Этот вкус любви

Чонгук дважды оббежал свой район, набирая скорость по дороге к морю и сбрасывая её у дома. Он планировал ограничиться одним кругом, но когда заметил СанМун, что возилась с ключом у входа, стоя к нему спиной, решил добежать до пекарни. Это её «Beciami il culo» засело у него в голове, и если сама СанМун явно была в бешенстве от обсуждения курсов тем вечером, у Чонгука воспоминания о нём вязались исключительно с приятным удивлением и весельем. Он сам не замечал, как иногда немного улыбался, припоминая, с какой злостью она говорила ему «кое-что с курсов по итальянскому». Наконец-то Чонгук мог засчитать один балл в её пользу, потому что это правда было неплохо. Потом она, конечно, стушевалась, боясь гнева родителей, а Чонгук сдавать её не стал, сославшись на неправильное произношение, хотя в действительности у СанМун получилось изумительно. Подошвы кроссовок шаркали по асфальту, когда Чонгук делал заминку перед тем, как уйти домой. Он разминал шею и плечи, намеренно поднимая руки, что в опущенном положении ещё хоть как-то скрывали разрезы на майке, а сам медленно прохаживался вдоль фасада пекарни. Ему было любопытно, чем занимается СанМун и он придумал очень действенное упражнение, — исключительно по борьбе с любопытством, а не с горящими мышцами — идя бочком и заглядывая внутрь. Он был уверен, что она либо у духовки, либо у стола мается с тестом, и в итоге СанМун снова его удивила своим упрямым взглядом, направленным на него. Она облокотилась на стойку, выглядывая из-за кассового аппарата прямо на Чонгука, и в то же время жуя кончик деревянной шпажки, с которой до этого зубами стягивала виноградинки и клубнику в карамели. Чонгук ей немного улыбнулся, а она на это закатила глаза, отворачиваться, тем не менее, не собираясь. Она наблюдала за ним, пока он шагал к последнему окну, сцепив руки за головой и выдыхая через рот в качестве одного из упражнений по восстановлению дыхания после бега. Напоследок он лишь один разок взглянул на неё в ответ, а потом рванул с новыми силами через дворы, желая поскорее добраться до дома. Там его всё так же ждал неугомонный и вечно голодный Крудо. В Италии за ним приглядывала вся семья, и когда Чонгук просыпался утром, оказывалось, что кто-то из домашних уже покормил кота, а когда приходил вечером, было то же самое. Но теперь Крудо был полностью на его попечении и как никогда сильно любил хозяина, не упуская возможности лишний раз потереться об его ногу, прийти посреди ночи к нему на плечико и помурчать прямо в ухо, тычась мокрым носом парню в шею. Владеть Крудо единолично было определённо приятнее, чем когда коту приходилось делить свою кошачью любовь между Чонгуком, его родителями, сводной сестрой с ребёнком, её мужем, его братом… и так можно продолжать до бесконечности, потому что были ещё соседи и гости, которые так или иначе заглядывали в дом и становились любимчиками Крудо при условии, что приносили с собой что-нибудь для него. А теперь у Крудо был один-единственный любимчик. К его приходу Крудо как раз развалился в прихожей, глядя вопрошающе своими зелёными глазами, пока Чонгук запирал двери, переобувался в тапки и отправлялся в ванную. Не получая той части внимания, на которую рассчитывал, кот плёлся следом, присаживался на крышке унитаза и, будто впервые, наблюдал за тем, как Чонгук стягивает с себя майку и шорты, заглядывает в корзину с грязным бельём, а потом сомневается пару секунд, решая, стоит ли загрузить стирку сейчас или она может подождать до вечера. Крудо надеялся на второе, и первым помчался в кухню, когда Чонгук сделал правильный выбор. — Сейчас я всё дам, не спеши, — спотыкаясь из-за его напористости, спокойно сказал Чонгук. А Крудо отозвался жалобным мяуканьем, с разгону запрыгивая на табуретку и пытаясь со своего места как-нибудь дотянуться носом до открытой дверцы холодильника. Крудо был таким нетерпеливым этим утром, что Чонгук расщедрился и сперва угостил его дорогущими консервами для котов, а когда сварил яйцо, чуть больше четвертинки нарезал мелким кубиком и тоже положил в кошачью миску. Крудо прикончил всё, после, из вежливости, составляя Чонгуку компанию на кухне, пока тот завтракал. — Так ты, значит, милый? — Чонгук постоянно опускал вилку в тарелку с салатом, а потом перемешивал зелёные свежие листья в соусе, выискивая среди них огурцы и помидоры. Крудо мяукнул. — Конечно, милый, — Чонгук легонько похлопал ладонью по колену и кот моментально перебрался к нему, долго ворочаясь и пытаясь как-нибудь улечься. Он соскальзывал из-за неудобного положения, и чтобы не свалиться окончательно, впился когтями в рубашку Чонгука, задирая голову и глядя на парня не иначе как с любовью. — Такой милый, что СанМун от тебя в восторге. Это потому что ты мелкий, пушистый и не открыл кафе прямо над её пекарней? Соблазн отодвинуть миску с салатом и вместо этого погладить Крудо был слишком велик, и Чонгук запросто ему поддался. — Крудо, мелкий… — его слова затихли, когда где-то в кухне завибрировал телефон. Он отыскал его взглядом и только после этого спустил Крудо на пол, доходя до посудомоечной машины, от которой толку для одного Чонгука было столько же, сколько от попыток СанМун вывести его из себя. Вот что действительно его могло довести и вывести, так это ранний звонок от мамы. Её фото в виноградниках светилось на экране, пока она названивала. Это было неизбежно. Она научилась навязчивости у нонны, только если у бабушки это проявлялось в излишней заботе, у мамы — в нареканиях. Чтобы не портить себе настроение с самого утра, Чонгук сбросил вызов и отправил одно из шаблонных смс в мессенджере, сообщая, что занят и перезвонит позже, в глубине души надеясь, что это «позже» не наступит в ближайшие пару дней.

***

СанМун закончила взбивать крем, но заприметив Чонгука на входе в пекарню, снова схватилась за блендер. Стоило начинать с первой скорости, потому что на последней часть заварного крема разлетелась по стенкам ещё тёплой миски. Позже предстояло соскрести всё это лопаточкой, накрыть плёнкой, охладить, смешать с маскарпоне и приготовить невероятно вкусные пирожные в формочках-сердечках. — Кхм, — Чонгук попытался привлечь её внимание, пока разглядывал булочки и прочее на подносах с ценниками. У пекарни, меню и ценников преобладали бежевые, лимонные, приглушённые коричневые цвета, и всегда в правом верхнем углу красовался колпак. — А с чем эти булочки? Прекратив взбивать, СанМун обернулась вместе с блендером. Проследив взглядом за пальцем Чонгука, она раздражённо выдохнула. — Разве не видно? — ей так хорошо удавалась роль ворчуньи, что Чонгук по-настоящему наслаждался её поведением. Хотя хотелось бы, чтобы она выходила из роли чаще и вела себя мило не только с покупателями, но и с ним. — С вишнями. Там ведь подписано. — Я возьму одну, — он сунул руку в задний карман джинсов, вынимая оттуда чёрную банковскую карту. Боже, он носил её не в бумажнике и не в нагрудном кармане, а просто так, в заднем. — Нет, — СанМун опустила блендер в раковину, после вытирая руки о бумажное полотенце. — Нет? — переспросил Чонгук. Он не был удивлён, но сдаваться так просто не собирался. — Неужели я спрашивал, могу ли я взять? — поинтересовался он. — Я вполне уверенно сказал, что сделаю это. СанМун встала напротив него, держа голову высоко поднятой, чтобы самой себе не казаться крохотной в сравнении с ним. — С вишней тебе не понравятся, — она поджала губы, за этим пытаясь скрыть своё волнение. Её голос всегда дрожал, если приходилось кому-то отказывать, а на лице появлялась улыбка-извинение, хорошо знакомая тем клиентам, что умудрялись заходить за любимыми булочками именно в тот день и в то время, когда их все уже разобрали, а готовить следующую партию уже не было ни сил, ни смысла. Но с Чонгуком ничего подобного не произошло, она лишь приобрела более воинственный вид. — Возможно, тебе стоит попробовать те, что с пятидесятипроцентной скидкой? Кое-кто сказал, что это лучшая моя начинка. Чонгук закусил нижнюю губу, сдерживая смешок. Она даже не догадывалась, как поднимала ему настроение. Интересно, она вела дневник или что-то вроде, записывая туда все слова, которые говорил Чонгук, и к которым можно было прицепиться? Или она просто была злопамятной и всё ещё болезненно реагировала даже на его взгляды в сторону персикового пирога, как будто он со ступенек мог каким-нибудь образом перевернуть его с витрины. — Понял, — он кивнул, — тогда оставишь для меня парочку на вечер? Люблю скидки так же сильно, как пиццу. Он всё же расплылся в улыбке, а затем спрятал карту. Перед уходом он бросил короткий взгляд на булочки, свежие и явно тёплые, с вишней, у которых не было этого сугубо приторного вкуса, а присутствовала кислинка. От таких на завтрак его желудок был бы в экстазе. — Иди-иди, — поторопила его СанМун, махая руками в сторону лестницы. Как только он исчез наверху, она фыркнула, полушёпотом возмущаясь: — Булочки ему, как же… Появление Чонгука и его желание непременно как-нибудь насолить ей, напрягали. Если так подумать, Мокпо был огромным в сравнении с некоторыми деревушками и городами, да и в пятидесяти километрах можно так потеряться, чтобы больше никогда не встретиться. То же самое и с пекарней. Если бы Чонгук оставался на своём этаже и держал рот на замке, СанМун могла бы представить, что между ними не просто ступеньки, а целая пропасть. По которой снова шлёпали вьетнамки, когда Чонгук спускался вниз. А ведь СанМун только планировала отправить крем в холодильник. — Не беспокойся, — где-то с середины лестницы заговорил он, — я не собираюсь донимать тебя. Всего-то развешу объявления… — Какие ещё объявления? — СанМун так и не дотянулась до лопатки, в целом вообще выкинув крем из головы после того, как увидела стопку листовок в руках Чонгука. Не слишком большую, но приличную. — Об открытии курсов, — он спрыгнул с последней ступеньки, даже не глядя на девушку. А зря. Она уже спешила к выходу, обходя стойку и нагоняя Чонгука. — Ты собираешься вывесить их где-то здесь? — она чуть не наступила ему на пятки, пока бежала следом. — Ага, — он продолжал делать вид, что она не идёт за ним, что он не чувствует запаха её цветочного парфюма, лёгкого, едва уловимого среди этих восхитительных запахов еды, не ощущает прикосновения её ярко-сиреневого платья к ногам, пока подол у неё развивается при ходьбе. Пришлось дать понять, что он в курсе, только когда она его обогнала, загораживая собой прозрачные двери. — Нет, ты не можешь, — она была полна экспрессии, когда ей предстояла словесная перепалка с ним, — это мой этаж. — Да, я знаю, — он перенёс вес на правую ногу, глядя на СанМун немного скучающе, хотя на самом деле ему было совсем не скучно, — но если развешу на втором, прочитать их смогут только жирафы. — Ну и пусть, — сказала СанМун. Чонгука её мнение всё равно не интересовало. Точно не в этом вопросе. — Я получил разрешение от твоего отца, — он угрожающе ткнул в сторону чистого, вымытого СанМун, стекла, решая приклеить именно там. Он заранее нарезал и прикрепил по углам двусторонний скотч, теперь оставалось только маркером вычеркнуть четверг в каждом объявлении, потому что Чонгук передумал уже когда распечатал листовки, и прикрепить их к стеклу. Сжимая бумажку в левой руке, правой он потянулся снова в задний карман, в этот раз вынимая оттуда синий маркер. Он сунул его в рот стороной с колпачком, таким образом открывая и в примесь сладких запахов добавляя спиртовой, перманентного маркера. — Ты делишь это место с моим отцом или со мной? Почему ты не можешь решать эти вопросы локально? — возмутилась она, небольшими шагами перемещаясь вправо и снова перекрывая ему путь. Чонгук вычеркнул четверг в первой листовке, а потом поднял взгляд на СанМун. Он не знал куда деть колпачок и ему потребовалось время, чтобы выплюнуть его изо рта и спрятать в карман. У СанМун морщинка между бровями вскоре на постоянно останется, если она не прекратит смотреть на него так хмуро. — Ладно, — он решил попробовать, — могу ли я развесить пару листовок здесь, пожалуйста? Она чуть подняла голову, внимательно и серьёзно глядя на него, пока он говорил, чтобы в итоге ответить: — Нет. Чонгук незамедлительно кивнул, делая большой шаг влево, пытаясь добраться как-нибудь до стекла. — Вот поэтому я спрашиваю у господина Кима… Он снял бумажный слой со скотча в правом верхнем уголке, нечаянно роняя его на пол, потому что рук не хватало на всё и сразу. Он знал, что СанМун прибьёт его за то, что он мусорит. — Но я всё равно не разрешаю, — она тоже подалась влево. Её карие глаза были широко раскрыты, словно она боялась упустить что-нибудь, моргнув не в то время. — Ты не можешь клеить здесь. Приклей на столб… Чонгук усмехнулся. — О, ты была бы счастлива, если бы я приклеил и получил штраф за это, — он разбросал ещё больше маленьких белых квадратиков по полу. Ненамеренно. Он планировал за собой подмести. Но СанМун не знала об этом и решила, что это очередной повод позлить её. — Вечно ты оставляешь после себя мусор! На ступеньках и здесь!.. Она умолкла, отступая назад и утыкаясь спиной в холодное стекло, потому что Чонгук наступал. Он сделал шаг, поднял руку, явно не для того чтобы ударить её, но она всё равно сжалась. А он в это время прилепил листовку. — Немного высоковато, — прокомментировал он, — коротышкам вроде тебя не прочитать. Он вычеркнул четверг на другой рекламке, в ускоренном темпе срывая бумажки с двустороннего скотча и прикрепляя листовку уже пониже. То, как хаотично он их располагал и мог расположить в будущем, портило всю эстетику этого места. СанМун даже для объявлений в пекарне выбирала подходящие цвета, а эти листовки были ярко-зелёными. Просто ужас. — Эй, я сказала, что против, — она подняла руку, собираясь сорвать одно из объявлений, но Чонгук ухватил её за кисть. Маркером он черканул ей вдоль большого пальца, оставив толстую синюю полосу. — Упс, — с насмешкой сказал он, вовсе не извиняясь за это происшествие. — Не веди себя так, иначе мне придётся позвонить твоему отцу. За эти детские угрозы СанМун так и хотелось пнуть его хорошенько, но ещё больше — за быстро высыхающий маркер на её руке. — Это тебе что, детский сад? — разозлившись, спросила она. — И я задаюсь тем же вопросом, — он отпустил её руку, потому что она вырывалась уж слишком активно, — вроде нигде нет таблички «Детский сад», но почему мне приходится воевать с ребёнком? Он приклеил ещё одну листовку. — Я их сорву, — СанМун надорвала ту бумажку, что была приклеена первой. Чонгук отреагировал новой попыткой схватить её за руку, но промазал и опять испачкал её маркером. Опасно близко к одной из широких бретелек платья, выше правой ключицы. — Только попробуй, — он хотел звучать строгим, но когда увидел выражение шока на лице СанМун, вызванное его нечаянным действием, с трудом смог воздержаться от смеха. — Какого чёрта? — она выхватила у него из рук маркер, самостоятельно пачкая свою ладонь впоследствии, но лучше так, чем этот придурок испортит что-нибудь. — О, прости, — в его голосе не было ни капли сожаления, зато он посмеивался, — это произошло как-то случайно… Может, в первый раз да, но во второй он не мог не знать, что испачкает её. А теперь ему хватало наглости смеяться над всей этой ситуацией. В отместку она тоже ткнула его маркером. Думала в щёку, но Чонгук увернулся и синяя полоска появилась на его шее. — Эй, — он всё ещё давился смехом, — ты сделала это специально. — Ты тоже, — из её уст это звучало настоящим обвинением. Чонгук мотнул головой, прижимая листовки к груди, а другой рукой отбирая назад свой маркер. — Специально, это если бы я, как ты, протягивал маркер, — он только хотел показать как, но СанМун в попытке отступить, сама же обтёрлась фартуком — тем самым, что подарили ей родители, что был в единственном экземпляре в целом мире, с логотипом — о маркер. Синяя галочка появилась на белоснежной ткани. Чонгук приоткрыл рот, удивлённый и напуганный одновременно. Это уже точно было не специально. Случайность, ещё и по вине СанМун. Но если бы он посмел её обвинить, она бы этим маркером наверняка ещё кое-что с курсов по итальянскому ему на лбу написала. — Я отстираю, — он вытянул руки в оборонительном жесте, теряя пару листовок и мусоря ещё больше. СанМун сжала руки в кулаки, опуская голову и долго глядя на любимый фартук. И на пометку перманетным маркером. Она была наслышана о том, как сложно вывести нечто подобное с ткани, особенно с белой. В некоторых случаях даже невозможно. Как хорошо, что Чонгук сам ей маркер протянул и в этот раз отбирать почти ничего не пришлось. Она легко выхватила его из рук, а затем поставила большой жирный крест не только на мужской рубашке, но и на вероятных нормальных отношениях с Чонгуком. — И это я отстираю, — на выдохе сказал он. Хотя лучше бы вообще молчал.

***

СанМун почти забыла о фартуке к вечеру, потому что после шести набежало немало постоянных покупателей, которые смели все булочки по скидке, так что даже нечего было уносить домой. И не из-за чего было бы снова ссориться с Чонгуком, если бы он изъявил желание всё же купить что-нибудь по скидке. Он спускался за день пару раз, но не для того чтобы попрошайничать или извиняться — то выносил мусор, то встречал какого-то потерянного покупателя, который дойти сам не мог, то проверял, не сорвала ли СанМун его листовки. Ей очень хотелось сорвать, но после разговора с отцом СанМун выяснила, что это не вариант и «взрослые люди так вопросы не решают» — как выразился папа. И от этого ей ещё меньше дела было до фартука. Когда папа её отчитывал, она на какое-то время даже обрадовалась, что испорчен их подарок, а не её платье. А потом совершенно перестала думать про свою вещь, что лежала в бумажном пакете под стойкой. — Ты скоро уходишь? — на первый взгляд Чонгук был замученным и наигранно сожалеющим, когда показался на верхних ступеньках лестницы. СанМун как раз мыла полы в зале. Благодаря получасовым водным процедурам её руки были чистыми, практически без синих пятен. Не отвлекаясь от своего занятия, она отрицательно покачала головой. — Я убираю, — её пристальный взгляд метнулся к нему, стоящему наверху, лишь на секундочку, — а что? Я сильно помешаю на твоих курсах? Чонгук спустился на пару ступенек. Теперь СанМун увидела, что в руках у него бумажный пакет из ближайшей аптеки, и вспышка удивления, мелькнувшая на её лице, смягчила не только её отношение, но и её тон. — Что-то случилось? — она выпрямилась, сжимая ручку швабры сильнее. — Поранился? Она не сомневалась, что он на кухне такой же неаккуратный, как и в жизни. Такому растяпе лишиться пальца из-за «случайного» взмаха ножа — раз плюнуть. — У тебя… — он поднял правую руку к своей шее, указывая на тот участок кожи, где у СанМун красовался размытый мылом и водой след от маркера. — Не вышло оттереть? Он подобрался к одному из первых столиков со стороны лестницы и, отодвинув стул, жестом подозвал СанМун. Она ещё сомневалась, стоит ли подходить, но двигаться в его сторону начала. Шла она неторопливо, переводя взгляд то на пакет из аптеки, то на рубашку Чонгука, то на его лицо. Когда они оказались на расстоянии полуметра, Чонгук зашуршал бумагой, роясь внутри, а затем выкладывая на стол скреплённые между собой квадратики влажных спиртовых салфеток. Он оторвал один и протянул СанМун. — Спирт должен помочь, — он отошёл чуть в сторону, думая, что иначе СанМун не сядет, и не прогадал. — Я думаю, что и с фартуком выйдет. Я уже не раз отстирывал такое. В моей кулинарной школе нам выдавали только одну форму, и я стирал её вместе с нонной вручную почти каждый день, потому что постоянно ставил пятна. Разные. — Какая интересная кулинарная школа, — СанМун не рискнула садиться к Чонгуку спиной и крутилась на стуле до тех пор, пока он не присел рядом, беря одну салфетку и для себя. — Часто вы там использовали маркеры в готовке? Чонгук не посчитал её вопрос смешным и оставил его без ответа, засмотревшись на то, как СанМун, зажав небольшую салфетку между пальцами, стала несильно тереть кожу около померкнувшей синей линии на шее. Глядя на неё он завис и закусил нижнюю губу, про себя подсказывая ей: «Чуть правее, ещё немного… нет-нет, не веди влево! Вот так, да, почти… Теперь немного вверх…» — Тебе помочь? — давно нужно было понять, что он из тех, кто спрашивает просто так, потому что согласна СанМун или нет — он всё равно сделает по-своему. Вместе со стулом подсев поближе, он выхватил из девичьих рук салфетку, свою отбрасывая на стол. Другой мог бы немного смутиться ради приличия, но Чонгук ещё и губу нижнюю прикусил, правую руку опуская на чистое плечо СанМун, а левой принимаясь оттирать маркер с другой стороны. Он наклонился ближе, снова и снова проводя салфеткой по одному участку кожи, и в то же время касаясь пальцами её немного выше или ниже, ближе к ключицам, ямке между ними, шее СанМун. Она прикрыла глаза, чтобы не смотреть, но это было очень плохим решением. Пока она видела, как Чонгук старательно трёт, как немного наклоняет голову влево или вправо, чтобы шея не затекала, не уделяла столько внимания его дыханию, не вздрагивала из-за новой холодной салфетки, из-за его пальцев на своей шее. Про себя она подумала, что он наверняка хотел бы её придушить, и хорошо бы она продолжала думать об этом. Но проклятый Чонгук зачем-то решил подуть на раскрасневшуюся от трения влажной салфеткой кожу, пуская табуны мурашек по спине и шее СанМун этим бездумным действием. — Уже хватит, — она вдруг рассмеялась, отклоняясь подальше, чтобы дыхание Чонгука её не настигло. Чонгук по-прежнему видел едва заметный след, но в глаза особо не бросалось, и потому он легко сдался. — Теперь ты, — СанМун распечатала сразу две салфетки, думая, что и их будет недостаточно для шеи Чонгука. У него полоса от маркера была длиннее, но тоньше, тянулась от середины шеи и за правое ухо. Он даже не пытался смыть её водой. И с рубашкой ничего не сделал. На вопрос СанМун он просто подставил шею. Со своего места тянуться было бы неудобно, да и высоковато, потому она встала, подходя к нему с правой стороны. — Ты работал так весь день? — она не знала, куда деть левую руку и в итоге сжала ею его крепкое плечо. Оно было твёрдым на ощупь, но не костлявым. — Ага, — он не думал закрывать глаза, но и не следил за каждым действием СанМун, точно не переживая, что она может его придушить. А ему стоило об этом переживать. — Никого не смущал маркер на шее и одежде? — А должен был? — после того как СанМун стала очень осторожно водить влажной салфеткой по его шее, он испугался, что до этого был немного груб с ней. Нужно было делать это так же осторожно, без напора. — Они ведь приходят кушать пиццу, а не смотреть на меня. Иногда он сжимал челюсти, отчего линия подбородка становилась более выразительной. — Не сказала бы, — СанМун поменяла руку, так как тереть таким образом было несколько утомительно. Теперь вытирала маркер она левой рукой, а правую, понятия не имея, будет ли это нормально, опустила на грудь Чонгука. Он не возражал, но его кадык дёрнулся при следующем сглатывании. — Многие приходят именно за вторым. — С тобой так? — он улыбнулся. — Неудивительно, что ты всегда выглядишь замечательно. Что это? С каких пор Чонгук говорит комплименты, а не гадости? Наконец-то, чувствует себя виноватым? — Я имела в виду тебя, — она вытерла не очень качественно, но маркер стал менее заметным. — Это тобой приходят любоваться. В последний раз заменив салфетку, СанМун приложила больше усилий, вытирая дольше. — Это глупо, — хмыкнул Чонгук, забирая у неё из рук салфетку, когда она дала понять, что закончила, и выбрасывая её в бумажный пакет к остальным. — Хочу, чтобы ко мне приходили только за пиццей, а любовались на первом этаже. Это было не только глупо, но и неловко, так что СанМун вдруг вспомнила о грязных полах, времени немного за девять и завтрашнем рабочем дне, а всё это в совокупности заставило её отвлечься от Чонгука, его шеи, его груди. — Так ты дашь мне фартук, пожалуйста? — он немного расстроился, когда она отстранилась, и сразу же последовал за ней, когда она вернулась к швабре. Он умудрялся топтаться по влажной плитке вьетнамками. — Я точно смогу отстирать. За день или два. — А я что, должна за это взять твою рубашку? Этой мысли СанМун сперва улыбнулась, а потом смутилась. У Чонгука были расстёгнуты верхние две пуговицы, но совершенно очевидно, что под ней ничего не было. Она бы точно почувствовала майку под рубашкой, когда прикасалась к его груди рукой. — Нет, всё в порядке, — он адресовал ей дружелюбную улыбку, — я сам всё постираю. А если не выйдет, фартук отнесу в химчистку. Он, наверное, фирменный, там же твой логотип… Он умел быть милым, когда хотел. Обидно, что чаще он хотел быть засранцем. — Не нужно, лучше займись своими курсами, — ответила СанМун, кивая в сторону лестницы. — Ты проводишь их так поздно? Он мотнул головой, переводя взгляд ей за спину, на расклеенные объявления. Неужели она не удосужилась даже глянуть, что красуется на входе в её пекарню? — Они только по выходным, — объяснил он, тут же добавляя в шутку: — Хочешь записаться? — Осталось так много свободных мест, что тебе хочется затащить меня на двенадцатинедельные мучения? И заставить платить за времяпровождение с тобой? СанМун стала мыть пол, скорее назло Чонгуку двигаясь в его направлении и вынуждая его переходить с места на место. — Вовсе нет, — он ойкнул, когда СанМун немного задела его шваброй, — у меня много желающих. Но поскольку мы в каком-то плане соседи, я хотел оказать тебе услугу. Или, скорее, твоему будущему мужу. Ведь гаспачо, буйабес или страчателла на обед лучше твоих… — Чонгук замолчал, замечая, что СанМун перестала мыть пол. Когда-нибудь она привыкнет к этим резким переходам от милого Чонгука к бесячему Чонгуку, и тогда её не будет так поражать его длинный язык. — Я выучила ещё пару итальянских ругательств на тот случай, если ты снова будешь выражаться о моих булочках, — без тени улыбки сказала она. — Вот как? — Чонгук это счёл как минимум забавным. — Какие? Мне интересно послушать. До этого СанМун была готова в любой момент пересказать ему всё, что нагуглила, но прямо сейчас у неё для этого не было весомых причин. — Возможно, позже. Её спокойствие Чонгука радовало куда больше её гнева. Но в целом любое её эмоциональное состояние казалось ему вполне любопытным, вне зависимости от того, дуется она на него, кричит или вот так сдержанно отвечает. Теперь ему в коллекцию хотелось заполучить что-нибудь из радости. Желательно искренней. — Пытаешься сказать, что отругаешь меня позже? — перефразировал он. — За что-то, что выводит тебя из себя? СанМун только кивнула, отодвигая несколько стульев в сторону, пока шваброй вымывала крохотное пятнышко от кофе на плитке. И как так получилось, что сидеть здесь никто не сидел, а кофе пролил? — Как насчёт сегодня? — Чонгук был ну очень настырным. — Исходя из моих наблюдений, больше всего тебе хочется меня бранить, когда я переманиваю твоих клиентов, когда готовлю солёную пиццу со сладким, когда мусорю, когда настаиваю на курсах… Хочешь приватный урок? — По переманиванию клиентов? — губы СанМун чуть-чуть изогнулись, и только когда она взглянула на Чонгука, лицо её озарила улыбка. — Можно по всему одновременно, — он выглядел гораздо более взбудораженным, чем когда спускался сюда двадцать минут назад. — И в качестве исключений из правил всевозможных нормальных уроков — под бутылку вина. СанМун окончательно отставила швабру, глядя на Чонгука с подозрением. — Ты продаёшь в своей пиццерии вино? Это могла быть одна из причин, по которой его продажи шли лучше, чем у неё. — Нет, мой друг принёс сегодня, — Чонгук поднял руку к шее, проведя пальцами по тому месту, где остался след от маркера. — Я его встречал на входе, он такой невысокий кореец… И он презентовал мне бутылку вина в честь открытия. Немного запоздалый подарок, учитывая, что Чонгук открылся две недели назад. — Хм, — СанМун не была большой фанаткой крепких напитков, но вино очень любила, — разве пиццу запивают вином? Чонгук прыснул на это скользящее в её голосе недоверие. — Конечно, — ответил он, — до десяти вечера к настоящей итальянской пицце подают вино, сорт которого зависит только от вида пиццы. СанМун спохватилась, оглядываясь на настенные часы, стрелки которых указывали на половину десятого. — А что подают после десяти? — спросила она. — Молоко или сок. Ни одно, ни второе не было настолько же привлекательным, как вино. У СанМун не было необходимости озвучивать своё мнение — Чонгук по тому, как она вдруг оживилась и стала задвигать стулья, понял, что она уже приняла его приглашение. — Тогда нам лучше поторопиться, — очень обстоятельно изложила она свою позицию, — не то ещё вместо вина придётся пить молоко. Конечно, временные рамки были условными, Чонгук не собирался лишать СанМун бокала вина — а то и двух — в любом случае. — Если не успеем, мы сможем совместить, — такой комбинации СанМун даже представить себе не могла, потому Чонгук поторопился объяснить: — Vino e formaggio — вино и сыр. — А-а, formaggio… — СанМун произнесла это слово около трёх раз, стараясь подражать Чонгуку. — Это вкусно даже на слух.