Чонгук не просил, но она налила и протянула ему стакан воды. Он воспользовался её добротой, чтобы накрыть её пальцы своими, пока отбирал стакан, а потом схватить её за руку до того, как она спрячет её за стойкой. Те царапинки, что он обрабатывал, выглядели тоненькими красными штрихами, пунктиром на девичьей коже. Парочку ближайших Чонгук погладил пальцами. — Мы же договорились прогуляться в пятницу, — её слова прозвучали как-то неуверенно и тихо по сравнению с тем, как она обычно отвечала Чонгуку. Он обратил на это внимание, но подмечать вслух не стал. Ему был известен другой способ смутить её. — Так ты вышла сегодня на работу ради меня? — у него ухмылка получилась с какой-то насмешкой вместо наглости. — Я волновался, что сделал всё неправильно в тот день, и потому ты стала часто прогуливать работу, вместо себя поставив какого-то симпатичного парня. Я даже задался вопросом, не может ли это быть Ким Тэхён, о котором говорила госпожа Шин, но потом увидел очередь, что выстроилась за его булочками… СанМун не удержалась от улыбки. Она появилась на её лице всего на секундочку, слишком широкая и совершенно несдержанная, но Чонгук сразу замолчал, как завороженный наблюдая за тем, как СанМун пыталась вернуть себе маску серьёзности и собранности. — Чонгук, ты знаешь что-нибудь об айдолах? Если бы ему было известно, он ни за что не оказался бы в такой забавной ситуации, из-за которой СанМун так и хотелось охарактеризовать его одним словом, которое обычно ему совершенно не подходило — милый. — Нет, — он сделал пару небольших глотков воды, искоса поглядывая на СанМун. Он немного смутился, потому что чего-то не знал, а в этот самый момент у него даже не было возможности быстренько погуглить. — Если бы Ким Тэхён каким-нибудь чудесным образом оказался в Мокпо, знал о моём существовании и — о Господи! — продавал в моей пекарне булочки под песни его группы, я бы ни в коем случае не пропустила этого. Это всё ещё немного путало его, но её улыбка, мягкий голос и этот тон, которым маленьким детям объясняют какие-то элементарные вещи, давали понять, что о Ким Тэхёне можно не беспокоиться. — Тогда кто тот парень, что кормил тебя шоколадом? — Чонгук, может, и хотел звучать бесстрастным, но у него никогда не получалось. Это стало привычкой — вкладывать все свои эмоции в интонации голоса. Допив воду, он протянул СанМун стакан, а когда она направилась к раковине, уходя влево, Чонгук тоже прошёлся вдоль стойки влево. — Это мой брат. Он только сейчас заметил, что она в фартуке из химчистки. Сзади верёвочки были затянуты в идеальный бантик. — Правда? — он надеялся на что-то такое, и расплылся в улыбке, когда СанМун кивнула, не отворачиваясь от раковины. — Это здорово… В плане, что ты можешь оставить кого-то вместо себя, когда нуждаешься в выходном. А вы не очень-то похожи с братом. Он двоюродный? После она вытерла стакан, вытерла столешницу, вытерла руки. Она хотела казаться ему обычной, хотя тот факт, что они болтали больше десяти минут и ни разу не поругались, уже был достаточно необычным. — Да, двоюродный, — подтвердила она. Закончив у раковины, она стала возвращаться к стойке, но по пути подхватила бумажный пакет. — Вот, ты забыл, — она протянула ему его через стойку, — твоя рубашка. Если Чонгук и не замечал прежде загадочной пропажи рубашки из химчистки, не подал виду, что удивлён. — Спасибо, — он заглянул в пакет, — я даже не глянул, вывелся ли с неё крест… — Вывелся, — ляпнула СанМун, чуть расширяя глаза от испуга, когда Чонгук поднял голову и посмотрел на неё в ответ. Он поиграл с ней в гляделки совсем недолго, внезапно вспоминая о необходимости покормить Крудо, помыться и вернуться сюда к одиннадцати. — Прогулка после девяти это не слишком поздно для тебя? — слово «прогулка» резало слух СанМун. Она ждала, что он найдёт какие-нибудь более подходящие синонимы. — Нет, совсем не поздно. Это было довольно поздно, если учитывать, что после закрытия в девять Чонгуку ещё нужно убрать и закрыться, а в субботу им двоим на работу. В любой другой ситуации СанМун отказалась бы, но именно сегодня ей самой хотелось вернуться домой как можно позже. Даже если это означало расспросы от Джина или родителей. — Тогда увидимся… — Чонгук поискал взглядом настенные часы, проверяя, достаточно ли у него времени, чтобы принять душ и приготовить на завтрак что-нибудь сытное. — Через час. И потом ещё, если мне будет грустно и одиноко одному наверху. Или если мне очень захочется отведать каких-нибудь булочек или круассанов. И вечером, разумеется. Прощаться при таких условиях смысла не было, но СанМун махнула ему рукой, когда он убегал, натягивая панамку почти на глаза.

***

Чонгука немного грызло то, что весь день у него не было возможности хотя бы выйти на лестницу. Вечно кто-то что-то заказывал, просил добавить или убавить ингредиенты для той или иной пиццы, кушал в кафе или забирал с собой. Так за день Чонгук использовал все оставшиеся банки с ананасами, что у него были, а ещё приготовил целых две пиццы с инжиром — одну на месте и одну на вынос. В промежутках между работой появились кое-какие организационные вопросы с курсами, необходимость дозаказать коробки для пицц и кальцоне и, наоборот, сократить количество рекламных буклетов. Чонгук не ждал, что желающих записаться на курсы будет много, потому что не претендовал на звание великого шеф-повара и не обещал научить чему-нибудь сверхизысканному, попутно задирая цену до небес. Он очень трезво оценивал пользу курсов с ним в качестве учителя и заранее предупреждал, что впервые будет проводить нечто подобное. И всё равно желающих собралось больше семнадцати человек с тем, что отзывов о курсах было ноль, и полагаться приходилось только на приятное впечатление, которое производил Чонгук, и божественный вкус его пиццы. Он был по-хорошему взволнован, когда думал о том, что завтра со всеми встретится и будет кого-то чему-то учить. Но ещё больше он был взволнован окончанием сегодняшнего рабочего дня. Он больше думал о работе, чтобы не углубляться в фантазии о времени, когда они с СанМун останутся только вдвоём и выберутся куда-нибудь за пределы этого здания. Он не был склонен продумывать каждый свой шаг до мелочей и уж тем более никогда не беспокоился о словах, которые говорил, но ближе к девяти постоянно ловил себя на мысленных вопросах о том, стоит ли им подняться на Юдаль или красивее будет прогуляться к мосту? И будет ли нормально позвать её на канатную дорогу так поздно вечером? А будут ли там кабинки только для двоих? Вдруг они рассчитаны на дюжину человек и будет очень неловко наслаждаться видом, когда вокруг столько незнакомцев? Не то чтобы Чонгука волновало чьё-либо присутствие, — ему в любом случае хотелось подержать СанМун за руку, под предлогом изучения её царапин или потому что так получилось, — но делать что-то только вдвоём было как-то круче, чем в толпе народа. Когда часы показывали без пятнадцати девять, Чонгук подошёл к каждому столику, за которым кто-то сидел, и напомнил о закрытии. Он частенько оставлял всё на день грядущий, но в эту пятницу перемыл посуду, сделал заготовки на субботу и вытер все пятна от муки на футболке, чтобы выглядеть прилично. Ровно в девять, провожая своих последних клиентов, он спустился по лестнице в пекарню. СанМун решала судоку, бормоча цифры себе под нос. У неё на прилавке уже стоял пакет с булочками, который она собиралась забрать на обратном пути, а витрина была пустой. Не исключено, что дело всё же было в Джине, потому что с тем, как мало она приготовила своими руками, мучаясь в перчатках, все булочки распродать не удалось. — Ты закрылась так рано? — Чонгук ещё раз отряхнул то место на футболке, откуда сегодня сложнее всего было оттереть муку. — В пятницу я закрываюсь в шесть, — ответила она, глядя в судоку и стирая простой карандаш в одной из клеток, чтобы вписать туда другое число, — все покупатели это знают и после шести не приходят. Она три часа сидела и решала судоку, ожидая, пока закончит Чонгук? — Но может кто-то увидел бы тебя на рабочем месте и зашёл, — теперь он ждал её, пока она складывала канцелярию и забирала тёмно-коричневую, словно плетёную из тоненьких веточек, сумочку через плечо. У Чонгука появилась возможность выяснить, что это не дерево, а материал под кожу, но гораздо дешевле, потому что кое-где коричневое покрытие стёрлось, оказываясь мутно-серым в действительности. — Мои клиенты не стали бы, — СанМун ещё некоторое время беспокоилась о каких-то нюансах вроде мусора, выключенного света, теста, которое она могла забыть спрятать, и тот небольшой отрывок времени она совсем не нервничала. — Почему ты ориентируешься только на завсегдатаев? Чонгук стоял чуть в стороне, когда СанМун закрывала пекарню на ключ. Он ждал от неё чуть больше утренней радости, но она была уставшей и взволнованной, и не представляла, куда они пойдут, и что будут делать, потому всячески старалась держать себя в руках и оттого казалась Чонгуку несколько флегматичной в этот вечер. — Не знаю, — она ждала, что он задаст направление, а в итоге сама обогнала его на полшага и повела по тому же пути, по которому он бегал по утрам, — я просто привыкла, что знаю большую часть покупателей, знаю их вкусы, знаю как их дела. А они знают меня и часы работы пекарни. — И что, например, они знают о тебе? Шаг у Чонгука был неспешный, точно прогулочный. После пробежки он переоделся в штаны и футболку, но кроссовки оставил. СанМун, собственно, из-за прогулки сандалии и надела. Долго решала между удобно и симпатично, а когда Джин её подколол из-за того, какая она дотошная и медлительная, она обула мамины сандалии, а они случайно идеально подошли к её сарафану. И там и там были оранжевые бусинки, и там и там преобладали жёлтые и коричневые цвета. — Ну, думаю, то же, что и ты, — пока говорила, она избегала взгляда Чонгука. А он всё буравил её. — Что ты вредная, обидчивая и прекрасно целуешься? — на последнем слове он улыбнулся, не давая СанМун поводов полагать, что упоминание о поцелуе заставило и его сердце скакать в груди. Она тут же поджала губы, также начав хрустеть пальцами. — А я думала, что уступчивая, добродушная и прекрасно готовлю. Это был камень преткновения, но Чонгук с большим усилием обошёл желание поспорить с СанМун. — В этом, наверное, что-то есть, — сказал он тем не совсем соглашающимся тоном, в котором проскальзывало чересчур много сомнительных ноток, — но с этой твоей стороной я знаком лишь на треть. СанМун насупилась, со следующим вдохом словно втягивая немного раздражающей пыльцы, но выдохнув, смогла усмирить необходимость отреагировать на колкость Чонгука. — А что знают твои посетители о тебе? — спросила она, переводя стрелки. — Полагаю, что в моей пиццерии очень вкусная пицца. Большего им и не надо. — Возможно, в Вероне так, — СанМун торопилась заговорить сразу после того как он закончил, — но в крохотном Мокпо, когда видишь одни и те же лица изо дня в день, хочешь или не хочешь, а узнаёшь о людях больше, как и они узнают о тебе. Улыбка Чонгука в этот раз была терпеливой и натянутой. — Моё мнение таково, — он любил умничать и вполовину не так сильно, как СанМун, но у него это всегда звучало как-то высокомернее и в то же время игривее, — человек показывает и рассказывает ровно столько, сколько хочет, чтобы о нём знали. С моими посетителями я хочу держать дистанцию, а с тобой… С Чонгуком СанМун словно находилась в лодке, плывущей по волнам — в одно мгновение она злилась, что он затащил её на глубину, в другое наслаждалась лёгким покачиванием, в третье ощущала что-то приближённое к трепету, потому что это было куда волнующе, чем стоять на твёрдой земле. — А со мной? — спросила она, явно с нетерпением ожидая ответа. — Не выходит, как бы ни пытался, — он усмехнулся между фразами. — Хочется рассказать тебе много чего, а потом наслаждаться удивлением, осуждением, удовлетворением на твоём лице. Хочется знать, что ты думаешь об этом или о том, если это касается меня. СанМун тоже хотелось, чтобы он рассказал ей. Побольше об Италии, учёбе, семье, бывшей работе. Она наверняка для него, как и для большинства её клиентов из Мокпо, была открытой книгой, всё на поверхности: её увлечения, её семья, её досуг, её отсутствующая личная жизнь. А Чонгук был таинственнее некуда — пошёл против семьи, уехал из Италии, назвал своего кота «сырым»… А причин всего этого не знал никто. — Тогда расскажи, — попросила она, увлекая его в одну из улочек, ведущую к порту. Он задумался, протягивая «хм» и не решаясь начать откуда-то с середины. — Моя мама вышла во второй раз замуж, когда мне было шесть. Около полугода мы ещё пробыли в Корее из-за возни с документами, а потом переехали в Италию, — Чонгук считал это своим началом. — Я даже не помню, как выучил итальянский. Наверное во многом благодаря тому, что все, кроме мамы, говорили со мной на нём. Он немного торопился, говоря об этом. Некоторые окончания слов звучали смазано из-за того, что он делал короткие вдохи перед следующими словами. — Я учился в школе средне, за что мама с нонной меня ругали, — он перевёл взгляд на лицо СанМун, пытаясь понять по её реакции, как она относится к обучению и оценкам. — Только мама заставляла зубрить и пересдавать, а нонна трясла в воздухе скалкой и говорила, что с такими отметками она мне бизнес ни за что в жизни не доверит. Воспоминания о ней вызывали у Чонгука улыбку. Он никогда не упускал возможности упомянуть бабушку, хотя ему их моменты казались очень личными и сокровенными. — И что тебя заставило взяться за ум? — СанМун подхватила его улыбку и даже блеск в глазах. — Ничего. Я не взялся за ум и только раз пытался подделать табель успеваемости, за что потом той самой скалкой как огрёб… — он шуточно вздрогнул, будто действительно отлично помнил, как страшно было бегать по двору от нонны. — Так и перестал пытаться что-то исправить. Зато, когда мне разрешили помогать в ресторанчике, требования к оценкам снизились. Мама оставила надежду, что я поступлю в нормальное место, а бабушка тешилась тем, что я могу обслужить клиентов, пока она пиццу готовит, и даже правильно посчитать сдачу. — Я так и думала, — со смехом ответила СанМун. Они шли между улочками с круглосуточными магазинами, где за длинными столами всегда сидел кто-то со стаканом рамёна и кимпабами. — Но вообще-то я неплохо разбираюсь в компьютерах и прочих машинах, — вставил Чонгук, силясь заработать у СанМун больше баллов и добиться ещё пару смешков с её стороны. — Если что-то сломается, можешь обратиться сначала ко мне. — А я потом не пожалею? — во время ходьбы у СанМун расстегнулся ремешок на сумке, и она тщетно пыталась его затянуть обратно. Чтобы получилось, Чонгук остановил её посреди дороги и сам затянул его, поправляя маленькую позолоченную пряжку. — Не пожалеешь, — ответил он, легонько похлопывая её по плечу в качестве проверки застёжки на прочность. Вдалеке, между домами, уже виднелась набережная, уставленная фонарями, огоньки яхт у причала и смутные очертания острова Кохадо. Правее тянулась канатная дорога, тоже светящаяся в вечернее время. — А я сама училась неплохо, — на выдохе сказала СанМун, — до восьмого класса… А потом подхватила грипп и пропустила почти месяц учёбы. Догнать некоторые вещи было слишком сложно. — Но ты училась в университете, — слова Чонгука звучали так, будто это было очень значимым достижением. — Я видел фото с выпускного. — На туризме, — уныние в голосе СанМун было очень заметно, — просто потому что папа сказал, что не отдаст здание, если я буду без диплома. Но в итоге диплом у меня целый, а здания только половина… То, как она хмурилась, обижаясь на того, кто был далеко, дома, наверняка ужиная чем-нибудь домашним, приготовленным женой, Чонгука умиляло. Он думал, она злилась на него так же, когда он не видел. — Я окончил только кулинарную школу, но потом много работал, заводил знакомства и пытался пробиться в какое-нибудь хорошее место, хотя бабушка мне тоже обещала здание, если получу диплом, — ему очень нравилось находить что-то общее с СанМун. — Кхм, если ты училась на туризме, ты можешь провести для меня экскурсию? — Бесплатно? — это была всего лишь шутка, но Чонгук уже потянулся к бумажнику. — Я бы могла, но уже вечер. Карабкаться в горы вечером такое себе удовольствие. Говорят наверху можно нечаянно столкнуться с горным духом, который питается людскими криками. — Мы можем покричать, если он настолько голоден. Они оба ускорили шаг, когда набережная была совсем близко. Обгоняя СанМун на пару шагов, чего не делал прежде, Чонгук обтёрся плечом об её плечо, практически сразу чувствуя, как покрывается гусиной кожей от секундного прикосновения. — Я не знал, что вечером тут так красиво, — его зачарованный морем и всеми светящимися в темноте огоньками взгляд не мог сосредоточиться на чём-то одном, но замер на лице СанМун, когда она вырвалась вперёд и обернулась, обводя рукой пространство между ними. — Тут красиво в любое время, — подсказала она, — утром вода переливается от солнца, а ночью — от вспыхнувших искусственными огнями Мокпо и Кохадо. Чонгук нехотя перевёл взгляд на остров, кажущийся не таким уж и маленьким из-за небольшого расстояния. — Было бы классно взглянуть на это сверху, — с намёком сказал он, сразу отворачиваясь от моря и исследуя взглядом полупустые кабинки, движущиеся в сторону острова и от него. — А, канатная дорога, — СанМун заговорила с напускным пренебрежением, — она буквально каждый день работает. Но не в шторм. Хотела ли она разубедить Чонгука в том, что канатная дорога — хорошая идея, или нет, он всё равно загорелся. — Сколько раз ты на ней ездила? — прозвучал вопрос. — Я? — переспросила СанМун. — Да ни разу. На острове Кохадо ничего особенного. От её слов Чонгук опешил. — Как это? Ты живёшь здесь всю жизнь, училась на туризме и даже ни разу не съездила на остров? В свою защиту СанМун сказала: — Когда-то в детстве мы с папой плыли в ту сторону на лодке, когда выезжали на рыбалку. А он боялся, что она правда сотни раз каталась на канатной дороге и это для неё настолько обыденно и скучно, что поездку с ним она выкинет из головы по щелчку пальцев. — Тогда хочешь прокатиться со мной? — в его глазах было столько надежды, когда он взглянул на СанМун. Но решающим оказалось то, как он взял её за руку, бережно перебирая пальчики, пересчитывая их, будто массируя костяшки. Уже было поздно, дорога заняла бы время, ещё и нужно было добраться до пункта наверху, чтобы уехать. Это было далеко, особенно после того, как СанМун весь день мучилась с тестом. Вот если бы Чонгук предложил ей завалиться к нему домой, попить ещё терпкого чая, посмотреть что-нибудь на ноуте и потискать Крудо, она бы с радостью согласилась. — Ладно, — она отвечала будто нехотя, — давай прокатимся. Но туда и обратно. Быстро.

***

СанМун упиралась и вредничала, что было очень в её духе, пока они не добрались до входа на канатную дорогу. Зато когда они оказались в большой кабинке, рассчитанной на десятерых, всего вчетвером, — с пожилой парой вместе — СанМун телефон из рук не выпускала, пытаясь снять море, Мокпо, Кохадо, яхты — всё вокруг. Как жаль, что камера не могла передать всей той красоты, что в действительности разворачивалась перед ними, под ними и позади них. — Посмотри, какие волны, — её шёпот в кабинке звучал очень громко, и от этого она всё пыталась адресовать извиняющуюся улыбку старикам, что ехали сидя. Она притянула Чонгука к себе за футболку, игнорируя его озорную улыбку. Она словно говорила: «Да-да, тут так волшебно, а ты не хотела ехать», и это немножко портило впечатление СанМун от поездки. Но оно поменяло направление, когда Чонгук таки приблизился к ней, подходя сзади и наклоняя голову таким образом, чтобы подбородком якобы нечаянно касаться её плеча. — Как думаешь, где находится наше здание? — спросил он, рассеянно изучая взглядом отдаляющийся Мокпо. «Оно не наше, а моё», — так и подмывало исправить СанМун, но она пообещала себе быть терпеливее с ним, чтобы ничего не испортить и не усугубить. Она давала себе такое обещание не в первый раз, но надеялась, что однажды это сработает. — Мне кажется, там, — она ткнула пальцем в стекло, пока указывала Чонгуку направление. — Мы пришли оттуда… Шли прямо, налево, прямо… Она прокладывала незримую дорожку между какими-то улочками и зданиями, думая, что Чонгук следит за её пальцем, а он следил только за её губами. — Ну почему это выглядит так красиво? Взгляд невозможно оторвать, — радостно заявила она, поворачивая голову вправо, противореча своим словам и вместо Мокпо заглядываясь на Чонгука. — Поддерживаю, — пробормотал он, склоняя голову ещё ниже. Он расслышал, как она громко сглотнула, а тогда как-то особенно глумливо усмехнулся. Она снова была так близко и совсем не сопротивлялась, когда он продвинулся вперёд, поворачивая голову так, чтобы они легонько соприкоснулись носами. СанМун в попытках держать себя в руках от надуманностей и недопонимания, списала движение Чонгука на шатающуюся кабинку. И славно, потому что она обрадовалась в разы сильнее, когда он ещё приблизился, обхватывая губами её нижнюю губу. Он был неспешным и вовсе не стремился углубить поцелуй. Он не двигал губами и отстранялся медленно, оставляя после себя лишь приглушённый чмокающий звук. — Так приятно быть молодым, — осипшим голосом произнёс дедушка, сидящий у противоположного окна. От смущения СанМун бросило в жар. — Но ещё приятнее не чувствовать себя лишними в кабинке, — бабушка сказала это с улыбкой, но СанМун стало ещё более неловко. Она дёрнулась в сторону, стремясь забиться в угол на оставшуюся поездку, но Чонгук обнял её за плечи, не позволяя сдвинуться ни на шаг. У него и самого щёки немного покраснели. — Простите, — при этих словах он кивнул головой, считая, что в качестве извинения перед незнакомцами такого «поклона» будет достаточно. — Ещё заставь их извиняться за поцелуи, Сэгён, — всё так же сипло, но с нарастающим раздражением заговорил старик. После обмена многозначительными взглядами со своей спутницей, он снова обратился к СанМун и Чонгуку: — Вы едете провести выходные на острове? — Ну уж не на неделю точно, — вклинилась женщина, — посмотри, они ведь даже без рюкзаков. — Зачем рюкзаки, когда дело касается любви? — Если любовь, так кофты не нужны, что ли? Щёки СанМун краснели всё больше с каждым оброненным кем-то из этих двоих словом. — Уже почти июнь, зачем кофты? Сэгён даже поёжилась, кутаясь в серый вязаный кардиган. — Если почти июнь, почему мне всё ещё холодно?.. Чонгук прочистил горло прямо над ухом СанМун, заставляя её оторваться от пожилой пары и задрать голову, уставившись на него. — Мы едем туда и обратно, — объяснил он, — пересядем с одной кабинки в другую. СанМун как-то даже ждала, что старики начнут снова спорить и скажут, что нет смысла кататься таким образом, ведь на острове ничего не увидишь, но дедушка её правда удивил своим сиплым смехом. Его голос звучал так, словно он до этого попал в лапы к горному духу и накричался вдоволь: — Как же так? Это последняя кабинка в Кохадо, — без сожаления, а всё так же с улыбкой сказал он. — А назад уже минут двадцать не ходят. В Мокпо можно вернуться только завтра утром.