Исповедь охотника

Тоскливый вой Хуана первым предупреждает его о нехорошем. Но Келегорм более не роняет ни лука, ни кинжала из рук; не выбегает опрометью из покоев, чтобы столкнуться с Атаринкэ и одновременно задать омертвевшими губами один проклятый вопрос — кто? Хуан первым завыл на горящие корабли. Ещё тогда, когда из них не осознал произошедшего. Пёс завёл свою печальную песнь раньше, чем с ним слился полный ужаса вопль уцелевшего Амбарусса. Туркафинвэ знает: его лучший друг своей собачьей песней провожает отлетевшую в чертоги Мандоса фэа кого-то, кто был им обоим близок. Одинокая стрела с белоснежным оперением все-таки выпадает из его руки, едва звякнув наконечником об пол. Турко хватается за грудь, недоумённо сводя брови от внезапной и тоскливой боли, которая перехватывает горло ледяной перчаткой. Дышать становится тяжело. Третий из сынов Феанора опускается на колени, всерьёз гадая. Кто? Так ему не рвало фэа ни после смерти брата, ни отца. — Братья живы. Ни на кого не нападали, — говорит по осанвэ голос Куруфинвэ. — Должно быть, кто-то из Второго или Третьего дома. Майтимо пока не в курсе. Турко хочет усмехнуться и сказать, что ни по кому из Третьего дома Хуан бы выть не стал. Но выходит выдавить лишь усталое: — Славно. Но ему всё равно не спокойно. Что-то не так. А Хуан продолжает выть.       

***

       Лишь через несколько месяцев приходит письмо. Подписанное рукой Финдекано. Первым его читает Куруфинвэ. Он же и поднимает мертвенно застывшие глаза на замершего напротив Турко. — Говори, что там?! Он срывается, кричит, отчего юный Тьелпе подле отца испуганно дёргается. Молчание готового ко всему и всегда Куруфинвэ взрезает Келегорма, который не может не есть, ни спать нормально, наживую. — Сядь, — севшим голосом приказывает брат. Но Турко лишь делает нетвёрдый шаг вперёд. Хуан подле него тоскливо опускает лохматую голову, усаживаясь на задние лапы. — Говори. — Арэдель мертва.       

***

       Её смех всегда был похож на перезвон стрелы, а кожа — едва ли не белее самого белого аманского полотна. Появление на свет первой внучки Нолдорана сопровождалось празднествами бурными и масштабными. Даже лицо обычно хмурого в присутствии полуродичей Феаноро немного разгладилось, когда он преподнёс дары и заглянул в колыбель. Туркафинвэ всеобщей радости не разделял и не особо понимал, чем полукузина отличается от полукузенов, которые у него уже водились. Их дружба зародилась случайно, на берегу бурного ручья благословенных земель. Именно там юная Ириссэ старательно оттачивала свои скромные навыки владения луком, а Турко с Хуаном и Курво — хотели отдохнуть после славной охоты. Дева раньше огромного валинорского пса не видела, но никакого страха перед ним не испытала. Разве что, «Самую малость! — как потом признавалась ему сама», перед ними. Ириссэ была мала, но понимала, что Первый дом недолюбливает Второй, хоть кузен Майтимо и был частым гостем её брата, а её саму — с удовольствием катал на своих широких плечах. Но ещё более Ириссэ была любопытна, резва и смела. А потому, поприветствовав их, спросила, бесстрашно глядя ему в глаза с высоты своего небольшого ещё роста: — Кузен Туркафинвэ, ты можешь научить меня? И показала на лук со стрелами. Первым порывом Турко было рассмеяться, в чём он себе и не отказал. Столь очаровательной ему показалась решительная малышка Ириссэ. Но и отказать её чуть нахмуренным бровям и поджатым губам не смог. Что-то не позволило, и даже озадаченный взгляд младшего брата не остановил. — Могу. Но и не думай сравниться со мной.       

***

       Куруфинвэ, сам почти что ровесник юной госпожи из Второго дома, принял ту быстро. Вала Оромэ, друг и наставник Турко, тоже обрадовался появлению в их компании дочери Финголфина и обучал её не менее старательно, чем самого сына Феаноро. И отчего-то это не рождало в душе нолдо ничего неприятного. Это было и в самом деле благословенное время. Ведь и сам Феанор благосклонно относился к визитам быстроногой и любопытной Ириссэ в свой дом. Разумеется, в сопровождении старшего брата Финдекано, чья дружба с Майтимо только крепла. Бывали они и в компании своего среднего брата — молчаливого Турукано, столь схожего нелюдимостью с мрачным лицом Морьо. Но даже те не сдерживали слабых улыбок, стоило Ириссэ бросить шутку и первой зайтись столь заразительным перезвоном серебристого смеха, что устоять было невозможно. — Ты нам любимая сестра, коих у нас нет, — говорил иногда Нельо, трепля Ириссэ по тёмной макушке, когда этого не мог услышать Феанор. Нерданель только улыбалась и охотно показывала любопытной Ириссэ секреты работы с драгоценными камнями. И всё же милее всего проворной дочери Финголфина было сбежать из-под надзора старшего брата в леса Амана, сопровождаемой Турко и Курво.       

***

       Некоторое время спустя у них появилась ещё одна полукузина. Золотоволосая Артанис, горделивая и величавая даже в свои небольшие годы. Но Третий дом Феанаро презирал гораздо сильнее, чем Второй. Да и его сыновья не стремились к тесной дружбе с ваниарскими отпрысками Арафинвэ. Изменилась и Ириссэ. Из маленькой и смешливой нолдиэ выросла порывистая, острая на язык, отважная и сильная охотница, которая нередко гнала коня быстрее, чем феаноринги, и не боялась, кажется, ничего. Были и другие изменения, на которые Туркафинвэ обратил внимание первым. — Отчего ты стала носить только белое? — спросил он как-то её, когда они лежали вдвоём в высокой траве, а Курво отвёл коней к реке напиться. Ириссе, пропускавшая сквозь пальцы шерсть привалившегося к её боку Хуана, рассмеялась. Прикрыла глаза и ответила. — Ты первый, кто заметил. Потом поднялась на локте, откинула с лица тяжёлые тёмные волосы и заглянула в Турко в лицо. Глаза её лукаво светились. Этот свет показался ему прекраснее свечения Древ Валар. — Недаром же я зовусь Тьелькормо, — феаноринг подмигнул, сложив губы в улыбку. — Тогда ты точно заслужил ответ, — кузина шутливо толкнула его в грудь и опрокинулась в траву сама. Заговорила вновь: — Первым дом носит красные одежды. Второй — синие, а Третий — золотые и зелёные. Разве не скучно? — Я назову тебя Белой. И так буду звать тебя только я. — Лоссэ… — Ириссэ словно перекатила непривычное имя на языке, подумала и повернула голову. Их лица оказались в ничтожно малом отдалении. Турко видел каждую крапинку её серых глаз. — Мне нравится. Зови. И, так уж и быть, только ты. — О чём вы тут шепчетесь? — над ними возвысилась тень вернувшегося Куруфинвэ. Ответом ему стал сдвоенный смех, слившийся воедино.       

***

       Рассмеяться также Келегорм больше не мог. Смех выходил лающим и злым. Потому что всё реже и реже смеялся Турко от того, что было ему спокойно и легко. Вот и теперь он смеялся, запрокинув голову назад и накрыв лицо ладонью. Чтобы ни брат, ни племянник, не увидели слёз, катившихся по щекам. Он хохотал от хрипоты и только потом смог согнуться, устало уронить руки вниз и склонить следом гудящую, каменную голову. Сколько прошло времени — он не знал. Только зыбким краем сознания понял, что Куруфин отослал сына прочь. — Правильно. Нечего Тьелпе это видеть. Собственный голос он не узнал. Брат пододвинул ему кубок с вином. Пить не хотелось, но опрокинул его Келегорм залпом. Как будто это могло утихомирить боль. Как будто он не пытался сделать так раньше. Но вино помогло смочить горло и заговорить. Потому что Куруфин и сам молчал, уставившись на сжатый кусок пергамента в руках. Арэдель и ему была подругой. — Как? — Эол, — это имя Атаринкэ выплюнул с тем же выражением, с каким каждый их них произносил имя Врага. А затем дёрнулся, потому что опустошенный кубок громогласно врезался в противоположную стену. Хуан прижал уши к голове и лёг на пол. Келегорм вскочил. Обернулся вокруг своей оси, сжал в кулаке собственные волосы, с силой потянул и вновь рассмеялся. На этот раз вышло более жутко похоже на рыдания. — Значит тот, кого считали её супругом… А мы не верили. Писали же Ноло… Слышишь, Курво, мы могли… Валар их всех задери! — швыряться в стену было больше нечем. Поэтому в этот раз Келегорм ударил рукой. Куруфин не пытался его остановить. Только налил себе вина и залпом выпил.       

***

       Ириссэ, казалось, была дружна со всеми. Даже Морьофинвэ не отказывался от охоты в компании кузины. Дочь Нолофинвэ проводила время и в компании уже возмужавшей Артанис, чем зарабатывала насмешки Куруфинвэ и Туркафинвэ. Но по-настоящему рассмеялся последний лишь тогда, когда узнал, что Ириссэ училась у Валиэ Нэссы танцевать. — И чему такому ты у неё выучилась? — поддел он её, с удовольствием глядя, как белое лицо покрывается румянцем смущения. Видно думала, что не узнает раньше времени. Да только не просто так Турко был дружен с словоохотливым Оромэ. Но Ириссэ лишь тряхнула волосами и отвернулась, прилаживая на тетиву стрелу, как часто делала, когда точно не собиралась отвечать. Только Тьелькормо не собирался отступать. Шагнул ближе и положил руки на плечи, наклоняясь и стараясь заглянуть в лицо. — Лоссэ… неужели я недостоин того, чтобы посмотреть? — его смешок защекотал острое ухо, и дева вздрогнула в руках нолдо. Выпущенная стрела вонзилась в дерево, пролетев мимо мишени. Раздосадованная принцесса развернулась и гордо вскинула голова. Турко так и не убрал рук. Сейчас его вряд ли остановило бы и присутствие отца с полу-дядей на той же поляне, что стояли они. А Ириссэ внезапно улыбнулась. Поднялась на носки и прошептала в ухо, как он сам сделал ещё несколько мгновений назад: — Увидишь на празднестве Древ. Засмеялась и ловко выпуталась, пускаясь наутёк от последовавшего следом Турко.       

***

       Нэсса учила её не величавым и плавным танцам ваниар, в коих сходились и расходились и расходились члены Третьего дома и королева Индис. Ириссэ, обычно не очень любившая танцевать или петь, на этот раз одной из первых выпорхнула в центр площади, когда пальцы Малакурэ прошлись по струнам, заводя звонкий мотив. Турко и сам не заметил, как подался вперёд. Видевший её чаще всего в простой белой тунике он пристально взирал, как разметав полы расшитого серебром платья, она кружилась и кружилась, вскидывая ноги и совершенно не путаясь в чуть ли не парящей ткани. То припадая к земле, то подлетая вверх, Белая дева Нолдор порхала по площади, а потом и дёрнула к себе не сопротивляющегося Финдекано и ловко вовлекла того в танец. Синее и белое, золотое и серебряное переплелось, а звонкий смех вторил музыке и голосу Малакурэ. — Рот прикрой, братец, — с усмешкой посоветовал ему сидящий подле Атаринкэ. Турко чуть ли не клацнул зубами, поджимая губы. — Курво, — угрожающе начал он, не отрывая взгляда от того, как брат и сестра, наконец, остановились, склонившись в поклоне перед троном Финвэ, а пальцы Кано высекли последние ноты праздничной песни. — Да всё я понимаю. Не делай такое страшное лицо. У Морьо всё равно это лучше получается. Впрочем, они оба знали, что лучше всего получается у каменно-спокойного Нельо. Когда она отходила от трона, сопровождаемая Финдекано, он перехватил её весёлый взгляд. Посмотрел прямо и заговорил по осанвэ. — Это стоило ожиданий. Более того, оно их превзошло. Одно мне не понравилось. — И что же? — Ириссэ недовольно дёрнула бровью. Телькормо побарабанил пальцами по своему колену, на которое и опёрся, но томить с ответом не стал. — Что ты танцевала не со мной. Следующий танец ты должна мне. — Вот ещё, — у неё получилось фыркнуть прямо по осанвэ. — Никому я ничего не должна. А хочешь танец… тогда догони меня, — рассмеялась и ловко скрылась в толпе нолдо Второго дома. — Хуан, оставайся здесь, — сказал Турко и поднялся следом. Атаринкэ усмехнулся в край рукава и вернулся к беседе с супругой, а Турукано со своего места напряженно проводил спину третьего феаноринга взглядом.       

***

       В тот день он всё-таки украл её танец. А чуть погодя, когда серебряное сияние Телпериона залило Валинор, и они, уставшие, скрылись в тенях леса, украл с дрогнувших мягких губ и первый целомудренный поцелуй. Ириссэ не спрашивала его о любви. Просто счастливо прижалась к груди и долго так стояла, пока вдалеке не залаял Хуан, сообщавший хозяину, что пора возвращаться. Уже позже Турко понял, как был слеп на том празднестве. Как много не замечал или не хотел замечать, поглощённый полу-кузиной. Вернее, не замечал только тогда. Гордыня Феанора, сотворившего величайшее чудо — сильмариллы, росла. Росло и недоверие к собственным полубратьям. В руки сыновей он вложил мечи и научил сражаться. Туркафинвэ нравилось оружие; нравилось, как тяжело и приятно оно ощущается в руке. Он прекрасно управлялся с кинжалами и техника была ему знакома. Отец одобрительно улыбался. Ириссэ Турко ничего не рассказывал. По-прежнему выезжал с ней на охоту, гнал Хуана вперёд и, перегнувшись через свою лошадь, крал поцелуи нолдиэ. Когда она улыбалась и натягивала лук, лукаво подмигивая ему через плечо, так просто было выбросить слова Феанаро о Втором доме из головы. Туркафинвэ всё чаще и чаще крал поцелуи и комкал нетерпеливыми руками белую тунику, ощущая отчего-то, что времени у них остаётся, на удивление для бессмертных земель, мало. Этими же руками он был готов выставить против братьев Ириссэ оружие. О том, что в ответ она натянет тетиву, он не задумывался.       

***

       Так и случилось. Только гораздо позже. Уже на берегах озера Митрим, куда вышли те нолдор Второго и Третьего домов, кто прошёл через суровые и безжалостные льды. Ириссэ была среди них: страшно исхудавшая, но со столь же ярко горящими серыми глазами. Только вот горели они уже не пронзительной яркостью, лукавством и стремительным озорством, а отчаянной решимостью. И рука принцессы не дрожала, когда она удерживала стрелу на тетиве. Келегорм не смотрел на стальной наконечник. Он смотрел в глаза напротив, держа руку на мече с восьмиконечной звездой. Старший после Маглора, феаноринг готов был ринуться на Финголфина, который требовал ответа. Сердце Турко полыхало гневом: на Ириссэ, пошедшую за отцом на верную смерть; на Нолофинвэ, поведшего нолдор вопреки всему и теперь обвинявшего их в этом; на себя самого, чья рука с факелом дрогнула над кораблями и дрогнула бы и теперь. Если бы только смелая дочь Финголфина кинулась ему наперерез. А она бы так сделала. Она бы и стрелу выпустила без промедлений, если бы не вмешавшийся Финдекано. На которого с неодобрением и затаенной обидой смотрел Тургон. Младшего Аракано видно не было. Как и золотоволосой супруги Турукано. И лук Ириссэ опускала с неохотой. Под тяжёлым взглядом отца и печальным — старшего брата, сломала стрелу об колено и скрылась за широкой спиной другого брата. На Туркафинвэ она не смотрела. Только на миг открыла для него разум. Предатель! И тут же плотно запахнула вновь, когда Келегорм протестующе попытался рвануться вперёд. Обвинение обожгло не хуже клинка вражьей в битве, которая стала последней для величайшего из эльдар. Их отца.       

***

       — Никогда не понимал: почему ты не удержал её тогда? Ведь любил же. Куруфин бывал поразительно слеп для такого проницательно нолдо, каким являлся. Без особого труда читая мысли, сердца оставались для него потайными комнатами. Особенно, если речь шла о тех, кто всеми силами старался их скрыть. Как третий по старшинству Келегорм не мог не овладеть этим искусством. Пусть и не в таком совершенстве как Маэдрос и Маглор, истинные мысли и желания которых до конца были не ясны никому. На руку Турко как никогда играло то, что видели в нём лишь порывистого и подверженного страстям охотника. И не сказать, что они были совсем не правы в суждениях. — Удержал как? Силой подобно тому Тёмному? — имя её мужа и убийцы он произнести вслух не мог. — Не смеши, Курво. Хоть нас и зовут братоубийцами, но на Ириссэ у меня рука бы никогда не поднялась. Я просто не мог заставить её, если на то не было её собственной воли, — горько усмехнулся Келегорм, вновь откидываясь в кресло. Атаринкэ пристально смотрел на него. Турко досадливо прикрыл глаза, потянулся к кубку и отпил, вспоминая. Это всё, что ему теперь оставалось. — Ты предлагал ей…? — Стать моей женой? — насмешливо прервал феаноринг младшего брата. — Предлагал, и не раз. Курво вздохнул: не верилось, что гордый охотник мог поступиться унижением от отказа и пытаться вновь и вновь. Не сказать, что он не подозревал о той особой силе, которую имела Ириссэ над его братом. Просто не думал, что та может быть так сильна. -… не сильнее нашей клятвы. — Что? — Она говорила, что наша любовь не сильнее клятвы, которую мы дали, — раздраженно повторил Келегорм, вновь и вновь прикладываясь к кубку.       

***

       — В твоём сердце клятва. И хоть я знаю, что для меня тоже есть уголок, своё сердце в твои руки я не отдам. Они ведь выронят его, как только на горизонте покажутся сильмариллы. Не так ли, Турко? Ириссэ стояла перед ним по колено в водах озера Митрим, одетая лишь в тончайшее платье. Белая ткань промокла насквозь, стерев преграду между взором Келегорма и светлым телом. Она ухмылялась. Он — зеркалил её усмешку. Потому что Ириссэ была права. А ещё предательски соблазнительна, отчего Турко и сделал шаг прямо в воду, отбрасывая в сторону и лук, и меч. — Мы вернём себе сильмариллы. И ты станешь моей женой. Поклянись в этом, — его глаза и рот смеялись, но вот только сказано это было с полной серьёзностью. — Смеешь требовать клятв с дочери короля? — Аредэль, как она звалась здесь, плеснула в него водой и постаралась улизнуть, но её бег в воде был не столь же быстр как на твёрдой земле. Келегорм поймал нолдиэ в свои объятия, придал к широкой груди. — Ненавижу, когда ты напоминаешь мне об этой глупости нашего старшего брата, — с наслаждением выдохнул ей в висок. Ириссэ дёрнулась в его руках, попыталась вывернуться и пнуть, но он не пустил. Так не бьётся добыча, которая действительно хочет сбежать. — А я ненавижу тебя за то, что ты нарушил уже нарушил одну свою клятву. Признайся: потому что не давал её перед лицом Валар, а, скорее, в за их спиной? Ириссэ всё же удалось вывернуться, стоило Турко поцелуем коснуться обнаженного плеча. Тяжёлые тёмные волосы хлестко ударили по его рукам. — Ненавидишь на словах, но любишь сердцем, — бесстыдно ухмыльнулся Туркафинвэ, шагая вперёд. Ладони скользнули по бёдрам, комкая мокрое платье, когда она сама потянулась к нему за поцелуем, не забыв крепко сжать руку в светлых волосах и укусить за губу. Уже потом, когда они, разгоряченные и мокрые, лежали в высокой траве, надёжно скрывавшей их обнажённые тела от любопытных, он прошептал в макушку Ириссэ: — Ты всё равно вернёшься ко мне. Чтобы тебе не говорила гордость. Тебе станет слишком скучно в обществе Турукано. Аредэль лишь хлопнула его по груди, чтобы замолчал. Рассмеялась. — Самонадеянный. Ведь если и вернусь, то женой всё равно не стану. — Вот и поглядим.       

***

       — А слова-то пророческими оказались, — Келегорм вновь смеялся. Только уже устало, хрипло. Куруфинвэ только и мог, что подливать брату вина. — Она вернулась. Только женой не стала. Нас не разлучила ссора отцов, не разлучили льды и сражения. Лишь один… лишь один синда смог. Счастлив Турукано: смог хотя бы дотянуться, казнить ублюдка. Я бы… бы многое отдал, чтобы лично снести ему голову. Мне терять нечего. Не просто же так назвали братоубийцей. Туркафинвэ захлёбывался в своей ненависти и вине. Это чувство, злое, чёрное и беспомощное, душило и равнялось по силе с ненавистью к Врагу. И Эол, и Моргот, отняли у Турко то, что было ему ценно и важно. Оба заслуживали этого чувства. Куруфин молчал. Молчал о том, что у Ириссэ остался сын. Черноволосый и с пронзительными глазами. Неуловимо похожий на его собственного Тьёлпе. Юноша с поджатыми губами и рукой на мече, который мог бы быть сыном Келегорма. Распорядись Эру иначе. — Курво… — из мыслей Атаринкэ выдернул голос старшего брата. Не злой и не сорванный. Страшнее. Такой, от которого пятого феаноринга от корней до волос пробрало. Беспомощный. — Я не верю. Почему… почему именно она? Живая, резвая… более меня заслуживающая жить. Почему?! Туркафинвэ плакал. А Куруфину было впервые за долгое время страшно.       

***

       Келегорм действительно сошёл с ума. Куруфин — брата бросить не мог, даже в безумии. Принцесса Дориата была прекрасна. Отрицать это было бессмысленно. Как и то, что Лютиэн по красоте превосходила Ириссэ. Только вот отнюдь не это было важно. Дочь Тингола и Мелиан неуловимо напоминала убитую собственным супругом сестру феанорингов. Чёрные как ночь волосы, небесно-светлые глаза и стройная сильная фигура. Куруфинвэ, ехавший за Турко и его драгоценной спутницей, со спины мог бы и обмануться. Если бы не глубокий синий цвет развевающегося парусом платья. Ириссэ на его памяти надевала такие одеяния лишь однажды. В них она явилась на празднование, куда впервые после 12 лет в Форменосе пришли и они с отцом. Подчеркнуто горделивая, с вздёрнутым, подобно кузине Артанис, подбородком, она держала кубок с вином и не выходила из круга, который составляли близкие товарищи и друзья Турукано. Танцевала она с золотоволосым Глорфинделем, отчего серебряная вилка в руках третьего сына Феанора с жалобным треском выгнулась и оборвала своё существование. Через несколько месяцев, уже в белом с ног до головы, Ириссэ отвернулась от Валар и вместе с отцом последовала за Первым домом.       

***

       Она вышла к нему не сразу, как только Келегорм оказался в чертогах Мандоса. Долго стояла у колонны и наблюдала со стороны, только потом обозначив своё присутствие. Лука в руках Ириссэ не было. Только тёмно-бурое пятно на плече, клятвой расползшееся у неё на плече. Но нолдиэ улыбалась ему. И Келегорм улыбнулся в ответ. Раньше он страшился этого мига. Просыпался ночами от кошмаров. Просил прощения, а потом обвинял. Сейчас не было ничего. Только блаженное спокойствие для мятежного и горячего сердца. — Ну здравствуй, Турко. Всё почти так же, как и в их первую личную встречу на берегах озера Митрим. Только вот тогда они наставляли друг на друга луки. Сейчас — были безоружны. Удивительно, что несмотря на это, они делали друг другу больно. Не было тела, оружия и физического контакта. Было просто больно. — Здравствуй, Лоссэ. — Ты не сдержал своей клятвы. Ты же знаешь? — Ты тоже.        Мандос не мог испытывать жалость к двум влюбленным, слившимся в объятиях, казавшихся схваткой, каждый из которых убивал, проливал кровь, предавал клятвы и друг друга. Слёзы по ним проливала его сестра Ниэнна. Ведь эта история была стёрта со страниц истории эльдар. Неправильная и непоправимая.