Боги и возлюбленные

“Думаешь, человечишки поймут твою жертву?” Он снова плыл на волнах боли, содрогаясь от непреходящего отчаяния, в живых путах многочисленных щупалец, ласкающих тело, проникающих внутрь. Хотел закричать, но крика не вышло – в рот хлынули всё те же щупальца, запирая дыхание, раздирая горло… – Проснись, Хастур! Это только кошмар! Он открыл глаза, задыхаясь, все еще пытаясь выкашлять чуждую омерзительную жизнь из легких. Мгновением позже губы Ньярли прижались к его губам, испивая ужас, пережитый им, воспоминания о котором всё еще были свежи несмотря на прошедшие эоны. Стало легче дышать и рука на затылке чуть сползла вниз, перехватывая ошейник. И, как всегда, ощущение чужой силы и чужого контроля стало первой ступенькой, ведущей к успокоению и равновесию. Он коснулся бока Ньярли, поводя ладонью по худощавому торсу, чувствуя под ладонью упругую горячую кожу. – Чувствую что-то… – только и сказал, медленно выдыхая, – сквозь сны… Ньярлатхотеп обнял его, как всегда, окутывая собой, замыкая в себе, давая чувство полной защиты и покоя. Красивое лицо его, смуглое и резкое, украшенное татуировками, склонилось над Хастуром. В темных глазах поблескивали искорки. – Ньярли… Жесткие губы коснулись его рта. – Да, Хастур? – Мне нужна боль, чтобы сосредоточиться. Позволь мне. В глазах Ньярлатхотепа мелькнула тень тревоги, но тут же пропала. – Иди, подготовься, а я свяжусь с Братьями и поделюсь с ними твоими сомнениями. Хастур выдохнул с огромным облегчением, выскользнул из-под сильного тела и просочился в соседние покои, где было устроено все в соответствии с их вкусами и потребностями. Когда-то они с Ньярли любили проводить время вместе. Благородный, ослепительно яркий, мужественный Ньярлатхотеп был не просто первой любовью чрезмерно здравомыслящего мальчишки-бога, еще не имевшего собственного мира и поклонения. Наверное, дело было в том, что Хастур терпеть не мог весь этот политес и пляски с рабами и поклоняющимися. Ктулху это было нужно, Ази - возможно, Ньярлат просто любил внимание и обожал очаровывать и быть на виду. Четверо Братьев-Богов, из которых он, Хастур, был самым юным, не состояли в кровном родстве, но встретившись в бескрайней пустоши Слияния Сфер, решили быть вместе. Они все еще были любопытны и искали приключений и событий, но одновременно искали и мир для жизни, точку сохранения и покоя в безбрежном океане Мультивселенной. И Мать Вечности даровала им искомое. Крошечный мирок в самом центре Слияния, вращающийся вокруг рыжего карлика, оказался населен примитивными, но весьма способными созданиями. Сотворенные руками демиургов из высокоразвитых миров, эти существа были наделены многими качествами, делавшими их идеальными рабами и слугами. Тем интереснее было привести их к полной свободе и осознанности. Но, отлучившись ненадолго по меркам богов, для исследования окраинных незаселенных миров для колонизации, они не ожидали, что Гайя - мир, ставший им домом, окажется во власти сверхсущества Яхве-элиа и его приспешников. Этим необходимы были жертвы, и чем кровавее, тем лучше. Хастур вернулся одним из первых и, будучи молодым идиотом и максималистом, ринулся в бой за подопечных. И попался… “Думаешь, человечишки поймут твою жертву?” Поначалу его пытались перевербовать, обещая трон и именование на планете и все условия для роскошной и приятной жизни. Разумеется, с тем условием, что жертвоприношения не прекратятся и поток эманаций от кровавых подношений не иссякнет. И, разумеется, были посланы в том направлении, из которого все Дети Вечности исходят в бытие. После чего начались пытки и насилие. Хастур не мог бы вспомнить, сколько их прошло через него, от самого Яхве до его проклятых крылатых ублюдков. Миллионы? Миллиарды? Его раздергивали на куски, выжигали черным огнем ненависти, воплощали в человеческих обличиях раз за разом, и творили… всякое творили. Он не мог бы сказать сколько времени прошло, сколько эпох и бесконечностей он провел в плену. От его криков содрогались миры, от его слез вскипали океаны и гасли звезды. Его насиловали почти непрерывно, используя божественные силы и эманацию его боли для собственного кормления. И, в конце концов, его распяли между четырьмя звездами, наложив оковы и сделав так, что почти вечность он был разрываем чудовищным тяготением. А потом пришел Ньярли и вытащил его из кошмара. И, лежа в объятиях своего спасителя, Хастур видел, как Азатот и Ктулху рвали и выжигали тех, кто посягнул на их мир и на их Брата, обрушивая на них всю мощь пространства и звезд. Ньярлатхотеп же вернулся вместе с ним к крошечной Гайе, первые дни не рискуя трансформировать его. Хастур никак не мог перестать плакать от огромного, сводящего с ума облегчения, и слезы его солеными водами пролились на иссушенную засухой поверхность Гайи, заполнили почти дотла спаленные долины и чудовищные отвалы, которые были созданы в попытках добыть как можно больше ископаемых. Потом, после того, как он отлежался и пришел в себя, Ньярлатхотеп рассказал ему о том, что демиурги, создавшие людей, вступили в союз с Яхве, чтобы беспрепятственно собирать свой урожай из полезных ископаемых во время ежегодных жертвоприношений. – Их больше нет? – спросил он, когда Ньярли умолк. – Ази и Кту вышвырнули их за пределы Сфер, – после минутного молчания ответил Ньярлат, – побоище конечно, было еще то. – А люди? Люди есть? – Планета понемногу восстанавливается и людей на ней осталось все еще достаточно. Сложнее всего будет отучить их от жажды крови и золота. И от жертвоприношений. – Были бы люди, – улыбнулся разбитыми губами Хастур, – а остальное приложится. Что он еще мог сказать? Он всегда любил этих суматошных, очаровательных, хрупких созданий, таких податливых и любопытных. С первого мгновения, как он оказался на Гайе, он узнал их любовь, готовность к самопожертвованию, теплоту и способность радоваться даже малому. Готов ли он был пожертвовать собой ради них? Ну, жертва так или иначе была принесена. И ему теперь с этим предстояло жить. Никто не чувствовал его так, как Ньярли. Азатот и Ктулху любили его, конечно, но только Ньярлатхотеп мог ему дать то, чему сам Хастур не мог найти объяснения. Сильный, всегда уверенный и мужественный, он встал между Хастуром и его безумием, помог снова вернуть рассудок, пошатнувшийся после веков плена у Яхве и его слуг. – Повелитель, – тихий голос заставил его вздрогнуть и присмотреться к небольшой фигуре у станка, – простите, я не успел до конца смазать затяжные петли. Но я сейчас доделаю всё. – Лучше принеси мне фруктового сока со льдом, Сенса, – улыбнулся Хастур, припоминая этого юношу, пришедшего на службу во дворец всего месяц назад, – тут я сам справлюсь Парнишка почтительно прижал руки ко лбу и к груди и вышел из комнаты. В то время, когда двери оставались приоткрыты, Хастур слышал веселый смех, голоса слуг и далекое пение. В груди потеплело. Столько веков минуло с того мгновения, как они с Братьями вернулись на Гайю. А память людская всегда славилась гибкостью и умением забывать. Он осмотрел станок и убедился в том, что Сенса не доделал совсем мало - всего две металлические петли не были смазаны, все остальное оказалось в отличном состоянии. Хастур быстро привел их в порядок и вздохнул, вслушиваясь в почти неслышные шаги за спиной. – Пить хочется, – сказал он, прикрывая глаза от удовольствия, когда Ньярли забрал его в объятия, – я послал Сенсу за соком. Надеюсь, он прихватит и на твою долю. – Ну, пока еще в моих силах продлить до бесконечности излияние любой субстанции, – рассмеялся Ньярли, – помнишь тех стариков с побережья? Хастур улыбнулся и повернулся, обняв его обеими руками за шею. – Такое поди забудь! Но их доброта и щедрость заслуживали такого дара, согласись! В памяти всплыли изумленные лица престарелых людей, двух супругов, живших рядом с фруктовой рощей и приютивших двух странников во время грозы. Старики были так добры, что уступили свою постель двум измученным путникам, а сами ушли в боковушу. Лежа в темноте в теплой постели, Хастур слышал их тихие голоса. Супруги потихоньку переливали вино из почти пустого меха в небольшой кувшинчик, чтобы рано утром продать его на рынке и угостить пришельцев сытным завтраком. Но сколько ни лили они, поток вина не истощался. Уже иссякла вся посуда в доме. Все кувшины оказались заполнены ароматным и вкусным вином, в конце концов, один из стариков сходил за большим тяжелым кувшином, в котором держали воду для полива на случай засухи. И его наполнило прекрасное фруктовое вино из почти пустого меха. Второй из добрых мужей затемно ушел на рынок с несколькими большими кувшинами вина и спустя пару часов вернулся с огромной корзиной, в которой лежали свежие сыр, творог и масло, а также зелень, мёд и мука. Завтрак удался на славу, и с собой им дали большой мешок припасов… – Сколько же веков назад это было? – Много, – мурлыкнул Ньярли в самое ухо, – но добрая память превосходит время. В дверь деликатно постучали, вошел юный Сенса и поставил на круглый столик большой поднос со свежим фруктовым соком в большом прозрачном кувшине, и легкими закусками. Хлыст ложился ровно, даря ощущение острого, почти болезненного счастья. Как всегда слезы текли и текли, но на сей раз это были слезы радости и покоя. Ньярлатхотеп знал, как даровать ему этот покой. Растянутые между четырьмя углами съемной рамы руки и ноги ныли, но то была сладостная боль. Жало хлыста обвивалось вокруг тела, иссекая тончайшие кусочки кожи и плоти, но золотистая кровь лишь выступала на теле каплями. Разогрев его как следует, Ньярлатхотеп повернул рычаг и перевернул станок с растянутым на нем Хастуром. Темные глаза встретились с голубыми. Хлыст мягко скользнул по груди, темное жало зацепило сосок, исторгнув вздох. По всему телу разлилась жаркая истома. Хастур улыбнулся, глядя на любовника. Ньярлат не торопился. Сначала снял оковы с щиколоток, потом с запястий, удерживая тело в парящем состоянии. Хастур любовался им, каждой черточкой смуглого лица, чуть раскосыми глазами, идеально вылепленным телом, покрытым золотыми татуировками. И член у него был восхитительным. Хастур сглотнул, глядя с жадностью на тяжелый ствол, увитый золотой вязью. Но Ньярлат лишь улыбнулся, притянув в руку любимую игрушку – вырезанный из цельного куска “мыльного камня” член, полностью повторяющий очертания его собственного орудия. Хастур откинул голову, застонав, когда скользкий прохладный ствол скользнул в зад, растягивая, заполняя, заставляя мучительно дрожать в преддверие второго проникновения. И оно не замедлило. Хастур захлебнулся криком, мечась в оковах силы, исходящей от его возлюбленного. Ньярлатхотеп рассмеялся, двигаясь медленно в уже занятом отверстии. Хастур словно снова пребывал в бесконечной раскаленной пустоте космоса, голый, истерзанный, с переполненным чужими членами нутром. Но теперь он был в безопасности, с тем, кто никогда не позволит обидеть его, причинить ему вред. Властная рука легла на грудь, лаская, успокаивая. Хастур смаргивал слезы, но глаза снова наполнялись ими. Вот место рядом с членом и игрушкой заняла вторая игрушка, а за ней третья. Боль вспыхнула искоркой и потонула в бесконечном покое и наслаждении. Он улыбнулся, глядя сквозь пелену слез на прекрасное лицо Ньярли. Его Ньярли… Он лежал в объятиях того, кто был его Светом и Тьмой, его покоем и радостью. Из роскошного сада, окружавшего Цитадель, доносились голоса и смех людей. Тонкие нити эманаций радости струились в воздухе. Хастур пил их и щедро делился собственным покоем и радостью. Он бесконечно надеялся, что пережитый им кошмар однажды забудется, и забудутся кровавые века, пережитые этими несчастными.Они сумели забыть, почему бы не суметь ему? Стоило ли оно того? Возможно, нет, а может быть, да. Он чувствовал, что нечто просочилось сквозь защитные поля реальности, из-за грани. Он хотел думать об этом, но мысли утекали в другую сторону. А, ладно… в конце концов, Азатот и Ктулху куда могущественнее его. Если что-то вернулось из тьмы безвременья, они сумеют найти это и уничтожить. Думать о плохом не хотелось. Пусть даже снова вернутся те, жаждущие крови и боли. Они встанут против все вместе. Спать хотелось невыносимо. Он пытался думать о том, что они смогут противопоставить врагам. Но глаза закрылись сами собой. ******* Ньярлатхотеп осторожно натянул покрывало на хрупкие плечи любовника и поднялся с ложа. Тревога и страхи Хастура казались обычным следствием того, что ему довелось перенести. Тысячелетия ощутимы лишь для людей, для богов они проливаются каплями мгновений Вечности. Но исподволь точила тревога. Он взглянул на изящное белоснежное тело в каплях подсохшего золота, на золотистые волосы, рассыпавшиеся по подушке. Так или иначе, им не стоит расслабляться. Хастур слишком дорого заплатил за их беспечность и недальновидность. Следовало повидаться с Братьями и Сестрой, что появилась у них недавно. Поговорить, обсудить последние события, возможно, прощупать окрестные Сферы. Заодно можно осмотреть мир, который доверился им. Ньярлатхотеп закинул руки за голову и сладко потянулся, расправляя затекшие суставы. Вспрыгнул на парапет, подставляя лицо солнечным лучам, преобразился в Истинный облик и полетел-пополз над очищенной от зла землей.