Преступление, наказание, Прощение

Серёжа не знает сколько времени прошло с ухода Олега, пять минут, пол часа, день или месяц. Казалось он лежал, не двигаясь, не шевелясь ни на миллиметр, даже грудь его не вздымалась при дыхании. Он будто покрылся пылью, и пауки сковали своей паутиной, привязав ей к этой кровати. Он открывает глаза, перед ними тёмные круги расплываются, расширяются и уменьшаются. Серёжа с усилием отрывает руку от постели, убирает с лица медные волосы. Он вытягивает руку перед собой, фокусирует на ней взгляд. Круги понемногу уходят. Он садится, но, почувствовав неимоверную усталость, облокотился спиной о стенку. В комнате царствовала тишина. В остальном же мире было шумно и оживлённо. За стенкой, к которой прижался Серёжа, хозяйка недовольно ворчала на кого-то, прикрикивала, и обещала выгнать из своей квартирки. А потом послышался жалобный, писклявый голос кухарки. Он был был настолько высоким и тонким, что слушать было её противно. Если она говорит много, то у остальных от её голоса начинала болеть голова, они хмурились и уходили не дослушав бедную девушку. Поэтому она старалсь молчать, предпочитая делать знаки руками, чтобы уточнить что-то у хозяйки. Но делала она это столь неуклюже и непонятно, что хозяйка, показывая открыто своё неудовольствие, махала на неё, не удостоив даже взглядом. Когда же кухарке всё таки необходимо было что-то сказать, говорила она это шёпотом, еле шевеля губами, с таким пристыженным, забитым видом, будто её могут ударить или за спутанные волосы схватить, если она повысит чуть голос. Вид её всегда был жалким, сутулые искривлённые плечи, взгляд всегда опущен, будто права не имеет случайно окинуть кого-то взглядом своих серых и тусклых глаз. Но она вовсе не вызывала жалости у Серёжи. Наоборот даже была ему неприятна и отвратительная в некоторой степени. Он старался тоже не смотреть на неё и вовсе не знал её имени. Серёжа встал с кровати и отошёл от неё, но мерзкий голос всё равно был хорошо слышен. Разумовский прошёл по комнате несколько туда-обратно и остановился в её центре. — Нужно что-то делать, — прошептал он и снова сделал круг по комнате. – Да что же я стою? Он в растерянности осмотрел комнату, будто в первые оказался здесь и не понимает, что это за маленькая убогая комнатушка, и почему он стоит в ней. Он сел на диван, на котором спит обычно Олег. А потом резко встал и побежал к двери. Но у неё резко остановился и вернулся в центр комнаты. — Да что же происходит? Что я метаюсь? Чёрт мной играет, вертит и бросает из стороны в сторону. Что-то нужно делать. Так и не поняв до конца, что именно ему нужно делать, Серёжа выбежал из комнаты и начал спускаться по разваливающейся лестнице, чуть не сбив с ног бедную кухарку. Та испуганно вздохнула, не позволив себе вскрикнуть. Разумовский что-то пробурчал, что должно было быть извинениями, но так и не стало ими. Он выбежал на улицу и помчался вперёд, обегая прохожих, с некоторыми всё же сталкиваясь плечами, на что получал гневные ругательства в свой адрес. Но он не слышал их и бежал вперёд. Серые невзрачные и даже отвратительные Серёже нищие серые дома сменялись друг на друга, но при этом сливались в одну безобразную массу. Но вот он прибежал на вычищенную улицу с высокими и даже, как показалось ему, гордыми домами. Он остановился. Вдруг почувствовал себя лишним здесь. Ничтожно маленьким и низшим по сравнению со всем на этой улице. Он ощутил злобу. Она, ранее спавшая, проснулась и теперь бешено металась в груди. Обида колола в самое сердце. Вот он стоит здесь в почти лохмотьях, пока вокруг ходят люди одетые во всё новое, сделанное по моде и на заказ, и в гордыню окутанные. Но чем же он, Сергей, отличается от них. И живут здесь такие же люди, как он, но почему-то условия у них лучше, и не надо им горбатиться и перебиваться маленькими заработками, чтобы просто существовать на этом совсем не белом, а уже сером, измазанном грязью мире. Пока они гордо по-щегольски разгуливают по своему чистому двору и такой же улице. Пришла в голову ему мысль, что именно здесь живёт не так давно появившийся в его университете преподаватель. Мерзкий и неприятный человек. И совсем, казалось, глуп. На лекциях его витает какая-то неясная, тупая атмосфера. Он ставил зачёты лишь за оплату, без которой занижал успехи, заваливал бедных студентов. А девушек ещё своим грязным взглядом осматривал, зрачки при этом расширялись и топили радужку. И была у него своя расценка отметок. Однако, несмотря на всё это, метил он на место Фёдора Илларионовича. В память Сергею неожиданно врезалось уродское и слишком рано постаревшее от выпивки лицо сапожника лет сорока, который как-то давал работу Волкову. Но оказался он гнусным подлецом. Мог оскорбить и вспылить, загореться с ничего, с одного кислорода в воздухе. А ещё задерживать оплату Олега. А деньги то у него были! Было у него неплохое наследство. Померла часть каких-то родственников, а оставить всё некому было, кроме него. Сам он хвалился, что был единственным претендентом на деньги своей тётки, о которой и забыл давно уже. Олег поэтому и оставался работать у него, терпел, не мог совсем без денег уйти, да ещё и когда, деньги эти ему могут выплатить. А однажды он вернулся с деньгами, синевой под глазом, и кровью, льющейся из носа. Серёжа потом вокруг него метался, промывал, обрабатывал, пока Олег челюсти сжимал на все вопросы Серёжи и слабо отбивался от его рук. А у Разумовского тогда злость кипела, он хотел было сам пойти к мерзавцу, но, когда уже за дверь собирался бежать Волков его за руку схватил, притянул. Обнял. Что у них случилось, Сергей так и не узнал, пыл его утих временно,но обида за Олега и гнев где-то под сердцем всё ещё хранились. Но самым омерзительным, безобразным человеком, что обитала здесь, был чиновник, обворовывающий всех, кого мог, всех, кто был чуть ниже его в положении или на одном уровне с ним. Он мог задавить своей непомерной гордыней, что отражалась в его серых каменных глазах. Что пыталась показать себя во всех его движениях и жестах. К нему у Разумовского была особая, личная ненависть. Он раз столкнулся с ним на улице и уже почувствовал, как между ними зародилась вражда, о которой знали только они, и ощущали её тоже лишь они. А потом он пришёл на порог их с Олегом квартиры и, морщась, не скрывая своего раздражения, смешанного с насмешкой над положением студентов, зашёл, стараясь ненароком не коснуться чего-то. “Мы с вами вчера или, нет, всё же дня два назад повстречались на проспекте, — обратился тогда, прищурившись, к Сергею. — А после у меня кошелёк пропал. И пропал-то сразу после встречи с вами. Вы ж меня и толкнули, а он, видимо выпал, а вы его к себе в карман спрятали и убежали. Не хорошо так. А у меня там было.. — Он замялся, — было там рублей так пятьдесят." После объяснений Сергея с плохо скрываемым негодованием, что он ни толкал, ни брал этого кошелька, что он, чиновник, может перерыть всю комнату, весь дом, если не побоится хозяйки, но денег не найдёт, чиновник потребовал вернуть, или ему придётся обратиться за помощью к коллегам и в суд. Тогда уже Олег вступил в их разговор на защиту Серёжи: "Это уже настоящая угроза. Вам сказали, что здесь нет и не может быть ваших денег, если же вы не верите, придите с обыском", — Олег пытался сохранить спокойствие и не выгнать взашей мерзавца. Но чиновник стоял на своём, чтобы деньги ему выплатили прямо сейчас, что без всякого обыска он знает, что этот бесчестный негодяй, как он обозвал Серёжу, точно забрал деньги три, после чего он исправился быстро, два дня назад. После этих слов, не только из-за клеветы, но и из-за "негодяя", Олег забыл кто перед ним и начал с нескрываемой злобой браниться с ним. Спор их длился минут десять, под конец реплики были уже через чур грубыми, угрожающими, если бы он продолжился, то дело бы не остановилось бы на брани, а дошло может и до кулаков. Чиновник разгневался, пообещал, что скоро они лишатся комнаты и всех средств, как возмещение ему убытков и ушёл, топая, быстрым шагом. Про какие убытки он говорил было не понятно, но разбираться, в этом не хотелось. После ухода чиновника, на Сергея охватил страх. Страх не от угроз, а от мысли, что Олег мог и поверить подлецу и его клевете. "Олег, Олег, скажи, ты же не веришь ему? Ну, на кой чёрт мне его деньги, скажи? Ну мог ли я такое совершить? Олег ты веришь мне? Ну, пожалуйста, поверь!" — Бросился он к Олегу, схватив за плечи, с отчаянием ища ответы на все вопросы в его лице, глазах. "Серёж, скажи лучше ты мне, как я могу поверить ему, а не тебе? — Олег положил руки, на Серёжины, что ещё нервно сжимали его плечи. —Я ж знаю какой ты. Ты бы даже не не смог, ты бы просто не подумал об этом." На следующий день они сами донесли жалобу на мерзавца. Как это обычно бывает, ничего сделано не было, и про всё было забыто. А они получили бумажку о том, что Сергей должен выплатить гражданину Макшееву Петру Игнатьеву сумму в семьдесят рублей. Тогда ходили они каждый день, нагло занимая время и играя на нервах у всех в конторе, жалуясь, Олег даже пытался угрожать, за что Серёжа дёргал его незаметно за рукав. Также Волков посещал контору лично, что он делал и говорил там, конечно, не рассказывал. Отмахивался и говорил, что всё хорошо и он всё решит. На восьмой день сказали, что они услышали жалобу и меры были сделаны, но им нужно выплатить всё же пять рублей за угрозы и неподобающее поведение. Справедливости здесь не было никакой, но был это лучший для них исход. "И как так вышло, —подумал, вынурнув из воспоминаний, Разумовский, — что так много подлецов собралось, словно стаей бешеных гиен, в одном месте, и живут они друг у друга под боком.И у всех у них есть деньги, а значит и власть в руках над более бедными. А вот если наказать одного, да чтобы все знали, то поумерился бы их пыл, увидели, что не повадно, творить свои злодеяния." —Да что ж я стою, я же бежать собирался, и делать!..А что делать?.. — Серёжа в растерянности стоял, озираясь по сторонам. Он точно знал, что нужно, что-то делать, но что именно, он не знал и не мог узнать. Ноги его понесли куда-то в хаотично направлении. Он бродил печальным призраком по улочкам и дворам. Сам не зная как, он прибрёл к мосту. Облокотился локтями о его перила, и посмотрел вниз на воду в реке. Она показалась ему холодно спокойной — медленно тянется куда то, течёт равномерно, и ей абсолютно всё равно, что творится у него в душе, какие мысли бушуют внутри. И все эти люди, что идут куда-то за его спиной, не знают, почему он стоит тут, что мечется у него внутри. Не знают они, как ему тяжело. И они даже не хотят знать этого, не задумываются, вовсе не замечают его. У них у всех свой мир, своя рутина, быт, и нет никакого дело до какого-то незнакомца, что стоит без дела на мосту, пока у них-то куча по-настоящему важных дел. "Набить своё брюхо и заглотить пару бокалов шампанского — вот их дела, знаем мы их", — думает Разумовский, отвернувшись от моста и наблюдая за людьми. Но уже через минуту ему надоедают своей серостью и однообразием лица прохожих, он отталкивается от перил и идёт по направлению к дому. Но между фигур, он видит до отвращения знакомую полную и низкую фигуру. Он останавливается, и, прищурившись, пытается рассмотреть её. Узнав, Макшеева, его охватывает злоба, он делает неимоверно усилие только для того, чтобы не подбежать к нему, не схватить за его чистенькое аккуратное пальто и высказать всё, что Разумовский о нём думает. Он уже делает шаг, чтобы уйти, но чиновник сам его замечает и щегольской походкой направляется к нему. —Вечер добрый, добрый, — проговаривает он, растянув губы в подобии улыбки. — Гулять изволите? А я тут вас уви.. — Неужто снова обвините меня в том что у вас что-то пропало! Да на кой чёрт я вам сдался?! — Взбесился Разумовский, перебив его. — Да что ж вы кричите? Нехорошо.. Нехо... —Нехорошо, это клеветать на невиновных! Нехорошо вымогать деньги! Нехорошо!.. —Тише! Тише! — Воскликнул Макшеев. — Что ж вы так сразу.. Нервы то у вас шалят. — Всё от вас! От вас! Изводите людей простых! Да как земля вас, такого негодяя на себе нести может?! Вы низкий, падший человечишка. — Да как.. Как вы смеете? — Уже разгневался Пётр Игнатьев. — Что вы позволяете себе? Да я на вас... Я.. Вам! — Злоба застряла в горле комом, мешая словам выходить. Он начал захлебываться ими. Не в силах составить цельных предложений и выговорить слов, он издавал гневные звуки. —Нет! Нет, это я вам покажу! Покажу, что должно быть с вами за ваши преступления и бесчинства! Покажу, как это людей обманывать! — Он подскочил к нему ближе, с бешенными глазами смотря на него. Вокруг них собралось пару зевак, смотря на это и очевидно ожидая драки. — Неужто вы смеете мне угрожать?! Да я.. Я сейчас!.. — Что у вас тут происходит, извольте объясниться, — договорить ему не дал городовой, что растолкал, начавшую собираться толпу. — Нечего тут смотреть! Что ж вы не поделили, господа? — Ничего, абсолютно ничего! — быстро проговорил Макшеев, отходя от Разумовского. Злоба его покинула лицо, оставшись лишь тенью в его каменных глазах. — Просто поспорили и увлеклись. Но это ничего! Уже расходимся. Товарищами расходимся! Разумовский уже хотел было возмутиться, но сжав кулаки, посмотрел на городового. — Да.. Да, расходимся. До свидания, — проговорил он городовому и, бросив взгляд на Макшеева, пошёл к дому, скрипя зубами. Злость его никуда не делась, а лишь усилилась и укрепилась. "Нет! С этим точно нужно что-то делать, — вновь вернулся к своим размышлениям Разумовский. — Если с одним таким мерзавцем случится правосудие, то другим, хотя бы в этом городе, будет неповадно. Если один, да более заметный, умрёт, то другие забьются в страхе в свои дома и будет им не до своих злодеяний." Разумовский останавливается, как в землю вросший. " Да о чём же.. О чём я думаю! — рукой схватился за голову, дергая себя за волосы, — как я могу вообще думать о таком. Неужто я совсем не лучше их, если позволяю себе подумать о таком, взять себя такую власть! Вершить правосудие! Да о чём я думаю!" Сергей уже быстрым шагом пошёл домой, мучимый своими мыслями. Он убрал руку от головы, дёрнув запутавшиеся пряди. Как? Как он может думать об убийстве? Убийстве во благо, но нет в его руках такой власти. Нет и не было, и не готов он присвоить её себе. Но не прошло и пяти минут, как он остановился вновь. " А кто же, если не я? Раз никто не делает ничего, то значит никто не видит всей этой грязи? Если кто и видит, то боится, или как и я, думают, что не им это делать! — Разумовский поднял голову, смотря на мрачное небо, медленно тянущиеся густые тучи. Смотрел, ожидая, что сейчас кто-то или что-то прояснить его мысли, что освободит его от их давления. Но озарения не пришло, и мысли, как тучи, сгущались. — Так при должен же найтись кто-то, кто осмелился, почему же это не мог быть я? " Он делает ещё два шага. " Нет, нет! Не убивать же. Нельзя об этом даже думать! Точно чёрт мной играет! — Вспомнил он, что метается сегодня весь день, что бросает его из одной стороны города в другую, от одной мысли к другой. — Домой. Быстрей домой." Он вновь идёт к дому, стараясь уже не думать ни о чём, лишь поглядывать на небо, почти полностью затянутое тучами. Между ними ещё были щели, через которые виднелось небо, что, словно, сопротивлялось тучам. Но из соседнего двора слышны крики и брань. "Дойду ли я сегодня до дома?" — Проносится в голове Разумовского. Что-то потянуло его туда и он пошёл на возгласы. Перед ним открылся вид на то, как двое мужчин то ли тащат куда то третьего, то ли он сам бежит за ними, а они его наоборот отгоняют. Так в темноте смешались их фигуры, что трудно было разобрать, что делается. — Да что ж это делается?! Люди добрые! Помогите! Что ж это творится?! — Послышались из темноты обречённый вопли. Разумовский, движимый ещё непонятным ему прорывом, подбегает к кричавшей фигуре. Теперь он видит что это исхудавший мужичок, лет сорока пяти, одетый в какую то грубую рубаху, с заметными даже в темноте пятнами. По росту он должен был быть выше Сергея, но его сутулость и горбатость забирала его рост. — Да что тут происходит? Что вы мучаете его? — Спрашивает он двух человек, замерших от неожиданности. — Ой, батюшка, — заходится в рыданиях мужичок и падает на колени. Его сухие костлявые руки обхватывают ногу Разумовского, цепляясь за неё. — Что творят черти! Обворовывают! Он вглядывается и перед ним видит двух мужчин. Один, что повыше, стоит с приподнятой головой и выпрямленными плечами и спиной, словно к ним привязаны стальные палки, сложенные крестом. Второй пониже, потоньше держится тоже прямо, но в нём была заметная нервность, он стоял и передёргивал плечами каждую минуту — Обворовывает как раз он. За неуплату долга мы изымаем, вот, его имущество, — тот, что повыше, указывает за свою спину, где стоят пару стульев и стол с шкатулкой. — Воруют, воруют, — жалобно завыл мужичок, впивая свои пальцы в лодыжку Разумовского. По впалым щекам его текли слезы. — Раз долг взят, то нельзя ль его деньгами выплатить? Что за надобность тащить мебель чужую? — Злобно спрашивает Сергей. Сердце гневно трепыхало от вида этого жалкого мужика, захлёбывающегося слезами у его ног, и этих деревянных стульев с трещинами в ножках, стола с отломленным уголком и потёртой шкатулки, стоявшей на нём. — Так нет денег. Были б взяли их, а у него и взять нечего, кроме этой рухляди — подаёт свой писклявый голос, тот, что пониже. — Да и не наша это прихоть. Поручение выполняем, что с нас спрашивать? — Говорит его товарищ. — Кто дал вам поручение совершить такое преступление? — Разумовский начал злиться ещё больше, руки ещё сжимались и разжимались. Он гордо поднял голову, смотря с укором на этих двоих. — Отчего сразу преступление? Дело честное, — просто отвечает высокий, будто это будничное дело, и нет в этом ничего ужасного. — Чиновник старый! Такого же поискать ещё! — Восклицает мужик, отпуская ногу Разумовского и поднимая руки к небу. — Дьявол! С-с-собака! Сабуров, — заикаясь вновь зашёлся в рыданиях. Разумовский шаг сделал от жалкого мужика, чтобы он вновь не впился в его ногу: — Нельзя решить дело по-другому? — Вы за него заплатите? — С мерзкой усмешкой спрашивает низкий. —Я..— Сергей замялся, — нет. Не заплачу. Не мог Разумовский тратить деньги на какого-то неизвестного ему мужика, когда у него самого маленькая комнатушка и огромная яма бедности, когда деньги были заработаны не только им, но и трудом Волкова. — Ну, вот. Значит извольте не мешать, — строго говорит высокий. — Батюшка! Спасите! Всё верну! За всё отплачу! — Мужичок начал биться в рыданиях лбом о землю и тянуть свои руки к Разумовскому. Но заметив, что Сергей отходит от него, он жалобно посмотрел на него, обращая свой взгляд не на него самого, а на его совесть. Мужичок понял, что Сергей отдаляется от него, уходя со двора и обратился к мужчинам, что вновь принялись тащить его мебель: — Шкатулку! Шкатулку оставите! Последнее, что от жены, от покойницы, черти, осталось! Пожалейте! Разумовский, что шёл до этого назад спиной, резко отвернулся от этой картины и быстро удалился со двора. Он почувствовал усилившуюся ненависть ни то ко всем чиновникам, ни то к Макшееву, что был здесь не при чем, но почему-то Сергей видел здесь его вину. Когда он подошёл к дому, было уже совсем темно, а неба совсем не было видно, его полностью закрыли собой тучи. Он зашёл внутрь, забыв про шаткость лестницы, побежал по ней. — Серёж, ты где был? —обеспокоенно спрашивает Олег, осматривая вломившегося в комнату Серёжу. — Что случилось? — Ничего, — выдыхает Сергей, облокотившись на дверь и скатываясь по ней. — Я потом всё расскажу, Олег. — Опять потом, Серёж? — Мы поговорим, честно. Но потом, — Сергей встаёт и, обойдя Олега, валится на кровать. Волков посмотрел на него, поджав губы, но ничего говорить не стал и лёг на свой диван спиной к Разумовскому.