Литературное краеведение.

ИСТОРИЯ ГОРОДСКОГО ВАМПИРСТВА. Ты пошей себе штаны, И красивы, и длинны... Они в твоём желудке Станут незабудками... Частушка. Авторское произведение, отныне перешедшее в народный фольклор. Вместо эпиграфа... ...Все права зарегистрированы. Любое совпадение событий является случайным. Герои автором вымышлены и не имеют в жизни реальных аналогов. Из рассказов М. С. И. Вместо второго эпиграфа... - Хорошие мы все - таки с тобой были поэты! – Игорь первый раз назвал меня по имени. Переступал с ноги на ногу, неловко поворачивал тело, слишком большой, чтобы легко проходить через узкую, обыкновенную дверь. Затем развернулся и вышел. Стояла, смотрела вслед и чувствовала, как рвутся наружу ненужные, неиспользованные слова: - Почему были? Мы есть! Мы живы! – Но я не стала его догонять. Слова сохранились молчанием на языке, вернулись мыслями в душу и завершились там одной решительной фразой: - Не те у нас отношения, не нужно мне его догонять, и ни к чему не приведут взаимные признания. Всего в нашей жизни много было. - Но, самое главное, в тот день, я простила его... Немного дней спустя, обычным путем, возвращаясь из магазина, я встретила соседку, которая мне сказала: - У Воробьевых, соседей твоих, ты слышала, покойник в доме? - Кто? – Ахнула я. - Хозяин, Сам умер. - Сказала соседка. – И сообщила, добавляя с желанием самой первой, такой важной и тайной новостью со мной поделиться. – Слышали, может быть, он паленой водкой отравился... История темная. Там драка была тоже. – Я увидала ее глаза. Соседка была счастлива, присоединяя меня к Известной ей Истории. - Спросила у меня, - ты на похороны пойдешь? Я ошеломленно и растерянно молчала. Мысли и чувства теснились в голове неопределенные и разные. Я в первый раз узнавала, что сходные чувства можно испытывать не только от потери (смерти) родственников или очень близких друзей. Сейчас тосковала от горечи и неожиданной потери. Мне Игорь был давно и хорошо знаком. И отношения, которые сложились, я дружелюбными назвать никогда бы не смогла. И все же тосковала от горечи и потери. Он был моим врагом, избравшим меня для вражды неожиданно и самостоятельно. Впрочем, большие события наступают неожиданно, а начинаются с маленьких дел. Пришла знакомая в рыданиях и слезах, входила в дом, на кухне падала на колени и долго стояла так, меня умоляла защитить и вмешаться. И я решилась защитить ее, лишь только потому, что в жизни есть поступки или неразмышляющие чувства, среди которых жить правильно надо. Я своего решения не стыдилась, но и тогда, и сейчас, вспоминая, гордиться им или собою, я тоже не могу. А наша жизнь, построенная по принципу «против кого и с кем сегодня дружить будем», вдруг повернулась ко мне своей особой до этого мне неизвестной судебной стороной. ...Ужасные события происходили десять лет назад. В стране и в городе все непрерывно изменялось, денег в бюджетах не было, зарплат не платили. И, чтоб добраться до рабочего места, где я порядочным руководителем была, я применяла, часто, технологию подсмотренную у соседских детей. Они сдавали бутылки, подобранные на улицах своего района случайно или отысканные поиском направленным, целевым. Немного смущаясь, они мне объяснили: - Бутылки собираем и сдаем, купим себе мороженое. Я поняла их верно, на промысел выходила тоже. И тратила мелочь на хлеб и на билет в трамвай.Только поэтому могла присутствовать в нужное время в суде и на работе. Я защитила свою знакомую, подругой она мне быть переставала в тот самый момент, когда я измученная судебной перепиской, присутствием в судах, развернутой и против меня травлей, потому, что я посмела вмешаться и защищала другую женщину, измученную судебными тяжбами. Я, вмешиваясь в судебный процесс, невольно, перенесла или вызвала «огонь на себя». Теперь страдала тоже. Я встретила ее случайно, свою знакомую, довольную жизнью на улице, у остановки рядом с продуктовым магазином. И попросила помочь мне. - Зачем? – Мне удивилась в лицо бывшая подруга. - Но, я же делала все правильно и помогла тебе! - Я не хотела бы портить себе репутацию. – Мне объясняла собеседница, стремительно становилась подругой и знакомой «бывшей». Я удивлялась, сколько же времени простые добрые отношения надежно связывали нас. - Теперь ты испорченная, скандальная баба. - Добавляла моя бывшая знакомая. - И я не хочу больше иметь никаких общих дел вместе с тобой. – И удалялась, отворачиваясь, уходила прочь, не очень высокая, квадратная, плотная, с большим арбузом под мышкой, как с новым приобретенным другом, неуловимым общим сходством вполне подходящим ей. Моя «судебная» новая жизнь продолжилась. Так незаметно, отнимая жизнь и занимая полностью все мое время, происходило постепенно, примерно четыреста судов. Я в каждом из них доказывала, что не была, не состояла, невиноватая, нет. Ребенок в отсутствие других возможностей и нянек, в судебных заседаниях вместе со мной присутствовал. Я не рассказывала вам еще, о том, как от сильных и постоянных переживаний, моих походов во судам, у меня сильно заболела мама? Да, это отдельная история. Чуть позже я расскажу. Итак, ребенок в возрасте трех лет увлеченно играл «в суды», выставлял своих кукол верно. Дочь называла судью, вызывала прокурора, свидетеля и обвинителя, давала им права и время, высказывала речь. В один из моментов этой жизни, я поняла, что больше не могу. Мне происшествия казались страшной сказкой, драмой в которой я играю постороннюю и несущественную роль. Суды продолжались и продлевались. Я даже выходила на работу. Однажды, вернувшись из суда, я подошла к просторному окну на кухне и ощутила - пространство зовет. И не решилась больше переступать через порог или выходить на балкон. И плакала тихонько, заранее прощаясь со всеми, подозревая, что силы мои кончились, готовилась шагнуть в ПОСЛЕДНИЙ СВОЙ БОЛЬШОЙ И СВОБОДНЫЙ ПОЛЕТ... В таком состоянии нашел меня муж. Мужчина обнял, оттащил от края. Он спас меня, вытащив с закраины жизни, спасал и потом, потому что перестал в суды одну выпускать. Ходил со мною вместе, присутствовал и был рядом. Судебные заседания происходили и уходили, возобновлялись и восстанавливались, катились, как хорошо отлаженная машина, через ухабы моей жизни и перемалывали их в порошок. Вместе со мной... Так появилась новая личность, из меня созданная рамками судебных процессов. И, привыкая к логике судебного, в моем собственном случае абсолютно бесконечного процесса, я поняла, что вновь рассказываю Историю, которую Судья, худой и бесконечно от повседневной судебной жизни отстраненный, перебирая неприспособленными ни к одной правильной работе тонкими бледными пальцами бумаги, любит выслушивать вместе со мной. И я рассказывала. И помнила себя хорошим человеком. В студенческой молодости, во время семестра «картофелеуборочной страды» была названа поварихой, варила обеды для всех, не на плите и в печке, а на костре, кормила работников: председателя колхоза, солдат, выкапывающих картошку на полях и привлеченных в окопы рыхлых борозд, как на войну ( за урожай или напротив?), студентов из своей, соседней, другой и третьей группы. И остальных, которые хотели есть. Моя «полевая практика» проходила трудно и сложно. Искала продукты и разъезжала на телеге в поиске по близлежащим деревням. С трудом находила продавщиц, которые то стирали белье на речке, не утруждая себя сидением по ларькам и магазинам, то себе дома варили обед. Я уговаривала гордых женщин отпускать мне кру́пы и консервы, грузила ящики и мешки на подводу, затем возвращалась «домой» в село. В то время я поняла, что есть в моей душе и жизненная стойкость, и прочность, и упорство. Не знаю только, пришло ли осознание этого ко мне в один из вечеров, когда я допоздна и ведрами чистила картошку. Или холодным свежим утром и в те моменты, когда задыхаясь от дыма, я раздувала костер. Или в больнице, я честно рассказывала об этом Судье в суде: В нее я попала с тяжелым воспалением легких, постепенно надрывая, надсаживая здоровье, обыкновенной и слабенькой городской девчонки, мало приспособленной к тяжелой ручной работе и жизни без удобства в селе. За добросовестную работу меня премировали зарплатой. Мне объяснил председатель колхоза: - Я видел, ты одна работала в нашем селе. Поэтому мы деньги тебе через деканат перечислили. Иди, получи! - Спасибо. – Сказала я. Шла медленно и возвращалась из больницы, была бледная слабая больная. Здоровый крепкий мужик - председатель колхоза, так неожиданно выскочивший из большой легковой машины меня благодарил и долго, и утомительно, по деревенской привычке он говорил громко, почти грохотал. Утром следующего дня я узнавала о судьбе зарплаты в Приемной Деканата своего Института. - Мы деньги выдали давно, - объявляла мне секретарша. – Пришел староста группы, он получил и унес. - Мы все работали. – Сказал мне староста. - Мы заработали деньги тоже. Поэтому мы получили их и разделили на всех. А ты? Что ты? Ведь ты же была в больнице! Мы поделили деньги поровну, уже истратили. Как, то есть, тебя там нет?! И в тот момент, понимала я, во мне отдельно заговорила ЦЫГАНСКАЯ КРОВЬ, единственное наследство предков. Узнала я, что ПРЕДНАЗНАЧЕНА СУДЬБОЙ для тех отдельных и страшных случаев, которые одно только мое вмешательство может спасти и сохранить. Тогда я действую быстро, без размышлений и правильно, и спокойно. Во всех остальных, обычных, событиях не нужно мне вмешиваться и бунтовать, решала я и уходила домой спокойная... Судьба моей заработанной и неполученной мною зарплаты, была мне ясна... Мои суды продолжались вслед за желанием моего недруга. Он долго боролся против меня. А я приобретала многие недуги, такие как повышенное давление, инфаркты, тромбы, высокий сахар в анализах крови. На перекрестке или переломе, бывает некоторое затишье в схватках среди врагов, посередине всех судов. Судья удаляется на совещание, возможно, утомленный бессмысленностью общих дробящихся и выходящих из логики жизни, все более мелких необходимых доказательств, вдруг извративших смысл и превратившихся во множество ничтожных доказательств на тему: - Я не верблюд. Им никогда не была. И не представлена. И быть не собираюсь. Я возражаю. На спине моей горба тоже нет. Ни одногорбого и ни двугорбого. Простите, я говорю сейчас о верблюде, совсем не о себе… Подобных, дробных доказательств Судья не вынес. Он объявлял судебный перерыв, скрывался передохнуть. Я вдруг спросила: - Игорь, зачем тебе это надо? Зачем ты пишешь про меня заявления, доказываешь невероятное? - А я тебя всю жизнь любил. – Ответил мне вдруг мой оппонент. – В суде я тебя хотя бы вижу. Ты мне принадлежишь. Судья к нам вернулся. Накатанной судебной колеей процесс катился дальше. Он не закончился, но, происходя постепенно – тощал, мельчал, сошел постепенно на нет. Я тоже ушла с поста ответственных секретарей всей областной литературы. И отдыхала, радуясь тому, что время мое мне вновь и полностью принадлежит. И находила непонятную радость, перемывая посуду или выстирывая домашнее постельное белье. Людей видеть я не желала. Рассказывали, что Игорь нервничал, скандалил, психовал: - Верните мне ее, немедленно доставьте! Ему старались объяснить, что невозможно, она ушла, уволилась из ответсеков, она теперь обычная домохозяйка. На пост Ответсеков для литературы всей области, принят теперь совсем другой человек. - Не нужно! Я ее хочу! - Не унимался, продолжал свои скандалы и требования Игорь... Но более всего на свете я не хотела видеть именно его. И все - таки видела часто. Стоял около подъезда, стерег меня. Сидел на скамейке зимой перед моими окнами, водку пил. Упившись до состояния полной бесчувственности валился под скамейку, лежал на снегу продолговатым темным бревном и, постепенно, белым снегом запорашиваясь, спал, угрожая самому же себе к утру замерзнуть. - У него есть жена. Ты не нянька ему, не мать. – Шипел укоризной мой ДВОЙНИК и ВНУТРЕННИЙ ГОЛОС. Не отвечала, не растрачивала силы и мысли на внутренние разговоры, я собиралась и выходила во двор. И не вытряхивала, и не тащила своего грузного недруга домой, в его собственную семью. Для этого поступка я слишком болезненна была и слаба ( последствия второго инфаркта, знаете ли). А, перекатывая его, осторожно, передвигала, вкатывала в лифт, там нажимала нужную кнопку, на лестничной площадке перед дверями его квартиры давила на кнопку звонка. Затем уходила. - Вампир! Колдует он! - Однажды поняла испуганно и, возвратившись из магазина. Я видела, как Игорь идет по моим следам старательно попадая точно след в след, вдруг останавливается, возвращается, на полпути замирает и смотрит, смотрит в мое окно... Его друзья и связи помочь ему не могли. Меня предупреждали, что он имеет влиятельных друзей, так же, как и высоких покровителей. И против меня он выступает тоже не сам по себе, задание он получил такое. Не проверяла, не нуждалась в подтверждениях, сама непонятных вещей в своей жизни чуждалась, сейчас была домашней хозяйкой и, недоступная для любого враждебного действия я состояла при кухне, муже, детях, смятенно наблюдала за событиями... Три дня назад Игорь пришел ко мне. Стоял на пороге, входить смущался, потом прощения попросил. И я простила, сказала, что зла на него давно уже не держу... Сейчас молчала, кивнула соседке головой и, отрицая все, сказала медленно: - Нет, я не пойду Игоря провожать. И в дом к ним не пойду. И на похоронах присутствовать не буду. – Сказала себе мысленно: «Не смогу». Соседка заторопилась вдруг, прощалась со мной быстро. То любопытство, которое прикосновение или причастие к чужой, никем и никогда нераскрытой тайне или таинству смерти вдруг властно ее опять куда - то позвало. Я посмотрела соседке вслед, как уходила она. Потом остановилась, глянула на окна в подъезде, в квартиру Воробьевых, туда и стала подниматься соседка. И в той квартире отворилась и хлопнула дверь. Я чувствовала, как внутри меня тяжело умирает и долго, то непередаваемое словами нечто, внутри моей души, то чувство близости к ЖИВОМУ, которое поднимается изнутри и понимается только после неожиданной смерти человека, которого знала, пусть только так, как постоянного злого и личного врага, но все - таки узнать успела хорошо. Он умер. О мертвых вспоминают только хорошее. Я вспоминала эту историю последний раз. Сейчас забуду и больше никогда и никому ее не расскажу. Моя сострадающая память глухой незаполненной пустотой стонала внутри. Я вспомнила, как он не понимая, что прощается, уже простился, и даже прощения попросил... Но, вспоминая слова прощания, снова удивилась: - Но почему же, Игорь, мы были? - Думала я. - Хорошие мы, Игорь, поэты, если, даже не обладая, золочеными пальцами легендарного царя Мидаса и, подчиняясь только собственным чувствам, умеем превращать не самую гладкую историю из своей жизни в поэзию и подчинять ее смысл ВЫСОКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ! Мы были и есть Поэты! Такими остаемся и останемся!...