Второстепенное и не очень

У Малины с Кисой все было просто, недолго и без обязательств. Он подцепил её во время очередной сходки в Канарейке. Не чайка, просто сидела среди компании молодёжи, весёлая такая хохотушка, в розовой юбке, с ненакрашенным, натуральным ртом. Этот самый рот Малина получасом позже сминал, крепко притиснув студенточку к стене. Кропил мелкий дождь, пахло по-осеннему тухло, на улице было прохладно и свежо, и Малина, будто вспомнил мальчишество, подростковую шалость, грел ладони под её свитером, выдернутом из-под розового пояска. Оглаживал то талию, то живот, то грудь, то бока… Кисе было двадцать лет. Она училась в университете, подрабатывала в местной библиотеке, в постели имела явно мало опыта, а самое главное — лезла Малине не в душу и кошелёк, а в штаны. И мозги не делала. Он провел с ней дольше положенной недели. Не привязался, конечно, ему просто нравилась и её бархатная, розовая молодость, и её смех, и её кожа, гладкая, нежная. Малину хватило на месяц, тысячу долларов в белом конверте, серёжки с брюликами и песцовую шубу. Это было средним набором для девиц, которых он, зацелованных и приевшихся до тошноты, отправлял обратно. Киса повела себя так, как он и ожидал. Улыбнулась — сладкой, но печальной улыбкой. Не расплакалась, не распсиховалась. Приняла конечные подарки, — пышный букет белых роз и коробку импортных конфет — невесомо скользнула губами по его щеке… И пропала из его жизни. Бабы, с которыми было, частенько пытались «вернуться». Киса — нет. Она Малину не избегала и исправно здоровалась, встретив случайно, но смотрела никак. Ни гневно, ни обиженно, ни нежно, ни влюблённо… Как будто ей вообще было фиолетово. Пару раз Малина видел её, гуляющей по городу с желторотными сморчками. Пару раз она заходила в Бирюзу, и, легко ему кивнув, а заодно улыбнувшись его новой пассии, проходила дальше с мужиками значительно старше её самой, но младше самого Малина. Он видел её, курящей на балконе чужой хаты. Он видел её, покупающей дешёвые красные бусы у цыган на рынке. Он видел её, идущей в громкой компании местной молодёжи, направляющейся в сельский клуб. Но увидеть за одним столом с Гринькой, конечно, не ожидал. Гринька был отстранённый, спокойный, малоразговорчивый. Зато Киса болтала за двоих и хохотала крайне заразительно. Она пила вино — красное полусладкое. На тарелке перед ней лежал говяжий стейк. Малина смотрел, сузив глаза. Кувыркались они уже больше месяца, когда он, ведомый, конечно, беспокойством за старого-доброго врага, а не влекомый желанием ещё раз трахнуть свою же бывшую, заявился к ней домой. Хата была бедненькая, но чистенькая. На кухне — раскатанное по столу тесто, а рядом — игрушечный пистолет-зажигалка. Открытая банка пива. На цепи шпингалета — розовый бант. Сломанная дверь в спальню припёрта стулом. Батареи не топят, мерно гудит обогреватель. В красное яблоко втиснут нож. В раковине — грязная кружка с засохшим чайным пакетиком. Запах сырого теста, зимнего ветра и чего-то сладкого, чем Киса пахла. Не духи, просто она — сама по себе. Вожделенная гниль. — Ну чё, — Малина огляделся. От такого дерьмища он давно отвык. Да и был тут пару раз, обычно он утаскивал Кису в свою двухэтажную нору в Панфилово и не знал, чем и как она живёт вне того времени, что проводит без него, — сколько Гриня тебе платит? А то аж смотреть противно, как вокруг вьёшься, шала… У Кисы яростно сверкнули глаза. — А у нас по любви. Не как с вами было, а по-настоящему. Чувства, знаете ли. Малина, рассердившись, вжал её в холодильник. Свёл запястья вместе и прижал над её головой. Дыханием опалил висок, скользнул губами. Поцеловал раз, другой. Киса замычала, потом больно укусила за нижнюю губу — до крови. И, высвободив руку, треснула его по лицу с такой силой, что ногти — длинные, острые, — полоснули по щеке аж до крови. Малина охнул отступил. Киса вдруг взяла и свирепо сплюнула поцелуй на пол. Брезгливо вытерла рот рукавом. — А ну проваливай отсюда, — голос её зазвенел от злобы, — пока я ментов не вызвала! Но Малина, естественно, не ушёл. А ментов она и правда вызвала.