Второстепенное и не очень

— Ты чё, рогоносца из меня сделать решила? — уточнил Малина недоверчиво, нехорошо так сузив глаза, — сказилась совсем? Ты чё о себе возомнила?! Думаешь, не будет тебе ничего? За дядьку опять спрятаться собираешься? Нихера подобного! Ты моя жена, моя женщина; у меня на тебя прав больше, чем у него. Чем у кого-либо вообще! Захочу — за волосы тебя, шалаву, оттаскаю. Захочу — дома запру. А захочу — из спальни не выйдешь. Под его пальцами дрожало её горло. Киса шевельнула губами, но так ничего и не сказала; только зажмурилась крепко, опасаясь смотреть мужу в глаза. Малина, горя лихорадкой, скользнул ртом по её подбородку, щеке, скуле, виску… Отпустил горло, и Киса слабо выдохнула. Провёл широкими сухими ладонями по её плечам, бокам, перешёл на спину… Сжал бедро, соблазнительное полукружие груди. Затем легко усадил жену на столешницу, торопливо задрал подол короткого шёлкового халатика и развёл колени, между которыми бывал уже неоднократно, хоть и с куда меньшим энтузиазмом. Это не было долгим и не было нежным. Малина сбито дышал, сильно впиваясь пальцами в гостеприимно развёрнутые вёрткие бёдра, по-бархатному мягкие и уже собственнически отмеченные первой синевой. Киса же жалобно стонала сквозь стиснутые зубы, будто ей было больно, но Малина знал, что совсем нет — она была более, чем довольна; не нравилось бы — не прижималась бы к нему, не царапала плечи, не подавалась навстречу… Когда всё кончилось, то Малина, сжав её щёки и смешно сложив розовые губы в «бантик», горячо поцеловал Кису так, будто собирался съесть. Потом поправил халат и снял со стола. Пригладил ей волосы. Киса, пряча глаза, обтёрла его влажной салфеткой, принялась возиться с ремнём… Малина смотрел на нее сверху вниз со снисходительным, нежным выражением — после близости, бывало, она принималась одевать его сама; ухаживала с каким-то смиренным, ласковым видом. Он покачал головой. — Лялька сказал, что это у тебя из-за воспитания. Лечь под меня хочется, а сказать нормально стесняешься, вот и изгаляешься по-всякому… Раскачиваешь меня, выбешиваешь. Тебе проще, когда я тебя «заставил», правда? Не так стыдно с бандосом спать, мол, это не я ноги раздвинула, это он меня… Как это слово… Ну, короче… — Принудил. Киса поставила перед ним стакан коньяка. Прямо на огреховленную столешницу. Малина выпил залпом; крепкой ладонью обтёр губы и усмехнулся. — И чё, может так твой сморчок? Не, не отвечай, я и сам знаю, что не было у вас ничё. Ты меру знай Киса, я ж могу и наказать. Ну всё, всё… Она расплакалась — уже привычно, но так для него удушающе, бессильными слезами влюблённой женщины, так стыдящейся своих желаний, выходящих за рамки «нормального». Малина подхватил её, как котёнка. — Ничего, — прогудел он мирно, — ничего! Мне оно, может, и так нравится… Была б ты только поласковее со мною…