Этот вкус любви

Двоюродный брат СанМун в шутку её поучал: «Берегись людей, которые не любят сладкое». Он считал, что такие люди либо аномально счастливые и сами состоят наполовину из сахара, либо глубоко несчастные, и даже кусочек марципана в шоколаде не может спасти их, потому что соли в таких людях слишком много. Брат СанМун всерьёз делил людей на сладких, солёных и нейтральных. Но последние встречались реже, потому что всё равно при общении выяснялось, что кто-то жить не может без плитки шоколада, а кто-то без сушеных крабов. И почти никто без того и без другого одновременно. Но были и очевидные исключения вроде Чонгука, с которыми не нужно было долго общаться. И ладно бы в тот день всё ограничилось этим знанием, но ведь нет. Чонгук собрал пирог с пола в совок и выкинул его в синий мусорный пакет, а коробку в чёрный, чтобы в первые же дни в Корее не получить штраф за неправильную сортировку мусора. Он не горел желанием уже расспрашивать о чём-либо СанМун и деликатно выпроводил её вниз, чтобы впервые помыть пол в своём кафе. После он торчал на втором этаже до обеда, ушёл, не попрощавшись, и забыл вынести мусор, оставив его на седьмой ступеньке из тринадцати, почему-то посчитав это нормальным. Но и на этом всё не закончилось. Под конец апреля СанМун получила ещё одну почти спокойную неделю, когда Чонгук приходил раз в день, донося какие-то коробки, шумел наверху, пугая любопытных клиентов пекарни, и уходил молча. СанМун знала, что это затишье перед бурей, что как только его кафе будет официально открыто, что-то ужасное произойдёт. В воскресное утро она всегда начинала работу позже, после одиннадцати, а до того устраивала вылазку по магазинам и на рынок. Весной, когда тепло только-только входило в привычку, а цены на некоторые фрукты падали, СанМун запасалась бумажным списком покупок и отправлялась на рынок Санджондон. Чаще всё, что было необходимо для пекарни, она закупала в одном и том же количестве и у одного и того же поставщика — муку, дрожжи, специи, присыпки. Сливки предпочитала магазинные и при необходимости, чтобы не испортились. А яйца и фрукты всегда с рынка. Было нечто особенное в том, чтобы с вечера готовить пакеты и задумчиво покусывать колпачок ручки, составляя список вручную, а утром вставать пораньше и ехать на автобусе через порт, где вдали вода казалась золотой из-за солнца. Но больше всего СанМун нравился вечный шум рынка, смешение запахов, широкий ассортимент и возможность выбрать любые яблоки, любые персики и клубнику, а не запечатанное и расфасованное по коробкам. У самого входа был лоток со свежей зеленью: руккола, кинза, петрушка, лук. Домой СанМун взяла всего понемногу, потому что мама обожала зелёные салаты со всем и сразу. В следующем пролёте она обнаружила в меру мягкие киви, которые так и просились в слоённые корзиночки с заварным кремом. К ним же докупила один ананас, два манго, немного клюквы. Ей уже не терпелось создать баланс кислого и сладкого. — Здесь ананасы не спелые, — она подняла голову и чуть не чертыхнулась, увидев слева от себя Чонгука. — Я видел спелые и дешевле в двух рядах отсюда. Он выбирал помидоры, буквально каждый ощупывая пальцами, чтобы они не были слишком мягкими и не потекли при нарезке. В руках у него уже был пакет, из которого торчали разнообразные зелёные листочки. СанМун узнала только базилик — пучок зелёного и фиолетового. — Мне кажется, я лучше знаю, где и какой ананас покупать, — СанМун говорила негромко, чтобы продавец не мог расслышать. Она даже губами толком не шевелила, отодвигаясь немного правее, а Чонгук сразу наступал, придвигаясь к ней. — Правда? — его губы изогнулись, но улыбка была какой-то хитрой. У СанМун сердце забилось быстрее от понимания, что она не может не ответить, но при этом что-то остроумное придумать не могла. — Я… Я тоже видела более спелые помидоры неподалёку, — звучало жалко и тем самым ещё больше повеселило Чонгука. — Не сомневаюсь, — он, кажется, даже говорил без сарказма, но СанМун каждое его слово трактовала как издёвку. — А знаете, где можно достать груши? СанМун знала, но отрицательно покачала головой. Не было у неё ни малейшего желания сопровождать его или другим образом продолжать пренеприятную неожиданную встречу. Пока у продавца было пусто, она заплатила за фрукты и, подобрав все свои пакеты, рванула к выходу. Удлинённая лиловая юбка развевалась на ветру, когда СанМун ступала по брусчатке. Бумажные пакеты громко шуршали, а тот, что с фруктами, надорвался с одной стороны. Беда-беда… Что ни встреча с Чонгуком, так маленькая неприятность. — Не тяжело? — он догнал её у наземного перехода, видимо, следом за ней расплатившись и покинув рынок. — Нет, — СанМун избегала взглядов в его сторону, должно быть, надеясь, что он отстанет, поняв, что совершенно неинтересен ей. Он и не настаивал на том, чтобы взять чужие пакеты, стоял рядом молча, пока красный не сменился зелёным и они с одной ноги не ступили на зебру. Чонгук шёл буквально на полшага позади, подаваясь в ту же сторону, в которую и СанМун. Перейдя дорогу, они вместе добрели до остановки. — Я собираюсь пригласить господина Кима и в целом вашу семью на ужин до открытия, — он просто не знал, о чём ещё с ней можно заговорить, когда она так откровенно старалась отвернуться от него и отойти подальше. — Что думаете? Поскольку она продолжала делать вид, что не слышит, Чонгук легонько прикоснулся указательным пальцем к её голому плечу, и от того, как она его одёрнула, с него спала бретелька белой майки. Когда это произошло, взгляд Чонгука неосознанно метнулся вниз, туда, где всё прикрывали бумажные пакеты, и он так же неосознанно сглотнул. — Не стоит, — это было ответом и на его прикосновение и на ранее заданный вопрос. В первые минуты первой встречи он и не заметил, какая она колючка. Она была милой, как ему показалось. До того, как он счёл перевёрнутый пирог ерундой. Теперь каждый раз, как Чонгук заходил в пекарню, СанМун, вне зависимости от того, чем была занята и с кем, чуть вздёргивала подбородок и смотрела на него буквально свысока, хотя сантиметров пятнадцати ей всё равно не хватало для того, чтобы оказаться с ним хотя бы на одном уровне. Просто Чонгук чувствовал на себе её ледяной взгляд, и при этом ни разу не слышал, чтобы она с ним здоровалась. И тогда он тоже не здоровался. Он не ждал от СанМун слишком многого, но если они планировали видеться каждое утро, было бы неплохо наладить хоть какие-то отношения. — А если только вас? Если он будет достаточно дружелюбным и отплатит за ту неприятность с пирогом, она наверняка остынет. Либо она дуется за что-то другое и этот ужин будет просто ужином. Пока СанМун размышляла, пришёл их автобус, и они заняли два одиночных места одно за другим. Поскольку она сидела впереди, была вынуждена обернуться для озвучивания ответа. — Вы же собираетесь угощать меня пиццей? — это было очевидно. — Тогда тем более не стоит, я не… — Могу приготовить пасту. Вы любите пасту? — Я не люблю солёное. По её тону он прекрасно понял, что настаивать не стоит. Хотя он мог приготовить всё, что угодно. Не только итальянскую кухню. Он много где был, много чего пробовал, много чего умел готовить. И то, что он не питал тёплых чувств к персиковым пирогам и вообще каким-либо пирогам, вовсе не значило, что он эти пироги печь не умеет. Чонгук поджал губы, почти жалобно глядя на затылок СанМун. Её волосы были покрашены, но в зависимости от освещения казались то почти чёрными, то каштановыми, то с рыжеватым отливом. Ладно, вовсе необязательно пытаться завести дружеские отношения с кем-то в первые же недели. Когда Чонгук откроет кафе, будет проще. Наверняка. Он чуть не пропустил остановку, пялясь на СанМун. Помимо её волос он успел рассмотреть её голые плечи, с которых то и дело спадали бретельки. Пару раз у Чонгука появлялось желание поправить, но он решил, что СанМун ему руки оторвёт за это. — Вы собираетесь ходить за мной весь день? — короткая вспышка гнева в её глазах поставила Чонгука в неловкое положение. — Я просто направляюсь в кафе, — оправдался он, когда они вышли из автобуса. Чтобы совсем уж не смущать её, он плёлся с пакетами позади, увеличивая расстояние между ними сперва на сантиметры, а после и на метры. Он позволил ей вырваться вперёд и исчезнуть в пекарне первой. Когда он вошёл, она уже суетилась у духовки, а в зале ждал долговязый мужчина, который вечно был с поднятыми плечами, из-за чего казалось, что шеи у него попросту нет. Ещё у него был этот печальный взгляд. Чонгук видел его дважды на прошлой неделе. — СанМун, — мужчина звал её по имени, — перед тем, как отправить круассаны в духовку, можешь немного присолить для меня кубик масла внутри? — Сколько круассанов присолить? — спросила она, замечая Чонгука у лестницы, но никак на это не реагируя. — Четыре, — печальное выражение лица на минуту чуть посветлело, — отнесу парочку госпоже Кан. Она в последнее время любит солёные начинки. А ты так и не надумалась готовить что-нибудь из сэндвичей или пирожков? — Нет, господин Хван. Чонгук понятия не имел, какая сила потянула его за язык, но подозревал, что дело в самой СанМун. Она игнорировала его и злилась без причины. Если она собиралась вести себя подобным образом, Чонгук мог немножко «присолить» и её конкурентоспособность. — Господин Хван, — он обратился непосредственно к посетителю СанМун, чтобы тот отвернулся от кассы к лестнице, — моя пиццерия открывается уже на следующей неделе. И у нас много чего с солёной начинкой.

***

СанМун закинула в рот вторую лимонную конфету, раскусывая хрустящий слой снаружи. Сладкий сироп с горькой ноткой разлился во рту, а сама карамелька стала липнуть к зубам. В то же время карандашом она вписала две тройки в тех квадратиках, в которых они должны были стоять, и оторвалась от судоку, когда за прозрачными дверями кто-то промелькнул. Этот «кто-то» остановился напротив пекарни и присел. Чтобы разглядеть, СанМун пришлось отложить журнал и наклониться вперёд, через кассу с терминалом. Чонгук не прекращал удивлять своими аутфитами. Сегодня на нём были чёрные шорты с белыми полосками по бокам, массивные кроссовки, шнурки на которых он присел завязать, и почти прозрачная белая майка с разрезами под мышками. СанМун чуть не перевернулась, пытаясь рассмотреть чуть больше со своего места, но у неё внезапно развилась близорукость, и ничего интересного увидеть не получалось. А Чонгук тем временем встал, взъерошил чёлку руками, поправил майку, что съехала немного вправо, убедился, что наушники на месте, и побежал вниз по улице. Он грозился открыть ресторан на этой неделе, но была уже среда, а он только и делал, что шастал между своей квартирой и кафе. Причём складывалось впечатление, что квартира ему нужна только для сна, а на завтраки, обеды и ужины он приходит в кафе. СанМун не могла утверждать, но видела, как он сносил купленные на рынке или в супермаркете продукты на второй этаж её здания, а никак не к себе в квартиру. Зачем? В квартире ведь была не кухня, а мечта! Заранее заметив покупателя у двери, СанМун убрала судоку в сторону и натянула приветливую улыбку. Это была мамина подруга — Чхве Сон. Она заходила пару раз в неделю, зачастую вместе с пятилетним внуком, и позволяла ему выбирать любую слойку или круассан с начинкой из представленных на витрине. В эту среду она была одна. — Какие булочки есть сегодня? — поинтересовалась она сразу, подходя поближе и рассматривая переполненные подносы. — О, вишнёвые плетёнки? За вишнёвыми плетёнками госпожа Чхве заприметила ещё и яблочные, и ещё взяла банановый хлеб и немного порасспрашивала про маму, про планы на летнюю ярмарку, до которой оставалось больше месяца, про папины попытки бросить курить и про рецепт для булочек. К тому времени, как она закончила болтать и оплатила свой заказ, Чонгук снова мелькнул за дверью. Он бежал назад как-то лениво, с неохотой поднимая колени, а почти у двери задрал край майки, чтобы вытереть вспотевший лоб. Близорукость СанМун так никуда и не делась, как и нужда распечатать чек, потому она всё пропустила. Краем глаза Чонгук прекрасно видел, что его соседка вовсю распродаёт свои булочки. Он уже приблизительно понимал, какие люди и как часто заходят в пекарню, кто из них способен купить только кекс, а кто набирает целый бумажный пакет выпечки, кто задерживается поболтать, а кто приходит и уходит. И благодаря своей наблюдательности он сделал вывод, что с открытием кафе к нему могут не хлынуть толпы голодных покупателей. Подготовил себя морально, так сказать, и потому всё чаще с самим с собой согласовывал новую дату открытия, а затем переносил её. Он хотел усовершенствовать меню, хотел создать что-то особенное, потому что пиццерий в Мокпо было достаточно, возможно, даже больше, чем пекарен. А ему никак нельзя было провалиться с бизнесом, иначе пришлось бы искать другие варианты, другие города, а быть может и страны, а ему уж очень хотелось пожить в Корее. У дома он совсем замедлился, перейдя на спокойный шаг. Пока проходил стеклянные двери, искал ключи, и звенел ими у двери, сам провоцируя громкое мяуканье за дверью. — Сейчас, Крудо, — на выдохе произнёс Чонгук, всё ещё отходя от пробежки, — дай мне секундочку. Он еле успел поймать кота, подставив к щели ногу. Крудо с первого дня переезда норовил выскочить куда-нибудь и припустить вниз или вверх по лестнице, продлив пробежку Чонгука. И в этот раз попытался, но хозяин схватил его, прижимая к груди, и занёс в квартиру, попутно поглаживая по голове. Кот сразу замурчал, видимо полагая, что таким образом удастся обмануть Чонгука и улизнуть, пока дверь всё ещё оставалась открытой, и притих, когда она захлопнулась. Крудо был в меру ленивым, в меру беспокойным, в меру вечно голодным, но совершенно не в меру упрямым и нетерпеливым. Как только он устал сидеть на руках у хозяина, стал бодаться, упираясь лапами в тонкую майку, выпуская подстриженные когти и урча с явным возмущением. Чонгук от этого рассмеялся, в последний раз легонько прошёлся пальцами ото лба и до мокрого кончика носа, заставляя Крудо фырчать, а затем отпустил кота. Тот сразу засеменил на кухню, демонстративно начиная загребать миску с выветрившимся кормом, который, тем не менее, становился деликатесом поздно ночью, потому что Чонгук регулярно после двенадцати слышал, как Крудо хрустел. Улыбка Чонгука, подпитываемая привычно радушным приёмом, стала чуть сдержаннее, когда кот исчез из поля зрения, а вместо него пришлось нырнуть в мысли о кафе, пекарне, Ким СанМун... В голове у Чонгука вечно были какие-то планы, какие-то идеи, какие-то соображения на тот или иной счёт. Поскольку нынче всё сводилось к предстоящему открытию, он не мог расслабиться ни на минуту. Раньше пробежка приводила мысли в порядок, а мышцы держала в тонусе, но всего один взгляд на СанМун в пекарне снова выбил его из колеи. Ему не нравилось быть с кем-то в таких отношениях. Он не сделал ничего плохого, всегда был дружелюбным и даже пытался пригласить её на ужин, так почему он ей не нравился? Немного глупо, но Чонгук привык всем нравиться. Было время, когда хорошее отношение к себе ещё нужно было заслужить, когда учителя в кулинарной школе смотрели недовольно, когда хмыкали и плевались его стряпнёй, когда на работе ещё только предстояло заслужить уважение. Но это время уже было сравнительно давно, так что Чонгук почти забыл, каково это — встречаться с кем-то вроде Ким СанМун, кто только и делает, что злится на него. Всё ещё думая о ней, Чонгук стянул шорты и майку, швырнув их в корзину для грязного белья, а потом встал под душ, топчась босиком по белой плитке. И пока он мылся, и просушивал волосы полотенцем, и перекусывал, попутно подкармливая Крудо с пальца йогуртом, думал о том, с чем ему ещё предстоит разобраться. В его распоряжении оставалась ещё пара дней, но ничего лучше, кроме как снова пойти в кафе и покрутить в руках распечатки с меню, он не придумал. Знал ведь, что СанМун будет в бешенстве, но всё равно оделся в огромные синие шорты с карманами, рубашку с цветастым принтом и чёрную панамку, потому что солнце сегодня было особенно ярким и ослепительным. Ну и потому что лень было возиться с феном и заниматься укладкой. Чонгука приятно удивляла возможность добраться до кафе максимум за две минуты — секунд десять, чтобы вставить ключ в замочную скважину и провернуть его, ещё двадцать, чтобы спуститься, около минуты на прогулку до пекарни и полминуты, чтобы собраться с мыслями перед встречей с суровым взглядом СанМун. Кажется, он стал тяжелее и холоднее с тех пор, как Чонгук заведомо пригласил её клиента на своё открытие. Ключи он крутил на указательном пальце, пока проделывал весь этот двухминутный путь до кафе, и вошёл в здание с чуть хмурым видом, потому что чересчур увлёкся размышлениями касательно кое-каких покупок. СанМун эту его хмурость встретила хмуростью со своей стороны и застряли они оба на первом этаже, вместо приветствия обмениваясь взглядами. — Можно вопрос, — она удивила его такой смелостью — заговорила с ним первая, но даже не нуждалась в утвердительном ответе. — Знаете, как много корейцев заказывают пиццу в Мокпо? Чонгук не знал и потому мотнул головой, делая шаг влево, ближе к кассе, а вместе с тем и к СанМун. — Девять процентов на регулярной основе, двадцать два периодически, сорок девять процентов никогда, двадцать процентов ни разу даже не пробовали пиццу. СанМун стоило огромных усилий подготовление к этому разговору. Обычно ей было непросто начинать подобное, и она всё утро повторяла статистику, иногда поглядывая в телефон, чтобы нигде не просчитаться и нечаянно не соврать. — Зачем было спрашивать, если вы сами знали ответ? — Чонгук облокотился на стойку, думая, что может себе это позволить. — Я продавал пиццу и с худшей статистикой. Весьма сомнительной, между прочим… — Это данные «Ассоциации пекарей Мокпо», — СанМун медленно потянула руку по стойке, прямо к предплечью Чонгука, которым он упирался в её собственность, а уткнувшись в него пальцами, ненавязчиво попыталась столкнуть вниз. Чонгук был не менее упрямым, чем Крудо, и налегал ещё больше, хоть и было неприятно, когда СанМун надавливала пальцами. — Стало ещё сомнительнее благодаря названию, — он даже немного улыбнулся. — Туда действительно входят все пекари Мокпо или эта ассоциация только для тех, кто до смерти боится открытия кафе сверху? Ведь пицца может оказаться вкуснее булочек с повидлом. Он метнул взгляд на противень за спиной СанМун, отчего она скрипнула зубами. — Они не с повидлом, а с заварным кремом, — исправила она, как будто это что-то сильно меняло для Чонгука, ведь, как он выразился ранее, «он не любит сладкое», и разницы между начинками для него нет, если туда не входят томатный соус, сыр, помидоры и орегано как минимум. Как она и полагала, он только немного повёл плечом на её слова, а серьёзнее к ним относиться не стал. И это очень сильно бесило СанМун. — Это организация для тех, кто хотя бы что-то открыл, а не только разбрасывается словами и держит этаж для проветривания. Чонгука это почти не задело, но от стойки он отстранился, и руки на груди сложил. — Сказал же, что открытие на этой неделе. — Мне-то всё равно, — она отвернулась от него, начиная перекладывать тёплые булочки с одного противня с пергаментом на другой, — главное, чтобы аренду платил и не оставлял свой мусор на моей ступеньке. Когда СанМун обернулась, Чонгук смотрел на неё прищуренными глазами. И это было как-то неприятно, даже мурашки пробежали. — Та ступенька не твоя, — он был уверен в том, что говорил. И он имел наглость перейти на «ты», потому что она первая начала. — Она седьмая! — СанМун хотелось сказать громче, прикрикнуть, но не получилось. — Да, я в курсе, — Чонгук уже пару раз пересчитал, от нечего делать, пока плёлся по лестнице вверх, вполуха слушая, как СанМун говорит о чём-то со своими покупателями. — Седьмая из тринадцати. Но поскольку второй этаж мой… И без того большие глаза СанМун расширились. Она уставилась на Чонгука осуждающе. — Ступеньки начинаются на первом этаже, — озвучила она очевидный факт. Это было нелепо — спорить из-за ступеньки. И потому Чонгук криво усмехнулся, фыркая впоследствии, точно как Крудо чуть ранее. — Ступеньки первому этажу ни к чему. Я плачу за все тринадцать ступенек. — Это указано в контракте? — не унималась СанМун. Она уже разложила булочки и теперь опиралась руками на кассовый аппарат. — Оговорено лично с моим отцом? С ней даже труднее, чем Чонгук думал. Она просто пыталась действовать ему на нервы. Пользуясь тем, что снаружи и ступеньки полностью в его расположении, он быстрым шагом продвинулся в их сторону, ногу в кедах со спутанными шнурками ставя на первую из тринадцати. Он был взрослым, серьёзным человеком, которому было не до детских споров и делёжки ступенек, по которым ходил пока исключительно Чонгук, а не СанМун или её покупатели, но видеть, как она хмурится, морщится и силится что-то доказать, было весело. Ко всему прочему, СанМун ещё и стойку обошла, и громко протопала до ступенек, вслед за Чонгуком ногу в светло-розовой лакированной туфле ставя на первую. Чонгук опустил взгляд на кружевной подол белого платья, голое колено и застёжку на тон темнее кожи СанМун. — Уверена, ступеньки вообще не внесены в контракт, — она сказала это тем самым всезнающим тоном, который любого мог выбесить. В том числе и Чонгука, который за свою жизнь наслушался такого вдоволь. — Уверен, я и так великодушно предоставляю возможность спорить со мной насчёт ступенек или ставить на них ноги, хотя вполне очевидно, что даже без внесения их в контракт, они включены в аренду, — Чонгук немного продвинул ногу вперёд, носком упираясь в туфлю СанМун. Произойди с ней такое в транспорте, она бы немедленно убрала ногу, чтобы не испортить туфли или чтобы не мешать, но раз это был Чонгук и он считал, что все тринадцать ступенек его, она тоже стала двигать ногу в его сторону. Подошвы скрипели, понемногу продвигаясь к левому краю лестницы. Чонгук СанМун вытеснял. В её же пекарне. На её же первой ступеньке. Хорошо, что у СанМун для практики был старший брат, с которым они умудрялись ругаться в детстве и который, как и Чонгук, считал себя самым умным. Она немного подалась корпусом вперёд, напрягаясь до такой степени, что венка вздулась на лбу, а несколько прядей упали на лицо. Ей зачастую не хватало смелости высказывать недовольство, и уж тем более противостоять кому-нибудь, но Чонгук так же наклонялся вперёд, поджимал губы, играл желваками, боролся с ней этой проклятой ногой. Когда давление с его стороны стало настолько сильным, что у СанМун практически не оставалось шанса выиграть, она подняла носок и наступила туфлей на обувь Чонгука. Похоже, он не разозлился на это и даже как-то расслабился, когда она сделала такую пакость. Наступать перестал, ногу убрать не пытался, лишь приоткрыл рот, выдыхая. — Чёрт, — пробормотал он почти неразборчиво, — чем я вообще занимаюсь?.. Он дождался, пока СанМун задалась тем же вопросом и убрала ногу. Она разгладила юбку платья, убрала выбившиеся из косички пряди волос за уши, облизала губы и выпрямила спину. Почти не глядя на Чонгука, она понятия не имела, что он на неё смотрит очень внимательно. И даже чуть улыбается тому, какая СанМун любительница вынести не только свежие булочки, но и мозги. — Просто ступеньки напополам, — сказала она, как отрезала, и вернулась обратно за стойку. У них мог бы завязаться новый спор насчёт седьмой ступеньки, и это могло бы быть интереснее и веселее, чем спор за ступеньки в целом, потому что СанМун наверняка потребовала бы и её поделить — возможно даже вертикально — кому-то правая сторона, кому-то левая, а может сошлись бы на разделительной черте по горизонтали. Но Чонгук видел, что она снова занята работой и ей нравится делать вид, словно между ними ничего не происходило, потому после ещё нескольких секунд снисходительной улыбки он ушёл наверх, медленно взбираясь по каждой ступеньке.

***

Чонгуку просто нужно было найти подход к СанМун. Бывали в его жизни профессора, которым никак не удавалось сдать, но вовсе не потому, что у Чонгука что-то не получалось или получалось отвратительно, просто важно было приготовить под определённого профессора. Где-то больше приперчить, где-то разбавить другими вкусами, где-то передержать. Вот и к СанМун требовался индивидуальный подход. Если она любит сладкое, возможно, ей придётся по душе пицца с сочной телятиной и четвертинками инжира? Или сырная с творожной, в меру сладкой, присыпкой? Чонгук крутил тесто в руках, толком не зная, как подойти к готовке. Он нередко экспериментировал, но с СанМун не хотелось ошибиться и усугубить всё настолько, чтобы она подралась с ним ещё и за принесённый им кусок пиццы. Если бы только у них был шанс пообщаться, он бы знал чуть больше о её предпочтениях и мог запросто подобрать идеальную для неё пиццу. Но пока самым идеальным, что могло её удовлетворить, являлась «Гавайская». Чонгук встречал крайне редко людей, которым не пришёлся бы по душе приготовленный им томатный соус, и знал мало корейцев, которые не любили бы курицу. А ананасы должны были придать ту самую сладость, которая импонировала СанМун. Присыпав мраморное покрытие мукой, Чонгук положил на стол тесто, а затем разделил его ножом на четыре части. Он сформировал кружочки приблизительно одного размера и занялся подготовкой начинки. Внизу было почти всегда тихо, крайне редко до его ушей доносились какие-то отголоски разговоров СанМун с покупателями. С ними всеми она была милой, учтивой, спокойной. Ни разу голос ни на кого не повысила, ни разу не сделала замечания. Пока СанМун занималась своей работой, Чонгук занимался своей. Он достал банку соуса, приготовленного и закрытого позавчера, мелко нарезал зелёный лук, отварил куриное филе, подготовил рикотту, натёр приличный кусочек сыра, более сливочного, нежели острого, и открыл банку ананасов. Он думал изначально о большой пицце, но ведь СанМун в таком красивом платье, что любая капелька соуса может вылезти Чонгуку боком, так что в итоге он решил приготовить для неё несколько небольших кальцоне. Одну половинку теста он смазал соусом, выложил слоями курицу, присыпал луком, покрошил рикотту, присыпал сыром, луком и положил побольше ананасов. Начинки получилось многовато, но Чонгуку удалось завернуть кальцоне так, чтобы тесто не надорвалось, и он сделал симпатичные завитушки, которые чуть позже смазал маслом и посыпал ещё немного сыром сверху. Он бережно и неторопливо наполнял кальцоне, планируя успеть как раз к обеду. В хорошо разогретой духовке или же печи они готовились менее чем за семь минут, а после оставалось только переложить их в красно-зелёные коробки, которыми у Чонгука вся кухня была завалена, и отнести вниз. Пока обед для СанМун выпекался, Чонгук дополнил хаос в кухне открытой банкой яблочного сока, каплями томатного соуса и просыпанным по полу сыром. Убирать он собирался попозже, после того, как увидит реакцию СанМун на свою стряпню. В мечтах он рисовал, как она попробует, восхитится и их отношения тут же станут лучше. В Италии, да и в любых других странах, где бывал Чонгук, хорошо приготовленная еда сближала. А он хорошо готовил. Разочек он провернул все четыре кальцоне, чтобы они со всех сторон подзолотились, а потом ещё горячими стал перекладывать в коробку. У кого-то внизу заиграл рингтон, и песня прицепилась к Чонгуку, заставляя его не задумываясь мурлыкать себе под нос. Несмотря на испачканные кеды, он был в прекрасном настроении и даже как-то предвкушал вероятный обед с СанМун. Ему нравилось видеть, как едят другие. Собственно, это и было основной причиной, по которой он решил готовить, прошёл ад в универе и начинал с работы официантом для того, чтобы однажды побыть как су-шефом, так и шеф-поваром, а теперь открыть собственный ресторанчик и готовить то, от чего сам без ума — пиццу. В исконно корейской семье Чонгука с детства ценилась исключительно корейская кухня, от остроты которой были обеспечены изжоги, гастриты и вечно покрасневшие щёки. Но со временем, когда в семье его произошёл раскол, попутно поделив кухню на корейскую и итальянскую, некоторые ценности было необходимо пересмотреть, изменить или заменить полностью. Чонгук запечатал коробку, стёр полотенцем с неё следы муки, и прямо в фартуке с пятнышком красного соуса стал спускаться вниз. На ступеньках было ожидаемо пусто, а вот внизу собралась небольшая очередь из трёх человек. Они все по очереди заказывали у СанМун то одни булочки, то другие, просили разложить по разным пакетам или упаковать в один, а ещё непременно интересовались какой-нибудь глупостью вроде цен на фрукты на рынке, ремонта в её комнате, графике работы автобусов до побережья. У СанМун, получалось, не только пекарня, но ещё и справочный центр, потому что на всё у неё находились ответы, и сообщала она их с лёгкой улыбкой, которая Чонгуку и не светила. Он немного устал ждать к тому времени как последний покупатель ушёл, а тогда запрыгал по ступенькам вниз, чтобы опередить кого-нибудь другого, кто в обед придёт за круассанами или булочками. СанМун отвернулась от кассы, как раз раскладывая квадратные булочки с изюмом. Изюма было так много, что это скорее был изюм с булочками, а не наоборот. — Кхм, — Чонгук постучал по стойке, чтобы привлечь внимание. Кажется, его визит немного напугал СанМун, потому что от неожиданности она вздрогнула и надавила на одну из булочек слишком сильно, оставляя в мягком тесте выемку от пальцев. — Тебе ведь нравятся ананасы? Она обернулась через плечо с обеспокоенным видом, потому что всё ещё не отошла от утренней перепалки с ним. Квартира, упоминание её отца в плохом ключе, забытый мусор и эти дурацкие ступеньки грозились заполнить копилку её терпения почерневшими серебряными монетками. — Я тут практиковался перед открытием, — Чонгук стушевался под её взглядом, — и приготовил как-то много… Так что… Ну, можешь попробовать. Это не было вопросом, но СанМун мотнула головой. — Спасибо, не надо. По крайней мере, она сказала ему «спасибо». — Это вкусно, — очень убедительно произнёс он, двигая коробку с кальцоне по стойке и открывая её так, чтобы стала заметна записка «Угощайся, пожалуйста». На стикере появилась пара жирных пятнышек, из-за чего буква «ж» во втором слове поплыла. Чтобы СанМун не стала противиться и не всучила ему коробку обратно, Чонгук оставил всё так, а сам сбежал наверх, притворяясь очень занятым призрачной пиццей, которая выпекалась у него в кухне. Хотя сам же задержался на верхних ступеньках, прячась за открытой дверью и подглядывая за тем, как СанМун выставляла булочки на прилавок, а взамен забирала коробку. Стикер она сорвала и прикрепила где-то под стойкой, а может даже выкинула, но Чонгука больше волновало её мнение насчёт еды, а не записки. Она выглядела комично, когда боязливо брала одну из тёплых плюшек, сжимала хрустящую корочку пальцами, нюхала тесто и надкусывала совсем чуть-чуть, как птичка. Жевала она быстро, чуть двигая губами. По её лицу нельзя было сказать, что ей понравилось, а когда она решилась на большой укус и у неё во рту развернулась целая гамма разнообразных вкусов, — горячий томатный соус, солоноватый сыр, сочная курица, лук и где-то среди всего этого ананас — она зажмурилась. Её брови сошлись на переносице, маленький носик сморщился, и она перестала жевать. Чонгук никак не мог рассмотреть со своего места, но расслышал, как она выплюнула приготовленную им еду в урну. Это задело его больше, чем всё, что было до этого. Ладно её хмыканья, ладно отстранённость и детские обиды, но как она могла выплюнуть идеальное по всем параметрам кальцоне? Ко всему прочему, она ещё и убрала его обратно в коробку, закрыла её и отставила в сторону. А взамен стащила из-под прозрачной плёнки одну из булочек с изюмом и стала обедать ею. Очевидно, что СанМун нравилось воевать. Чонгуку стоило это понять ещё с тех пор, как она принесла ему пирог, а потом распсиховалась из-за того, что сама же его уронила. Как будто в её криворукости была его вина. А укрепиться это понимание должно было сегодняшней ссорой из-за ступенек. СанМун просто настолько боялась конкурента, что не могло между ними быть дружеских отношений. Она хотела войну? Будет ей война.