Мохххра

      Мирон разлепляет глаза, утро на удивление доброе, хоть довольно раннее. Комната озарена мягким светом. Тем самым, что освещает летний Питер в девять утра. Все благодаря Ванечке, подорвавшемся с утра пораньше и заботливо распахнувшем шторы.       Рядом с Мироном посапывает Рудбой, мирно сложив руку тому на живот.       Бодрый Ваня заходит в спальню и видит сию картину: слева, около окон в пол, что впускают солнечный свет прямо на вторую кровать, дрыхнет Охра, развалившись звёздочкой на животе на всю двуспальную постель. На другой кровати, правее, около большого икеевского шкафа с зеркалами-дверцами, обнявшись, сопят Мирон с Рудбоем. — Хватит спать! — по-доброму обидчиво возмущается Ваня. — Вань, дай поспать, — бурчит Рудбой, а Мирон рядом морщится от слишком громкого голоса прямо около собственного уха.       Охра, ночной зверёк, всё дрыхнет. Его сейчас и ядерным взрывом не разбудишь. Ваня понимает, что это заведомо провально, его будить, и опускается на кровать к другим двоим. И чмокает каждого в щёчку. — Если вы не встанете, я съем весь завтрак один. — Вань, у тебя хуевые угрозы, — говорит Мирон, вновь с усилием распахивая глаза. Он поднимается и тянет за собой Рудбоя. Ваня шлёпает на кухню, оба поворачиваются на Охру и машут на него рукой.       На светлой кухне Ванечка жарит на завтрак оладушки (это важно!) и кормит кота. Будь Ванина воля, весь дом был бы усеян кошками, но на них покушается Охра. В прямом и переносном смысле. Кажется, этот чувак и вправду может их съесть. Кстати, о нем.       Охра — самостоятельный монстр, тень, мелькающая по дому. Носит исключительно черную одежду и наглым образом крадёт все чёрное из общего гардероба.       А вот и сам Охра заходит на кухню с ежом на голове. — Где мой кофе?..       Как Мирона угораздило связаться с этими тремя? Ему бы самому вспомнить.       Однажды в баре напился, там барменом был Рудбой, пошло-поехало и докатило до постели, и тут ещё двое появились. Вот только эта шайка-лейка всегда использовала свой хитровыебаный план на одну (ну максимум две) ночи с одним человеком. Но что-то пошло не так. Все пошло не так.       Впрочем, обо всем по порядку…       После всем известной истории с Ромой Жиганом, травматом, коленями и извинениями заебаный Мирон идёт в бар, чтоб набухаться и забыться хотя бы на одну ночь. На улице в потемках неоном сияли витрины и вывески (ой, это другой рэпер). Мирона встречает помещение, насквозь пропитанное розовым и синим неоном и сигаретным дымом. И в этом неоновом безобразии за баром стоит привлекательный молодой человек с обворожительной розовой челочкой, да и всеми волосами в целом.       За баром в окружении бутылок висит неоновое сердце с перечеркнутым «ты» в середине. (Кто ж знал, что этот чертов гений назовет это анти ю). Музычка. Атмосферненько. — Алкоголь по стаканам, — цитирует Мирон только услышанную в песне фразу.       На барной стойке тут же появляется стакан, об него стучит лёд, и льется сорокаградусная (притом прохладная) жид-кость. — Тяжёлый день? — стандартная уловка бармена, завязывающая разговор. Как же банально. Но, надо признать, действенно. — Да, — выдыхает Мирон и опрокидывает в себя все содержимое стакана. Кроме льда, конечно. Таким образом охладить свой пыл он пока не собирался.       Бармен, сознательно выдерживая паузу в диалоге, подливает ещё алкоголя. Мирон берет стакан и крутит по гладкой поверхности барной стойки. — Поделишься?       Вот она, ди-лем-ма. (Солярис. Говорящий океан, блин). Излить душу и облегчить свое бренное существование или оставить при себе, сохранив произошедшее в тайне за семью печатями. Кажется, заинтересованный взгляд бармена перевесил чашу в свою сторону, так сказать, перетянул одеяло на себя. Высказаться дружелюбному бармену. Тот все равно не запомнит. Сколько подобных историй проходит через барменов ежедневно? Ежевечерне и еженочно, если быть точнее.       Мирон смотрит прямо в глаза бармену пару секунд, зажмуривается, снова выпивает алкоголь и возвращает взгляд. Хочется эмоционально проблеваться. — Начнем с того, что я закончил дружбу на невероятно ебаной ноте. — Тем временем бармен подливает еще — Х-хотел мирно все сделать… А получилось хуево очень. А ещё я огреб слова за свои. Под дулом травмата заставили извиняться, прикинь? — Да-а — выдыхает бармен. Тем временем Мирон порядком накидался. — Не хочешь расслабиться по полной? — Што ты имеешь ввиду? — Ну… — тянет бармен, продвигаясь ближе и прикладывая рук к лицу Мирона чуть ниже скулы, невесомым движением большого пальца проходя по нижней губе. Обворожительные глазки бармена гипнотизируют, заставляют зрачки Мирона сделать кульбит на триста шестьдесят градусов и наконец встать на место. — Только если я буду ебать тебя, — слишком, слишком легко. И это порядком пугает самого Мирона. — Пошли.       Бармен исчезает из поля зрения, но тут же появляется сбоку, но уже в куртке и жёлтых очках. Он обходит барную стойку и тянет мужчину за собой. Мирон подкладывает под стакан купюру, забирает брошенную на соседний стул куртку и направляется следом.       Мирон сейчас соображает не особо (как богатая знатная особа), хотя промозглый воздух слегка отрезвляет. Эти капли проявившегося сознания тычутся уколами в гипофиз, пытаясь прояснить сознание. Электроды в висках, иглы в гипофиз. (Да что ж такое, опять не то). Но Мирон на взводе. Это состояние предвкушения возбуждения. И мысли о скором расслаблении гонят прочь всё остальное. Он слишком устал, слишком вымотан, в большей степени морально, и всякие мысли тут ни к чему. Я же вырос в Европе, у нас принято быть толерантным. Парень, девушка, какая разница, правильно? — Хоть имя-то свое скажешь? — Зови меня Рудбой. — Руд-бооой, — произносит Мирон с той заветной интонацией, что обычно присуща немного иному выражению. Бармен слегка смеётся. — Мирон.       Рудбой идёт в распахнутой куртке, спрятав руки в карманы. Ветер, казалось, не щадит никого, но бармену все по боку. Он не ежится и не дёргается от холода. Даже как-то странно.       Спустя некоторое количество широких размеренных шагов и нескольких поворотов они оказываются в парадной, откуда быстро попадают в квартиру.       Не успевает Мирон и взглянуть на обстановку, как его припечатывают к стенке и жадно целуют. Затуманенный алкоголем мозг не сразу понимает, что происходит и реагирует с сильным опозданием. Мирон отталкивает от себя бармена и пытается проговорить: — Мы так не договаривались. — Мы договаривались, что ты будешь во мне, а кто будет рулить — так насчёт этого ты ничего не говорил.       Мирон пытается выставить все слова в одну логическую цепочку и понять, что значат «ты» «во мне»… Но мозг упорно остается в отключке.       Рудбой вновь нападает на его губы, и тут уже сознание уже окончательно рассыпается. Бармен, не отрываясь от губ Мирона, ведёт его в спальню, параллельно лапая за упругую задницу.       Бармен толкает Мирона на кровать, нависает сверху, и быстро расстёгивает пуговицы рубашки, тут же оголяя торс. В глаза бросается тату на месте, где принято считать, находится сердце — «love fades fast». У этого чувака не одна татуха, но эта особо цепляет: будто она отражает разочарование, будто говорит сердцу: не страдай, это того не стоит. Любовь проходит быстро.       Рудбой отводит глаза от этой надписи, не о том ему нужно думать. Какая вообще ему разница? Секс и любовь — разные вещи. Они пересекаются, но далеко не всегда.       Бармен целует тело и пускает руки ниже, избавляя от ненужной одежды, оставляя лежащего Мирона лишь в расстегнутой рубашке и боксерах. Рудбой встаёт напротив, закидывает руку за спину, подхватывая ворот футболки, стягивает ее. Ровно в этот момент из шкафа выползает Охра. То есть буквально. Мирон, хоть и пялится все время на бармена, своими глазами видит, как слева от него из зеркального шкафа выползает чувак в черном, с большим количеством такого же цвета татух на открытых руках. Мирон взглядом замирает на черной фигуре. Рудбой, кажется, не видит в этом ничего необычного. — Это Охра, ты же не против, что он к нам присоединится?       Мирон в шоке переваривает ситуацию, но мозг отключен уже давно, и Мирон лишь молча кивает. Перспективу секса с двумя можно не обдумывать, но с двумя парнями — это уже другое, совершенно не для запьяненного сознания.       Охра нападает на Мирона, оставив Рудбоя позади. Охра целует белее требовательно и грубо. Он чуть ли не вгрызается в губы, совершенно не следя за зубами. Охра отлипает от губ и перемещается на шею, целует его в выразительные цифры, нагло вгрызаясь, будто вампир своими клыками.       Рудбой на это все смотрит, и выкидывает к черту свои джинсы. А потом присоединяется. Охра двигается в сторону, и теперь два чувака целуют его с двух сторон. Рудбой переходит на соски, а Охра продолжает пытаться выпить кровь из шеи Мирона. Одни губы скользят от нижней челюсти до ключиц, а другие насасывают сосок и тату под грудью. Но тут в комнату заходит ещё один нежданный гость. — Это Ваня, — и это все, что говорит бармен.       Мирон уже никак не реагирует, лишь бросает взгляд на ещё одного похожего чувака. И минуты не проходит, как все присутствующие полностью оголяются.       Рудбой, естественно позаботившийся заранее о своей растяжке, льет смазку на член Мирона и плавно садится. Мирон громко выдыхает, и Ваня ловит ртом эти выдохи. Рудбой слегка откидывается чуть назад и стонет, Ваня продолжает целовать, а Охра просто рядом дрочит на всё происходящее.       И так всё продолжается: Мирон полностью отдался процессу и заснул подальше все предрассудки насчёт однополого, да ещё и группового секса. Мирон лапает Ваню, нещадно лижущего его шею, Охра подвигается ближе и кладет одну руку Мирона, оторвав ее от Вани, на свой хуй.       Мирон снова поддается. Он обхватывает чужой член и планомерно дрочит. Ощущения необычностью не отличаются. То же, что и дрочить себе. Практически. Правда от собственного члена нет отголосков. Но он сейчас занят другим. Его сейчас стимулируют внутренности Рудбоя.       В один момент все ломается: Рудбой по-прежнему сидит на члене Мирона, а Ваня тычется своим Миро в губы. А Охра влажными пальцами тычется в другой вход Мирона.       Охра разрабатывает проход Мирона, пока Рудбой скачет на его члене, а сам он сосёт Ванину головку. Охра сует один палец, потом второй, а Мирон полностью отвлечен, и это значительно упрощает задачу. Анал значительно растянут, и Охра вынимает пальцы и гладит округлые мышцы. Ваня слегка отдаляется, предоставляя Охре место для манипуляций. И Охра толкает Рудбоя вперед, что тот прижимается к Мирону грудью.       Охра медленно входит. И тут для Мирона меняется всё: внутри заполняется, и он громко стонет, выпуская изо рта Ванин орган.       Всё катится к чертям. Самоопределение, остатки гордости и предубеждений против собственного отношения к людям нетрадиционной ориентации. Вертикальной или горизонтальной, впрочем.       Когда ты смотришь со стороны, это кажется странным, неуместным и всё в том роде, пусть и не в критической степени. Когда ты сам оказываешься в такой ситуации, это кажется необычным, вызывает определенные вопросы к себе, но определенный интерес и, несомненно, удовольствие обрывают нити, что подвешивают чашу весов. Преграды исчезают сами собой, поскольку больше совершенно не имеют оснований.       Взмокшее тело Мирона местами прилипает к простыне, по животу вообще течет капелька пота. Нехилая такая физическая нагрузка, знаете ли. Но приносит в разы больше эндорфинов, чем скучные упражнения в спортзале.       Мирон получает отдачу сразу от двух мест, и ощущения смешиваются, представляя собой кашу из удовольствия. Но категорически столовскую непонятную субстанцию на воде, а вскусную мамину (упоминание мамы было зря в данной ситуации. Хотя, мамоебство никто не отменял) на молоке и с кусочком маслица.       С членом то все понятно: ебёшь кого-то, пусть и не управляешь самим процессом, но тут всё просто и наглядно. Не раз такое проходили. Но вот когда ебут тебя, это уже что-то другое. И, видимо, дело не столь в самом факте, сколько в волшебной точке где-то внутри. Мирон образован, и знает о существовании и функциях предстательной железы, но вот такого близкого знакомства, да ещё и на практике у него не было. Ощущения новы и неописуемы. Будто это просто кнопка, включающая режим крышесносного удовольствия.       Размеренные фрикции распаляют, трение выделяет тепло, тело горит, согревает комнату, что изначально была прохладной. А теперь жарко. Жарко от такой близости. Охра хочет глубже, и наклоняется сильнее, толкая Рудбоя вперёд, что тот совсем ложится на Мирона, оказываясь на его члене ещё глубже.       Ваня не суетится и выжидает, пока Мирон будет в состоянии тихонечко, размеренно поласкать его. Мирон переводит дух (spirit) и своим братом язычком до оргазма. Тот почти на пике (странно, что пассив Ваня в этот раз выбрал не хуи), и это видно по дрожащим коленям и прикрытым глазам.       Не занимает то у Мирона много времени. С протяжным стоном Ваня изливается Мирону в рот, пачкая своим семенем ему все губы. Прелестно выглядит. Белый рэпер. Но сфера деятельности тут никакой роли не играет.       Дальше заканчиваю Рудбой. Вид оргазмирующего Вани, как порно в реальности, чем он по сути и является, возбуждает до предела и он не выдерживает: кончает сам и слезает, чтоб дать возможность Охре закончить своё дело. Охра может очень быстро довести партнёра до оргазма, но в большинстве случаев он намеренно этого не делает. А когда надо, а именно— сейчас, применяет эту практику. Разведя ноги Мирона максимально стороны, он входит на максимальную глубину и медленно двигается с небольшой амплитудой. А потом моментом выходит, и вгоняет член резко назад, и срывается на быстрый темп. Мирон не ожидает такой подставы и, застанный врасплох, изливается на этой острой ноте. В оргазме на конвульсиях он непроизвольно сжимает сфинктер, и на этой ноте кончает уже Охра.       И почему ни у кого не возникает вопросов по поводу анального секса с девчонками? Это считается абсолютно нормальным, и отказ девушки заниматься таким вызывает у некоторых вопросы. Но то же самое, когда вместо девчонки появляется парень, это сразу же стает противным и запретным. Не тотально, но определенная тенденция имеется.       После такой плотной программы Мирон очень быстро вырубается.       Ванечка ложится рядом и поправляет Мирону одеяло. Обнять так хочется. Милый он какой-то, что ли. Но Ваня лишь подвигается чуть ближе, чтоб чувствовать тепло, исходящее от человека рядом. Он все равно никуда не убежит.       Или всё же убежит?.. Проснувшись утром и пытаясь воссоздать в памяти причину, по которой оказался в этой незнакомой кровати, Мирон в панике бегает глазами по обстановке и видит около себя пустеющее, но ещё теплое место на кровати, а в другой части комнаты ещё одну двуспальную кровать с двумя спящими на ней. В памяти смутно всплывает произошедшее, и Мирон не находит ничего лучше, как уйти по-английски. Лондон, Лондон, научи нас жить, а особенно — выпутываться из тупиковых ситуаций.       Входная дверь хлопает слишком громко — про открытое окно он и не догадывался. Звуковая волна заставляет вздрогнуть всех обитателей квартиры. Ваня пугается на кухне, Рудбой и даже Охра просыпаются от такого шума. И опять: Рудбой и даже Охра, предпочитающий всему на свете свою родную кровать, подрываются к Ване, дабы спросить, что происходит. А Ваня убирает сковородку с огня, дабы священные оладушки не подгорели, и обходит квартиру в поисках причины шума. Сталкиваются они в коридоре, переглядываются и резко понимают, что произошло. — Вань, зачем ты его отпустил? — спрашивает Охра. — Вообще-то, я его не отпускал, я завтрак всем, и ему готовил. — А чего вы вдруг запереживали, когда чувак сваливает после ночи? — немного неуверенно и скомкано спрашивает Рудбой. — Он мне понравился, — Охра не уклоняется от вопросов и всегда говорит прямо. — Ванечка вон как к нему ластился вчера, чуть ли не обнимал. Тебе будто он не понравился. — Парень как парень, — отмазывается Рудбой. — И что вы стоите? — возмущается Охра. Другие двое продолжают стоять, не понимая, что делать, — Дураки какие, — кидает он и выбегает из квартиры, лишь натянув первые попавшиеся ботинки.       Шнурки болтаются и бьются о ступени, но Охре плевать. Не это сейчас важно. И не важно, что на улице далеко не май и даже не бабье лето, а его грудь прикрывают лишь выразительные татуировки.       Поодаль от парадной двери стоит одинокая фигура, судорожно пытающаяся что-то отыскать в мобильнике. Охра, как тигр к антилопе, осторожно подходит ближе. Мирон плохо сгибающимися от холода пальцами пытается сдвинуть карту в телефоне, но это плохо выходит. — Куда собираешься? — Охра бесшумно оказывается прямо за спиной Мирона. Тот резко вздрагивает и поворачивается на звук. Увидев татуированную фигуру, он хочет уйти как можно дальше, дабы избежать любых разговоров и тем более разборок. Но Охра пресекает любые попытки бегства, крепко хватая Мирона за руку, а после и вовсе обнимает. А затем целует.       Мирон честно пытается вырваться. Но если Охра что-то (или кого-то) берет, то не отпускает. Совсем. И Мирон сдается. От Охры тепло, хоть он и сам практически голый. И губы у него сегодня такие нежные, и целуют пусть и настойчиво, но мягко, лаская, а не терзая, как вчера.       Охра отрывается только чтоб сказать одну фразу: — Там Ванечка оладушки жарит, пойдем, а?       Мирон стоит и не знает, что ему делать. Ситуация ставит его в такой ступор, что даже возможные варианты в голове не всплывают. Благо, Охра решает все за него. Тянет за собой и заходит в здание.       Ванечка очень переживает. Не хочет он отпускать такого милого молодого человека, а хочет накормишь оладушками, приласкать и обнимать. Охра все не возвращается, а это может быть плохим знаком. Но Охра мастер. Охра всегда получает то, что хочет.       Рудбой сидит за кухонным столом, смотрит на Ваню и сам не понимает, от чего переживает. Для него парень был не более, чем очередной секс на ночь, а эти двое че-то так за него зацепились… С чего бы это?       В этот момент дверь вновь хлопает, но уже не с такой силой. На кухню заходит Охра, толкая вперёд Мирона. Ванечка смотрит на него таким жалобным взглядом, как на беззащитного котенка, оставшегося без мамы и дома. Впрочем, одного такого котенка он уже притащил домой. Он чуть вырос и окреп и сейчас спит в своей царской лежанке.       Мирон находится в странном положении, на него устремлены три пары глаз, а он понятия не имеет, что здесь делает.       Ваня с блестящими глазами сует Мирону оладушек, и Мирон смотрит и кушает. Вкусно. Ваня видит изменившееся в положительную сторону лицо жующего Мирона и тут же бежит за тарелкой и чашкой кофе.       Вчетвером они сидят за кухонным столом и завтракают. Мирон вышел из состояния холодного оцепенения и желания поскорее покинуть эту чужеродную землю, сейчас ему вполне неплохо в этой странной компании.       Парни сами не знают, чего ждут от этого гостя. Они вернули его, но что делать дальше?       А дальше действует Ваня. Ваня подходит сзади и обнимает Мирона, но он трусит. Перед чем и от чего? Хороший вопрос. — Я пойду. — Может останешься? — уговаривает Ваня. — Мне правда пора.       Мирон встаёт из-за стола, аккуратно отодвигая Ваню в сторону, и направляется в коридор.       Следом за Мироном из квартиры выходит Охра, в этот раз натянув на себя куртку и завязав шнурки. Они останавливаются на улице возле парадной: Мирон вызывает такси, а Охра вытаскивает из кармана пачку сигарет и закуривает. Положив трубку, Мирон тоже ощущает навязчивое желание покурить. Но зажигалку у себя не находит. — Есть огонь?       Охра молча достает зажигалку и прикуривает Мирону. — Держи. Дарю, — протягивает свою зажигалку.       Мирон вертит черную пластмассу в руках. На боку красуется локоничная фраза «купи себе свою, уёбок». Мирон улыбчиво хмыкает и сует зажигалку в полупустую пачку. — Дашь номер?       Дать или не дать, вот в чем вопрос. (Но вчера он не стоял). Можно было сказать так. Но преимущество Охры в том, что он не спрашивает, а утверждает. Звучит вроде как вопрос, но Охра уже подаёт свой телефон с открытым новым контактом. Мирон вбивает номер и отдает мобильный.       Охра клацает по клавиатуре, записывая имя контакта: «Мирон», стирает и пишет «Мироша».       Приезжает такси. Охра нагло целует, снова мягко и легко. Мирон скрывается в глубине улиц, Охра смотрит ему вслед и возвращается в квартиру, кинув докуренный бычок в мусорку.       Ванечка переживает. Ему очень приглянулся этот Мирон. Почему он уходит?       Возвращается Охра. На кухне остался только Ваня. Рудбой куда-то свалил. — Только не говори, что он ушел. — Спокойно, Вано, у меня есть его номер.       Охра хлопает Ваню по плечу и падает рядом. — Что с Рудбоем? — Не знаю, в ванной заперся. — Скажи же, он классный. Правда, запуганный немного, но прикольный. И это я не про Рудбоя. А ещё треки у него крутые. — А? — Бля, ты же не шаришь. Миро рэп пишет. Оксимирон погугли. Хотя, я лучше сам теб покажу. Только пошли на улицу, а то Рудбой нам всю малину тут сожрёт. — Говорят «малину испортит». — А Рудбой сожрёт. Хмурый он какой-то.       Они странствуют по улицам, Охра рассказывает про треки уже не Мирона, а Окси, и ставит их в наушниках, отдав один Ване.       Охра вообще шарит за рэп, да и сам пишет. И Мироном восхищается. И узнал его сразу, как из шкафа в спальне выглядывал. Слишком уж татухи выдают. И Мирона он целовал. Но будто целовал не короля батл рэпа Оксимирона, а простого Мирона. И будто всё на своих местах.       Вечером Рудбой орудует коктейлями за барной стойкой, а сзади появляется Охра. — Чего такой хмур-р-рый?       Рудбой привык, что Охра постоянно незаметно подкрадывается, но тут этого совершенно не ожидал, и внутренне подскочил от внезапности. — Я не хмурый. — А выглядишь иначе. — Не знаю, что тебе там кажется, все как обычно.       Рудбой не обращает внимания на Охру и цепляется к новой жертве. Жертве сексуальных домогательств. — Эу, а Мирон? — Что Мирон? Это было вчера, а сегодня… — и он кивает на парня за баром. — Ладно, если ты так хочешь, то действуй один, — говорит Охра и уходит.       И Рудбой действует: подкатывает к очередному парню, пришедшему в бар. Слово за слово, и они вместе заваливаются в туалет. Парень прижимает бармена к стенке и припадает к губам. А Рудбой кладет руки ему на грудь, но не с целью погладить, а с целью остановить. Он пытается оттолкнуть парня, но тот только сильнее прижимается и не отпускает губы бармена. Рудбой ещё сильнее отталкивает парня, что тот отлетает на метр назад. Рудбой тут же вылетает из туалета, слыша за собой матерные ругательства.       Он подлетает к барной стойке, переворачивает чистый стакан и льет первый попавшийся под руку коньяк. И выпивает. Что на него нашло? Почему прикосновения чужого человека в миг стали такими грязными и неприятными? Перед глазами всплывает Охра и его последние слова. И что с этим всем делать? К бару подходит новый посетитель, и Рудбой обслуживает его. А в мыслях полный бардак.       Когда Охра ушел в бар, Ваня, оставшись один, стал гонять по кругу треки Окси. Круто. Очень круто. Сложно воспринимать некоторые моменты, явно очень осмысленные, но это не идет в минус. Наоборот, Ваню привлекает, что в эта музыка не каша из рандомных повторяющихся слов. Ваню немного смущает вся эта тема про кх-кх ваших мам, но он понимает, почему это нравится Охре.       Собственно, вот и он. — Я вижу, ты втянулся, — Охра падает рядом на диван и перекидывает одну руку за Ванину голову, устраивая ее на плече. — Да. — Пизда. — Охра! — Ладно-ладно, я больше так не буду. Что думаешь насчёт этого всего? — Чего именно? Музло крутое. Сам он тоже. — Я просто подумал, — ехидно начинает он — что нам надо пригласить Мирона к себе. — А Рудбой? — А Рудбой не изменяет старым привычкам. А нам что-то нравится и мы хотим это все по-ме-нять. И меняем. — Только давай, я, всё-таки Рудбою позвоню. — Ты невыносим со своей дотошностью. Ладно, валяй. Только имей ввиду, что он кадрил нового парня, когда я в бар заходил.       Ваня немного разочаровывается, но ничего же страшного? Это же Рудбой. Он всегда такой. Ваня набирает номер, и в динамике не звучит и одного гудка, как Рудбой берет трубку. — Так, знаешь, я обижусь, если ты сейчас скажешь, что Мирон тебя не интересует.       В ответ дрожащий голос: — Вань, приди пожалуйста. — Эй, что такое? — Ванин голос смягчается кардинальным образом, ещё бы, он же самая заботливая булочка на этой планете. — Так, мысли в порядок привести не могу, — и отключается. Ну что за человек, а? — О-охра, Охра, ты где, блин?       А Охра пожирает колбасу у открытого холодильника. — Чехго? — Во-первых, хватит говорить с набитым ртом, а во-вторых, пошли в бар. — Не думаю, что он будет рад меня видеть. — Кто? Бар? Не дури. Рудбой там панику наводит, пойдем. — Мне кажется, панику тут наводишь только ты.       Они подходят к бару, и Ваня даёт указания: — Встанешь за бар, а я с ним поговорю, понял? — Как скажешь, мой повелитель, — Охра прикалывается, но просьбу понимает и принимает.       Они заходят, и вместо исключительно неонового освещения встречают включенные лампы и лишь одно горящее неоном перечеркнутое сердце. Рудбой сидит за баром, видимо, стащил стул из-за стойки, и вертится на нем туда-сюда. — Пойдем, — шепчет Ваня Рудбою. — Мне за баром следить надо.       «Что-то не всегда это тебя волновало,» — думает Охра, но тут же мысленно ударяет себя за такие слова, видя, какой загипнотизированный сейчас Рудбой. — Охра последит, пойдем.       Рудбой озирается, видит Охру и бросает на него не самый добрый взгляд, и тот уже надавал себе сотню мысленных пощёчин за то, что не остановил импульсивного и бездумного Рудбоя и позволил подойти к тому парню. Что дело именно в этом, Охра не сомневался.       Ваня уводит Рудбоя в комнату для персонала, а Охра остаётся колдовать жидкостями и бокалами… (К счастью, скелетом Мирона тут и не пахнет).       Мирон решил, что лучший способ избежать самобичевания — это поспать. Как и когда эта мысль осела в его пьяном сознании (а после завтрака с тремя парнями он ещё пил) не понятно. Ясно одно: нужно привыкнуть ставить беззвучный режим на телефоне, когда ложишься спать, а то эта безбожная трель сейчас просверлит ухо до самого мозга.       Мелодией оказывается далеко не будильник, а звонок, да ещё и с незнакомого номера.       Мирон берет трубку, мысленно желая всем незнакомцам скорейшей смерти. Во рту настоящая пустыня и даже не са́хара, Саха́ра, и он находит оазис: благоразумно брошенную вчера на кровать бутылку воды, благо, это не иллюзия. — Я надеюсь, что ты не дал мне чужой номер, иначе мне придется искать тебя по всему Питеру, а знай, что я найду, и тогда тебе придется не сладко, — очень странное начало диалога, учитывая, что он мог позвонить не тому человеку. — Да, — все, что способен сказать Мирон, опустошивший бутылку воды. — Так это всё-таки ты. И что это были за странные звуки? — Я пил. — Так-так, и что же ты пил? — Тик-так. — Тик-ток. Так что? — Воду, блять. Нехер было меня будить. — Какой будить, чувак. На дворе пусть и не лето, но десять вечера. — Да, а приехал я сонный домой в восемь утра. — Ладно, оставим лирику. Так что побудило тебя оставить свой номер, да ещё и настоящий? — У тебя хороший дар убеждения. — А то, — Охра как никогда доволен собой. — Приедешь в бар? — Бля, не думаю, что опять пить будет хорошо… хоотяя… ладно, кого я обманываю, во сколько? — Намутим для тебя самые лучшие слабоалкогольные коктейли. Да хоть сейчас. — Адрес напомнишь? — Конечно.       Закончив разговор, Охра, ещё больше довольный собой, одновременно готовит сразу два разных коктейля для двух посетителей и отправляет их ехать по барной стойке прямо к гостям.       Позже возвращаются Ваня с Рудбоем и последний выгоняет Охру из-за бара. — Давай, я за баром останусь. — Не надо, я сам. — Ладно.       Охра и Ваня садятся на барные стулья, оставив одно место между собой. Тут подходит какой-то не самый трезвый мужик и хочет приземлиться прям на это место. — Занято! — хором выкрикивают Охра с Ваней, и мужик явно пугается. Он смотрит на бармена, смотрит на двоих сидящих и явно думает, что пора завязывать с алкоголем. Хотя бы на сегодня. А то ещё какого-нибудь растройнившегося бармена встретит и точно упадет.       Спустя время появляется Мирон. На этот раз он более живой, чем в прошлый раз, когда появлялся в этом заведении. Рудбой готовит коктейли, и вечер потихоньку набирает обороты. Завязываются, как хороший морской узел, разговоры… — Ванечка вообще домашняя булочка, — максимально странно слышать от Охры такие слова. — Знаешь, как у нас Котэ дома появился? — Кот? — Да. Ваня нашел его на улице. В дождь, и принес в дом. Заходит, значит, он домой, а вот да с него прямо льется. Волосы все мокрые, куртка расстегнута, а рука одна все под курткой. И мяуканье тут раздается. Громкое такое. И Ваня достает из-под куртки маленького котенка. Серенького такого. И вот теперь он у нас живёт. — Знаешь, — говорит Ваня, — максимально странно слышать это от человека, с кровожадными глазами смотрящего на это беззащитное животное, на этот маленький серенький комочек. Он купил ему ошейник с шипами. Маленькому коту! — Вот окончательно подрастет он, а я ошейник этот надену, не сомневайся — он обращается не столько к Ване, сколько к Мирону, — Пока он просто слишком велик. — Ещё он пытался мышами его кормить. — Согласен, бесполезный кот. Даже от мышей избавиться не может. — А ещё он ползал по полу за ним целый день как-то. Чтоб понять как он думает. И все пытался найти клиники, где коту выпилят клыки. И не хотел стричь ему когти. Ладно, мы вовремя его остановили. А что могло бы быть? — Это должен был быть наш личный монстр, а не какая-то домашняя живность.       Мирон смеётся. Сейчас, в окружении этих троих он по-настоящему расслабился. Сейчас он не думает о горе́ жести (и речь не про металл), свалившейся на него. Сейчас он искренне смеется с этих рассказов. — Может расскажешь, что в тот день, когда ты в бар пришел? А то эту историю знает только Рудбой, и то смутно.       И тут началась длинная кутерьма с большим количеством хлесткой лексики, цитат, проклятий и повелительных наклонений в сочетании с разными формами наречия «нахуй». Во время рассказа Мирон много размахивал руками, загорался, как налитая одному из посетителей самбука, и, естественно, жалел о садеянном. Не о всем, но всё же.       Рассказ выдался очень длинным и очень изматывающим. Но монстр (не Охра), пожирающий изнутри, будто ушел, высосав этим монологом всю энергию. И отпустило. Будто маленькие камушки, засыпанные в механизм и мешавшие шестерёнкам работать, были полностью вынуты оттуда. И теперь шестерёнки продолжают свой привычный ход работы. Не дигитальный, стиль, как винтики и детали, да.       Уставшие (в основном Мирон), они возвращаются в знакомую квартиру и почти хором бахаются на кровать. Середина ночи, и накатывает сонливость. Мирон падает на место, где спал в прошлый раз, и почти отключается. Ваня укрывает его одеялом, и, ложась, рядом, обнимает. — Это мило, — говорит Рудбой. — Ты прав. Но в следующий раз с ним спит не Ваня. — Да. А то Ваня и так второй раз с ним спит, а мы не одного.       Утром, вооружившись вчерашним разговором, когда Ваня уходит на кухню, наглый Охра перебирается в постель к Мирону. И они вместе валяются, пока Ванечка не зовёт на завтрак.       Котэ, Мирон, Ваня, Охра и Рудбой дружно едят на кухне, и как утро может быть ещё более идеальным?       Охра пишет текст. Не в данный момент, а в принципе. Замечает это Мирон, увидев в спальне ноутбук с открытым текстовым редактором. Мирон это ни с чем не перепутает. Сколько времени было проведено за столь затягивающий занятием. Только у Мирона обычно книжки всякие вокруг разбросаны (самым аккуратным и структурированным образом), плюшки-приколюшки (не зря Фрекен Бок ебнул) всякие для настроения.       «Охра — редкая птица, будто бог Ра», — читает наброски текста.       А вот и сама редкая птица залетает в спальню. — Эффектно. Записываешься? — спрашивает Мирон. — Чуть-чуть. — Покажешь?       Охра ставит пару своих демок, и, кажется, Мирону они нравятся. — А мои текста знаешь? — Ну допустим, а что? — (Как покажет время, текста Мирона Охра знает лучше самого Мирона. Впрочем, сейчас не об этом). — Мне просто бэк мс нужен новый, а то скоро концерты…       Вместо ответа Мирона сжимают и безразборно целуют в щеки, губы, нос и куда-то там ещё. Будто собака, дождавшаяся своего хозяина поле долгой разлуки. В спальню заходят Рудбой с Ваней и видят охуевшего Мирона, которого обнимает Охра. — Он всегда такой бешеный? — спрашивает Мирон. — Да, — хором отвечают Ваня с Рудбоем. — Нет, — протестует Охра. — Надо бы ему прививки сделать, а то ещё укусит ненароком, — продолжает Миро. — А что вообще произошло? — Я просто предложил ему быть у меня на бэке.       После данной вакханалии все четверо бахаются на одну кровать, расползаясь по всей поверхности. Охра кладет подушку прямо на вытянутые ноги Мирона и устраивает голову на них. Ванечка притаскивает два пледа, чтоб никто не замерз, но их крадёт самодовольный Охра. Рудбой включает проектор, и на противоположной белой стене появляется заставка планетарной кинокомпании.       Даже самые хорошие вещи когда-то заканчиваются. Так и заканчивается этот день, и Мирон решает, что правильно будет пойти домой. Именно правильно. Какой-то внутренний колокольчик сообщает, что так принято, хотя данное выражение странно звучит в сложившейся ситуации, и что так надо. — Давайте заберём его к себе, — изрекает Ваня, не хотевший отпускать своего нового кота. — Ага, — отвечает Охра, — как Котэ не получится. У него спрашивать надо. С котами проще. У котов интересоваться не надо…       Мирон оказывается дома, и тут сразу же обволакивает пустота. Там были люди, там кипела жизнь. А тут пусто. Никаких тебе пререканий, никаких шуток. Тихо. И с тем одиноко. Мирон берет телефон, заходит в журнал вызовов и сохраняет последний входящий, подписав «Охра». И долго смотрит на новый контакт. Несколько раз телефон меркнет, желая заблокироваться, и он вынужден провести пальцем по экрану, чтобы этого не случилось. И смотрит. И смотрит. И, наконец заблокировав телефон, откладывает на тумбочку, на этот раз не забыв выключить звук. Душ и спать.       Утром Мирон берет мобильник и видит вчерашнее сообщение в телеграме от контакта Охра. В чате высвечивается единственный присланный стикер с лицом Окси. Мирон смеётся и набирает ответное сообщение: «Серьезно? Не то, что слов не нашел, так ещё и стикер со мной». Вместо ответа прилетает приглашение в групповой чат.       Охра называет чатик «Gang bang», Мирон переименовывает в «оКРУжение».       Охра пишет: «а чего не оКРУжжение?»       Остроумно. Великие коломбурщики, блин.       Они переписываются. Долго и упорно, отправляя груды символов по паутине интернета. И это засасывает, заматывает плотными нитями, как паук сковывает свою жертву. Только для жертвы процесс гораздо приятнее.       Подобным же образом оплетают Мирона нитями, когда они вновь оказываются в одной постели. Ладно, с тотальным оплетением было преувеличение, можно даже сказать гипербола (и синекдоха), на самом деле всего две веревки, которыми приковали руки Мирона к изгловью.       Сковали и не оставили выбора. Правда говоря, Мирону он и не нужен. Ему просто нужно на какое-то время потерять над собой контроль, отдать свою судьбу, пусть и в короткой перспективе, в руки других людей. Расслабиться и не думать ни о чем.       И это работает. И очень успешно.       Рудбой лижет, пускает слюни с снова лижет его член, как ребенок, пытающийся съесть огромный леденец, не помещающийся в рот. Сравнение интересное, но есть различие: Рудбой может запихать сладость в рот, и не только.       Работает эта тройка исключительно руками и губами. Каждый в своей манере, как всегда. Рудбой — это некий баланс всего существующего. Ваня — воплощение нежности. Охра — беспощадный грызун. Девяносто девять процентов всех синяков от укусов у Мирона именно от него.       Прошло время безучастия и пришло время поработать рту Мирона.       Концовка. Окончание. Конец. Как ебаное порно с бабой, которую трахает куча накачанных и не очень мужиков. Где она сидит на коленях, а вокруг куча болтов, которые суют ей в лицо. Только вместо бабы Мирон, а кучка мужиков потеряла свою шаткую гетеросексуальность к чертям.       Все на одно лицо, как мастурбация в буккаке. Во всех смыслах.       По щекам Мирона стекает сперма, капли падают на выразительные реснички и, естественно, на раскрасневшие губы. Никогда в жизни Мирона не было столько спермы одномоментно.       Он встаёт на колени, ластится и унижается. И ему это нравится. Да так, что это хочется повторять из раза в раз, чтоб видеть, как практически одно и то же лицо по-разному меняется, когда его ублажают.       У Вани распаляется широкая улыбка, прикрываются глаза, Рудбой закусывает и облизывает губы, у Охры играют брови.       Мимика не лжёт. Если обращать внимание на маленькие детали: уголки губ, прищур глаз и прочее, можно понять отношение человека к происходящему. И в окружении этих чуваков губы Мирона вновь научились стремиться ввысь:       Миро улыбается, и впервые по-настоящему задумывается, что же за чувство бьёт маленькими молоточками внутри. В груди разливается пламенное жжение, а потом плавно разливается по всему телу, доходя до самых кончиков пальцев, до малейших нервных окончаний на их подушечках. Под пледом становится жарковато, и Мирон отбрасывает его в сторону.       Кажется. Что-то определенно ему кажется.       Очень трудно любить после ебли втроём.       Поэтому Мирон повышает ставки.       «Ты не хотел бы с нами жить?»       «Опять Ваня со своими дебильными вопросами. Миро, не ломайся и пиздуй с вещами сюда»       «Помнится мне, кто-то говорил, что человек не кот, и у него спрашивать надо, а не просто взять и домой забрать»       В ответ от Охры прилетают глупые стикеры и начинается целая баталия смешных картинок. Посередине этого интернет состязания Мирон бросает самые нужные вещи в сумку, спускается на улицу, садится в такси и накидывает панчи в чат.       Входная дверь открывается тут же. Только палец Мирона касается кнопки звонка, уже открывается проход в квартиру с Ваней на пороге и другими двумя позади.       Мирона тут же утаскивают целоваться. И утаскивают в лоно спальни. — Любим тебя, — и есть ли разница, кто из них это сказал? — И я вас.       Время мелкой дробью стучит по зонтам. (Дробью какой? Обычной или десятичной?) А они так и продолжают засыпать в одной (точнее в двух) постелях.       Ванечка обнимает и прижимается, часто сопит на груди Мирона. Рудбой любит, когда его обнимают. Охра крадёт одеяло и все пространство на кровати.       Несмотря на любовь Охры присваивать к себе все, что не приколочено, парты на концерте у Мирона он не крадёт и послушно читает свои бэки.       Рудбой. Он тоже пилит музыку, но далеко не такую грузную, как Охра. Впрочем, начиналось это ещё до знакомства с Мироном. Его собственная песня играла в тот момент, когда Мир впервые зашёл в тот самый бар. Случайность, да какая судьбоносная.       Кстати, о музыке. Олимпийский. Та вершина, к которой они стремились вместе. Нет, никто не писал за Мирона текст (лучше него все равно это никто не сделает), никто не заставлял делать те или иные вещи. Они просто были рядом, чтоб всегда поддержать на грани падения. Это было ценнее всего. — Миро, перед этим легендарным моментом скажи, русский рэп все ещё настолько женственный, что у тебя встаёт? — Теперь он настолько мужественный, что у меня встаёт.       Сцена. Свет. Толпа. И родной Охра рядом на сцене. И Ваня с Рудбоем за кулисами. Лучшей поддержки и не придумаешь.       Мирон взобрался на Олимпийский, на Олимп, где обитают главные греческие боги. Он покорил свою вершину (горбатая гора, да).       Успех был феерический. Потом было затишье. Долгое, тяжёлое. В это время они просто были вместе. Мы с вашим партийным курсом не согласны Лучше быть за СПИД, наркотики и пидарастов       Теперь это не только сатирический, но и слегка правдоподобный слоган. Естественно, речь про партийный курс и пидорасов (геев, или как минимум бисексуалов, давайте будем более толерантны).       Но сказать хочется не про это. А про забавную подмену на берлинском концерте, где Рудбой исполнял свой трек. Да, именно Рудбой. За годы жизни с Миро он отлично выучил все его текста, много стримил про музыку и совсем немного записывался (и Мирон придумал классную штуку с кричалкой «Рудбой больше пиши»).       Чтоб не вызвать подозрений, каким образом черные татухи Охры превратились в цветные татухи Рудбоя, он надевает пиджак с длинным рукавами. Умно.       Пиджак слетает только в отеле вместе с остальной одеждой.       Мирон в одних трусах ложится на кровать и говорит, непрерывно смотря на Охру: — Целуйтесь.       А потом добавляет: — Вань, иди сюда.       Ваня плюхается на кровать рядом к Мирону, и тот его обнимает одной рукой. Они полулежат так, что и удобно, и открывается отличный вид.       Охра опускается на колени, и стаскивает с Рудбоя розовые боксеры. Он бросает коротким взглядом на милона с Ваней и больше взгляд к ним не возвращает. Смотрит он дальше только на Рудбоя: поднимает глаза наверх, выражая некую покорность, и берёт в рот. А потом и вовсе прикрывает глаза. Сначала лижет, потом берет глубоко.       На кинки пати, тем более БДСМ вечеринки и прочие мероприятия, так скажем, открытый секс Мирон не посещал. Но ему определённо нравится то, что сейчас сотворил. А потому он устраивает свою руку на паху Вани и наминает его. Ваня на это отвечает, и зеркалит действия Мирона.       Игра интересна, когда она уникальна. Поэтому, если повторить всё тоже самое ещё раз, то потеряется искорка, уникальность, и будет уже не то. А потому надо, чтоб все участники закончили приблизительно одновременно или друг за другом. — Охра, дрочи себе. До победного.       Охра исполняет поручение, и делает это он в своей манере: быстро, четко, уверенно. Его примеру следуют и другие. Из ленивой дрочки это превращается в скоростную. Отбой тоже не собирается бездействовать, я он останавливает Охру и перенимает контроль над процессом. Трахает он быстро и грубо. Как любит Охра.       Контроль и подчинение в их отношениях присутствуют и не только в сексе. Но нет какого-то определённого человека, который жёстко устанавливает правила и единолично следит за их исполнением (у них демократия). Происходит это обоюдно и добровольно, со всех сторон. Один составляет всех надеть шапки и застегнуть курточки, когда они выходят покурить. Он заставляет покушать, если те заматываются и не успевают, считая, что важнее переделатьна сто раз дела, чем уделить время на еду. Другие два вместе вытаскивают их в клубы, поэтому периодически переругиваюся между собой заставляй себя мирить. Мирон загоняет двоих рэперов на студии, я напоминаю что нужно раскрывать их потенциал…       Так и живёт эта странная шайка: известный рэпер, его бэк мс для всех и три разных чувака, составляющих одно целое, для Мирона. И про Котэ не забывайте.