Мимикрия II

      Сентябрьский дождь моросящими каплями падал на лобовое стекло БМВ, но казалось, что крапал он прямо на темечко Василисы. Издевательски, презрительно и откровенно насмешливо. Стекал ядом по бледным щекам, разъедал кожу и отравлял кровь. Испытывал терпение, какое и без того висело на волоске.       Небо столицы заволокло черными тучами, но даже они не шли ни в какое сравнение с теми гремучими потемками, какие безумствовали в душе у Пчёлкиной.       Погода, так резко сменившая тепло на холод, бушевала вместе с демонами Васи.       Изумрудные глаза безразлично наблюдали за убегающими от осадков людьми по ту сторону стекла, холодные пальцы сжимали обод руля, а слух улавливал тихие копошения Лизаветы, сидящей на соседнем сидении автомобиля.       Тишина, воцарившаяся в салоне, въедалась в ушные каналы и разрывала перепонки. Боковым зрением Василиса видела, как Поповой была невмоготу их затянувшаяся пауза; она пыхтела и разве что наизнанку не выворачивалась от бездействия.       Честное слово, лопнет скоро. — Ну, говори, чего хотела? — Пчёлкина тяжко вздохнула. — Извелась уже вся. — Просто хотела узнать, как у тебя дела, — начала Лизавета издалека, воровато поглядывая на Васю. Она говорила мягко, так, чтобы не уничтожить ее последние нервные клетки.       Потому что Попова знала: одно неверное слово — и Василиса взорвется к чертовой матери, а собаки, каких она держала на привязи, сорвутся именно на Лизавету. Потому что больше не на кого.       И на кой черт Лиза согласилась сопровождать ее в одиночку? — Пока не родила, — мрачно съязвила Пчёлкина. — Шутишь; это хорошо, — пухлые губы Поповой дернулись в нервном припадке. Отчего-то черный юмор сегодня казался ей неуместным. — Ты так и не рассказала Вите о ребенке? — Нет, — Вася, откинувшись на спинку сидения, прикрыла глаза.       Больше ей сказать было нечего. — Неделя прошла, — Лиза недобро покачала головой. — Как ты при нем с токсикозом справляешься? — С божьей помощью, — процедила Василиса.       Скрывать беременность, действительно, оказалось задачей со звездочкой.       Имея тяжелый токсикоз, Пчёлкина натурально вела борьбу с собственным организмом, чтобы не показывать симптомы при Вите. Но ребенок в ее животе будто намеренно издевался над матерью, крича едва ли не в рупор ничего неподозревающему отцу о своем существовании.       Малыш еще не успел даже полноценно сформироваться, а уже унаследовал невыносимый характер папы, подкидывая маме суровые испытания в виде перманентной тошноты, слабости и психозов на ровном месте.       Васе стоило при жизни поставить памятник за ту выдержку, какую она проявляла, чтобы сохранить хотя бы долю былой сдержанности. — Вась, так нельзя, — миловидное личико Лизы болезненно скривилось. — Пчёлкин должен знать о том, что станет отцом.       Но вместо ответа Вася, раздраженно цокнув, дернула щекой и схватила с бардачка пачку сигарет. Она задумчиво покрутила ее в пальцах, а после достала одну сигарету.       Каждое ее действие сопровождалось укоризненным взглядом Поповой. — Василиса, прошу тебя, — тонкий голосок Лизы дрогнул, а ладонь опустилась на руку подруги. — Не губи своего ребенка никотином. — Хуже я ему не сделаю, — Пчёлкина, пожав плечами, мягко скинула с себя чужие пальцы и глубоко затянулась.       Она не курила уже неделю и теперь чувствовала, как натянутые нервы от сизого дыма долгожданно расслабляются и приходят в норму. Это было именно то, что нужно перед прыжком в пекло.       В Библии это самое пекло принято называть адом, в одном из котлов которого через несколько часов будет гореть Василиса. — Ты уверена? — Лиза нахмурилась и корпусом развернулась к Василисе. — Давай дождемся Гришу? Он скоро приедет, и мы вместе решим, что делать дальше. Пожалуйста, не бери такой непосильный грех на душу. — Милая, — горько усмехнулась Вася, — если бы ты знала, сколько за моими плечами грехов — ты бы заплакала. Одним больше, одним меньше — разницы уже нет. — Я не могу иметь детей из-за Головина, — предприняла последнюю попытку Попова. — После того, как у него умер Андрейка, Гриша больше слышать о них ничего не желает, но ты… не лишай своего мужа ребенка, которого он так хочет. В вашем случае аборт — не выход.       Жалобный скулеж Лизаветы ощущался в ушах комариным писком, которого хотелось прихлопнуть так остервенело и рьяно, чтобы больше никогда не издавал ни звука. Каждое ее слово вонзало в сердце Пчёлкиной искусно заточенный нож, проворачивало его острием и оставляло после себя зияющую насквозь кровоточащую рану.       Василиса и без того находилась на грани нервного срыва, так теперь еще и Попова дрова в разгорающееся пламя подбрасывала.       Ведь Вася понимала, что подруга была права, как никогда, потому она смиренно молчала и проглатывала злость вместе с вязкой слюной. — А если Витя обо всем узнает? — Лиза тоскливо вздохнула, когда поняла, что Пчёлкина оставалась непоколебимой в своем решении. — Что тогда ты будешь делать? Он же после нападения с твоим непосредственным участием половину Склифа крышует.       Год назад, когда на Василису совершили нападение в стенах больницы, Пчёла в самом деле взял ее добрую часть под свой контроль, захватывая сразу два больших отделения: хирургию, где работала жена, и гинекологию, в котором заведовала тетка Белова. Он объяснял сей поступок намерением обеспечить институт необходимым финансированием в условиях кризиса и большей безопасностью.       Но если говорить начистоту, то Василиса прекрасно понимала, что в действительности же Витя преследовал куда более корыстные цели, желая накрыть любимую супругу тяжелым колпаком. — Не узнает, — сухо, почти небрежно выплюнула Пчёлкина. — Я поэтому другую больницу и выбрала. Катя тоже молчать будет, я об этом позаботилась.       Уловив слева от себя телодвижения, Вася предупреждающе взмахнула рукой, тем самым не дав Лизавете возможности возразить, рывком вытащила из замка зажигания ключ и протянула его подруге. — После аборта я не смогу сесть за руль, — Василиса, не глядя на Попову, говорила тихо и холодно. — Отвези меня, пожалуйста, потом домой.       Что же она творит?       Блеск автомобильного ключа резал карий блестящий взгляд, что от волнения наполнился жгучими слезами, из-за чего Лиза несколько томительно долгих секунд не могла найти сил взять его — а вместе с ним и себя — в руки.       И только когда Пчёлкина вышла из автомобиля, Лизавета вернулась к бренной реальности. Той, в которой ее лучшая подруга возьмет на свою душу один из самых больших грехов в жизни.       Грациозная походка, статная осанка, величественно поднятый подбородок и уверенный взгляд Василисы вполне могли бы подойти для подиума или показа мод, если бы не ее внутренние ощущения, в которых каждый ее шаг, точно снаряд, разрывал больное сердце на осколки. Вася шла не в больницу, нет. Она направлялась прямо на уготовленный ее же руками эшафот, но вместо своей казни Пчёлкина станет свидетелем смерти родного ребенка.       Невинного малыша, плода их с Витей любви, которому оказалось не суждено увидеть своих родителей.       Лежа на гинекологическом кресле, Василиса пустыми глазами смотрела на яркий, разъедающий сетчатку, потолок и утопала в ненависти к самой себе. Она чувствовала себя ничтожной и грязной, порочной, недостойной того ребенка, которого врачи извлекали из ее тела под местной анестезией.       Дискомфортные физические ощущения казались абсолютно незначительными по сравнению с теми болью и стыдом, какие Пчёлкина испытывала от мыслей, что беспрерывным циклом прокручивались в ее голове.       Она оказалась недостойна не только своего ребенка, но и любимого мужа, которого Вася заведомо лишила радости отцовства.       Она не достойна своей семьи. — Сейчас я буду извлекать аспиратор, — откуда-то между ног Василиса услышала голос врача. — Будет немного неприятно, нужно достать плод.       Можно подумать, будто в аборте было хоть что-то приятное.       Коротко кивнув, Пчёлкина крепче схватилась за подлокотники кресла, поджала губы и зажмурилась.       Стенки внутреннего органа сдавило вакуумом, из-за чего Вася чуть слышно рыкнула, а после почувствовала, как важнейшую частичку нее извлекли вместе с хирургическим инструментом. Сердце кольнуло резью, а низ живота затянуло спазмами.       Это был конец.       Откинувшись на спинку, Василиса шумно выдохнула и смахнула с щеки единственную слезу. Вместе с нерожденным первенцем она убила и большую половину себя.       Через два часа после завершения процедуры Пчёлкина замерла на пороге больницы и вгляделась в расплывающуюся пустоту перед собой. Она не замечала припаркованного у самого носа немца, как и не видела, что из него выскочила обеспокоенная Попова.       Положив холодную ладонь на живот, туда, где совсем недавно росла новая жизнь, Вася подняла отчужденный взгляд к небу. — Прости меня, малыш, — беззвучно вымолвила она. — Так будет лучше для всех нас. — Вася, ты как? — Лизавета схватилась за плечи подруги и всмотрелась в ее бледное лицо. — Что-то болит?       Душа.       У Василисы так сильно болела душа, что хотелось рухнуть на колени прямо посреди улицы и взвыть до хрипоты. — Все нормально, — уголок рта Пчёлкиной дернулся в кривой, откровенно фальшивой улыбке. — Отвези меня домой. — Может, все-таки у меня сегодня переночуешь? — Лиза сочувственно состроила бровки домиком. — Вдруг боли усилятся, как ты перед Витей будешь делать вид, что ничего не происходит? — Я хочу домой.       Вот же упрямая!       Но, как бы то ни было, Попова безмолвно кивнула и, не убирая ладоней с плеч Васи, повела ее к машине.       Постепенно действие анестезии проходило, из-за чего мышцы сводило тянущими болями и судорогами. Подобное поведение организма после прерывания беременности являлось нормой, но порой спазмы ощущались настолько яркими, что Василиса с трудом могла их вытерпеть. Она сжимала кулаки, впиваясь в ладони острыми ногтями, чтобы сместить фокус внимания на другую боль.       Но даже самое невыносимое физическое недомогание не шло ни в какое сравнение с той агонией, какую Пчёлкина испытала дома.       Квартира на Остоженке была все такой же уютной, любимой и родной. Бежевые стены обнимали за плечи, закатное красное солнце, что пробивалось сквозь занавески, ласкало кожу. Все, абсолютно каждая мелочь здесь была привычной. Только для Васи теперь эти потолки, мебель и комфорт казались чужими. Не теми, которые они вместе с Пчёлой выбирали по вечерам два года назад.       Или, может, именно она среди всего этого дорогого убранства считалась чужеродной? Как злокачественная опухоль, какую необходимо как можно быстрее удалить, сложить в мешок для отходов и выбросить.       Совершить те же действия, какие она имела вольность сделать со своим ребенком.       Василиса брела по коридору настолько медленно, будто находилась под действием транквилизаторов. Заторможенно, вяло и тягуче. Остановившись на пороге спальни, она мазнула отсутствующим взглядом по кровати и подошла к напольному зеркалу.       Стеклянная гладь, будь она живой, наверняка бы разрыдалась при виде того привидения, что застыло перед ней.       Подняв на свое отражение потухшие глаза, Пчёлкина дотронулась до лица, погладила кожу, провела пальцем по нижней губе, а после опустила руку на живот. Она ненавидела каждую клеточку своего тела, не могла вытерпеть и единой волосинки на голове, презирала собственный голос.       Она — убийца.       Убийца родного ребенка и дорогих сердцу отношений.       Хотелось зажмуриться, впасть в анабиоз и больше никогда не видеть саму себя. Ногтями впиться в глазные яблоки и кожу, расцарапать ее так сильно, чтобы с истошным криком умереть от кровопотери.       Потому что ее кровь — яд, который отравляет жизнь всех, кто есть вокруг — и был внутри — Васи.       Она больше не имеет права жить. Только существовать.       Василиса не знала, сколько вот так простояла перед зеркалом, гния изнутри. Возможно, прошло несколько минут, но, судя по щелчку замочной скважины, прошли часы. Она стояла перед самой собой так долго, что Пчёла успел вернуться из офиса.       Сердце пропустило лишний щемящий удар, боясь встречаться с мужем. Пчёлкина попросту не имела ни малейшего представления, как теперь она сможет смотреть Вите в глаза. Потому, не решаясь выйти ему навстречу, Вася прислушалась к голосу Пчёлы, разговаривающего по телефону, чтобы удаленно уловить нотки его настроения. Только вот голосом этот рев было назвать трудно.       Пчёлкин орал, да так свирепо и грозно, что Василиса невольно вздрогнула. Кажется, сегодняшний день пошел по звезде у всей их семьи. — Ты, блять, издеваешься?! Фара, у нас были договоренности. Я больше полугода налаживал контакты на Востоке, а сейчас ты говоришь, чтобы мы с пацанами дружно шли нахуй?       В коридоре послышался приглушенный удар о деревянную поверхность, а после раздались тяжелые шаги. По всей видимости, Витя яростно сбросил с себя обувь и ураганом пронесся в комнату. — Нет, Фарик, это ты меня послушай: ты сейчас же собираешь манатки и в ритме танго летишь в Москву. Обкашляем этот вопрос вдвоем, пока Белый в Майами, и даже дышать в другую сторону без моего ведома не пытайся, понял меня?!       Сделав осторожный шаг, будто передвигаясь по минному полю, Пчёлкина направилась к выходу из спальни. Она шла на доносящиеся звуки так тихо, словно правда думала, что могла попасть под горячую руку мужа, которого Вася нашла на кухне.       Он стоял у окна и так крепко сжимал трубку у уха, что рисковал разломить ее громоздкий корпус до крошек. Сомкнув челюсть, Витя провел ладонью по волосам и вперился раздраженным прищуром в улицу за стеклом.       Дела, судя по всему, у него шли из ряда вон херово. — Короче, Фарик, — с хрипотцой заключил Пчёлкин, — я жду тебя вместе с этим иракским чуркой в Москве. Ищи его, где хочешь, хоть землю грызи, мне похуй, но чтобы Багдад был у меня. Я лично ему такой Аллах Акбар устрою, что из России его вперед ногами вывезут.       И, не дождавшись ответа по ту сторону связи, Витя наотмашь отбросил сотовый, из-за чего тот с грохотом ударился о поверхность обеденного стола, а сама Василиса дернулась в неожиданности. — Твою мать, — упершись обеими руками о стол, Пчёла прикрыл глаза и тяжело вздохнул.       За всеми проблемами, какие снежным комом обрушились на бригаду, он не заметил, как в дверном проеме застыла Вася. Склонив голову набок, она не без сочувствия наблюдала за метаниями супруга.       Будь его воля, Витя бы наверняка разнес добрую половину кухни, ведомый переливающимися через край эмоциями. — Плохой день? — Пчёлкина с трудом смогла подать голос, говоря тихо и несмело. — Цветочек… — подняв голову на жену, Пчёла попытался ей улыбнуться, но вместо нежности его губы искривились в усталой гримасе. — Извини, я не хотел тебя пугать. — Что-то случилось? — Василиса сделала несколько аккуратных шагов по направлению к столу, у которого продолжал стоять Витя. — Есть такое, — мрачно отозвался Пчёлкин. Он выпрямился, а после сел на стул, развалившись на нем в привычной хозяйской позе. — Джураевы в отказ пошли по нашей сделке, хотят только с Багдадом сотрудничать.       Пчёла достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет и хотел было закурить, но холодная ладонь Васи, накрывшая его, не дала воплотить задуманное. Она покачала головой и, выхватив из пальцев зажигалку, отбросила ее в сторону. — Не кури в квартире, — сухо напомнила Пчёлкина.       Невыносимая.       Откинувшись на спинку стула, Пчёла скрестил руки на груди и сощурился. Его глаза, блеснув неоднозначными искрами, цепко и внимательно изучали возвышающуюся над ним жену, которая отчего-то свой взгляд старательно пыталась спрятать.       Красивая, одетая с иголочки, с уложенными прямыми локонами волосами, источающая аромат любимого парфюма, но потерянная и чужая. Почти что призрак. — Ты где-то была? — Витя кивнул, намекая на помаженный внешний вид Василисы. — Вроде твой отпуск еще не закончился. — Да, — безразлично отмахнулась она, старательно подавляя внутри себя нервозность. Вернувшись из больницы, Вася совершенно забыла сменить одежду, чтобы избежать ненужных вопросов. — С Лизой решили устроить небольшой шоппинг. — Тогда жду показ мод, — улыбнувшись, Пчёлкин провел ладонью вверх по девичьему бедру. — Покажешь, что купила?       Дьявол!       Пчёла будто намеренно испытывал терпение Василисы, предчувствуя в ее поведении подозрительные ноты. Ставил над ней опыты, чтобы докопаться до истины, разламывал, как орешек, и наблюдал, когда тот окончательно расколется.       За пять лет отношений, год из которых пара была жената, Витя научился слишком виртуозно чувствовать супругу и улавливать любые колебания в ее эмоциях.       Прикосновения мужа прожигали кожу даже сквозь плотную ткань одежды, из-за чего выносить их было невозможно и чересчур болезненно. Потому, осторожно увернувшись, Пчёлкина неестественно улыбнулась и отошла к окну. — Мне ничего не понравилось, — нарочито равнодушно хмыкнула Вася и поспешила сменить тему. — Что ты будешь делать с Джураевыми?       Изогнув бровь, Пчёла проводил удаляющийся от него кошачьей поступью силуэт, недобро повел челюстью и запрокинул голову к потолку. — С ними — ничего, — пожал он плечами. — А вот с Багдадом потрещу за жизнь. — Ты хочешь вызвать Багдада на стрелу? — Василиса, обернувшись, едва заметно нахмурилась. — Давно пора, — раздраженно ощерился Витя. — Этот гандон мне третий год палки в колеса вставляет. Фарик обещал организовать нам встречу.       Сидя к жене спиной, Пчёлкин не видел ее лица, но был уверен, что мимика Васи исказилась тревогой после такого заявления.       Ведь Багдад в их семье являлся табуированной темой; той, от одного лишь упоминания о которой Пчёлкина бледнела и просила Витю не лезть на рожон. Имея в багаже пережитый, пусть и заочно, опыт с иракским джихадистом, Вася не понаслышке знала о его жестокости и безжалостности. Именно из-под легкого крыла Багдада она потеряла своих близких друзей: Димку и Сережу, и теперь боялась так же потерять Пчёлу.       Вскинув уголки губ в заботливой полуулыбке, Витя встал со стула и неторопливо подошел к Василисе. Он остановился позади нее, обнял за талию и притянул к себе. — Не переживай, Цветочек, — шепнул Пчёлкин. — Мне надо поставить этого чебурека на место. Обещаю, что со мной ничего не случится. Веришь мне? — Угу, — поджав губы, Пчёлкина коротко кивнула. Она не оборачивалась на супруга и бездумно вглядывалась в сумерки за окном. — Пока у меня есть ты, я всегда буду возвращаться домой живым, — Витя крепче прижал Василису к груди и зарылся кончиком носа в ее волосы. — Ты же мой главный стимул в жизни.       Если бы Вася могла разрыдаться, она обязательно бы это сделала.       Вот только кто-то перекрыл клапан влаги в ее организме, из-за чего жгучие слезы колом застревали в глотке. Они бурлили, превращались в керосин и, подожженные спичкой Пчёлы, горели синим пламенем.       Пчёлкина была недостойна любви мужа.       Но показывать собственную ничтожность она не могла, потому, задыхаясь в муках саморазрушения, смиренно терпела ласку Вити. — Кстати, помнишь, я рассказывал тебе про Леху Кабанова? — Пчёлкин дождался, когда Вася отрешенно кивнет, а после продолжил. — Он с Саней сейчас в Майами, обещал в октябре нагрянуть в Москву с визитом. Хочу вас познакомить, Олька с Томой тоже будут.       Бригада, структура Фархада, Кабан и Багдад — столица в октябре станет настоящей квинтэссенцией криминального мира. Она поглотит Москву затхлым мраком и окрасит в ярко-красные оттенки. Будут ли они полыхающим пламенем или чужой кровью, покажет время.       Но в том, что город вновь, как и три года назад, содрогнется в ожесточенной войне, Василиса была убеждена. Только теперь в битву вступают дяди с куда большими авторитетами и пушками.       А Пчёлкиной будет уготовано лишь молиться, чтобы ее муж по итогу бандитских игр за власть остался жив. — Я соскучился, — Витя опустился губами на девичью шею, покрывая ее дорожкой из неторопливых поцелуев.       Его руки скользили по талии Васи, художественно очерчивали контуры и сильнее сжимали пальцами кожу. Прижав супругу к себе вплотную, Пчёла приглушенно рыкнул и уперся бердами в ягодицы Василисы, из-за чего она смогла почувствовать на себе чужое возбуждение.       Да, теперь желание супруга Пчёлкина могла называть только чужим. Инородным, противоестественным, не подходящим ей ни физически, ни морально. Каждое его намеренное касание возвращало Васю к гинекологическому креслу и к той боли, какую она испытала, когда убивала их ребенка.       Но на деле же это она не подходила Пчёлкину. Она оказалась бракованной, непригодной к семейной жизни; той, которую в пору было выбросить и забыть, как о страшном сне.       Тело неосознанно напряглось, когда ладони Вити опустились на грудь, а из приоткрытого рта вырвался тяжелый вздох.       Было до такой степени удручающе дискомфортно, что хотелось вывернуться наизнанку. — Вить, — тихо вымолвила Василиса и повела плечом, чтобы увернуться, — я устала. Давай не сегодня?       На мгновение замерев, Пчёла ослабил объятия, опустил руки, а после резко ударил кулаком по подоконнику и отошел от жены на безопасное расстояние.       В обычной ситуации Вася бы наверняка вздрогнула в легком испуге, если бы не понимала причину так ярко вспыхнувшего раздражения Вити. И причиной этой являлась она сама.       Потому, прикрыв глаза, Василиса мысленно считала секунды до того момента, когда бомба терпения Пчёлкина окончательно взорвется. — Опять не сегодня, — Витя свирепо гаркнул. — От чего ты устала, м? От безделья? Из дома сутками не выходишь и все равно устала. — Витя, прошу тебя, — вымученно скривилась Вася. — Не надо. — Что не надо, а? — Пчёла, обернувшись, широкими шагами подлетел к супруге и склонился над ее лицом. — Обсуждать, что мы уже неделю как соседи в одной квартире живем? — Это не так, — заторможенно покачала головой Василиса.       Она боролась с желанием сжаться до состояния песчинки, не в силах выдерживать на себе гнев мужа. Его упреки ощущались гвоздями, которые Витя искусно забивал в гроб Пчёлкиной, из-за чего она зажмурилась и продолжала машинально мотать головой.       Ведь она понимала, что претензии Пчёлы были обоснованы, а сама она изрядно кривила душой. — А как? — Витя ядовито усмехнулся и всплеснул руками. — Хочешь сказать, что ты не избегаешь меня и не шарахаешься от каждого прикосновения?       После того, как Василиса узнала о беременности, она в самом деле сторонилась близости с Пчёлкиным; придумывала тупые отговорки, засыпала раньше и просыпалась позже, дожидаясь, когда он уедет в офис. Лишь бы не встречаться с ним на одной территории.       Потому что в противном случае Витя бы обязательно понял, в каком интересном положении оказалась его жена, и тогда об аборте не могло идти и речи. — Хер ли ты молчишь, Пчёлкина? — Пчёла рыкнул, впиваясь ядовитыми иглами из глаз в замершую Васю. — Мы всего год, блять, женаты; должны как кролики трахаться, из постели не вылезать, а ведем себя, как пердуны старые.       Громогласный голос Вити пульсировал в висках, бил по мозгам, а низ живота затянуло болезненными судорогами, побудив Василису дернуть щекой и ощериться. Тело охватило жаром, сердце изнывало в тахикардии, ладони остервенело сжались в кулаки.       Постепенно их ссора становилась пыткой; испытанием, какое с каждой секундой было труднее выносить.       Еще совсем немного и Пчёлкина так же рисковала сорваться с цепи, несмотря на справедливые обвинения мужа. — Не ори на меня, — сквозь зубы процедила Василиса. — Я не глухая и прекрасно тебя слышу. — А как с тобой еще разговаривать? От стены толку больше, — Пчёла, спрятав руки в карманах брюк, приблизился к супруге и ядовито хмыкнул. — Слушай, а может, ты меня перестала хотеть? Тогда это многое бы объяснило. Только чем же я не угодил такой королеве? — Не неси херню, — медленно обернувшись, Вася вцепилась в Витю сверкающим гневом. — Ты сам знаешь, что это не так. — Ладно, тогда моя жена просто стала фригидной, — развел ладони в стороны Пчёлкин и издевательски расхохотался. — Дожили, твою мать.       Это была окончательная точка невозврата.       Своими словами Витя вбил последний гвоздь в крышку гроба Василисы, и если она прямо сейчас не покинет комнату, то их любимая квартира на Остоженке рисковала обратиться в прах.       Конечно, Пчёлкина осознавала, что за супруга говорили обида и задетое мужское самолюбие вкупе с обрушившимися так некстати проблемами бригады, но терпеть откровенные оскорбления в свой адрес она не намеревалась.       Вздохнув так тяжело и рьяно, чтобы удержать в узде жгучую ярость, Вася хотела было уйти, но крепкая хватка Пчёлы на ее предплечье не дала этого сделать. — Куда пошла? — Витя пренебрежительно гаркнул. — Мы не договорили. — Пчёлкин, — тихо, но предельно внятно прошипела Вася, балансируя на грани срыва, — отпусти меня, если по роже получить не хочешь. Ты сказал уже достаточно.       Пчёла, поджав губы, еще несколько секунд не выпускал руку Васи.       Он смотрел на нее сердито, почти хищно. Было заметно, как Витя и сам непосильным трудом сдерживал своих внутренних демонов, чтобы не выбить дурь из жены с той агрессией, что в нем преобладала. Но после, все же, ослабил хват и небрежно отпустил ее.       Спазмы с такой силой скручивали органы малого таза болью, что Василиса почти выбежала, не оборачиваясь на застывшего посреди кухни мужа. Она не хотела, чтобы Пчёлкин видел ее муки.       Потому, запершись в ванной комнате, Вася выкрутила кран до упора, чтобы потоком воды заглушить собственный скулеж, и опустилась на колени. — Твою мать, — Пчёлкина шикнула, пальцами вцепившись в края раковины.       Мышцы низа живота сжимались и сокращались резями, когда как сама Василиса в безысходности и беспомощности желала скрутиться в тугую спираль. На лбу проступила лихорадочная испарина, плотно сжатые зубы скрипели и не давали вылететь наружу нечленораздельному рыку, застрявшему в глотке.       Если таким образом ребенок с того света мстил родной матери за ее грех — Вася была не против.       Заслужила.       Пчёлкина готова была вытерпеть любую пытку за то, что она совершила.       Калейдоскоп последних событий кружил голову и мысли, затуманивал зрение черной пеленой: беременность, аборт, ссора с Витей, который в настоящий момент находился за стеной от жены, злился на нее и не подозревал, в каком дерьме та оказалась. Хотелось блевать, отмыться от той грязи, какая толстым слоем налипла на теле, яростно стереть ее вехоткой вместе с кожей; и беспрерывно выть от бессилия.       Контрастный душ помог унять физическую агонию, благодаря чему Василиса смогла прийти в чувства. Она замерла посреди ванной комнаты и невидящим взглядом буравила скомканную на полу одежду.       Брючный черный костюм, подаренный Витей, хотелось сжечь; растерзать голыми руками на мелкие лоскуты и развеять их по ветру, лишь бы больше никогда не прикасаться и не видеть эту дорогую итальянскую ткань, в которой Вася ездила в больницу.       Прислушавшись к звукам за дверью, Пчёлкина надеялась, что Витя на эмоциях ушел из дома, чтобы зализать раны вместе с Космосом под бутылку коньяка, — она была не готова видеть его после того, что сегодня произошло. Но какой бы порой ни оказывалась серьезной их ссора, Пчёла ни разу не оставлял Василису в квартире одну. Показательно хлопал дверьми, спал в другой комнате, психовал или молчал, но никогда не уходил.       Так произошло и в этот раз.       Тень мужа мрачной кляксой передвигалась по кухне и звенела бокалом, давая Васе понять, что Пчёлкин, проживая скандал и тяжелый рабочий день, пил в одиночестве.       Мелкими перебежками она вышла из ванной и, осмотревшись по сторонам, бесшумно юркнула в спальню. Ее тело знобило в иррациональной тревоге, боясь, что в любую минуту сюда мог войти Витя.       И правда, дожили — Василиса боялась собственного мужа.       Пуховое одеяло, пропитавшееся ароматом Пчёлы, заботливым облаком накрывало Пчёлкину. Она крепко зажмурилась, желая выпустить пар и, наконец, разрыдаться, да так сильно, чтобы утопить в слезах подушку, но те категорически отказывались выходить наружу.       Потому что в Васе больше не осталось ничего святого. Она не могла, попросту не имела права, оплакивать смерть своего ребенка.       На полу показалась тонкая полоса желтого света из коридора, а после послышались аккуратные тихие шаги — Витя, все же, пришел в спальню. Прикрыв веки в притворном сне, Василиса прислушалась к его движениям, после которых почувствовала, как часть матраса прогнулась под чужим весом.       Пчёлкин, сидя у ног жены, оперся локтями о колени и буравил слегка пьяным взглядом пустоту перед собой.       Они оба растворялись в тишине, мраке и подавленности. — Цветочек, — хрипло прошептал Витя и положил ладонь на бедро Васи, пальцами поглаживая ее силуэт сквозь одеяло, — прости за ту херню, которую я тебе наговорил — все как-то разом навалилось. Я вспылил и был не прав.       Закусив щеку изнутри, Пчёлкина затаила дыхание.       Она старательно делала вид, будто в самом деле провалилась в глубокий сон, пусть и знала, что в действительности Пчёлкин нисколько ей не верил и только подыгрывал этому бездарному актерству. — Тебе же правда отдых нужен, ты устала из-за работы, — продолжил Витя, невесело усмехнувшись, — а я, как идиот озабоченный, наорал на пустом месте.       Сердце обливалось кровью, изнывало от стыда и страдало в скорби, желая выпрыгнуть прямо в руки Пчёлкину.       Больше всего на свете Васе хотелось получить его поддержку, прильнуть к груди супруга и почувствовать защиту. Но в той беде, какую она создала своими же руками, Василиса осталась одна. Никто, даже любимый человек, не поможет ей выплыть из персонального ада обратно к свету.       И это было совершенно заслуженно.       Так и не дождавшись ответа, Витя прямо в костюме осторожно придвинулся к своей половине кровати, обхватил Василису за талию и, прижав к себе, уткнулся носом в изгиб ее шеи, что от горячего дыхания тут же покрылась мурашками. — Я редко стал тебе это говорить, — напоследок шепнул он, — и, наверное, зря, но я люблю тебя, Цветочек, ты же знаешь? И буду ждать столько, сколько нужно. Главное, чтобы ты у меня здоровая была. — Знаю, — хрипло вымолвила Пчёлкина. — Я тоже тебя люблю.       Она обвила мужскую руку своими пальчиками и, прижав ее к груди, закрыла глаза.       Этот чертов день, полный смятений, грязи, страхов и ссор, наконец, закончился.