Полина

Раннее утро в оккупированной немцами деревушке не отличалось ничем особенным. Разве что будто каким-то образом вдруг замедлилась жизнь. Словно «встала». В быту ничего, ровным счётом ничегошеньки не поменялось для Аглаи Варламовой и её маменьки. Единственное, что: хлопот слегка поприбавилось, ведь нужно было теперь готовить пищу не только для себя, но и для двоих немцев, которые нагло и абсолютно беспардонно поселились у неполной семьи Варламовых дома. С каждым новым днём Ганса Кляйна медленно, но верно накрывала жутчайшая тоска по Полине Орловой. Эта тоска сильно щемила молодому немецкому офицеру сердце и в буквальном смысле бередила душевные раны. Ганс получил ещё одно письмо от своей законной супруги и пришел действительно в неимовернейший восторг: большая часть письма, даже больше половины оного, была написана на родном ему языке, с весьма незначительными лексическими ошибками, отнюдь не искажающих общий смысл немецких предложений: Кляйн легко мог уловить то, что именно жаждала сказать, какую мысль хотела донести ему любимая. Полина также попросила Ганса в своём последнем письме не прибегать к услугам личного переводчика, а написать ответное письмо полностью на немецком языке, своей рукой.  Чем Ганс Кляйн сейчас и занимался: аккурат после завтрака в крошечный избёнке Варламовых, предварительно попросив листы бумаги и письменные принадлежности, немец исписал уже целых три листа желтоватый бумаги аккуратным бисерным, слегка витиеватым почерком и, похоже, не собирался останавливаться на достигнутом.  Немецкий офицер всё писал и писал, увлечённо писал, совсем не поднимая головы, и точно прошло около часа или даже больше его непрерывной писанины. Пару раз к немцу подходила Варламова-младшая, совершенно беззастенчивым образом заглядывала ему через плечо, читала написанное, точнее, всецело пыталась это делать и, совершенно ничегошеньки не понимая в письме, пожимала плечами и стремительно отходила.  Однако Кляйн был так поглощен и увлечён процессом, что абсолютно ничегошеньки не замечал. Ничего и никого. Не заметил Ганс и то, как Аглая, всё-таки, «тихим сапом», но сбежала на прогулку с Ральфом Эссером — его личным переводчиком.  Но не заметила этого совсем также и маменька девушки. Молодые люди направились аккурат на деревенский отшиб: место, слегка отдалённое от основной массы домов Алешни. — Как же хорошо, что мы от них, всё-таки, сбежали, – весело подал голос Ральф, как только они с Варламовой оказались на безопасном для них двоих расстоянии. — Это уж точно, – кокетливо захихикала Аглая, повернувшись лицом к немецким переводчику. — Аглая… Я давно жажду сказать Вам эти самые слова… Дело в том, что сейчас, на Войне, наше с Вами время очень сильно ограничено, и мы даже находимся в неких временных рамках…  Если же говорить совсем простым языком… у нас с Вами совсем нет времени, чтобы тянуть с признанием. И прочие вещи. Аглая… Вы очень нравитесь мне как женщина. Я даже люблю Вас… Я знаю, Вы сейчас точно скажете, что это — совершенно невозможно, что всё это — абсурд, бред собачий и прочее. Но поймите… — Не стоит объясняться далее, — горячо перебила Эссера Аглая и тотчас же пояснила: — Я разделяю, всецело разделяю ваши чувства ко мне. Я и сама не знаю, что это: словно мы с вами связаны невидимой Нитью, Нитью Судьбы... Но то, что это — Любовь с первого взгляда, это уж я могу сказать точно. Услышав всё это, все эти такие сладкие лично для него речи, поистине усладу для своего слуха, Ральф Эссер моментально просиял.  Выдержав весьма продолжительную паузу, немецкий переводчик искренне поинтересовался, с неподдельной робостью в своем голосе:  — Муза моего сердца!.. Можно ли мне раствориться в Ваших объятиях?..  — Разумеется, – тепло улыбнулась Аглая, и ровно после этих слов Ральф Эссер заключил Аглаю Варламову в свои трепетные крепкие любящие объятия… Аглая решительно встала на носочки, поскольку была ниже немца на целую голову, абсолютно таким же решительным образом, нежно коснулась своими пухлыми губами губ Ральфа… Практически обезумев от счастья, немецкий переводчик стремительно подхватил Варламову под ягодицы и, не прерывая ни на секунду процесса поцелуя, оторвал русскую девушку от земли. Молодые люди с искренней, ничем не прикрытой животной страстью, прямо сейчас, в этот самый момент, весьма жадно и ненасытно целовались.  Их абсолютно не смущал даже очевидный факт того, что на отшибе Алешни их вполне мог заметить, «застукать», как говорят в народе, кто-то из деревенских жителей.  Ну или отнюдь не деревенский житель, а кто-то гораздо-гораздо серьезнее. Сейчас так оно и было. За безумно влюблёнными молодыми людьми, прямо в эту секунду, за русской и немцем, кто-то очень внимательным образом наблюдал.  И, похоже, уходить совсем не собирался. Да и впрочем, скрываться тоже не имел ни малейшего намерения. По крайней мере, не видел в этом более абсолютно никакого смысла…