Мимикрия II

      Головин знал, что после возвращения бригады в Москву его жизнь подвергнется ощутимым колебаниям.       А их взаимоотношения со Стрельниковой, которые пара на протяжении девяти месяцев пыталась сохранить в тайне, без сомнения станут объектом пристального внимания Пчёлкина.       Выучив почти назубок темпераментный нрав своего бывшего одноклассника, Гриша нисколько не сомневался в том, что по приезде Витя попытается разыскать Василису любыми доступными ему способами. Ведь в свое время разве что слепой или глухой не являлся невольным свидетелем зарождения их чувств, от экспрессии которых искрилась добрая половина Бирюлево Западного.       И, столкнувшись с неутешительной информацией о новом жизненном витке возлюбленной, Пчёла обязательно начнет мстить.       Головин также знал, что даже по прошествии долгих полутора лет, где-то глубоко в душе Вася все еще любила Витю.       Чтобы заметить это, Грише не нужно было иметь рентгеновское зрение или телепатические способности — она сама сдавала себя каждый раз, когда сталкивалась с упоминаниями о Пчёлкине.       Вначале эта нездоровая любовь проявлялась в виде горьких слез, остановить поток которых никому не было под силу. После — чистейшая ненависть и разбитые в кровь девичьи кулаки. И, когда Стрельникова, наконец, вскарабкалась на последнюю ступень принятия неизбежного, она едва заметно кривилась, а после снисходительно улыбалась, гордо вскидывая подбородок.       Для нее Головин являлся не более, чем плацебо.       Доступной альтернативой дорогостоящего лекарства, которая могла не только поверхностно заменить оригинал, но и на какое-то время притупить нестихающую внутреннюю боль.       Василиса никогда не любила Гришу, и он об этом прекрасно знал.       Точно так же, как и знал о том, что несмотря на сей неприятный, бьющий в самую сердцевину мужского самолюбия, факт, Витя уничтожит Головина. Имеющий деньги, какие-никакие связи и закрепляющуюся на территории столицы теневую власть, ему уже сейчас ничего не стоило убрать с дороги мельтешащего перед глазами соперника одним небрежным щелчком пальцев.       Об этом красноречиво намекала и начавшаяся несколько дней назад слежка, которую Гриша, благодаря собственному прошлому, считал почти сразу.       И сейчас, стоя у окна своей квартиры, он курил уже вторую к ряду сигарету и угрюмо наблюдал за серым дуплетом, что был припаркован на самом видном месте во дворе дома. Будто бригадиры больше не пытались скрывать истинных намерений и едва ли не кричали о скором возмездии за те грехи, которые Головин совершил в отношении пацанов.       Они хотели, чтобы он знал об этом.       Гриша дернул щекой, с излишним усилием вмял окурок в наполненную горкой бычков пепельницу и направился в коридор. Он не хотел играть с Пчёлой в прятки, скрываясь от него в сырых подвалах, поскольку прекрасно понимал, что каким бы хорошим ни было укрытие, рано или поздно его все равно найдут, и тогда меры наказания могут оказаться гораздо безжалостнее. Потому Головин решил сыграть на опережение и собственнолично сдаться в лапы голодным врагам.       В конце концов, умереть за любовь, пусть и невзаимную, — не такая уж и плохая перспектива.       Вопреки сгущающимся грозовым тучам внутри Гриши, на улице уж слишком приветливо и ярко светило весеннее солнце. Да настолько, что его лучи едва ли не выжигали в сапфировых глазах сетчатку, отдаваясь болезненной резью в сдавленных невидимыми тисками висках.       Или таким незаурядным способом организм реагировал на переживаемый стресс и предупреждал об опасности?       Стоило Головину выйти из подъезда, как из припаркованной тачки тут же вылезли двое рослых быков. Одетые в лучших традициях пособников современных криминалитетов, амбалы с заряженными волынами в руках неспешно окружили Гришу, преграждая тому дальнейший путь. — Вот так сразу? — Головин в мнимом удивлении вскинул брови, пытаясь как можно незаметнее изучить наставленное в свою сторону оружие, словно это могло бы хоть как-нибудь ему помочь. — Мужики, вы уж извините, но без прелюдий я не могу. На уроках бандитского этикета вас не учили, что встречать гостя с пушками — это моветон?       Он говорил спокойно, обращаясь к ручным бригадирским псам со свойственной ему надменностью и холодной невозмутимостью, какие в свое время почти внутривенно привил и Василисе.       Никому из них не удастся подловить Гришу на уязвимости. — А у нас с кротами разговор всегда короткий, — раздался голос Фила, вышедшего из машины следом за своими подручными.       Он выглядел еще мрачнее, чем внутреннее состояние Головина: густые брови тесно сведены друг к другу, в карих глазах плескались, точно перед начинающимся штормом, волны неприкрытой враждебности, губы поджаты в тонкую полоску.       Встретившись с Валерой взглядами исподлобья, у Гриши больше не оставалось никаких сомнений, что именно он станет тем самым проводником, который приведет Головина по печальному серпантину в логово его главного палача. — Валера, рад тебя видеть, — Гриша виртуозно пропустил мимо ушей оскорбление и взметнул уголки губ в полуулыбке. — Хорошо выглядишь. Деловые костюмы тебе идут больше, чем спортивки. — Прости, но не могу сказать того же, — Фил старался сохранять мертвенную сдержанность в общении с недругом. — Голова, мы за тобой приехали — кое у кого разговор к тебе имеется серьезный.       Головин вскользь ощерился, не желая иметь ничего общего с собственным прозвищем, каким его нарекли Пчёла и Кос еще во времена фарцовки, — Головы уже давно не существовало в криминальных кругах — но уже через мгновение он лишь хмуро усмехнулся, в готовности расправив покатые плечи. — Догадался. — Ребят, — Филатов кивнул помощникам. — Обыщите, чтобы при нем не было огнестрела или острых предметов. — Эх, Валера-Валера, — Гриша едко хмыкнул, с прищуром наблюдая за послушными обезьянами, что направились к нему. — А я-то думал, что наши отношения построены на доверии. — Закрой рот и подними руки, — грубо пресек насмешку один из подошедших бугаев. — Надеюсь, вы не обращаетесь так с дамами, — Головин в безнадежности закатил глаза, но сделал так, как ему велели. — Советую вам, все-таки, посетить курсы вежливости, пацаны.       Чужие руки похлопывающими движениями поднимались по телу от щиколоток вверх.       Гриша поджал губы и поднял пустой взгляд к небу. Он рассматривал плывущие по голубому полотну облака, представляя вместо них фигуры, чтобы отвлечься от малоприятных ощущений во время шмона. Вот мимо пролетает белоснежная ракета — наверняка спешит покорять новые космические горизонты. Чуть ниже, под одним из солнечных лучей, хрустит морковкой милый заяц с длинными ушками, а за ним неброской тенью отчетливо вырисовывается силуэт пистолета, пулей из которого Головина убьют сегодняшним днем. — Все чисто, — отчитался мужчина, оставив, наконец, Гришу в покое. — Отлично, — отозвался Валера, а после обратился к Головину. — Нам пора ехать, садись в машину. — Что, даже связывать и надевать мешок на голову не будете? А как же славные традиции американских боевиков? — Голова, я тебе сейчас рот изолентой заклею, если ты не заткнешься и не сядешь уже в тачку, — Фил тяжело вздохнул.       Он недобро зыркнул на Гришу, что с самодовольной ухмылкой сначала вскинул ладони в капитулирующем жесте, а после-таки последовал полученным указаниям.       Благодаря рассказам Вити и Космоса, Валера был осведомлен о том, что Головин являлся далеко не самым простым человеком, способным за короткое время филигранно высосать все соки из своего противника. Находясь в его обществе всего каких-то двадцать незначительных минут, Филатов уже успел устать так, будто он весь день провел на стреле в окружении противоборствующей вооруженной группировки.       И как Василиса только его терпит?       Зажатый с обеих сторон молчаливыми шестерками, Гриша смиренно сидел на заднем сидении дуплета и вглядывался через автомобильные окна в дорогу.       В действительности Головин не знал, сможет ли он еще когда-нибудь увидеть мелькающие через стекло пригородные пейзажи, прикоснуться к прорастающей в весеннем цветении траве и вдохнуть вкусный майский воздух, потому старался как можно детальнее запомнить все, что попадалось на глаза.       Ведь, быть может, уже совсем скоро Гриша и сам будет гнить в этой самой земле, о которой думал.       Он прикрыл веки, чтобы воскресить в памяти образ Стрельниковой — в этот момент только мысли о любимой женщине были способны унять его всепоглощающий беспорядок в голове.       «Не бойся, Василиска, я с достоинством пройду это приключение, и тебе не придется краснеть за меня на похоронах. Просто будь рядом в моем сознании, и я обязательно со всем справлюсь».       Автомобиль съехал с асфальтированной трассы и вырулил на проселочную дорогу. Кочки, по которым с усилием проезжал отечественный автопром, раскидывали присутствующих в разные стороны салона, точно так же, как в хаотичном порядке шалили нервы и внутри Головина. — Почти приехали, — уведомил до этого молчавший водитель. — Немного тряски потерпеть осталось.       Гриша иронично усмехнулся.       Знал бы этот недалекий бомбила, что тряска, о которой он так волновался — всего лишь девственные, никем не обоссаные, цветочки, по сравнению с той, какая ждала Голову в обозримом будущем.       Через несколько минут тачка замедлила скорость, а перед глазами появился невзрачный — и наверняка так удачно заброшенный — одноэтажный склад, отчего Гриша инстинктивно опустил голову, сильнее сжал ладони в кулаки и глубоко вздохнул.       Если бы он был верующим человеком, как его почившая матушка, то обязательно бы начал молиться. — Мы на месте, — Валера обернулся к заднему сидению. — Выходим, а то нас уже заждались. — Ну, пойдем, красавчик, — пропел один из громил, схватив Головина под локоть.       Его вытащили из машины с такой показательной небрежностью, будто Гриша являлся самым последним звеном всей пищевой цепочки, из-за чего ему с трудом удалось сохранить самообладание и не ответить взаимной агрессией одному из сопровождающих шкафов. — Мы не будем тебя связывать, — предупредил Филатов. — Но если вздумаешь бежать — ребятишки тебя быстро подстрелят вместо дичи. — Что ты, — Головин в задумчивости выпятил нижнюю губу, а после в улыбке подмигнул. — Как я могу пропустить такую вечеринку? Я же на ней буду главной звездой, а?       Валера безнадежно закатил глаза, мысленно считая до десяти, и толкнул Гришу в спину для придания ему нужной скорости.       Его невозможно было терпеть на трезвую голову.       Склад, куда привезли Голову, по классике жанра представлял из себя темное, сырое и грязное помещение. Наверняка, когда бандиты заканчивали разборки и разъезжались по своим неотложным криминальным делам, здесь разворачивался полноценный наркопритон или убежище для бездомных, что, в целом, было почти одно и то же.       Собственные размеренные шаги отскакивали от облезлых стен коридора и попадали прямиком в барабанные перепонки, словно набат, который вместо кукушки отсчитывал последние минуты жизни Гриши.       Он старался не смотреть вперед и концентрировался на мыслях, что повторяющимся циклом прокручивались в голове раз за разом. Пока в какой-то момент Фил вместе со своей сворой вооруженных шавок не остановились в маленькой комнате, где единственным источником освещения являлось замурованное решеткой окно.       Какая прелесть. Сплошная антисанитария. — Встречайте гостя, пацаны, — отрапортовал Валера. — Доставлен в целости и сохранности.       Головин продолжал стоять с опущенной вниз головой, потому видел только его ноги, которые после уведомления о прибытии «гостя» сделали несколько шагов в сторону, оставив Гришу стоять в одиночестве по центру темного помещения. — Спасибо, Фил.       Хриплый голос, что эхом обволакивал пространство, отозвался в Головине ядовитой усмешкой — он до ломоты в костях знал этот тембр.       Гриша выждал еще несколько секунд и медленно поднял заинтригованный взгляд, перед которым во всей красе предстали трое его бывших закадычных друзей. В их главе гранитным изваянием застыл мрачный, точно сама смерть, Пчёлкин; за его спиной по обеим сторонам безмолвными тенями замерли Белов и Холмогоров.       Филатов держался поодаль, в углу складского помещения, вместе с представителями службы безопасности бригады, которые со стороны напоминали изголодавшихся стервятников. — Не могу сказать, что удивлен вас видеть, парни, — подал низкий голос Головин, улыбаясь. — Но местечко для встречи могли бы выбрать и поуютнее — прохладно тут, вам не кажется? — Что ж ты, Голова, прозвище-то свое не оправдываешь? — В фальшивой досаде произнес Саша. — Мало того, что в восемьдесят восьмом братьев моих кинул, так теперь еще и с чужими бабами трахаешься. — Не борщи, Белый, — Гриша скривился. — Когда ты разучился уважительно относиться к девушкам? Или это касается только Василиски? Я наслышан о ваших с ней терках. — Василиски? — Белов изогнул бровь в недоумении, почти что в брезгливости.       Для него стало подлинным удивлением те теплота и мягкость, с какими Голова отзывался о Стрельниковой. У них все настолько было серьезно? — Справедливости ради хочу заметить, — продолжил Гриша, — что я ее заметил раньше, чем Витя. Примерно за два года до начала их странных взаимоотношений — еще в выпускном классе. — Ты че, пес, еще нарываться вздумал? — Гаркнул злой, как цербер, Космос. — Не в том положении находишься! — Кос, уймись!       Взбешенный чужой наглостью, Холмогоров ринулся на Головина, но стальная хватка Вити, вцепившаяся в его плечо, не дала этого сделать.       Гриша же на свирепый выпад бывшего однокашника только довольно осклабился. Еще со времен школьной скамьи он был хорошо знаком с импульсивностью бригадиров, потому решил сыграть на их же эмоциях — если Пчёла все-таки решится подавить Голову физически, то он ответит ему моральной взаимностью.       Ведь порой душевная боль гораздо беспощаднее телесной. — Помнишь наш последний разговор у Рижского? — Интонация Вити сквозила таким холодом, что единственное в комнате окно рисковало покрыться коркой льда. — Пока на память не жаловался, — в согласии кивнул Головин.       Он вернулся мыслями в тот день, когда три года назад на парковке Рижского рынка Пчёлкин наводил на него заряженный в боевой готовности пистолет, чтобы оградить Васю от нежелательного общества своего недруга. — Успокойся, Пчёлкин. Я всего лишь хотел поговорить с твоей девушкой, вспомнить, так сказать, былые совместные времена. — О былых временах можешь забыть, как и о дороге сюда. Если я еще раз увижу тебя рядом с ней — размозжу остатки твоих мозгов по асфальту. — Что тебе нужно от Василисы? — Витя сощурился, упираясь острым взглядом в меланхоличную физиономию Гриши перед собой. — Ничего, — легко пожал плечами тот.       Голова всегда был искренним в отношении Стрельниковой, не скрывая своих истинных намерений и чувств, и сейчас эта самая честность могла помочь ему в достижении поставленной цели. — Я знаю тебя много лет, — процедил Пчёла сквозь зубы, — и знаю, что без выгоды для самого себя ты никому не станешь втираться в доверие. Поэтому даю тебе еще одну попытку и повторяю в последний раз, мразь: нахера тебе нужна Стрельникова?       Гриша вскинул подбородок и задумчиво мазнул по суровому лицу соперника, подмечая заметную смену его настроения.       Медленно, но верно, Витя начинал закипать. Об этом говорила как его физическая напряженность, так и то, с какой агрессией он давил на каждую букву в произнесенных им словах. И, как самый вспыльчивый представитель бригады, Пчёлкин вот-вот мог сорваться на решительные действия.       Прошло столько лет, а Головин до сих пор читал Витю, как открытую книгу. — Почему ты не допускаешь мысли, что я просто люблю Василису? — Гриша скривил губы в полуулыбке. — Ведь такую девушку, как она, невозможно не любить, согласен? Иначе зачем мы все собрались в этом убогом месте? — Ой, подождите, мне глаза застелило слезками умиления, ничего не вижу, — саркастично фыркнул Космос, утирая кулаками несуществующие слезы. — Голова, кому ты тут чешешь? Свою лапшу о светлых чуйствах можешь вешать на уши кому-нибудь другому. Мы слишком хорошо тебя знаем. — Пчёл, — подключился до этого молчавший, но анализирующий складывающийся расклад Белый, — а у вас со Стрельниковой послезавтра же свидание? Куда пойдете?       Саша, как и Гриша, являлся искусным психологом, умеющим вовремя считывать слабые места противника и давить на них в самый неподходящий момент. Он видел, пусть и нисколько этого не понимал, что чувства Головина по отношению к Васе действительно являлись настоящими, потому решил ударить его в самую зияющую рану.       Чего не сделаешь ради лучшего друга. — В Метрополь, — кивнул Пчёлкин, отчего Холмогоров демонстративно присвистнул, оценив масштабность его намерений. — Да, Василиска поделилась со мной этой радостной новостью, — безразлично хмыкнул Голова. — Слышал, ты нечестным путем заработал это свидание, м? А рассказать твоим друзьям, что бы тебе пришлось сделать, если бы в вашем споре выиграла Стрельникова?       Сукин сын.       Ярость по щелчку пальцев вспыхнула в груди языкастым пламенем. Она разливалась по венам раскаленной магмой и заполняла некогда светлые бирюзовые глаза тяжелым свинцом. Витя долго старался сохранять сдержанность и не прибегать к радикальным мерам, но сейчас Гриша переходил все мыслимые границы в этой затянувшейся светской беседе.       С этим пора заканчивать.       Пчёла злобно оскалился и дернулся было в сторону своего ненавистного врага, но Саня, что злился на Голову ничуть не меньше, вовремя повел плечом, как бы невзначай останавливая аффективные порывы друга.       Грязную работу бригадиры предоставят их помощникам.       Витя глубоко вздохнул, чтобы вернуть себе холодность рассудка, а после кивнул, давая тем самым команде Филатова зеленый свет.       Но не успел Гриша опомниться, как глухой удар плашмя пришелся по его спине, из-за чего он не смог удержать равновесие и рухнул на колени. Стиснув зубы, чтобы не издать ни звука, Головин оперся ладонями о бетонный пол. Пульсирующая боль сковала каждую мышцу, онемевшим током проходясь по позвоночнику.       Спустя несколько секунд, когда Голове вернулась ясность мысли, а перед глазами рассеялся мрак, он обернулся на вышибалу, заметив в его руках армейский бронежилет. За счет его большой поверхности на теле избиваемого не оставалось гематом, но благодаря значительному весу при многократных ударах можно было достичь серьезного сотрясения внутренних органов.       Умно. — Ну, как впечатления? — Поинтересовался Пчёлкин, смотря на стоящего перед ним на коленях Гришу. — Продолжаем, или ты уже готов попрощаться со Стрельниковой? — Брось, Пчёла, мы же оба знаем, что ты не убьешь меня, — в кривой усмешке прохрипел Головин. — В списке подозреваемых Василисы в деле о моем исчезновении ты будешь первым и единственным претендентом, поэтому хоть в лепешку меня расшиби — я не отступлю.       Блеф.       Витя на обреченном выдохе закатил глаза и взмахом руки приказал продолжить истязающую чужое тело пытку. Во что бы то ни стало он добьется своего.       Даже если ему придется пытать Голову в этом гадюшнике всю ночь.       Откуда-то сверху пронесся новый размашистый удар кирасой, следом за ним еще один. Еще. И еще.       Комната заброшенного склада, что до этого невольно подслушивала мужские разговоры, теперь наполнилась прерывистым хрипящим скулежом.       Под натиском тяжелого бронежилета, что пластом падал на спину раз за разом, продолжать стоять на четвереньках больше не оставалось сил, и Гриша пал лицом на пыльный бетон. Его кожа заметно побледнела, между лопаток сдавило резью, доходящей до самой грудной клетки, во рту ясно ощущался привкус металла. Любое, даже незначительное, телодвижение сопровождалось раздирающей органы болью, отчего дыхание давалось непосильным трудом, переходя на частую одышку.       Лежа на животе с раскинутыми в стороны конечностями, Головин поднял потухший взгляд на Пчёлу, что возвышался над ним в стойком равнодушии. Ни один мускул на его лице не дрогнул, наблюдая за муками своего некогда близкого товарища и первого авторитета.       Когда терпеть пытку больше было невозможно, избиение вдруг прекратилось.       Голова, воспользовавшись моментом, позволил себе рвано отдышаться. Он попытался подняться, но обессиленные руки только предательски дрогнули, и Гриша, злобно рыкнув, упал обратно на пол. Несмотря на объемный шум в ушах, он смог расслышать приближающиеся к себе неспешные шаги.       Витя, что подошел к измученному конвульсиями Головину, задумчиво оценил результаты проделанной работы, а после присел перед ним на корточки. — Не знал, что ты заделался камикадзе, — подметил Пчёлкин. — Ты правда готов сдохнуть в этой помойке? Я ведь не остановлюсь, пока не добьюсь своего. — Чего не сделаешь ради любви, а? — Гриша отчаянно усмехнулся.       Он сжал кулаки и, собрав остатки последних сил, не без труда перевернулся на бок, чтобы взглянуть в глаза своему личному палачу.       А в них, кроме пустоты, ничего не было.       Голова вдруг задумался: когда Витя превратился в такого безжалостного и хладнокровного хищника? Или, быть может, эту темную сторону своей личности одноклассник попросту умело скрывал? И что может произойти с Васей, если она ненароком обречет на себя немилость Пчёлы?       Ведь ей, имеющей до невозможности строптивый характер, даже пытаться для этого не придется. — Оставь Василису в покое, — прошипел Витя, расставляя в речи агрессивные акценты. — И тогда я не закопаю твой труп на этом складе. — Я никуда от нее не уйду, — отзеркалил интонацию оппонента уже заметно обозлившийся Головин.       Он сомкнул челюсти, чтобы собрать во рту как можно больше скопившейся крови, и харкнул ею в лицо Пчёлкину. — Сука!       Разлетевшиеся в одночасье крупицы вменяемости не поспевали за механическими действиями, во время которых взбешенный Витя на рыке схватился за густые волосы Гриши и, оттянув их назад, грубым ударом приложил его голову о холодный бетон.       Еще каких-то несколько минут назад он планировал оставить Головина в живых, дабы не нарваться на праведный гнев Стрельниковой, но сейчас Пчёла неистово желал только одного — его мучительной смерти.       Витя бы и дальше продолжал припечатывать разбитую рожу Головы об пол, оставляя на нем чужие кровяные сгустки, если бы не вмиг подлетевшие Валера и Космос, которые общими усилиями смогли оттащить друга от его жертвы. — Пчёла, успокойся! — Требовательно крикнул Холмогоров. Он был готов влепить ему смачную затрещину, чтобы привести в чувства — вот насколько бригадир был далек от адекватности. — Иди лучше умойся, чтобы заразу от этой гниды не подцепить, заодно в себя придешь. — Пчёлкин, да ты не переживай так сильно, — Гриша в дьявольском оскале обнажил ровный ряд зубов, покрытых тонкой пленкой его собственной крови. — Мы с Василиской не предохранялись, думаю, что как и вы, поэтому теперь мы с тобой почти единокровные братья. — Убью нахуй! — Витя, не ведись на провокации! — Он же блефует, ну!       И, пока Кос на пару с Белым, что оперативно подбежал на помощь, пытались усмирить разъяренного Пчёлу, Фил отдавал подчиненным новые приказы — если первый раунд не смог убедить Голову отступить, значит, в ход пойдут новые рычаги давления.       Сам же Гриша не без упоения наблюдал за метаниями Вити.       Удерживаемый с двух сторон лучшими друзьями, он напоминал Головину обезумевшего цепного пса, пытающегося всеми силами наброситься на недосягаемую добычу, чтобы с особой жестокостью растерзать ее тушку.       Пчёлкину было больно.       И, чтобы это заметить, не нужно было разглядывать его душу под микроскопом. Речь Гриши действеннее любого холодного оружия распорола в Вите его потаенные страхи и раскромсала, стократно приумножив, никогда не засыпающую ревность.       Люди всегда недооценивали силу слова, прибегая к физическому насилию. А ведь даже одна кинутая в небрежности фраза была способна уничтожить внутренний мир самого стойкого человека на этой планете.       Голова устало прикрыл глаза, чтобы перевести дыхание, но не успел он сделать и первый вдох, как кислород в его легких в одночасье закончился.       Распахнув веки, Гриша в панике заметался расширенными зрачками по комнате, но ничего, кроме размазанной перед собой картинки не увидел. Шелест надетого на его голову пакета разъедал ушные раковины, полиэтиленовые ручки туго стянули шею, рот в беспомощности открывался и закрывался в призрачной надежде хлебнуть хотя бы каплю свежего воздуха.       Дыхательные пути Головина постепенно сдавливались нарастающей в гортани опухолью, конечности содрогались в истерике, беззвучный крик застрял в горле. Гриша изо всех сил бил ладонью по бетонному полу, готовый вот-вот сдаться.       Это оказалось выше его сил. — Хватит, — грозно рявкнул Пчёла. — Снимите с него пакет.       Он все еще с трудом балансировал на границе между безумием и здравым смыслом, но, несмотря на это, Витя решил дать Голове еще один шанс на искупление.       Когда один из бугаев снял с Гриши пакет, он на хриплом выкрике раскрыл рот, чтобы вобрать в себя недостающий воздух, раздирая этим и без того больную грудную клетку. Образовавшаяся в вакууме полиэтилена испарина солеными каплями скатывалась по лбу, попадая в глаза, отчего Головин крепко зажмурился.       Витя подошел ближе к Грише и, кинув на него мрачный взгляд сверху вниз, провел большим пальцем по нижней губе. — Теперь ты готов обсудить условия своего исчезновения? — Сухо вопросил Пчёлкин.       Ему потребовалось приложить все свои усилия, чтобы собственный голос прозвучал без единой эмоциональной неустойчивости.       Но вместо того, чтобы порадовать соперника положительным ответом, Голова перекатился с живота на спину и тихо засмеялся.       Холодно, с привкусом безумия, Гриша заливался хохотом так, будто услышал самый смешной — и одновременно с тем ужасный — анекдот в своей жизни. Его дикая улыбка обнажала окровавленные зубы, некогда аристократическое лицо приняло сардонический оттенок, от которого даже стоящие позади Вити бригадиры хмуро переглянулись между собой.       Сейчас Головин напоминал им умалишенного в агонии психопата. — Пчёла, неужели ты так ничего и не понял? — Сквозь хриплую насмешку отозвался Гриша. — Я никогда не уйду из жизни Василисы, даже если сам этого захочу. — Что ты имеешь ввиду? — Нас с ней связывает гораздо большее, чем простые потрахушки.       Голова, который находился под пристальным вниманием Пчёлы, судорожно закашлялся, сплевывая кровь в сторону. Но до его физических терзаний Вите было перманентно до пизды; он только свел брови друг к другу и, дернув щекой, до побеления сжал кулаки.       Отголоски их с Васей последнего разговора роем кружились внутри черепной коробки и отчаянно бились о ее стенки, вызывая в висках тупую резь.       Нечто похожее Стрельникова уже говорила Пчёлкину.       Он терпеливо — насколько это было возможно — дождался, когда конвульсии Гриши прекратятся, затем снова присел перед ним на корточки и, ухватившись за шкирку, резким движением потянул его на себя.       Так, чтобы ни один проблеск этих чертовых глаз не прошел мимо него.       Витя хотел видеть каждую эмоцию Головы; уцепиться колючим прищуром за каждую крупицу его ненависти и найти в витиеватых узорах радужек намек на страх за собственную жизнь. — Что вас связывает с Василисой? — Холодно процедил Пчёла. — Извини, но я не могу ничего сказать, — несмотря на полное бессилие, Гриша умудрился пожать плечами. — Это не моя тайна, поэтому не мне о ней рассказывать. — Говори, блять! — Рев Вити заряженной молнией разлетелся по периметру комнаты и отскочил от ее стен всепоглощающим эхом. — Лучше спроси об этом саму Василису, — насмешливо парировал Головин. — Думаю, что за бокалом игристого в Метрополе она с удовольствием поведает свою историю. Если, конечно, она вообще придет на ваше свидание.       Пчёлкин с такой силой сжал челюсти, что ходуном заходили желваки, а перед глазами заплясали гневные мушки.       Он решительно схватился за валяющийся под ногами пакет и сам надел его на голову Гриши, с усилием затягивая полиэтиленовые концы на чужой шее.       Головин снова ударил Витю в открытую рану, столкнув его в опаляющее жерло пугающих мыслей. Где-то глубоко внутри, на подкорке сознания, он в самом деле допускал опасение о том, что изменившаяся не столько внешне, сколько внутренне, Стрельникова не придет на их встречу.       А это не только ставило под угрозу дальнейшее развитие их отношений, которые, безусловно, Пчёле были архиважны, но и било под дых чертово мужское эго.       Наполненный до краев адреналином, Гриша всеми силами пытался дотянуться до шеи, чтобы ослабить на ней мертвенную хватку, но после многократного избиения кирасой и первого акта удушения он заметно уступал в мощи взбешенному Вите.       Легкие снова сковал спертый вакуум, глаза наливались кровью, ребра разламывала начинающаяся тахикардия.       Обрывки собственной — и откровенно короткой — жизни пожеванной кинопленкой пролетали перед глазами, воскрешая в памяти ее самые яркие и запоминающиеся моменты. Первая спекуляция, деньги за которую Голова, Пчёла и Кос пропили тем же вечером; неловкое знакомство в одном из школьных коридоров с Василиской, их первый совместный рейд, поцелуй и близость. Постепенно укромная ретроспектива, из которой совсем не хотелось выбираться, расплывалась перед взором жидкой акварелью, выцветая, как старый полароидовский снимок.       И, когда обледенелая кожа стала синюшной, а мышцы гортани сковал паралич, темнота окончательно заволокла сознание Гриши.       Он больше не двигался. Не думал и не дышал.       Окутанный мрак забрал Головина с собой.       Витя убил его.       Анабиоз, в который Голова погрузился не по собственной воле, судорожной пыткой доносил до усыпленного мозга отзвуки неразборчивых голосов. На миг ему даже почудилось, что кто-то в небрежности коснулся его кисти, проверяя на ней наличие пульса.       В ушах стоял оглушительный звон, череп сдавила режущая пополам боль, в горле застряла рвота. Гриша все еще не мог шевелиться, но, вопреки всему, он смог непосильным трудом раскрыть глаза навстречу слепящему белому свету.       А там, по ту сторону тоннеля, над ним возвышалась темная фигура Пчёлкина, чья нога по-хозяйский придавливала грудину Головина к промозглому бетону. — Если я умер, то точно попал в ад, — едва слышно хмыкнул Голова, по молекулам собирая в пересохшем рту остатки слюны. — Какими судьбами вы забрели ко мне в преисподнюю, Виктор Павлович? Желаете продолжить пытки? — К моему личному сожалению, ты еще жив, — огрызнулся Витя. — Вырубился из-за асфиксии. — О, это было до смерти захватывающее зрелище, — осклабился Гриша. — Пчёла, а ты не думал попробовать себя в роли наемного убийцы? Ты с таким профессионализмом заставляешь людей страдать.       Пчёлкин в едкой усмешке задрал голову к облезлому потолку и сильнее надавил ногой на чужую грудь, заставляя полуживого Головина изойтись на болезненный рев.       Он уже столько часов пыжился в этом богом забытом складе, но ни одна из пыток так и не приблизила его к поставленной цели. Складывалось впечатление, будто Голова в прошлой жизни родился гусем, которого окатишь помоями, а он только встрепенется, оправив подбитые крылышки, да пойдет себе дальше, как ни в чем не бывало.       Гребаный псих.       И ведь убить его Витя при всем желании не мог — проницательность Василисы сразу заподозрит неладное и ни за что не поверит, что к смерти Гриши он не имеет никакого отношения. Сам же несколько недель назад полез на рожон, качая права на Стрельникову организованной облавой.       Поэтому и пытки Пчёле пришлось подобрать такие, после которых на теле могло остаться минимальное количество следов.       «Я никогда не уйду из жизни Василисы, даже если сам этого захочу».       Фраза Головина зацикленной записью воспроизводилась в разуме, парализуя остальные мысли. К ее истине ни под одним углом невозможно было подобраться — падонок молчал, как партизан, — отчего тонущий в замешательстве Витя начинал злиться уже по третьему кругу своего персонального ада.       Что, черт возьми, удерживает эту мразь рядом с Васей? — Пацаны, оставьте нас с Головой наедине, — безапелляционно отрезал Пчёлкин. — Нам пора поговорить с ним тет-а-тет. — Вить, ты уверен? — Валера заметно стушевался.       Он, как и Космос с Сашей, не хотел оставлять лучшего друга одного с этой паскудой.       Пусть Гриша в настоящее время и был обездвижен, но его язык все еще работал, как токсичное помело. Каждое его слово, точно катана, кромсало внутренний мир Вити на микрочастицы и безжалостно выбивало из колеи адекватности, и теперь лишь одному Богу было известно, чем их приватная беседа могла закончиться в этот раз.       Пчёла на вопрос товарища только молча кивнул.       Он дождался, когда бригада в полном составе нехотя покинет комнату, а после в задумчивости склонил голову набок, рассматривая помятого Гришу перед собой. — Вот и остались мы вдвоем, — в тени улыбки пропел Головин, упираясь взглядом в возвышающегося над собой Витю. — О чем поболтаем? — Расскажешь, что тебя связывает с Василисой? — Увы, но нет.       Пчёлкин язвительно хмыкнул, после чего завел правую руку назад, спрятав ее под плащом, там, где теперь привычно покоилась кобура. Ловким движением он отстегнул крышку и достал из нее поблескивающий в искусственном освещении пистолет.       С того момента, как бригадиры отчалили за Урал, славящийся эпицентром криминального беспредела, их оружейный арсенал пополнился серьезными волынами, одну из которых сейчас крепко сжимали пальцы Вити. — Что-то мне подсказывает, что наш кулуарный разговор переходит в нешуточное русло, — Головин сощурился, не спуская сосредоточенного взора с черного огнестрела. — Если поделишься со мной подробностями ваших с Василисой отношений, то я тебя не трону, — Пчёла в мнимой беззаботности проверил в магазине количество патронов и, убедившись в их достатке, снял пистолет с предохранителя.       Он готов был поклясться, что стоило щелчку затвора эхом разлететься по периметру опустевшей комнаты, как зрачки Головы тут же непроизвольно расширились. — Пчёлкин, я дважды не повторяю, — устало закатил глаза Гриша. — От меня ты ничего не добьешься. — Как скажешь, — Витя пожал плечами, навел огнестрел на Головина и, нажав на спусковой крючок, совершил первый выстрел.       Свинцовая пуля пришлась аккурат возле правого виска Головы, из-за чего его ухо временно потеряло слух, а благодаря близкорасположенному к чужому лицу стволу вспышка его пламени парализовала работоспособность зрения. — Твою мать!       Воспользовавшись дезориентированностью соперника, Пчёла сильнее наступил на его грудную клетку и с нажимом вдавил каблук туфли в солнечное сплетение, тем самым заставив Гришу незамедлительно сокрушиться на разрывающий голосовые связки вопль. — Сука! — Истошно закричал Головин. — Больно! — Будет еще больнее, если ты продолжишь молчать, — зарычал Витя, склонившись над искаженным муками Гришей. — А знаешь, — на последнем издыхании прошипел тот, — пошел-ка ты нахер, Виктор Павлович.       Пчёлкин выпрямился в полный рост и, ни секунды не давая себе на раздумья, совершил второй оглушительный выстрел уже по левую сторону от Головы.       Будь его воля, Витя истратил бы весь запас имеющихся в магазине патронов и без сожаления изрешетил это полуживое тело до состояния использованного дуршлага. Но он отчаянно пытался останавливать себя, чтобы сохранить ясность ума и не наломать дров, которые потом даже не сможет сжечь.       И все это было ради Василисы. — Хватит, — гаркнул ослепленный новой вспышкой после выстрела Гриша. — Я все скажу. Расскажу, что нас связывает с Васей, но тебе эта информация не понравится.       Пчёла подозрительно сощурился, но пистолет все же опустил.       Отчего-то сердцебиение под его ребрами участилось, а сам Витя осознал, что так до конца и не оказался готов услышать правду, которую с таким упорством выбивал из Головина на протяжении вечера.       Он бы и мог заведомо поставить под сомнение будущие слова Гриши; успокоить себя его очередным враньем, которое тот генерировал чаще, чем дышал, но то выражение лица, с каким Голова теперь смотрел на Пчёлкина, не могло лгать. — Говори, — требовательно отозвался Витя, сжимая рукоять пистолета с такой силой, будто он являлся единственным его спасением. — Напомни, сколько тебя не было в Москве? — Начал издалека Гриша, борясь с предательской одышкой. — Полтора года, — Пчёла нетерпеливо ощерился. — Голова, не тяни кота за яйца. Какое отношение это имеет к делу? — Самое прямое, — на серьезном лице Головина не содрогнулся ни один мускул. — За это время может ой, как много произойти событий. Например, чья-нибудь неожиданная беременность.       Неутешительная догадка, точно пуля, со свистом пролетела сквозь Витю и в одночасье парализовала конечности.       Он натурально ощущал, как лед десятками осколков проплывает по жилам и кромсает даже самые тонкие вены. Сердце, которое до этого едва ли не ломало кости своей всеобъемлющей силой, остановилось, перекрывая легким доступ к кислороду.       Этого не может быть. — Ты врешь, — Пчёлкин, поджав губы, покачал головой. — У Василисы не может быть ребенка. После возвращения я поднял всю ее подноготную вплоть до медицинской карты. — А как ты думаешь, по какой причине она перевелась в Склиф? — Гриша ядовито хмыкнул. — И почему она дружит именно с Поповой, у которой родной дядя является заведующим отделения гинекологии? Даю подсказку: чтобы скрыть кое-какие конфиденциальные данные. — Я тебе не верю, — голос Вити хрипел. — Я бы узнал об этом. — Не верь, дело твое, — пожал плечами Голова. — Но это не отменяет того факта, что у нас с Василисой есть общий сын. — Да? — Пчёлкин сорвался на крик. — И где он, а? Где ваш ебаный сын? Неужто Стрельникова прячет его в багажнике или кладовке? — Вот это уже было лишним, — сквозь зубы процедил Гриша. Если бы у него осталась хотя бы капля прежних сил, он бы разорвал Витю голыми руками. — Ты о моем ребенке говоришь.       Пчёла, запрокинув голову, ядовито засмеялся.       Неистово, громогласно, почти истерично.       Его лоскутами разрывало на части, и избавиться от этого чувства он не мог. Вите хотелось лезть на стены и тут же крушить их; орать до такой степени, чтобы выплюнуть к черту легкие, а вместе с тем и умершую в одночасье душу.       Пчёлкина ломало. Выкручивало наизнанку затянутой спиралью. До тошноты знобило. — На почве стресса после твоего побега Василиса родила его недоношенным, — продолжил Гриша, тоскливо улыбнувшись. — Солнечный мальчик. Сейчас ему два месяца, и он до сих пор находится в реанимации, поэтому Вася и берет дополнительные смены в больнице — чтобы чаще быть рядом с ним.       Упоминание Стрельниковой в контексте ребенка Головина прошибло Витю разрядом тока, отчего он неосознанно дернулся.       Он молниеносно сорвался с места и, движимый чистейшей ненавистью, подлетел к Голове, наставляя на него заряженный пистолет. — Мразь, ты же врешь, — в бешенстве хрипел Пчёла. — Ты все врешь! — Головин Андрей Григорьевич, — бесцветно отозвался Гриша, подняв пустой взгляд на огнестрел. — Родился девятого марта тысяча девятьсот девяносто первого года, назван в честь отца Стрельниковой. Думаю, что с твоими нынешними связями ты сможешь достать нужную информацию.       Нет, это невозможно.       Сердце, что до этого замерло, камнем ухнуло в пятки, а после стремительно взлетело ввысь, застревая в горле.       Рука Вити дрогнула, целясь дулом пистолета в лоб Головина.       Щелчок затвора. Выстрел.