hydra dolly

у эли глазки зашуганно овечьи, хрупкой робостью поражают, а в карих радужках мелкой дрожью тешится страх-страх-страх, с которым она больше не может совладать. она входит в купе будто бы помятая, порванная, облитая гадкой моросью, и каждый, каждый чувствует, как тишина начинает давить на грудь и обдаёт руки морозной сыпью. денис разглядывает ее заторможенно, скупо; боль где-то крысиным ядом начинает подъедать череп (будто с ее приходом), а руки сами тянутся огладить, успокоить растормошенную зудом шею. затылок. смутившись, видимо, собственного присутствия, новоприбывшая (лишняя), боясь лишний раз сделать вздох, просит занять верхнюю полку. голос чуть не дрожит, прерывается, молочные губы искривляются в благодарности, и она, с лёгкостью и аккуратностью лисы, как можно незаметнее забирается наверх. она бежит ото всех - не хочет встречаться со странными сожалеюще-поддерживающими (незнающими) взглядами, не хочет играть в их глупые игры, даже выпить не хочет. бежит от себя. —правда или желание, сонь? денис берет собственный телефон из ладоней макса. приложение визжит аморально громко, сознание заплывает кисельной пленкой, не слушается, еле наводя камеру на девушку. теперь он видит. руки по запястья омыты кровью. (артериальной или венозной? дениса сейчас вообще не ебет), редкие меленькие шмотки кожи скатываются между пальцев хлебными крошками. в крови стакан, в крови телефон, в крови постельное, макс и почему-то бедро кати, в крови он весь. слишком резко дёргается и мельтеша ощупывает будто уже чужую шею. правая ладонь покрывается новым липким слоем гемы, ярко-брусничным, контрастным. моментальное, странное желание попробовать на вкус сменяется тотальным недоумением. ни один из присутствующих ничего, абсолютно ничего не заметил. не замечает. лишь соня легонько склоняет голову, будто пытаясь выловить в беснующихся глазах отчетливые мысли. он молча отдаёт телефон максу и без единой мысли в голове выходит из купе. закрывает дверь. поля за окном затянуты шерстяным одеялом ночи и проносятся мимо с немыслимой скоростью. иногда мелькают столбы, какие-то маленькие станции, и кажется, будто чьи-то пальцы нещадно сносят их, как только они исчезают за пределами жиденьких шторок. возможно, эти же пальцы сжимают голову дениса до треска в ушах и звёзд вокруг радужки и медленно-медленно начинают подбираться к шее. —у тебя все в порядке? соня, такая маленькая и светлая, как можно тише задвигает гремящую дверь купе. денис не хочет сравнивать ее с элей, но как-то само все вырисовывается - и становится виден дичайший контраст, выедающий сетчатку. соню нужно было оберегать, как святого ангела - почти что аксиома, но у сони определенно был внутренний стержень, позволяющий ей держаться гордо, хоть и неуверенно. это вопрос времени. но эля… эля выглядела грозно, как овчарка, злобная, готовая наброситься, уже прижавшаяся к земле и напрягшая все тело. черное пальто и намокшие волосы. но вот глаза… глаза выдают в ней загнавшуюся, сломленную овечку, требующую объятий. требующую свою овчарку. руки теперь почему-то уже чистые. —да, я просто… мне в туалет надо. маленькая ладонь соскальзывает с плеча, голубые глазки снова внимательно пытаются рассмотреть, зацепиться, да безуспешно. таблетки гремят в кармане не хуже громовых завываний. отлично, ещё и занято. какой-то мужик отчаянно борется за собственную неприкосновенность в страшном, трясущемся туалете. проводницы на месте нет. неудивительно. бойлер пустует, выпятив холодное пустое пузо. даже таблетки запить тут нечем, безобразие какое, придётся ждать. на пробу денис решает снова залезть руками за собственный шиворот, уже не боясь нащупать там мокрых пятен. кровь стала темнее, а жжение начало разъедать плоть. своей кровью очень весело рисовать на пузах бойлеров лыбящиеся смайлики. спустя двадцать минут мерного ожидания гнев вытесняет терпение, стук кулаков отдаётся горохом по всему вагону. в туалете пусто. оглядываясь в убеждении, что никого из туалета не выходило, денис заходит в зловонное помещение. он трясущимися руками достаёт таблетки из кармана, перепачкивая всю одежду и чуть не рассыпая половину; закидывает в рот сразу несколько и кое-как запивает водой из-под крана с ярким металлическим привкусом. баночка остаётся где-то на замыленных полках. откидываясь на стенку в ожидании действия пуговок-плацебо, он закрывает глаза. уже здесь творится какой-то пиздец. они только в начале пути, а кажется, что тут и закончат. и никакой храм им не поможет. устало потирает лицо грубоватыми ладонями. когда уже там последний вздох? —денис, ты там? да я уже не знаю, тут ли я. и живой ли вообще. обезнадеженное мычание прерывает бесконечный стук колёс. денис наконец открывает глаза, вставая и опираясь на раковину, которая явно повидала виды и была готова оторваться в любой момент. зеркало напротив отражает его тело без головы. на месте привычной шеи красуется алый диск, пронизанный давшей сбой системой. теперь уже кровь повсюду; ей пропитана кофта, освящена несчастная раковина и окроплены пол и мутное зеркало с чьей-то улыбкой в отражении. не его. ему и улыбаться-то теперь нечем. старую защелку, как будто специально, клинит, а зазеркальный денис даже с места не двигается, только бледнеет с каждой секундочкой ещё больше. дверь чуть поддаётся движениям бараньим, диким, сумасшедшим, но стоит крепко, не думая отпускать. становится душно. в бессилии денис скатывается по двери на пол. прибирает колени к себе, стремясь не заплакать от банального страха из-за жуткой картинки. небо в приоткрытой форточке, кажется, ещё темнее, чем было, но звёзд не видно. зеркало все ещё транслирует картинку, которую хотелось бы забыть. хотелось бы разбить, но он слишком ослаб даже для того, чтобы встать. денис закрывает глаза. его тело откидывается назад, как только дверь распахивается, поддавшись силе снаружи. он стукается затылком и видит перед собой элю, взъерошенную, в глазах ее борются гнев, праведный, чистый, и страх - не за себя - за него. она одним махом поднимает дениса и прижимает к двери тамбура. что-то шепчет, неразборчиво, потом - предельно ясно: —денис, пожалуйста, - будто скулит, но привычной дрожи в голосе даже отдалённо не слышно, - гидра. —что? сглатывает, и снова: —гидра. соня стоит в дверях, смотрит, изучает, молчит. ей интересно и в то же время она будто смотрит в пустоту, куда-то сквозь. —какая гидра? что ты несёшь? голова снова начинает болеть. эля будто в неверии своими глазками смотрит на него, бегает по лицу, ищет хоть какую-то поддержку. и почему-то целует. нежно, мягко, боясь спугнуть; мягкими руками по шее - уже не больно, задыхаясь на полуслове, отпуская. —отрубишь одну голову - две другие займут ее место. —вставай. где-то на периферии слышатся чьи-то (чьи?) стоны; соня ревниво хмурит брови и в карманах небесной кофточки сжимает руки в кулаки; сжимает челюсти, а слёзы так предательски начинают выливаться на бумажно-белые щеки. она повторяет, требовательно, не ожидая отказа: —вставай. просыпайся, денис. вагон исчезает. денис просыпается.