je suis ces gens qui t'admirent

ной любил его руки. нет, «любить» не то слово, какое можно использовать в данном случае. восхищался? может, боготворил? был в них влюблён? обожал? хотел прикасаться к ним, аккуратно задевая подушечки пальцев, оставлять на ладонях невесомые и аккуратные поцелуи, да хотя бы просто смотреть. нет ничего красивее его рук, кроме, разве что, голубой луны, но иногда кажется и она меркнет на фоне любимых ладоней. они мягкие, он всегда ходит в перчатках, они бледны и нежны, сравнимые с лепестком лилии. их приятно трогать: плавно проводить своими пальцами по фалангам, целовать их, медленно опускаясь к ладони, очерчивать языком линию сердца и закреплять её ласковым поцелуем. архивист безумно любил снимать его перчатки: сначала пальцами поддеть начало, обязательно погладить медиальную вену, ощутить пульс, отсчитать несколько ударов и продолжить дальше, медленно забираясь рукой под перчатку и стягивая её с пальцев. нет ничего прекраснее момента, когда рука ванитаса высвобождается и ной может видеть её всю. пить из его рук кровь подобно наркотику. лёгкому, но голову может вскружить знатно, ещё и привыкание вызвать. его руки в принципе вызывают привыкание. зависимость. ванитас часто шутил, что ной любит его руки больше, чем его самого, а тот хмурился и кусал его за палец. это неправда, и они оба это знают, просто ной слишком любит его руки. эти руки, что могут одновременно приласкать и треснуть по голове в порыве злости или, возможно, смущения. эти изящные руки, способные на самое страшное, что может сделать человек. эти опасные руки, готовые перерезать его сонную артерию, а их обладатель даже глазом не моргнёт. от этих рук никогда не жалко умереть, но ной пока не готов. не сейчас, когда эти руки гладят его по щеке, а сверху их хозяин заливисто смеётся над его глупостью и просит завалиться. по ночам ной не может уснуть без него, и это просто огромная проблема, ведь сон ему крайне важен. ванитас любит по ночам лежать на крыше и, смотря на звёзды, думать о своём, а ной просто хочет спать. тогда архивист забирается к нему и садится рядом, смотря на его задумчивое лицо. невероятное. в свете луны оно становится ещё более пленительным, и ной просто не может оторваться. говорит: — я хочу спать. а он закатывает глаза и говорит своим таким же пленительным, как и лицо, голосом, что ной ему жутко надоел. а сам ласково улыбается и снова сравнивает ноя с щенком. невозможный. невыносимый. бесит неимоверно. но такой любимый. они засыпают к двум часам ночи. ной всегда обнимает его за руку, а иногда вплетает свои пальцы в его, и почти мгновенно засыпает. эти руки его гладят по волосам, смахивая серебристые волосы с глаз, а их обладатель ухмыляется и сравнивает ноя уже с котёнком. ной думает, что он правда одержим, когда аккуратно обхватывает его пальцы губами и дотрагивается до них языком, пока обладатель этих невероятных рук смотрит на него своими потрясающими глазами, сбивчиво дышит и кусает свои божественные тонкие губы. ной не думает, он уверен, что одержим, когда он позволяет пить его кровь из его рук, трогать себя, целовать себя, видеть, чувствовать, проникать, слышать, переживать, быть рядом и любить его. — ванитас, я.. ноя прерывает палец и строгий взгляд — он всегда так смотрит, когда блондин хочет признаться ему в любви. а архивиста разрывает, он хочет сказать это уже давно, смакует каждый день на языке эти три слова и думает-думает-думает. но он затыкает его каждый раз. ной не всегда понимает, почему ванитас так боится, но каждый раз замолкает и улыбается, убеждая себя, что ещё не время. всё нормально, у них ещё есть время всего мира, чтобы признаться друг другу в любви. — люблю твои руки.