Мимикрия II

      Силуэт Вити, стоявшего за спиной у Василисы, поглощал ее размытой чернильной тенью.       Пчёлкин возвышался над женой, точно коршун, затягивал ее в свой мрак и вслушивался в тишину их некогда общей квартиры, пытаясь расслышать чужое сердцебиение. Отчего-то он полагал уловить в нем страх или хотя бы волнение, какое подкреплялось бы сбивчивым дыханием, но ничего, кроме безмолвного бесстрашия, вблизи себя не чувствовал.       Стоическая сдержанность Васи, которую она транслировала, давала Пчёле понять, что она не только ничего не боялась, но и не испытывала ни грамма вины за содеянное.       Феноменального масштаба смертница. — Ствол свой доставай, — выплюнул Витя в ухо Пчёлкиной, — и убери его на безопасное расстояние. — Серьезно? — Василиса, усмехнувшись, обернулась через плечо. — Ты настолько мне не доверяешь? — А есть повод для обратного? — Пчёла хмыкнул с опасным весельем, но почти сразу сжал челюсть и требовательно зарычал. — Ствол убрала, я сказал; второй раз повторять не буду.       Аккуратно выщипанная бровь Васи язвительно изогнулась.       Спорить с мужем являлось делом бессмысленным, отчасти даже рисковым, — особенно в его нынешнем состоянии — потому она лишь склонила голову набок и растянула накрашенные помадой губы в холодной улыбке.       Она готова принять правила его игры, но с одной оговоркой. — Хорошо, — повернувшись к Вите лицом, Василиса кивнула, — но тогда и ты уберешь свой пистолет. Я хочу быть уверена, что ты не шмальнешь в меня в припадке.       Теперь черед взметнуть бровь так высоко, что та едва не улетела в стратосферу, настал для Пчёлкина.       Думал ли он, что когда-нибудь их брак с Васей превратится в чертово месиво, больше напоминающее войну, в которой они станут противниками, а их квартира на Остоженке театром боевых действий? И ведь стояли едва ли не на дыбах, как настоящие враги, и испепеляли друг друга заревом обоюдного недоверия. Явно не так двое любящих супругов должны выражать свои любовь и уважение.       Сюр, да и только.       Тем не менее Витя согласился на выдвинутое условие. Держа жену на зрительном прицеле, чтобы не упустить из виду ни единого ее действия, он неспешно снял пальто, а следом избавился и от кобуры за пазухой.       Пчёла внимательно следил за Василисой; терпеливо выжидал, как хищник, пока она сделает то же самое, подмечал ее подчеркнуто плавные движения. И, как только чужой огнестрел коснулся тумбочки, Витя перехватил запястье Пчёлкиной и наотмашь пригвоздил ее к стене. Девичий затылок с глухим стуком ударился о бетон, из-за чего на миг перед изумрудными глазами заплясали мушки, дыхание сбилось, а из полуоткрытого рта вырвался рваный стон.       Часто проморгавшись, Вася запрокинула голову и попыталась глубоко вздохнуть, но вес Пчёлкина, что придавливал ее, не давал в полной мере этого сделать. Ее взгляд, сверкнув искрами, пробежался по потолку и вцепился в лицо супруга: красивое, всегда гладко выбритое, но искаженное яростью и негодованием.       Было заметно, что Витя злился до такой исступленной степени, что не будь Василиса его женой, то наверняка бы задушил ее голыми руками.       И, если говорить откровенно, повод у него имелся для этого вполне весомый. — Рассказывай, — рявкнул Пчёла. — В какую хуйню ты опять вляпалась и как давно? — Отпусти, — Вася попыталась вырваться, но мужское тело только сильнее вжимало ее в стену, из-за чего воздуха в грудной клетке становилось еще меньше. — Как давно, блять? — Витя гаркнул, впившись в Пчёлкину так буйно, что мог содрать с нее кожу одними зрачками. — Я сказала, — Василиса же говорила спокойно, но каждое ее слово выходило сквозь сжатые зубы, и вместо человеческой речи получалось змеиное шипение, — отпусти. Я ничего не скажу, пока ты не отойдешь от меня.       Сощурившись, Пчёлкин еще несколько секунд смотрел на жену исподлобья в желании сжечь ее до костей, как самую настоящую ведьму, после чего устало возвел глаза к потолку и отошел на несколько шагов назад.       За один глубокий вздох Витя попытался уравновесить собственное моральное состояние, какое последний месяц и без того напоминало адское цунами, и прикрыл веки. Ведь пока он еще отдавал себе отчет в том, что его ясный ум и здравый рассудок нужны обоим Пчёлкиным, дабы не совершить то, о чем впоследствии можно будет пожалеть.       Но стоило Пчёле открыть глаза и вновь увидеть Василису, как прежний договор с самим собой тут же утратил всякую силу, а злость, что бурлила в венах, огненным забралом падала на остатки адекватности. — Я жду, — с нажимом пробасил Витя, наблюдая за тем, как Вася деловито поправляла копну белокурых волос после столкновения, словно ее внешний вид являлся самым важным в нынешней ситуации.       Нет, он определенно точно прибьет ее сегодняшней ночью.       Вместо ответа Пчёлкина кошачьей поступью направилась на кухню, где на обеденном столе покоилась наполовину заполненная пепельница и початая пачка сигарет.       Видеть подобный натюрморт Пчёле было удивительно, ведь прежде Вася едва не зубами вгрызалась в глотку мужа, запрещая тому курить в квартире. А теперь она сама, сжав в длинных пальцах сигарету, плевала на собственно установленные правила, чиркала зажигалкой и смолила в стенах их дома.       За несколько шагов Витя преодолел дистанцию между собой и Василисой и, выхватив из ее руки сигарету, вжал ту в стенки хрустальной пепельницы. — Не кури в квартире, — хмуро буркнул Пчёлкин, игнорируя саднящее внутри желание закурить самому.       Он бы сейчас целую пачку выкурил, честное слово.       Девичьи губы дрогнули в кривой ухмылке, ладони в защитном жесте скрестились на груди, а болотного цвета взгляд, глубокий и затягивающий в самую топь, блеснул язвительной насмешкой.       И как давно они поменялись местами? — С девяностого года, — подала, наконец, голос Пчёлкина. — Че? — Витя чуть склонился, чтобы лучше расслышать, но на самом же деле он и без того все прекрасно слышал.       Лучше бы он и вовсе на какое-то время стал глухим, потому как знать о том, что его любимая супруга творила у него за спиной столько лет, не было не то чтобы никакого желания, у Пчёлы на это попросту не хватит терпения. — Ты спросил, как давно, — сухо пояснила Василиса. — Я стала Багдадом в девяностом году. — В каком? — Витя, выкрикнув, презрительно сморщился. — Ты, блять, издеваешься? Хочешь сказать, что все эти сраных два года, пока я ждал свою жену с работы, она приняла ислам и мутки бандитские мутила? — Прекрати орать, — Вася полоснула Пчёлкина искрометным взглядом, тон ее превратился в сталь. — Успокойся. — Ты еще условия мне ставить будешь? — Витя зловеще усмехнулся. — Не в том положении находишься.       Но как бы то ни было, ему в самом деле стоило успокоиться.       Подавить в себе гнев, что снарядами подрывал выдержку. Это Пчёла понял по внутреннему ощущению, какое накалилось до состояния трансформаторной будки, и пальцам, что принялись мелко подрагивать в желании разбить кулаки о стену или, чего хуже, о точеное личико возлюбленной.       Впервые в жизни, всего на секунду, Витя не боялся причинить физический вред Василисе. Скорее, он стушевался только потому, что в случае одного лишь удара мог вырубить жену с концами, и тогда узнать о ее двойной жизни ему бы не удалось.       И это напугало Пчёлкина больше всего — вот, до чего Вася смогла довести его.       Потому, не сдержавшись, Витя все-таки достал из кармана брюк пачку сигарет, закурил и швырнул зажигалку на стол.       Лихорадочные мысли бились о черепную коробку, путались в тугом клубке, слипались в одну прокисшую блевотную кашу. И только внутренний голос зажеванной пленкой неустанно твердил, что Пчёлу объебали. Ни много, ни мало, на протяжении двух лет обводили вокруг пальца, как последнего лоха.       Но самое главное, кто это сделал: собственная жена, с которой он делил одну жизнь на двоих. Доверял ей самое сокровенное, оберегал; любил, в конце концов, а она использовала его слабости и обратила их против него же самого.       Могло ли быть что-то хуже этого? Даже аборт, по сравнению с подобным предательством, не шел ни в какое сравнение. — И когда ты планировала мне рассказать об этом? — Витя хмыкнул, щурясь от сигаретного дыма. — Не думаешь, что это ебать какой весомый аргумент перед свадьбой? — Я хотела сказать раньше, — Василиса пожала плечами, — но беременность спутала мне все карты. — Значит, — потушив окурок о горку с остальными бычками, Витя понятливо кивнул, — поэтому ты сделала аборт? — В том числе, — Пчёлкина вскинула подбородок и взглянула на мрачного, как тень, мужа.       Его нарочитое спокойствие без каких-либо слов говорило о том, что Пчёла находился на грани детонации, потому она старательно улавливала каждую микромимику на его лице, чтобы в случае нападения быть к этому готовой. — Ну да, — горько усмехнулся Витя. — Тебе же упругие сиськи и жопа оказались важнее родного ребенка. — Пчёлкин, — закатив глаза, Вася устало вздохнула, — ты до сих пор ничего не понял? Я уберегла нашего ребенка, чтобы он не стал свидетелем того, как оба его родителя каждый день умываются в чужой крови. Или ты этого хотел для него: чтобы он жил в постоянном страхе? — Что ты сказала? — Пчёлкин, перейдя на опасный шепот, сжал кулаки.       Первое, что он почувствовал после услышанного, как чека его внутренней гранаты вылетела и с характерным звуком упала под ноги. Следом, обнажая хищный оскал, дернулась щека, и лишь после этого в сознании произошел взрыв такой силы, что ударная волна побудила Витю бессознательно подлететь к столу, с грохотом ударить по нему обеими ладонями и заорать так, что едва не содрогнулись стены.       Вот теперь хуже уже было некуда. — Только не говори, что ты убивала людей! — Пчёла, опершись о деревянную поверхность, хрипел и натурально уничтожал жену пылающим гневом взглядом. — Хорошо, — медленно кивнула Василиса, ни капли не колеблясь перед представленной агрессией. — Если тебе так будет легче, то не буду. — Сука!       За несколько быстрых решительных шагов Витя сократил расстояние и оказался вплотную к Пчёлкиной, которая тут же попятилась назад и, вжавшись спиной в угол комнаты, выставила руку вперед в оборонительном жесте. — Попробуешь меня хотя бы пальцем тронуть — пожалеешь об этом, — зарычала Вася, удерживая мужа ладонью, что с силой упиралась ему в грудь. — Понял?       Пчёла тяжело дышал, нависал над супругой, давил весом на ее хрупкую ручку и, поджав губы, мысленно усмехался. Болезненно, почти сардонически.       Он действительно не ослышался? Василиса в самом деле ему угрожала?       Но вместо того, чтобы исполнить ни то приказ, ни то просьбу, Витя медленно поднял свою руку и, обхватив пальцами женское запястье, выступающее барьером между супругами, крепко сжал его. — Ты хотя бы немного понимаешь, на какую кривую дорожку ты со своими дружками-отребьями ступила? — Пчёлкин бурлил, каждой клеткой чувствовал, как его тело содрогается яростными импульсами, но преграду все еще не пересекал. — Ты закопала себя так глубоко, что я уже не смогу тебя из этой ямы вытащить. На дворе не восемьдесят девятый год, твою мать! Теперь здесь правят опасные дяди с большими пушками. — Мне ли не знать, сама вышла замуж за такого, — холодно процедила Вася, сжав свободной ладонью хватку мужа. — Но я осознанно сделала свой выбор и ни в чьей помощи не нуждаюсь, в том числе в твоей.       Склонив голову набок, Витя сощурился.       Он вглядывался в некогда чистый, ничем незапятнанный, зеленый взгляд любимой и больше не узнавал его. Девичьи радужки сверкали молниями, зрачки, остервенело вцепившись в Пчёлу, полыхали, но за ними, где-то глубоко внутри, — абсолютное ничто. Ебаная пустота, будто ради власти и влияния Василиса в девяностом году продала собственную душу.       Яркие изумруды вдруг перегорели и обратились в могильный прах, которым она засыпала трупы тех людей, которые числились у Васи на личном счету. — Кто ты, блять, такая? — Витя с отвращением скривился и сделал шаг назад. — Где моя жена? — Я здесь, — разведя руки в стороны, чтобы открыться перед мужем, Пчёлкина усмехнулась, — и всегда была здесь. Ты женился на мне такой. Неужели ты думал, что за те полтора года, пока тебя не было, я останусь прежней? Цветочек умерла, понимаешь? Она осталась в восьмидесятых, там, где ты сам ее оставил, а потом я только подыгрывала, потому что ты упорно не хотел видеть меня другой. — Лучше заткнись, — рыкнул Пчёла.       Он не хотел, отчаянно отказывался признавать и малую долю той правды, какая сочилась из уст супруги.       Потому что его любимый Цветочек в самом деле умер, и убил его сам Витя, когда сбежал за Уральский хребет. Надломил тонкий стебель, оборвал лепестки и пустил их по ветру, а Вася лишь засушила останки, подобно гербарию, похоронила их внутри и закопала прежнюю себя под грудой обломков.       Пчёлкин не мог смотреть на Василису, потому что теперь воочию видел, как ее образ, который он сам себе когда-то выдумал и с упорством идиота не хотел отпускать, рассыпался на тысячи осколков, впиваясь в глазницы. И вместо них, точно из пепла, возрождался совершенно другой человек.       Незнакомый, чужой и далекий.       Это бесило Витю, выворачивало наизнанку и корежило до такой степени, что сдерживаться больше не оставалось сил. Потому, чтобы проглотить горечь того яда, каким он нехотя захлебывался, он вцепился пальцами в спинку стула и, закрыв глаза, опустил голову. — Я буду говорить, — продолжила наступление Пчёлкина. — Ты же сам этого хотел, поэтому слушай. Когда ты с бригадой сбежал, я стала пушечным мясом для Люберецких; легкой мишенью, которая по счастливой случайности оказалась не только телкой Пчёлы, но и личным врагом Мухи. Люберецкие хотели убить меня в наказание за то, что вы убили Мухина. — Заткнись, — сквозь крепко сжатые зубы прошипел Витя, ощущая, как желваки на его челюсти заходили ходуном. — Мы не убивали его, и ты сама об этом прекрасно знаешь. — А ты знаешь, кто помог мне не только остаться в живых, но и подняться на ноги? — Василиса филигранно проигнорировала требовательный тон в свою сторону. — Мои дружки, которых ты назвал отребьем. Именно они спасли меня и дали защиту, которую ты дать мне не смог. — Замолчи, — Пчёла рьяно зарычал, почти до треска сжав стул. — Ты как-то спрашивал, что произошло в восемьдесят девятом, и теперь я готова рассказать правду. Когда началась столичная война, нас прижали, как единственных не сбежавших представителей Бирюлево, — речь Васи звучала, как пулеметная очередь, что безжалостно расстреливала грудную клетку Вити. — Головина серьезно ранили, нам пришлось приткнуться к приезжей группировке из Ирака и залечь на дно. Инсценировали смерть Воробьева и Авдеева и отправили их в Ленинград, чтобы укрепить свои силы там.       Воздух, который с каждым новым словом Пчёлкиной электризовался и бил током по обнаженным нервам, стал спертым. По-настоящему отравленным и затхлым, таким, которым оказалось невозможно дышать. — И пока Гриша лежал с огнестрельным ранением, а пацаны прятались в другом городе, — Василиса остановилась в метре от Пчёлы, глянув на его сгорбленную грузом мук фигуру, — я осталась одна среди десятка исламистов. Чтобы меня не изнасиловали и не убили, я втерлась в доверие к Багдаду — тому старикашке, о котором ты слышал.       Витя понимал, к чему клонила жена, потому хотел заткнуть ее любыми способами: наорать, снова ударить кулаком по столу или вовсе добраться до пистолета, оставшегося на тумбе в коридоре, чтобы застрелить Васю или застрелиться самому.       Только вот кто-то намертво пригвоздил ноги Пчёлкина к полу, приклеил ладони к стулу и вырвал язык, не давая возможности возразить. — За полгода я стала его доверенным лицом, — вобрав в легкие больше воздуха, Василиса выдержала паузу, после чего продолжила, — а потом убила его. Я украла власть и стала руководить его шестерками, их руками избавляясь от врагов, чтобы забрать Люберцы и Бирюлево под себя и пацанов. — Нет, — ощерившись, Витя помотал головой. — Я тебе не верю. — Можешь не верить, — нарочито равнодушно пожала плечами Пчёлкина, — но факт остается фактом: ради собственной защиты я своими руками убила Багдада и стала им сама. — Закрой рот, дура, — Пчёла поднял полный свинцом взгляд на Васю. — Что такое, дорогой? — Василиса, склонившись над ним, издевательски ухмыльнулась, но почти сразу оскалилась. — Правда глаза колит? Не хочешь признавать, что твоя жена оказалась такой же убийцей, как ты сам? Ведь ты меня всему научил. — Заткнись, блять! — Витя разъяренно взревел, выпрямившись в полный рост, и с размаха опрокинул стул, что раскатом грома рухнул ему под ноги.       Он вдруг почувствовал себя зверем, насильно загнанным в ловушку руками самого близкого человека. Метался от одного угла к другому без возможности выбраться наружу.       Злость и отвращение смешивались в смертоносный коктейль Молотова, который Пчёлкин выпил залпом. Горючая смесь застревала в горле, языками пламени сдавливала гортань и не давала полноценно дышать. Ненависть вырывалась из каждой мышцы, давила на тело и с хрустом разламывала хребет в мелкую крошку.       Хотелось крушить все, что попадалось на глаза, сравнять с землей этот чертов дом на Остоженке, не оставив от него ни единой щепки; орать так истошно, чтобы разорвать слуховые каналы и больше никогда не слышать голос жены.       Замахнувшись кулаком, Витя изо всех сил ударил им по стене, из-за чего тут же почувствовал саднящее жжение и онемение в области костяшек; они пульсировали и горели, будто разлагались по кусочкам. На коже, как и на светлых обоях, размазалась багровая кровь. Тряхнув ладонью, Пчёла обернулся, тигром набросился на Василису и схватился за ее плечи. — Ты понимаешь, что ты натворила? — Витя, задыхаясь во вспышке ярости, грубо тряхнул ее, как тряпичную куклу. — Ты никогда не сможешь отмыться от этого дерьма! — Понимаю! — Пчёлкина выкрикнула ему в тон и волчицей вцепилась в одурманенные злобой голубые глаза напротив. — Думаешь, я забыла, как пять лет назад меня живьем закапывали? Но ты сам прекрасно знаешь, что из этой игры просто так не выйти! Обратной дороги больше нет! — Тебя, блять, убьют! — Пчёлкин крепче сжал пальцы на девичьем теле, из-за чего Вася болезненно скривилась. — И тогда тебя похоронят уже по-настоящему; это ты понимаешь? Этого ты хочешь?!       Только лишь от одной мысли о том, что Витя мог потерять Василису и оказаться у ее могилы, оплакивая ее смерть из-за шальных вражеских пуль, хотелось блевать.       Ведь как бы он ни злился, как ни презирал супругу за ее поступки, Пчёла все еще любил Васю. Настолько сильно и мучительно, что готов был сам подставиться под стволы, лишь бы уберечь ее от неминуемой гибели. — Успокойся! — Пчёлкина повысила голос до властных нот, смахнула с себя чужие ладони и, толкнув Витю в грудь, с усилием усадила его на стул. — Ты не в себе. — Извини, — разведя руки в стороны, едко гаркнул Пчёлкин, — что решил вдруг позаботиться о своей жене. — У тебя рука вся в крови, — уже спокойнее подметила Василиса, возвышаясь над сгорбленным мужем. — Похуй, — опершись локтями о колени, Витя тяжело вздохнул и прикрыл глаза.       После нескольких минут громкого скандала барабанные перепонки звенели и резью пульсировали в висках. Уши заволокло вакуумом, из-за чего Пчёла смог расслышать удаляющиеся от него шаги Васи лишь отдаленно.       Перевернув ладонь тыльной стороной, Витя осмотрел ее на предмет ссадин и кровоподтеков — перелома нет, а это уже хорошо. Зрачки зацепились за обручальное кольцо, какое после удара заметно погнулось и треснуло вдоль шинки. Прямо как их брак с Василисой, который не то чтобы трещал по швам последний месяц, а буквально вопил о спасении.       Будь Пчёлкин суеверным, то обязательно бы подумал, что это — прямой и верный знак к их скорому разводу. — Дай осмотреть, — сев на пол в обнимку с аптечкой, Пчёлкина по-хозяйски схватилась за мужскую руку. — Не трогай, — рявкнул Витя и одернул ладонь. — Ничего серьезного там нет. — Прекрати строить из себя Рэмбо, — строго парировала Вася и силой вернула руку в свои владения. — Нужно остановить кровотечение и обработать рану. — Только не занеси мне гангрену, — саркастично цокнул Пчёла, но больше сопротивляться не стал, — будь так любезна. — Будешь пиздеть, — Пчёлкина коротко улыбнулась, — сразу ампутирую.       Из груди вырвался нервный смешок.       Именно в подобных в фразах — грубых и язвительных, Витя все еще узнавал прежнюю Василису.       Его взгляд, темный и сосредоточенный, бессознательно приковался к возлюбленной, точно магнитом. Пчёлкин следил за каждым умелым движением Васи: как она, сидя перед ним на коленях, смачивала ватку раствором и старательно прикладывала ее к кровоточащей гематоме; как дула на рану и аккуратно бинтовала ладонь.       Все оставалось, как прежде: ее аромат, длинные ухоженные волосы, едва заметные веснушки на переносице, забота.       Только теперь за спиной у Пчёлкиной Витя отчетливо видел сумрачную тень, укрывающую ее тело огромными лапами черных крыльев.       Раньше, глядя на жену, Пчёлкин мог возвращаться к свету и жить обычной жизнью. Объятия Василисы имели силу замолить те грехи, которые он совершал вместе с бригадой, но сейчас это не имело никакого смысла.       Они оба вырыли себе яму и забронировали персональные места в аду. Их больше невозможно было спасти. — Почему ты столько времени скрывала? — Витя размял забинтованную руку и поднял уставший взгляд на Васю, замершую у подоконника с сигаретой. — Ты был к этому не готов, — честно призналась та, выдыхая сизый дым. — Было слишком рано. — По-твоему, к этому можно, блять, когда-нибудь подготовиться? — Пчёлкин закурил вслед за женой. — Ты вообще хотя бы день проработала в больнице, или и это оказалось пиздежом? — Работала, — качнула головой Пчёлкина, не отрываясь стеклянными глазами от ночного мрака за окном. — Хотела так замолить свои грехи, спасая чужие жизни. — Какая же ты дура, — Витя, осклабившись, горько усмехнулся. — Тебя ошибки других совсем нихера не учат, м? Я тому пример: ничто не сможет замолить твои грехи, если ты хотя бы один раз убил человека — виновного или нет — похуй.       В память вдруг врезался разговор двухлетней давности, в котором Пчёла признался Василисе в своем первом убийстве.       Сидя на капоте автомобиля посреди василькового поля, Витя корил себя за то равнодушие, какое он испытывал после украденной жизни бывшего водителя бригадиров. Тогда он с благодарным облегчением принял стоическую смелость и понимание любимой в ответ на его откровение. И лишь сейчас, узнав историю Васи, Пчёлкин сполна истолковал ту ее хладнокровную реакцию — в девяносто первом году ее руки уже оказались испачканы чужой кровью.       Ее реакция деформировалась далеко не из-за смертей больных пациентов. Ее чувство сострадания наглухо атрофировалось после совершенного ею убийства.       Хотелось выйти в окно. — Что еще я должен знать? — Витя скрестил руки на груди и, блеснув издевкой во взгляде, вперился в девичью спину. — Какие еще секреты моя женушка скрывала от меня? — Головин уже второй год встречается с Поповой, — со скучающим видом вымолвила Василиса. — Ну, это так, из разряда сплетен. — Чего? — Пчёла скривился и, запрокинув голову, невесело рассмеялся. — Какой же ебаный пиздец.       Калейдоскоп воспоминаний из обрывков фраз кружился в черепушке вихрем и дурманил здравый рассудок, от которого по итогу ночи и без того оставались считанные крупицы.       Постепенно разбросанные кусочки пазла выстраивались в нужном порядке, позволяя Вите увидеть полную картину. В ушах назойливым комаром запищал приторный голосок Лизаветы. — Что, тоже заставишь уволиться, как моего дядю? Только у тебя ничего не получится — у меня крыша есть. — Да ну? И кто это, позволь узнать? Сильно опасный человечек? — Девушка твоя. Достаточно опасно?       Гребаная сука!       Лиза все знала с самого начала. Знала о причастности лучшей подруги к криминалу и молчала. — Кто твоя крыша? — Пчёлкин в раздражении сжал челюсть. — Местные или хачи из Ирака? — Никто, — сухо отозвалась Василиса, продолжая стоять спиной к супругу. — Если ты еще не понял, то я и есть крыша не только для себя, но и для других. — Значит, — развалившись на стуле в расслабленной позе, Витя отчего-то самодовольно хмыкнул, — то, что говорят о Багдаде — правда? Ты действительно такая ужасная и безжалостная? — На что только не бывают способны женщины ради мести, — из уст Васи вырвался ледяной, пробирающийся под самую кожу, ядовитый и колкий смешок. — Правда?       Последний кусок мозаики оказался самым тяжелым.       Натурально непосильной металлической ношей, какая фигурным углом безжалостно била по затылку и плашмя придавливала тело к земле.       Только сейчас Пчёла осознал, что все эти ебаных два года жил с Багдадом.       Той тварью, которую он ненавидел, презирал и грезил убить. Человеком, которому Витя по незнанию доверил тайны всей бригады, из-за чего соперник знал о каждом их шаге и мог предугадать любую мимолетную мысль. Василиса шла по пятам долгие полтора года, умело вставляла палки в колеса и выжидала, чтобы по итогу ударить именно в тот момент, когда Пчёлкин окажется к этому совершенно не готов.       Тогда, в ресторане Душанбе, разыскивая Багдада под каждым блядским камнем, Пчёла не мог и подумать, что эта самая мразь сидела с ним за одним столом и лицемерно улыбалась ему в лицо.       Это была личная месть Василисы за то, как Витя поступил с ней в восемьдесят девятом.       Твою мать. — Ты все подстроила, — Пчёлкин медленно поднялся на ноги и, сжав кулаки, сделал тяжелый шаг к жене. — Ты, сука, знала все о наших планах и специально мешала нам. — Не всем вам, — обернувшись, Вася взметнула уголки губ в холодном довольствии. — Только тебе. — Чего ты этим хотела добиться, а? — Витя, сощурившись, ощущал, как последние капли терпения испарялись в пожаре, что стремительно закипал у него в груди. — Отомстить? Серьезно? — Представь себе, — девичья улыбка стерлась, точно ластиком. — За пять лет я поняла, что тебя ничто не может выбить из колеи так, как бабки, поэтому решила ударить по самому больному. Я хотела, чтобы ты почувствовал то же самое, что и я четыре года назад, когда ты оставил меня ни с чем. — Тогда нахера ты помогала мне? — Пчёла грозно гаркнул, взмахнув руками, из-за чего чуть не попал ребром ладони по виску Василисы. — Ты же сама встала на мою сторону в разговоре с Гафуром; сама предложила ему Восточный транзит и убедила его сотрудничать со мной. — Я тянула время, — пожала плечами Пчёлкина. — Мне нужно было дождаться ответа от Пианиста и Воробья о том, что питерский рынок с наркотой теперь под нами, чтобы после накрыть Москву. — Блять, Пчёлкина, — взглянув на супругу, Витя поморщился, — ты хотя бы немного любила меня? Ну, хоть чуть-чуть.       Как бы остро ни стоял вопрос о деньгах, мести, совершенном предательстве и подорванном доверии, ему в самом деле необходимо было знать об истинных чувствах Васи.       Всматриваясь в ее пустой взгляд, Пчёла видел в нем лишь цель в своем обличии, к которой она скрупулезно и терпеливо подбиралась долгое время. И пусть он своими руками создал новую Василису — злопамятную и бесчувственную, надежда, какая все еще теплилась на задворках сознания, верила, что где-то там, глубоко внутри, таился хотя бы грамм ее искренности.       В их отношениях Витя — некогда заядлый бабник и ловелас, любил жену куда больше, чем она его. И это терзало мужское самолюбие хлеще любого другого проступка. — А ты как думаешь? — Пчёлкина задумчиво склонила голову набок. — Во время сделки с Гафуром я помогла тебе в том числе, потому что хотела помочь развить собственное восточное направление, чтобы ты меньше зависел от Белого. — Я не просил тебя о помощи, — резче, чем следовало, пробасил Пчёла. — Пчёлкин, я сделала это, потому что любила тебя, — снисходительно улыбнулась Вася, — и до сих пор люблю. Бизнес есть бизнес, но личное — это личное. — Не хочешь, чтобы я зависел от Сани? — Витя хмыкнул с заметной издевкой. — Только говоришь ты сама в точности, как он. — Давай без оскорблений, — на глубоком выдохе закатила глаза Василиса. — Ты можешь называть меня дурой или сукой, но больше никогда не сравнивай меня с Беловым.       Все-таки, даже спустя годы что-то оставалось неизменным.       Сравнение Васи с Сашей до сих пор коробило ее, это Пчёлкин понял по ее недовольному выражению лица и сморщенному в брезгливости носику. Но если раньше Витя мог позволить высказать схожесть возлюбленной с лучшим другом в шутку, то сейчас видел в них чересчур много общих черт.       Самоуверенность, хладнокровие, жажда власти и большого влияния — они будто были сшиты одними золотыми нитками, из-за чего в действительности и цапались, как кошка с собакой.       Мысль об этом кольнула Пчёлу в легкое, отчего он не смог сдержаться и удрученно рассмеялся. Спрятав руки в карманах брюк, он отвернулся, чтобы совладать с невпопад бьющими по темечку эмоциями. Кто бы мог подумать, что спустя пять лет Витя взрастит в любимой девушке точную копию себя и Саши Белого.       Глядя уставшими глазами на побеленный потолок, боковым зрением Пчёлкин наблюдал за Василисой. Он ждал, когда ее тело расслабиться, а внимание рассеется.       Теперь настал черед Вити нападать так же неожиданно, как это сделала она сама сегодняшней ночью. — Мразь, — Пчёла резким выпадом дернулся на жену и, прижав ее к стене, схватился больной рукой за ее лицо, — не думай, что я это просто так оставлю. — Отпусти! — Вася хрипло выкрикнула.       Потерявшая на миг бдительность, она не сразу осознала, что оказалась поймана в ловушку. Пчёлкина порывалась выкарабкаться из крепкого хвата, но пальцы Вити, что остервенело сжимали щеки, не позволяли голове увернуться и на малейший миллиметр.       Пчёла заставлял смотреть ему в глаза, пропитываться взаимной желчью и внимать все, что он говорил.       Перед Василисой больше не было ее Вити; пусть и злого до чертиков, взбешенного, но всегда прощающего супруга. Перед ней стоял Пчёла — отбитый бандит и жестокий убийца. Все его естество, бурлящее от гнева, кричало об этом громче всяких слов. — Отпусти, — рьяно вторила Пчёлкина, вынуждено глядя на своего личного палача. — Мне больно. — Больно? — Витя сцепил зубы, подушечками пальцев оставляя на бархатной коже собственные отпечатки. — Терпи. Ты же сама захотела поиграть в бандитку. Хули теперь даешь заднюю? Привыкай, в криминале никто сюсюкаться с тобой не будет. — Если ты хочешь запугать меня, — шипела Василиса, — то напрасно тратишь время. — Ты ответишь за все, что нахуевертила, — Пчёлкин грубо вздернул подбородок жены, чтобы лучше разглядеть плескающуюся в зеленых глазах ненависть. — Я долго терпел твои закидоны, прощал, но теперь я спрошу с тебя по полной программе и превращу твою жизнь в ад. — Что ты мне сделаешь? — Вася хищно, почти дьявольски, улыбнулась, не отрываясь враждебным взором от оппонента. — Убьешь меня? Давай, стволы на тумбочке. Все равно после аборта я больше ничего не боюсь, тем более тебя. — Закрой свой рот, — склонившись у девичьего уха, Витя крепче сжал пальцы, из-за чего Василиса вскрикнула от боли. — Не смей говорить о нашем ребенке так, будто ты любила его. — Отпусти меня! — Пчёлкина, взмахнув руками, что было мочи била Пчёлу по плечам и пыталась вырваться. — Мне больно! — Мне тоже больно, — мрачно прошептал Витя сквозь зубы. — Больно, потому что моя жена использовала меня и убила моего ребенка.       Пчёлкин вжимал бьющееся в конвульсиях тельце Василисы в стену с такой мощью, будто хотел намертво впечатать в нее. Забетонировать в холодном цементе и навсегда оставить там. Ни один удар, каким бы сильным он не приходился, оказался не способен остановить Витю в желании истребить любимую.       Потому, оставив всякие надежды, Вася согнула колено и хотела было ударить им в паховую область Пчёлы, но и здесь она потерпела неудачу.       Имея ловкую сноровку, муж перехватил стройную ножку и крепко сжал ее в своей ладони. — Кастрировать меня решила? — Витя опасно оскалился и покачал головой. — Извини, но я еще хочу иметь детей. От нормальной бабы, не такой, как ты. — Отойди от меня, — сипло выплюнула Василиса. — Катись, куда хочешь; еби, кого хочешь, но оставь меня в покое. — Не переживай, — Пчёлкин глянул на покрасневшую жену с заметным отвращением, — я уйду, и твою сделку с Фариком по продаже кокса аннулирую. — Не смей, — задыхалась в бешенстве Пчёлкина. — Новой войны в Москве захотел? Я тебе ее устрою. — Ты сама ее захотела, — пресек девичьи потуги Витя, — когда решила пойти против меня. Видеть тебя, блять, не могу.       Грубо выпустив Васю из своей мертвой хватки, Пчёла направился в коридор.       Прислонившись спиной к стене, Василиса тяжело и отрывисто дышала. Наблюдала исподлобья за вальяжными и ленивыми движениями мужа, накидывающего на избитые ее стараниями плечи пальто.       Изумрудный взгляд, почернев, хотел сжечь Витю дотла, оставить после него угольки и пепелище, а пальчики мелко подрагивали в потребности выцарапать его насмешливые, сверкающие победой, голубые глаза. — У тебя все равно ничего не получится, — кинула Вася. — Я добьюсь сделки и буду продавать наркоту в городе. — Пчёлкина, — Витя, застыв в дверном проеме, напоследок разочарованно взглянул на жену, — не думал, что когда-нибудь мне придется сказать это, но иди нахуй. Лучше уезжай в Питер и больше не попадайся мне на глаза, если жить хочешь.       И, захлопнув за собой входную дверь так громко, что соседи по лестничной площадке наверняка содрогнулись от грохота, Пчёла покинул квартиру на Остоженке, оставив в ней Василису в разъедающем ее плоть одиночестве.