Лес Тиндзю

Юному господину Камисато Аято было всего двенадцать лет. Он, шебутной и шумный мальчишка, наслаждался своим беззаботным детством. Конечно, родители считали, что ему, как будущему комиссару Ясиро, стоило стать чуть более серьёзным, но не могли ничего поделать с непоседливым сыном. Они ставили ему больше уроков, чтобы не было времени на развлечения, а он с них сбегал. Они запирали его в комнате, а он вылезал на улицу через окно, стоило служанке отойти ненадолго. «Дорогой, Аято же совсем ещё мальчишка. Не нужно быть с ним слишком строгим», — сказала однажды матушка, и отец вздохнул, но согласился с ней. В тот момент он подумал: «Аято делает большие успехи в освоении боевых искусств, это меня радует. Таланта и усердия ему не занимать, а серьёзность… Пожалуй, и правда приложится с возрастом». Аято действительно обожал боевые искусства. Он не пропускал ни одного урока, ни одной тренировки. На двенадцатый день рождения, случившийся несколько месяцев назад, ему подарили настоящую катану, и это было лучшим подарком для него. Он мечтал, что однажды спасёт кому-нибудь жизнь с помощью своего верного меча. Такая возможность представилась ему раньше, чем он ожидал. Да, Аято снова улизнул из поместья, чтобы прогулять скучный урок этикета. Скучный и бесполезный, так он считал тогда. Уж лучше провести время в лесу Тиндзю, чем юный господин Камисато и занялся. В этом месте было весело, хоть и небезопасно. Родители всегда ругали его и наказывали, если узнавали, что он снова сбежал в лес. Впрочем, ни строгие наставления отца, ни домашний арест не могли остановить Аято. Только слёзы матушки на какое-то время заставляли его отказываться от побега в лес Тиндзю. Он и правда не раз и не два встревал здесь в мелкие стычки со слаймами и хиличурлами, но всё равно приходил. Аято думал, что может постоять за себя, а тренировка никогда не заменит настоящий бой. В этот день он решил быть осторожным и пройти через всю территорию леса Тиндзю, ни разу не столкнувшись с монстрами. Уметь незаметно пробраться в стан врага — это важный навык, так ему говорил учитель боевых искусств. Планам Аято, впрочем, не суждено было сбыться. Он вдруг услышал короткий детский крик. Сердце его, кажется, пропустило удар. Никогда прежде он не встречал здесь других детей. К счастью, Аято удалось быстро взять себя в руки. Тот, кто кричал, очевидно, не мог защититься, так что юному господину Камисато стоило поспешить. Он побежал туда, откуда доносился звук, и очень скоро нашёл источник. Мальчик сидел на земле, прислонившись спиной к дереву и закрыв голову руками. Большой пиро слайм медленно приближался к нему, поджигая траву вокруг себя. Аято громко вскрикнул и, за пару секунд преодолев оставшееся расстояние, встал между мальчишкой и сгустком элементальной энергии. Несколько быстрых ударов катаной — и всё было кончено. За считанные мгновения до взрыва Аято упал на землю и закрыл мальчика собой. Огонь коснулся одежды на его спине. Спасённый им незнакомец быстро среагировал и сбил пламя рукавом. Никто из них не получил ранений. — Ты как? — спросил Аято. Он отстранился от мальчишки, усевшись рядом с ним на земле. Юный господин Камисато внимательно осмотрел его. У незнакомца был совсем другой разрез глаз, волосы же напоминали по своему цвету пшеницу, солнце, золото… «Красивый, — подумал Аято. — Возможно, мондштадтец?» — Я в порядке, спасибо тебе, — сказал мальчик. В Тейвате был один язык, но он говорил не как инадзумец. С таким акцентом обычно говорят иноземцы. — Не знаю, что бы я без тебя делал, — он утёр слёзы, выкатывающиеся из его невероятно красивых зелёных глаз, и подарил своему спасителю мягкую улыбку. — Ну что ты, разве мог я поступить иначе? — Аято улыбнулся ему в ответ. — Как тебя зовут? — Тома. А тебя? — Камисато Аято, но ты можешь звать меня просто Аято! — «Тома… Красивое имя. И совсем не инадзумское», — подумал он. — Как ты здесь оказался? Ты не из Инадзумы, да? Заблудился? — Да, я заблудился. Я из Мондштадта. Недавно приплыл сюда на лодке. — А где твои мама и папа? Ты только скажи, где вы остановились, и я отведу тебя к ним. — Я… — улыбка медленно сползла с губ Томы. — Я приплыл сюда один. Мама осталась в Мондштадте. Мой папа из Инадзумы, недавно он вернулся сюда. Мама сказала, что у него здесь какие-то дела. Я приплыл сюда, чтобы найти его, но так и не нашёл, — на его глаза снова навернулись слёзы. — Ты приплыл сюда один? — опешил Аято. — Но как? Мондштадт так далеко отсюда. Сколько тебе лет? — Десять, — он всхлипнул и закрыл лицо руками. — Я знаю, это было глупо, — прозвучал его приглушённый голос. — Я не думал, что будет так. Я думал, что просто привезу папе одуванчикое вино и вернусь домой. Тома заплакал, и у Аято кольнуло что-то в сердце. Он не любил, когда плакала его восьмилетняя сестрёнка Аяка. Аято тут же старался утешить её. Он ведь старший. Тома тоже был младше его, и юный господин Камисато притянул мондштадтского мальчика к себе, крепко обнял. — Не плачь, пожалуйста. Мои родители могут помочь тебе найти твоего папу. Хочешь? — Хочу, — шмыгнул носом Тома. Его маленькие ручки тоже обняли Аято. — Ты, должно быть, проголодался. Да и жить тебе негде. Пойдём ко мне домой? — Пойдём. И они пошли, держась за ручки. Дорогое кимоно Аято после сидения на земле испачкалось. Впрочем, оно и так уже было безнадёжно испорчено после взрыва пиро слайма. Он опять сбежал и встрял в неприятность. По крайней мере, на этот раз у него была уважительная причина. *** Отца Томы так и не смогли найти. Ни через неделю, ни через месяц, ни через год. Он словно сквозь землю провалился. Тома, однако, не терял надежды. А потом, когда ему было двенадцать лет, сёгун Райдэн издала указ Сакоку, закрыв границы Инадзумы. Мондштадтский мальчик решил остаться в качестве слуги в доме Камисато. С людьми, которые были так добры к нему. Его воспринимали почти как господского сына, как брата Аято и Аяки, но он считал, что это несправедливо. Тома получал всё, не прикладывая к этому никаких усилий. На добро нужно отвечать добром — так учил его отец. И Тома отвечал: убирался в поместье до поздней ночи, постепенно обучаясь этому, как оказалось, непростому делу; помогал поварам; тренировался с Аято, пытаясь освоить копьё. Брался за всё, что видел. Через какое-то время господин Камисато Аято, комиссар Ясиро, скажет ему, что он незаменим, что ему нет равных, но Тома об этом пока не знал. На одной из тренировок четырнадцатилетний Аято кое-что понял, и его будто бы молния поразила, настолько внезапным было это осознание. То, что он чувствует к Томе, выходило за грань дружеской и даже почти братской привязанности. Аято влюбился в него. Вот, что он понял. Это было неправильно. Тома искренне восхищался им и нуждался в его внимании и одобрении не меньше Аяки. Он даже звал Аято «ани». И Томе было всего двенадцать лет. Их разница в возрасте незначительна, но тогда Аято думал, что между ними пропасть, большая и бездонная. Голос юного господина Камисато уже сломался, а его друг всё ещё пищал, совсем как Аяка. Аято вспоминал себя в двенадцать лет. В то время одна девочка, дочь уважаемого господина, друга его отца, призналась ему, что он ей нравится. Она, смущённо краснея и заикаясь, сказала: «Я хочу завести с тобой семью». Девочке было всего лишь десять лет, но Аято её не понял. Он удивился и ответил: «Но у меня уже есть сестра». С тех пор девочка избегала его, а Аято только недавно понял, что она пыталась сказать ему. «Мальчики развиваются медленнее девочек», — услышал он однажды от служанки. Видимо, это была правда. «Кроме того, — упрямо говорил себе Аято, — Тома же тоже мальчик, а не девочка! Это не может быть правильным!» Он всегда завершал этой мыслью все свои размышления о чувствах к Томе. Юный господин Камисато верил, что сможет однажды избавиться от этой глупой влюблённости и забыть о ней, как о страшном сне. *** Время шло, а влюблённость не уходила. Она перерастала в любовь, но семнадцатилетний Аято запрещал себе об этом думать. Однако Тома стал таким прекрасным юношей, о нём невозможно было не думать, не мечтать, не желать… В том самом смысле. Его чувства были светлыми, но каждый раз, запираясь в своей комнате и ублажая себя рукой, он представлял Тому: это гибкое тело; эти светлые волосы; эти зелёные глаза, смотрящие в душу; этот голос (уже совсем не как у Аяки); этот смех… В какой-то момент Аято перестал врать. По крайней мере самому себе. Он принял то, что от этого греха ему не избавиться. Однако Аято не осквернит своим грехом Тому. Никогда. Он так решил. И в то же время было кое-что, что не давало ему покоя. Аято думал, словно он что-то упускает, не замечает, не видит. А это что-то лежит прямо у него перед носом. Ужасное ощущение. Недопустимое для воина, которым Аято стремился стать. Тома перестал звать его «ани». При этом нельзя сказать, что он как-то похолодел к нему, нет, вовсе нет. Тома был рядом почти постоянно. Иногда, внезапно обернувшись, Аято ловил на себе странный взгляд зелёных глаз. Пойманный на этом Тома каждый раз опускал голову и делал вид, будто бы носки его обуви были очень интересными. Намеренных прикосновений стало меньше, Аято уже не помнил, когда в последний раз они обнимались. Зато случайных прикосновений стало больше. После каждой тренировки Аято ощущал на себе фантомные руки Томы в тех местах, где они сегодня побывали, и его тело горело. Невыносимо. Он хотел об этом поговорить. Но Аято боялся, что ему просто показалось. Что он просто принимает желаемое за действительное. Всё решил случай. Поздним вечером они устроились в самом укромном месте сада. Их сложная тренировка только-только закончилась, и им хотелось спрятаться от посторонних глаз. Между ними образовалась уютная тишина. Аято мягко улыбнулся и посмотрел на Тому, чтобы проверить, улыбнулся ли он. Да, улыбнулся. И его глаза… Тоже смотрели на Аято. Отворачиваться было поздно, оба это понимали. Аято, поддавшись мимолётному порыву, склонился ниже, сокращая расстояние между их губами, но не целуя. Он давал выбор. Тома тоже наклонился, однако остановился. Не осмелился. Аято, не давая себе времени на то, чтобы передумать, соединил их губы. Их отношения развивались стремительно. Они больше не могли бороться со взаимным притяжением. Да и не хотели. Через месяц после первого поцелуя и признания они договорились запереться в покоях Аято. Ночью, когда все обитатели поместья уснут. Цели этого свидания были вполне очевидными. Аято разложил футон, дожидаясь Тому. Он немного волновался. Ему хотелось близости с Томой до одури. Однако мог ли он позволить своим желаниям заглушить голос разума? Очевидно, что нет. Аято не сомневался в чувствах Томы. Его невозможно красивые зелёные глаза сияли каждый раз, когда он смотрел на юного господина Камисато. Тома мог проводить часы в объятиях Аято, а их поцелуям не было конца и края. И всё же ему лишь только пятнадцать лет. Возможно, он ещё не готов к следующему шагу в их отношениях. Аято, как старший, должен понять и принять это, не настаивать и не давить. Тома, однако, утверждал, что готов. Он не заставил себя долго ждать. Распахнулась фусума — Аято предусмотрительно не закрыл двери. Тихо щёлкнул замок. Он подошёл к Томе, сомкнул руки вокруг его талии, оставил мягкий поцелуй на щеке. Блондин заметно смутился, увидев полуголого Аято, — на нём были только хакама, — но положил ладони на крепкие плечи. — Волнуешься? — тихонько спросил юный господин Камисато. — Ммм, немного, — признался Тома. Двумя пальцами он подхватил длинную прядь волос Аято, принялся играться с ней. — Мы не обязаны это делать, если ты не уверен, — Аято поднял одну руку, чтобы положить её на щёку Томы. — Аято, прошу тебя, не начинай, — Тома надул губы. — Я уверен. Мы обсуждали это уже тысячу раз! Он не сдержал смешка и поцеловал Тому в губы. После этого небольшого недовольства стало легче. Аято подтолкнул возлюбленного в сторону футона. Они уселись на матрасе, а потом настолько сильно увлеклись поцелуем, что, казалось, ничто в целом мире не смогло бы оторвать их друг от друга. Тома, намереваясь показать Аято свою полною готовность, перекинул ногу через его бедро, усевшись на него сверху. Камисато вздохнул страстно, взглянул на возлюбленного восхищённо, а улыбнулся хитро. Он упал на подушки, вовлёк Тому в новый поцелуй. Затем вдруг перевернулся, подмяв его под себя. Блондин густо покраснел. Оказаться вот так под Аято было… неожиданно. — Прекрасный, — прошептал юный господин Камисато. Его пальцы принялись медленно расстёгивать пуговицы на рубашке Томы. — Ты можешь остановить меня в любой момент, слышишь? — губы коснулись щеки блондина. — Да, — выдохнул Тома. — Но сейчас не останавливайся, пожалуйста… Аято распахнул полы рубашки. Он скользнул губами с щеки по линии челюсти Томы, спустился к шее, оставляя на ней нежные поцелуи. Длинными пальцами Аято нашёл соски, чуть сжал, потянул, играясь. Блондин вскинулся и шумно выдохнул. Вцепился в длинные голубоватые волосы. Он откинул голову назад, давая больше места для поцелуев. Не сдержался — с губ сорвался первый робкий стон. — Такой чувствительный, — сказал Аято между поцелуев. Его так увлекли ключицы Томы, что он не мог даже заставить себя поднять голову. — Такой красивый… Как сладко пахнет твоя кожа… Ох… — он притёрся ближе к паху Томы. — У тебя уже встаёт… — Мх… Тебе обязательно… всё комментировать? — Тома и правда завёлся не на шутку. Что эти пальцы творили с его сосками… — Твоя реакция такая милая, — Аято всё-таки поднял голову и посмотрел в зелёные глаза. — Но если ты так хочешь, чтобы я чем-то занял свой рот… Он ухмыльнулся, а потом прильнул губами к одному из сосков Томы, второй же продолжил терзать пальцами. Блондину так понравилась стимуляция этих бугорков, кто бы мог подумать. У него уже полностью встал. Знание того, что Томе приятно, оказало возбуждающий эффект и на Аято. В конце концов, они оба были пубертатными подростками. Пубертатными и безумно влюблёнными друг в друга. Тома ощущал возбуждение Аято, но из-за его широких штанов было несколько затруднительно в полной мере понять, что скрывалось за тканью. Блондин, набравшись смелости, просунул руку между их телами и… ох… там было нечто… внушительное. — Какой смелый… — выдохнул Аято. От осознания того, где сейчас лежала рука Томы, ему стало душно. Он тоже провёл рукой по выпирающему члену возлюбленного, потянулся к ремню, желая избавиться от его штанов… — Давай… — у Томы покраснели не только щёки, но и уши. И даже шея. Он остановил руки Аято. — Давай не будем… раздеваться полностью. В этот раз. Кончить от рук Томы, ласкающего его через штаны, было последним, чего хотел Аято. — Как пожелаешь, любовь моя. Но это всё ещё было в списке. К тому же, Тома только что пообещал ему, что будут и следующие разы. Конечно, у них обоих друг на друга имелись серьёзные намерения, они это знали. Но получить тому лишнее подтверждение всегда приятно. Кроме того, вполне логично начать с конца списка, постепенно повышая ставку. И они сделали это. Тереться пахом о пах Томы сквозь ткань оказалось невероятно приятным. Аято, впрочем, не сильно этому удивился. Его любовник сам по себе был невероятным. Они, перевозбуждённые, кончили быстро и почти одновременно. Потом по очереди искупались в офуро. Аято одолжил Томе свою одежду. Засыпали они на футоне, не желая выпускать друг друга из объятий. Блондин, слушая мерное дыхание возлюбленного, прошептал тихонько куда-то ему в плечо: — Я тоже люблю тебя. Через месяц отец Аято умрëт. Ещё через две недели мать нового комиссара Ясиро тяжело заболеет, то ли от горя, то ли от чего-то ещё. Настанут тяжёлые времена. Но Тома останется. Аято потом поймёт: в тот момент ему нужно было только это. Тома рядом — значит, всё остальное наладится. И ведь наладилось же.