Рассвет

      Очередное обязательное собрание, на которое Мегатрона затащил вездесущий Саундвейв, «потому что там обязаны присутствовать оба правителя», выдалось на редкость скверным. Сначала он спорил с представителями бывших автоботов о положении вернувшихся на Кибертрон, по каким-либо причинам пропустивших несколько миллионов лет сражений, затем пытался объяснить Прайму, что они не могут тратить такое огромное количество ресурсов на психологическую помощь не отошедших от войны кибертронцев — пока психологическая помощь нужна была всем там присутствующим, включая его и Оптимуса, — а потом вообще словил нервное дерганье глаза и в ярости поспешил в служебное помещение, дабы успокоиться и не переубивать этих тугодумов к квинтам. Под конец дискуссии он сдерживался от рева только умоляющим взглядом соправителя, а бедные несколько датападов под его сжатыми кулаками беспомощно треснули.       Вышел, шлак, проветриться. Он искренне не понимал, какого Юникрона они вообще созвали этот совет, если итог очевиден: Мегатрон настучит всем по голове, поддерживаемый только Проулом, на удивление почти всегда с ним согласным, они через джооров шесть споров и с горем пополам найдут компромисс, к которому можно было прийти еще в самом начале, и все мирно разойдутся, оставив его нервную систему держаться на одном только честном слове.       С Оптимусом вообще в последнее время было тяжелее, чем на войне — в некотором смысле. На войне не приходилось учиться дипломатии, исключая редкие случаи, не надо было думать, какой вариант устроит их обоих, как лучше поговорить и как принять самое верное решение для общего блага. Грубо говоря, на войне надо было просто понять, куда бить больнее.       А еще на войне не приходилось наблюдать столько слабых сторон Оптимуса Прайма. Даже это стремление помочь насквозь прогнившим мерзавцам теперь казалось Мегатрону цветочками. Ну и, чего уж там, он и сам понятия не имел, почему этот… сумасшедший миролюб счел его прощенным и допустил к управлению планетой. Да, он бросился в Колодец через несколько циклов после ухода Прайма в надежде обрести покой или наконец получить по заслугам, но получил только тихое «Мегатрон?..» и удивленно моргающего Оптимуса на своих руках. Бурю чувств они тогда выразили через неловкие, но невероятно крепкие и долгие объятия.       Собственно… в ту ночь, которую ни Мегатрон, ни Оптимус старались не упоминать лишний раз, все и случилось. Первое время Прайм пытался сблизиться с ним — даже переговоры провел и в Каон приехал, — наверное, наивно полагая, что количество его абсолютной ненависти к самому себе позволит Мегатрону «дружить» с тем, кто обычно эту ненависть пробуждал. Притом, что от пробуждения он начинал злиться не только на себя. А позже Оптимус прекратил большую часть этих бесполезных, но… приятных попыток. И ему не то чтобы стало лучше — негативные эмоции только множились.       Раздражение, конечно, не мешало ему глубоко в искре уважать Оптимуса за все, что он делает, но когда он жертвовал рациональностью ради пацифизма, заставить свою разумную сторону замолчать Мегатрон не мог. Но — что почти являлось достижением — он научился выражать мысли помягче. Насколько это было возможно. И нет, совершенно не потому, что Оптимус расстраивался, когда видел его грубое поведение, смотрел на него так тоскливо-мягко и долго-долго молчал. Совсем нет. Но кхм, какой бы ни была причина, сейчас, к сожалению, «помягче» возможно не было.       Сейчас его раздражали все, включая его самого.       От злости на себя, автоботов — бывших автоботов, слава Праймусу — и в целом на весь мир хотелось биться шлемом об стену, но Мегатрон позволил себе только раздраженно пнуть какое-то уборочное оборудование и тихо выругаться. Шлак. По-хорошему ему бы надо возвращаться уже, пока эти идиоты повторно не уничтожили Кибертрон… ладно, не идиоты, но они явно могли бы думать лучше.       Всё вышло так, как и планировалось: великий праведник после черт-знает-какого джоора уговоров всё-таки решил пойти на уступки, теперь только устало разминая плечи и сидя в своем кресле. Неудобном кресле. Шлаковом неудобном кресле, которое даже Мегатрона заставило после пары заседаний сказать Прайму, что он сам готов сделать новое. Уф.       Обычно на встречах без участников Нового Совета они с Оптимусом договаривались довольно быстро, если дело не касалось помощи кому-либо. Тут Мегатрон не позволял себе лишнего только благодаря сильной выдержке и желанию лишний раз не огорчать Прайма: он и так работал в три раза больше, чем все остальные в Совете, а загружать его еще и ссорами было бы просто жестоко. Но в остальных случаях… к взаимопониманию они правда могли прийти. Сегодня же в штаб-квартире творился полный бардак, который, кажется, убил нервы не только Мегатрону. Ладно, самое главное, что это наконец закончилось.       Участники собрания стали постепенно расходиться, и сейчас в помещении остались лишь парочка его подчиненных, дроны-уборщики, Ультра Магнус и он с Оптимусом. Впрочем, Магнус, который его сильно недолюбливал, уже скрылся за дверями.       Мегатрон почему-то остался стоять возле огромного стола. Тихая ярость начала его отпускать, уступая место обычной задумчивости. Из этого высокого здания — почти небоскреба в центре Иакона — открывался удивительно прекрасный вид, особенно в темное время суток. И хотя «главные умы» Кибертрона здесь только вели политические дискуссии и выносили друг другу процессоры, Мегатрон всегда умел обращать внимание на детали.       Увлекшись рассматриванием пейзажа, он даже не заметил на себе задумчивый взгляд голубой оптики; Прайм сидел прямо напротив.       — Что? — вырвалось у него. Раздражение словно опять надавило на процессор. Или, нет, вернее, это было не раздражение, а что-то гораздо болезненнее — возможно, тревожность и ощущение пустоты, которые все чаще не давали ему спать.       — Ничего… — Прайм запнулся, видимо, удивленный таким резким вопросом. Он потряс головой и перезагрузил оптику. Как-то… странно. И неловко. Он, кажется, хотел сказать что-то еще, но быстро увидел взгляд в свою сторону, говорящий «иди в шлак и не трогай меня» — и просто грустно улыбнулся.       Вид из окна был тут же забыт, а Мегатрон, быстро сгребая оставшиеся документы, поспешил ретироваться из помещения. Шлак! Шлаков Оптимус с его добротой! Почему он всегда вызывает такие… Праймус, шлаков Оптимус…       Огонек беспокойства за Прайма вспыхнул в его искре слишком резко, предлагая — пока тихо — вернуться обратно, проверить, все ли в порядке, не слишком ли он расстроился или вымотался и…       Нет. Оптимус был его заклятым врагом миллионы лет и никогда не позволял себе дать слабину. Очевидно, даже с его статусом, который предполагал скрытую защиту, Прайму такая забота не нужна была ни разу — особенно от Мегатрона, учитывая их специфические отношения. Несмотря на то, что в своей искре он давно потеплел к тому, кого всю войну пытался ненавидеть, он не собирался показывать это ни Оптимусу, ни кому-либо еще. Пусть будет так. Он научился молчать о своих чувствах.       «Праймус. Почему даже так он не дает мне жить спокойно?»       Мегатрон уже буквально излучал усталость и бессилие, а единственное спасение от работы и раздражающих его механоидов находилось… ну, объективно далеко. Мегатрон, в отличие от всех остальных, предпочитал жить в обычном здании в реконструированном Каоне: после назначения его Лордом-Протектором Прайма он наотрез отказался делить кварту с Оптимусом и на предложение о соседстве сказал категоричное «нет». Прайм, как обычно следуя своей философии свободы выбора, не попытался даже возразить — и в душе он был ему за это благодарен.       Две совершенно одинаковые кабины лифтов из надежной платины и лестница — три пути к отступлению и, если повезет, отдыху. Мегатрон машинально подошел к одной из кабин и нажал кнопку.       Какие-то противоречивые и горькие чувства все еще распирали изнутри. Было ли дело в том, что он был здесь лишним — или в том, что он сейчас незаслуженно нагрубил Оптимусу? Ладно, нагрубил — это сильно сказано, он даже не имел в виду ничего грубого по-настоящему, но его интонация и взгляд, резко брошенный в сторону Прайма, читались до абсурда легко. Особенно Оптимусом. Оптимусом, который прощает ему весь шлак, что он иногда говорит на эмоциях… сейчас от этих мыслей только болел процессор.       Платиновые двери наконец открылись, и он зашел туда, разворачиваясь и тут же замечая… квинт возьми, Прайма! Он, наверное, посчитал, что лучшим вариантом спуститься будет прокатиться на лифте вместе с соправителем… ну почему ему все время как будто нарочно подкидывают встречи с теми, с кем встречаться нет ни сил, ни сенсорных систем?!       Он забежал в лифт, виновато улыбаясь, а Мегатрон с огромным трудом подавил желание выйти из кабины — нет, к сожалению, не потому, что Оптимус сейчас его раздражал. Основной причиной было шлаково чувство вины и его страх остаться со всем этим наедине без шанса выбраться из потока своих чувств. Датапады заскрипели в цепких когтях. Ну не может же ему так сказочно не везти!       — Прости, здесь было открыто, а другую кабину пришлось бы ждать… — начал Оптимус с тихим смешком, но Мегатрон быстро прервал его.       — Я понял, — отчеканил он и тяжело провентилировал.       Прайм вмиг посерьезнел, как будто это не он секунду назад в шутку извинялся, в глазах промелькнуло едва заметное разочарование — его плечи поникли. В искре Мегатрона появилось иррациональное желание его утешить. Нет, напомнил он сам себе. Оптимус молча встал вплотную к стене, сцепив манипуляторы в замок. Похоже, он едва сдерживался, чтобы не нацепить эту шлакову маску… с громким щелчком закрылись двери, и только тогда лифт начал плавное движение.       Мегатрон стоял как на иголках: он смотрел куда угодно, но только не Прайму в глаза; куда угодно, но только не на него…       Тяжело. Слишком тяжело для него. Еще одна минута в таком положении, когда Оптимус чуть ли не в шлем ему дышит, и…       Лифт внезапно тряхнуло, и они застыли между пятым и шестым этажом. У Мегатрона на секунду потемнело в глазах.       — Что за шл…       — Подожди, мы можем нажать на кнопку вызова, — сказал Прайм и ткнул пальцем в панель, — дежурные должны ответить.       Мегатрон угрюмо молчал, пытаясь еще больше вжаться в стену и не чувствовать жара, исходящего от тела Прайма.       «Отойди. Пожалуйста, отойди».       Оптимус почти прижимался к нему плечом, когда сосредоточенно ожидал ответа. Наконец раздался гудок; скрипучий голос устало поприветствовал их.       — Неужели, — пробормотал Мегатрон. Прайм неодобрительно шикнул на него.       — Доброго цикла. Никаких проблем со второй кабиной не было?       — Никак нет, сэр.       — Но мы каким-то образом здесь застряли…       — Не бурчи. — Оптимус улыбнулся и похлопал его по плечу.       «О Праймус».       Прикосновение как будто обожгло его, на корпусе осел призрачный след чужих манипуляторов. Нет-нет-нет, шлак!       «Невыносимо близко. Уйди, уйди, уйди!»       — Извините, сэр, вам придется подождать несколько бриймов, прежде чем мы сможем полностью починить лифт и вызволить вас.       — Бриймов?!       — Хорошо, мы поняли, — невозмутимо отозвался Оптимус, — постарайтесь работать оперативнее.       Мегатрон глубоко вдохнул, сжимая в руках датапады. Потом выдохнул. Легче не стало ни на секунду. Торчать здесь двадцать минут в обнимку с… «его Праймом»… не улыбалось ему совсем.       — Да ладно, не так страшно провести пару-тройку бриймов вместе, — легко сказал Оптимус, — составишь мне компанию?       — Нет, спасибо. — Получилось грубее, чем он планировал, но голос выдавал его разбитое состояние. Прайм как будто видел его насквозь и слышал каждую его мысль; как будто знал, почему Мегатрон так напряжен и почему он постоянно отстраняется, кидая случайные обрывки фраз — и это притом, что он сам понятия не имел, что с ним происходит и ненавидел себя за это еще больше.       — Как скажешь. — Оптимус кивнул, шагнул назад, и ему наконец стало не так жарко.       Они стояли, прислонившись к двум противоположным стенам и не касаясь друг друга. У Мегатрона начинали затекать сервоприводы, а сознание все больше мутнело от ощущения того, что в паре метров от него стоял Прайм. Прайм, шарк его дери. Он даже не заметил, как начал вентилировать быстрее.       «Какого шлака ты творишь?! Панический страх меха, особенно такого, как Оптимус — это просто смех!» — сказал он сам себе в надежде успокоиться.       Но Мегатрон уже ничего не мог с собой сделать.       Попытка ухватиться за обшивку лифта оказалась провальной затеей: когти проскрежетали по ней и даже не оставили глубоких царапин. Он судорожно затряс головой, на секунду встречаясь взглядом с голубой оптикой.       Но и этого хватило, чтобы и так взвинченный Прайм накинулся на него и буквально впечатал в стену. Беспомощный хрип вырвался из вокодера, взгляд заметался. Только не на него, только не в глаза!       «Уйди-уйди-уйди!»       — Хватит делать вид, что всё в порядке! — Оптимус требовательно вгляделся в его потерянный фейсплейт с чистым беспокойством и желанием помочь. Помочь ему.       Мегатрону стало нечем дышать. Искра колотилась, словно была готова вырваться из грудных пластин в любой момент: все слова в аудио-датчиках почти заглушались, и единственное, что было слышно — частые-частые удары. Он низко опустил шлем и вперился взглядом пол, становясь просто безвольным телом в теплых манипуляторах Прайма.       — Мегатрон, посмотри на меня! — Оптимус дрожащими пальцами взял его за подбородок и повернул к себе — сейчас ему казалось, что Прайм почти кричал, но на самом деле его голос был не выше взволнованного обычного тона.       «Нет! Отойди, слишком близко, пожалуйста, отойди!»       И взгляды наконец встретились. Алый с голубым, голубой с алым — еще секунда, и Мегатрон сдастся. Он тонул в чужих глазах полностью, отчаянно пытаясь выплыть и схватить воздух — но что оставалось делать, когда отступать уже некуда? Прайм увидел всё. Боль, непонимание, растерянность, вину — абсолютно всё.       — Хватит делать вид, что тебе не плевать на меня! — Мегатрон задыхался. Он говорил отчаянно, почти беспомощно хватаясь за Оптимуса. Вот он — настоящий, потерянный, доведенный до предела и обнаженный своими эмоциями. Вот он — тот Мегатрон, которого никто никогда не видел.       «Пожалуйста, скажи, что тебе не плевать».       Оптимус молчал, наблюдая, как рвано дышит Мегатрон и как дрожит его корпус и сжавшиеся кулаки. Он молил — молил просто произнести это.       И Прайм удержал его, обхватывая манипуляторами и прижимая к себе.       Голова беспомощно упала на красное плечо, ладони расслабились, и датапады с грохотом повалились им куда-то под сервоприводы.       — Если бы мне было плевать… — Оптимус легко провел ладонью по серебристой спине и выдохнул: — Меня бы здесь не было. Ты важен для меня, Мегатрон.       Мегатрон словно в один момент успокоился. Он обмяк, уткнувшись в чужую шею — вентиляция начинала нормализоваться. И, поколебавшись с полсекунды, протянул свои манипуляторы в ответ.       Он не считал время, когда стоял, крепко прижатый к теплому-теплому корпусу, укутанный спокойным и мягким полем Оптимуса, обвитый его манипуляторами, будто бы… защищенный?       Слово отозвалось в груди чем-то нежным и волнующим, и он впервые в жизни не хотел уйти, когда к нему проявляли заботу. Внезапный момент слабости сейчас не вызывал у него отвращения к себе — если только в самой малой степени, и даже это ощущение Прайм успешно давил своим полем. И как теперь с ним говорить в обычной манере?.. Шлак, вот и чувство вины… ну, лучше поздно, чем никогда…       Оптимус ослабил хватку, немного отстраняясь, но все еще продолжая его держать.       — Мегатрон…       — Прости меня, — выпалил он; фраза горчила на глоссе, но звучала так правильно, что он этого почти не заметил. — Оптимус, я… правда прошу прощения. За все, что сказал тебе. И сегодня, и вообще. Я избегал тебя и постоянно пытался отдалиться, когда ты сам шел на контакт. Я… понимаю, что не должен был этого делать и… мне действительно жаль.       А теперь «приводить в чувства» надо было Оптимуса: он, казалось, не верил в то, что слышал. Его поле пульсировало теплотой и удивлением, пальцы сжались на талии Мегатрона.       — Все хорошо, — сказал Прайм спустя несколько секунд: Мегатрон заметил, что его корпус немного дрожит. — Ты ничем не обидел меня. Я все понимаю и я просто… я… никогда не думал, что ты будешь извиняться так прямо. Особенно передо мной…       Он издал протяжное «о» и рассмеялся.       — Перед тобой в первую очередь, мой Прайм, — выдохнул он; это могло бы прозвучать не серьезно, но он имел в виду именно то, что сказал: Оптимус действительно заслуживал извинений больше всего. Сколько бы хороших поступков он не совершал и сколько бы всего не говорил народу Кибертрона, он никогда еще не извинялся перед Праймом так — искренне, лично.       Оптимус явно смутился: так недавно лидирующее в нем спокойствие ушло, и Мегатрон почувствовал ведущую позицию. Праймус, ну наконец-то.       — Послушай, я тоже не хотел сказать что-то грубое. Я очень беспокоюсь за тебя, поэтому… прости, правда. Я сожалею, что надавил на тебя. И… спасибо?       Губы Мегатрона растянулись в еще более широкой улыбке. Сейчас трудно было скрыть хотя бы единую эмоцию: они буквально переплетались полями, стоя друг от друга на расстоянии нескольких сантиметров. Избежать физического и ментального контакта в такой ситуации было бы просто невозможно.       — Да ладно, — усмехнулся Мегатрон, — по крайней мере, ты помог мне вновь стать собой. Не знаю, как у тебя это всегда получается, но тем не менее.       Лицевая Оптимуса явно стала горячее на несколько градусов.       — Я рад, что ты чувствуешь себя лучше, — сказал он и улыбнулся, — только постарайся в следующий раз более понятно объяснять причину своего раздражения, хорошо? Я не смогу всегда определять, что тебе нужны объятия.       Мегатрон замялся.       — Просто обнимай меня, когда считаешь, что это нужно.       — В смысле… когда мне захочется? — Пальцы Оптимуса вновь крепче сжали его спину.       — Именно так, да.       Вместо ответа Прайм прижался к его груди, прикрыв глаза.       На самом деле, это было приятно. Мегатрон не обнимался — чтобы сейчас не ошибиться — четыре миллиона и пару тысяч лет: с момента, когда Орион Пакс стиснул его в объятиях перед походом в резиденцию Сената и до чудесного спасения их обоих после восстановления Кибертрона. За время, что шла война, Мегатрон ни с ним, ни с кем либо еще не обнимался — те пару кликов у Колодца Искр он не учитывал, потому что это произошло после заключения мира, но сейчас о них захотелось вспомнить.       И… не то чтобы его хоть сколько-то теперь беспокоила такая близость к Прайму — скорее наоборот. Поле Оптимуса выражало крайнюю степень удовлетворения, и Мегатрон был счастлив это с ним разделить. Он обхватил спину Оптимуса руками, поглаживая ее легкими движениями. Его двигатели увеличили обороты в несколько раз, и бывший военачальник нагло усмехнулся.       — О-оптимус… — с явным удовольствием протянул Мегатрон, — я и не думал, что ты настолько тактильный.       Лицевая Прайма, прижатая к его груди, стала на несколько градусов теплее.       — Вот видишь, как многого мы друг о друге не знаем, — пробормотал он; смущение яркой вспышкой отразилось в поле, и настроение Мегатрона поднялось еще сильнее.       — И как много ты собираешься узнать обо мне сегодня? — спросил он, понизив голос для акцента.       Теперь вентиляция Оптимуса действительно взревела: Мегатрон явно добился того, чего хотел.       — Я…       Но тихий голос Прайма был прерван неприятным гудком, а за ним послышалось:       — Сэр!       Оптимус отстранился, за что получил раздраженное рычание от Мегатрона и его крайне недовольный взгляд.       «Вернись», — собственнически говорило его поле.       Но Прайм Кибертрона, увы, обязан был выполнять все, что от него требуется.       — Мы вас слушаем.       — Если кратко… э-э… мы посмотрели по камерам, и… возможно, проблема возникла лишь из-за того, что одновременно были нажаты несколько кнопок.       Мегатрон и Оптимус еще никогда так синхронно не думали о чем-либо в этом мире.       Они оба подняли головы, узрев одну камеру видеонаблюдения в углу лифта, и оба зависли в молчании на несколько секунд.       — Мегатрон. Мы идиоты.       Мегатрону захотелось истерически рассмеяться.       «Я знаю», — красноречиво говорил его взгляд.       Он отошел от стены, к которой Оптимус так недавно прижал его, и — о чудо! — на дисплее горело сразу шесть кнопок. Он немедленно отжал их, оставив только «1», и — о чудо дважды! — лифт через пару нанокликов равномерно начал свое движение.       — Я полагаю, проблема решена? — Голос диспетчера звучал донельзя сконфуженным.       Они переглянулись.       — Да, — выдохнул Оптимус, — благодарю вас за сведения. Хорошего вечера.       Несколько гудков спустя мех на той линии отключился.       — Мы идиоты.       — Мы идиоты.       И оглушительный смех.       Про датапады, оставшиеся лежать на полу, они оба успешно забыли.