На грани тьмы

Воспоминания Джордана Огни рампы слепят глаза, музыка оглушает, а толпа ревет, словно разъяренный зверь. Но для Джордана всё это становится размытым фоном. Он только что присоединился к группе и всё ещё чувствует себя немного чужим на сцене. Это 2012 год, и он, Джордан Фиш — клавишник и саунд-продюсер, вливается в их хаотичный мир, словно пазл, идеально подошедший к своему месту. Его взгляд прикован к Оливеру, который, как всегда, отрывается по полной: прыгает по сцене, кричит в микрофон и словно плюет на законы гравитации. “Вот это энергетика,” — с восхищением думает Джордан, наблюдая за тем, как Оливер двигается, словно безумец, словно демон, выпущенный из клетки. Оливер выглядит бледнее обычного, его движения резкие и дерганые, но он всё так же чертовски хорош на сцене. Джордан чувствует, как в его груди поселяется неосознанная тревога, но гонит её прочь, надеясь, что это просто усталость после изнурительного тура. Их знакомство было довольно необычным. Джордан — талантливый клавишник и саунд-продюсер, которого группа нашла через общих знакомых музыкантов. Он сразу же вписывается в их коллектив. Первое его впечатление об Оливере оказывается противоречивым. На первый взгляд, Оли Сайкс кажется заносчивым и высокомерным фронтменом, привыкшим к поклонению фанатов и постоянному вниманию. Но когда они начинают работать вместе над музыкой, Джордан понимает, что за этой бравадой скрывается ранимый и чувствительный человек. Оливер сложный и противоречивый, но именно это притягивает Джордана к нему, как магнит. На одном из концертов, во время саундчека, Оливер кричит в микрофон, глядя прямо на Джордана, который стоит за своими клавишами чуть в стороне от него, увлечённый настройкой звука: — Эй, новенький! Ну как тебе наша концерты? Как публика? Заводят тебя наши фанаты? — ухмыляется Оливер, зная, как Джордан любит свою работу со звуком. Джордан неловко улыбается и отвечает, стараясь скрыть небольшое волнение: — Да вроде неплохо. Энергетика у них бешеная. И у тебя тоже. Он не может отвести взгляд от того, как Оливер впивается взглядом прямо в его душу, как будто видит его насквозь. Эта энергетика сводит его с ума.Сайкс ухмыляется; его губы растягиваются в легкой усмешке, словно он доволен ответом Джордана. С того момента Фиш понимает: с этим парнем будет нескучно. Он чувствует, как между ними проскальзывает искра; кажется, их судьбы переплетутся. После концерта, когда шум стихает, все собирают свои вещи, разъезжаются в отель, и расходятся по своим комнатам, Джордан решает навестить Оливера, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке. “Почему-то я чувствую за него ответственность,” — думает Фиш, сам не понимая, почему так переживает за Оливера. Он постукивает в дверь, но никто не отвечает. Тревога нарастает сильнее. Он снова стучит, на этот раз настойчивее, и слышит лишь какой-то слабый звук изнутри , чем-то отдалено похожий на стон. Сердце ёкает; он не раздумывая выбивает дверь плечом, это было сделать несложно. Картина, которая предстает перед его глазами, повергла его в ужас. Сайкс лежит на полу без сознания; его лицо бледное, а губы синие. Рядом валяются пакетики с порошковыми наркотиками и разбросанные таблетки, яркие и опасные, словно зловещие конфеты. В воздухе витает запах чего-то химического, от которого перехватывает дыхание. Джордан застывает на мгновение, словно парализованный, а затем бросается к Оливеру. Он начинает трясти его за плечи, крича и умоляя его очнуться: — Оливер! Оливер! Ну же! Проснись! — кричит Джордан в панике; его голос дрожит, как тонкая струна, готовая вот-вот оборваться. — Боже мой, что ты наделал? В панике Джордан нащупывает пульс на шее друга. Он слабый и неровный; словно бьется с последней надеждой. Джордан знает: каждая секунда на счету. Он быстро достает свой телефон и, не отрывая взгляда от Оливера, начинает набирать номер скорой помощи, молясь о том, чтобы не было слишком поздно. Фиш начинает отчаянно кричать, призывая на помощь кого угодно, надеясь, что кто-то услышит его. К счастью, его крики слышит их тур-менеджер, который в ту ночь дежурит в коридоре, готовый прийти на помощь в любой момент. Вместе они переворачивают Оливера на бок, чтобы тот не захлебнулся рвотой. — Держись, Оливер, пожалуйста, держись, — шепчет Джордан, нежно гладя Сайкса по волосам, его голос дрожит от отчаяния. — Я не позволю тебе умереть. Пока скорая едет, Джордан держит Оливера на руках, чувствуя, как его тело медленно остывает. Он словно тонет в пучине отчаяния. Фиш умоляет Сайкса не умирать, его сердце разрывается от ужаса и беспомощности. Джордан понимает, что если бы не пришел вовремя, Оливера могло бы уже не быть в живых, и от этой мысли внутри все переворачивалось с ног на голову. Когда приезжает скорая, Джордана отталкивают в сторону, пока медики борются за жизнь их вокалиста. Он словно зритель ужасного фильма, наблюдая за их действиями, едва сдерживает слезы. Фиш не может поверить, что его друг, с которым он так недавно делил сцену, так близко подошел к смерти. После долгих часов ожидания врачи выносят Оливера на носилках и увозят в больницу. Джордан едет с ними, не отпуская руку друга, надеясь, что все будет хорошо и что они обязательно вытащат его из этой передряги. Но в этот момент он чувствует, как его вера во все рушится, и понимает, что его беззаботная жизнь закончилась, и что он больше никогда не будет прежним. В ту ночь Джордан видит обратную сторону их жизни группы, и эта картина уже навсегда останется в его памяти. Он понимает, что Оливер нуждается в помощи и что он должен сделать все возможное, чтобы спасти его, даже если это означает идти против него. Фиш готов на все ради этого человека. Эта ночь оставляет глубокий шрам в его душе, и он клянется себе, что никогда больше не допустит, чтобы Оливер снова оказался так близко к смерти.

***

Воспоминания о наркотиках преследуют Джордана как назойливый кошмар наяву постоянно, каждый день. Теперь они становятся еще более навязчивыми, ведь он постоянно находится рядом с Оливером. Джордан помнит, как все начиналось — с безобидных вечеринок, выпивки и легких наркотиков, которые помогали им сбрасывать напряжение после концертов. Они молоды, полны энергии и амбиций, и им кажется, что весь мир у них в кармане. Но постепенно грань между развлечением и зависимостью размывалась, и Джордан видел, как Оливер все глубже погружался во тьму, из которой не мог выбраться. Солнце, словно ленивый зверь, клонится к горизонту, неохотно пробиваясь сквозь неплотно задёрнутые жалюзи, и бросает на стены комнаты причудливые полосы света и тени. Пылинки, словно крошечные танцоры на дискотеке, кружатся в его лучах, пока Джордан, откинувшись на стуле, вслушивается в трек, пульсирующий в мониторе. Звук их новой песни эхом отскакивает от стен, и Фиш, против воли, с легкой улыбкой качает головой в такт биту. Музыка проникает в него, просачивается в каждую клеточку тела, но его разум, как и всегда, поглощен тревожным образом Оливера. Оливер, расположившись на самом краю стола, словно готовый сорваться в пропасть, с хмурым видом чертит что-то в своем блокноте, словно пытается убежать от навязчивых мыслей. Его взгляд сосредоточен, но Джордан чувствует, как под этой маской увлеченности скрывается напряжение, которое буквально ощущается в воздухе. Его плечи напряжены, словно струны натянутой гитары, а пальцы нервно постукивают по бумаге, выдавая внутреннюю, мучительную борьбу. "Он никогда не умел скрывать свои чувства, сколько я его знаю", — думает Джордан, и на сердце словно оседает тяжелая тоска, похожая на пепел. Оливер часто так делает – притворяется погруженным в работу, когда на самом деле борется со своими демонами, с каждым разом проигрывая им все сильнее. Джордан знает это, слишком хорошо знает, как свой собственный отраженный образ в зеркале. Он изучил все его привычки, все его едва уловимые жесты, все, что выдает его состояние, как опытный врач изучает симптомы болезни. Иногда, в моменты редкой откровенности, когда отчаяние берет верх над гордостью, Оливер с мрачной ухмылкой говорит, что наркотики помогают ему творить, дают вдохновение, что он все контролирует и что он, как никогда, чувствует себя живым. Но Джордан, словно сканируя его насквозь, видит, как он обманывает сам себя и всех вокруг, как он прячется за маской "все хорошо". Даже после того ужасного передоза, когда Оливер лежал в больнице между жизнью и смертью, словно хрупкая кукла, когда Джордан молил всех богов о его спасении, Сайкс продолжает употреблять, словно добровольно идет навстречу погибели. Он клянется Джордану, что "завязал", что с этим покончено, но Фиш видит как Сайкс ему врет: он снова видит, как его глаза тускнеют, словно затягиваются туманом, а движения становятся резкими и дерганными, как у куклы, которую дергают за ниточки. Джордан чувствует себя бессильным, словно привязанным к креслу беспомощным наблюдателем, пока Оливер медленно и мучительно, как под пыткой, разрушает свою жизнь, словно целенаправленно уничтожает все, что ему дорого. Он чувствует, как тоска и безысходность поселяются у него в груди, словно ледяной ком, сковывая дыхание и не давая ему свободно вдохнуть. Джордан наблюдает, как Оливер ерзает, переминаясь с ноги на ногу, как его пальцы нервно барабанят по блокноту, оставляя на бумаге рваные, бессмысленные отметки, а взгляд блуждает по комнате, словно в поисках выхода из этого лабиринта отчаяния, который он сам себе построил. И хотя они не говорят об этом открыто, и, словно сговорившись, молчат об этом, Фиш знает, что происходит, и от этого знания ему становится еще хуже. Это ломка, и Джордан чувствует, как внутри поднимается холодная волна ужаса, от которой в животе все сводит от ужаса. Он смотрит на Оливера, его сердце сжимается от боли, и ему хочется обнять его, защитить от всего мира, даже от него самого, спрятать его от его же демонов, как будто они могут настигнуть его. Его сердце бьется с такой силой, что, кажется, вот-вот вырвется из груди, словно раненая птица, мечущаяся в клетке. — Все в порядке? — спрашивает Джордан, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно и ровно, как будто он говорит о погоде, но в нем все равно предательски проскальзывает тревога, которую он не в силах скрыть. Он нарочито медленно откидывается на стуле, всем своим видом показывая, что готов отвлечься от работы, если Оливеру это потребуется, что он готов все бросить, только бы он не страдал. Он смотрит на него с такой нежностью и тревогой, что, кажется, даже воздух вокруг них наполняется теплом его любви, смешанной с леденящим душу страхом. Сайкс резко вскидывает голову, словно от неожиданного удара, натягивая на лицо улыбку, словно пытаясь спрятать свои чувства за маской наигранного веселья. — Да, все хорошо, — его голос натянут, как струна, готовая вот-вот лопнуть, а на лбу предательски выступают капельки холодного пота, словно сигнализируя о его мучениях. Но Джордан видит, как его глаза лихорадочно блестят, словно отражая ад, бушующий внутри него, как он пытается спрятать дрожь в руках, сжав их в кулаки. Он знает эти симптомы, как свои пять пальцев, как собственные отметины на коже, и понимает, что сейчас все происходит по худшему сценарию, и с каждым мгновением его друг все ближе подступает к краю пропасти. Сердце Джордана болезненно сжимается от отчаянного предчувствия беды. — Я ненадолго, — отвечает Оливер, резко вскакивая с компьютерного кресла и идет в ванную, словно бежит от самого себя. Его движения резкие, торопливые, словно он боится не успеть, словно за ним гонятся демоны. Джордан провожает его взглядом до двери ванной, и внутри у него все обрывается, словно он упал с большой высоты. Он слышит, как дверь с резким хлопком захлопывается, отрезая его от Оливера, а потом… тишина, оглушающая своей зловещей пустотой. Эта тишина хуже всякого крика, хуже самой страшной боли. Джордан замирает, словно застыл во времени, прислушиваясь, и вскоре его самые ужасные опасения подтверждаются приглушенными звуками рвоты, болезненными и мучительными. Его сердце сжимается в комок, готовый разорваться на части, в животе все скручивает от острой тревоги и беспомощности, от сознания того, что он ничего не может сделать. Он чувствует, как внутри нарастает паника, словно ледяная волна, сковывая его, и ему до боли хочется выломать эту чертову дверь, чтобы помочь Оливеру, защитить его от той боли, которую он терпит в одиночестве. Он чувствует себя бесполезным, словно он сломанный механизм, неспособный помочь своему другу. — Оливер, тебе нужна помощь? — голос Джордана звучит натянуто, как тонкая струна, готовая в любой момент порваться. Он отчаянно пытается скрыть панику, что уже забирала его в свои тиски, но в его словах все равно чувствовалась дрожь. Каждый мускул в его теле напрягался, готовый в любую секунду сорваться и проломить эту проклятую дверь. В ответ он получает лишь гнетущую тишину, словно сама комната затаила дыхание, сочувствуя его тревоге. Джордан снова стучит, настойчивее, почти с отчаянием, как будто стучит в собственное сердце, умоляя его не разбиться на куски. — Нет, все в порядке, — наконец отвечает Оливер, его голос дрожит, хриплый, словно он говорит из-под воды. В каждом слове сквозит та боль, которую он так отчаянно пытается скрыть, и Джордан чувствует, как его собственное сердце сжимается от сочувствия и тревоги. Джордан слышит глухой звук, как будто что-то падает, а затем тихий шорох, который заставляет его кровь застыть в жилах. Он прикладывает ухо к двери, вслушиваясь в каждый звук, словно пытаясь расшифровать тайный код, который расскажет ему об истинном состоянии Оливера. Его сердце бьется так бешено, что, кажется, вот-вот вырвется из груди. Внутри все переворачивается, и он с трудом сдерживает панику. Наконец, раздается щелчок замка, и дверь медленно приоткрывается, словно нехотя, обнажая картину опустошения. Оливер стоит, прислонившись к стене, бледный, как привидение, и тяжело дышит, словно загнанный зверь. Его волосы слиплись от пота и висят сосульками, глаза покраснели и запали, а губы потрескались от сухости. Он похож на ходячую тень, на человека, вырванного из самой преисподней. Джордан ощущает, как душу пронзает боль, острая и невыносимая, и он готов разорвать себя на части от отчаяния и бессилия. Он видит, как Оливер медленно рассыпается на кусочки, и не знает, как остановить этот процесс. — Джордан, я себя очень неважно чувствую, давай завтра продолжим работу над треком? Я, пожалуй, пойду домой, — произносит Оливер, с трудом сохраняя спокойствие, хотя в его голосе звучит такая слабость, что от нее хочется плакать. Он пытается изобразить равнодушие, но даже для самого себя он звучит жалко и неубедительно. — Да, конечно, не вопрос, — отвечает Фиш, голос его дрожит от беспокойства. Он смотрит на Оливера и видит, как сквозь тонкую оболочку его показного равнодушия проглядывают боль и опустошение. Слабая улыбка Оливера больше похожа на гримасу, на неумелую попытку скрыть под маской все его мучения, и это ранит Джордана еще больше. Он чувствует, что теряет контроль над ситуацией, и этот страх парализует его. — Ну, и отлично, — с едва слышимым вздохом произносит Оливер, и в голосе его чувствуется какое-то обреченное смирение, словно он уже сдался и не ждет ничего хорошего. Джордан видит в этом вздохе целую пропасть отчаяния. Джордан понимает, что сейчас нельзя отпускать Оливера. Ему нужно остановить его любыми способами, даже если Оливер будет его ненавидеть за это. Он знает, что Оливер спешит домой не за отдыхом, а за очередной дозой, и эта мысль, словно ледяной нож, вонзается ему прямо в сердце. Страх, как удавка, сжимает его горло, и он чувствует, что должен что-то сделать, иначе он навсегда потеряет Оливера, и эта мысль вызывает у него тошноту. — Оли… — тихо говорит он, нежно взяв его за дрожащую руку. Она холодная и какая-то отстраненная, словно принадлежит не ему, а статуе. — Пожалуйста, давай поговорим, — его глаза умоляюще смотрят на Сайкса, и в них столько нежности и страха одновременно, что он сам не понимает, чего он боится больше: потерять его или увидеть, как он уничтожает себя. Его сердце бешено колотится в груди, и он чувствует себя беспомощным, как ребенок, который наблюдает за тем, как рушится его мир. Оливер хмурится, словно от этого предложения его тошнит, словно сама мысль о разговоре вызывает у него физическое отвращение. — О чем? — его голос раздражен и полон усталости, словно Джордан отнимает у него последнюю каплю сил, словно он – назойливая муха, которая мешает ему насладиться своими страданиями. — О тебе, — отвечает Джордан, глядя ему прямо в глаза, с таким отчаянием, что можно услышать крик его души. Оливер отводит взгляд, пытаясь вырвать руку из цепкой хватки Джордана. Все его тело напряжено, как натянутая струна, и кажется, что он вот-вот сорвется в пропасть. Его глаза бегают, ищут выход, словно загнанный в клетку зверь. — Я же сказал, что я в порядке, Джордан… — раздраженно бросает он и, протиснувшись мимо Джордана, направляется в гостиную, к своему рюкзаку. Его движения резкие и торопливые, словно он пытается сбежать от самого себя, а не от Джордана. — Оли… ты опять торчишь? — вырывается у Джордана, голос его полон боли и разочарования. Эти слова, словно пощечина, ударяют Оливера. Сайкс замирает на месте, резко повернувшись к Джордану. Его глаза темнеют от злости, и Джордан видит, что за этой маской усталости и апатии скрывается вулкан готовый взорваться. — О чем ты? — резко бросает он, пытаясь придать голосу спокойствие, хотя в его глазах сверкают осколки раздражения. — Я же тебе сказал, что я давно завязал. Кроме травки ничего не употребляю, — его голос звучит неестественно натянуто, словно он пытается убедить в этом, в первую очередь, самого себя. Он смотрит на Джордана с вызовом, словно пытаясь запугать его, но в глубине его глаз плещется страх. Фиш делает шаг вперед, сокращая между ними расстояние. — От травки таких отходов не бывает, не надо из меня делать идиота, — в его глазах плещется смесь беспокойства и отчаянной любви. В глазах Сайкса он видит боль, усталость и безысходность, и его сердце сжимается от сочувствия и бессилия, но он не может отступить, он должен помочь ему, даже если тот сам этого не хочет. — О чем ты вообще? Я просто приболел. К чему ты клонишь? — Сайкс пытается отмахнуться, но Джордан не сдается. — Я к тому, Оли, что ты всем уже заврался, — Джордан скрещивает руки на груди, пытаясь казаться спокойным, хотя внутри него бушует ураган эмоций. Он ощущает, как его переполняет злость, обида, и одновременно отчаянное желание спасти этого человека. — Ты врешь ребятам, своей семье, мне, что находишься в трезвости, а сам приходишь обдолбанный на репетиции, на концерты, на запись, — слова Джордана, с трудом прорывающиеся сквозь пелену боли и отчаяния, звучат резко, словно лезвие ножа. Внутри бушует ураган эмоций, каждое слово, которое он так старательно сдерживает, рвется наружу. Он хочет выкричать Оливеру, что тот эгоист, безжалостный эгоист, который никого ни во что не ставит, ни его, Джордана, который вытащил его с того света после передоза, ни свою семью, ни даже самого себя. Почему он так себя ненавидит, что не хочет себе помочь? – эта мысль терзает Джордана, словно гвоздь, вбитый в самое сердце. — Я, конечно, понимаю, что мы с тобой не так давно знакомы, но поверь, я хочу просто… хочу помочь, — голос его дрожит, и ему самому становится страшно от собственной откровенности. — Давай с этим полегче, окей? — нервный смешок Сайкса, с которым он отводит взгляд в пол, словно издевка. — Мне твоя помощь не нужна. И про мою семью не смей ничего говорить. Ты вообще ничего не знаешь ни про меня, ни про мою семью, — слова Оливера врезаются в сердце Джордана, как осколки стекла, оставляя рваные раны. — Но я хочу знать, — шепчет Фиш, его голос наполняется мольбой, почти отчаянием. — Мне не все равно, Оли, — его чувства, копившиеся внутри, грозят вырваться наружу, и ему кажется, что еще немного, и он признается Оливеру в тех безмерных, мучительных чувствах, которые поселились в его сердце еще с первой их встречи. Ему хочется кричать о том, как он боится потерять его, как ему больно видеть, как Оливер разрушает себя изнутри. — Зачем тебе это, Джо? — резко бросает Оливер, вскидывая голову. В его взгляде читается лишь усталость, усталость и раздражение. — У тебя есть твоя задача: аранжировать наши треки, стоять на бэках и играть на клавишах, я блять не понимаю, — его голос сочится неприкрытой злобой. — Выполняй свою работу, не нужно ко мне лезть с непрошенными советами. Я сам разберусь как мне жить. — Оли, я тебя вытащил с того света, когда ты передознулся! — не выдерживает Джордан, голос его срывается на крик, полный боли и отчаяния. — И тебя эта ситуация ничему не научила? — он чувствует, как злость поднимается из глубин его души, словно ядовитый газ, и он уже не может сдерживать ее. Сколько раз он прокручивает этот день у себя в голове? Сколько раз просыпается в холодном поту от того, что Оливера нет рядом? И вот, все снова повторяется. Оливер ухмыляется, накидывая куртку, его глаза сверкают мрачной решимостью. Он отворачивается от Джордана, словно тот лишь призрак, пустое место в этом мире. — Это ты меня решил спасти, — бросает он, натягивая капюшон, скрывая лицо в тени. — А может, я действительно хотел умереть, а ты просто мне не дал даже нормально сдохнуть, — его слова подобны удару кинжалом, вонзающемуся прямо в сердце Джордана, оставляя зияющую, кровоточащую рану. Он ощущает, как его мир рушится на части, и каждое слово Оливера – как еще один кирпич, падающий с грохотом в пропасть его отчаяния. Его сердце разрывается от боли и отчаяния, видя, как Оливер снова катится в пропасть, и он ничего не может с этим поделать. Внутри него все кричит о том, что он любит этого упрямого, саморазрушительного человека, но все, что он может сейчас сделать, это наблюдать, как тот уходит, оставляя за собой лишь горечь и пустоту.

***

Дни тянутся, словно вязкая патока, каждый час – пытка ожидания. После их последнего разговора, такого болезненного и напряженного, Джордан ждет звонка Оливера, как глотка свежего воздуха. Они планируют доработать трек, но тишина, как густая завеса, накрывает все его попытки связаться с Сайксом. Звонки остаются без ответа, смс висят непрочитанными. Джордан не может сосредоточиться ни на чем, музыка кажется фальшивой, а мир вокруг – серым и безрадостным. Его сердце сжимается от тревоги, а в голове роятся самые мрачные мысли. Он ворочается ночами, мучаясь от бессонницы, и каждый шорох за окном заставляет его вздрагивать, в надежде, что это, наконец, Оливер. Любовь, которую он испытывает к Сайксу, превращается в мучительную пытку, разрывающую его изнутри.Почему он так любит этого человека, причиняющего ему столько боли?– этот вопрос преследует его, словно навязчивая мелодия. В дверь звонят, и Джордан, с надеждой бросившись открывать, видит на пороге Тома, брата Оливера. Он взволнован, а взгляд его полон тревоги, словно он несет на плечах весь груз этого мира. Джордан сразу понимает, что что-то не так, что беда уже стоит у их порога. Сердце пропускает удар, и по спине пробегает ледяная дрожь. — Том? Что-то случилось? — спрашивает Фиш, пропуская его внутрь, хотя его голос дрожит от страха. По одному взгляду на прихожую, Том понимает, что Оливера здесь нет, и его лицо становится еще более мрачным и напряженным. Он смотрит на Джордана с каким-то странным выражением, словно не зная, как сказать то, что ему нужно. — Оливер... он пропал, — с трудом выговаривает Том, его голос дрожит от напряжения. — Он не выходит на связь, и мы не знаем, где он. Фиш чувствует, как земля уходит из-под его ног, сердце болезненно сжимается, словно ледяная рука сдавливает его грудную клетку. Он боится представить, что могло случиться с Оливером, вероятно, ничего хорошего, и этот страх парализует его.Идиот, зачем ты снова это делаешь? Почему ты не можешь просто быть счастливым? Почему ты всегда выбираешь боль?– эти вопросы вихрем крутятся в голове Джордана, вместе с невысказанными признаниями в любви и ненависти, и он готов вырвать себе сердце от бессилия. — Что случилось? — с трудом выдыхает Джордан, впуская в квартиру Тома. Он чувствует, как кровь стынет в жилах, а его собственные пальцы цепляются за все, что попадается под руку, словно ища опору в этом рушащемся мире. В горле встает ком, от которого трудно дышать, и кажется, что сейчас задохнется. — Все началось с того, что мы нашли у него дома большой пакет с наркотой. Мы все это смыли в унитаз, — Том тяжело вздыхает, проводя рукой по волосам, словно пытаясь унять душевную боль. Он выглядит потерянным и измученным. — Он пришел, увидел, что мы натворили, и впал в ярость. Разнес всю хату, как безумный. Мы решили, что так больше нельзя, и повезли его в реабилитационный центр. Но… — он замолкает, не в силах выговорить дальше, и Джордан чувствует, как его собственный страх достигает своего апогея.Он снова туда сорвался, снова пошел по этому проклятому пути, – с ужасом понимает Джордан, и его сердце разрывается на части от боли. — Но что? — подталкивает его Джордан, чувствуя, как ком подступает к горлу. Он боится услышать то, что сейчас скажет Том, но в то же время, он должен знать правду. Он должен знать, жив ли тот, чья жизнь важнее его собственной, и его пугает мысль о том, что может быть иначе. — Он выскочил из машины на проезжую часть, пока мы стояли на светофоре. Просто открыл дверь и выбежал. Он скрылся за дворами, и мы его потеряли, — голос Тома дрожит, а в глазах стоят слезы отчаяния. Он говорит с горечью и бессилием, и Джордан видит, как он боится за своего брата и не знает, как помочь ему. Джордан чувствует, как его сердце разрывается на части. Он видит, как Оливер медленно убивает себя, и теперь этот кошмар воплотился в реальность. Бессилие, боль и страх наполняют его душу, словно ядовитый туман, лишая его воли и разума. Он не понимает, как это случилось, почему именно сейчас, и ему кажется, что он вот-вот умрет от безнадеги. Любовь, которую Фиш носит в себе, превращается в муку, и он готов на все, лишь бы не потерять этого человека. Джордан понимает, что должен что-то сделать, но в то же время, не знает, с чего начать, чувствуя себя полностью парализованным своим страхом. Его мир сужается до размеров комнаты, а в голове звучит только одно:нужно найти Оливера, нужно спасти его, потому что без него его мир рухнет. — Нужно его найти, — уверенно говорит Джордан, отбрасывая страх, который парализовал его в начале. — Мы найдем его, Том.