Пособие для непослушных: закрывайте окна на ночь

— Ну а ему-то ты что сказала?! — спросила мать, растеряв последние крупицы терпения. — Сказала, что не люблю усатых. Мать кулак ей показала и челюсти сжала так, что желваки на скулах заходили. Тхуан никогда не видела мать такой и даже съежилась немного, боясь, что та руку на нее впервые в жизни поднимет. Но мать ее не ударила. Разве что одарила дочь полным злости взглядом и выплюнула, прежде чем уйти к себе в комнату: — Я умываю руки. Ищи себе жениха сама, раз тебе все не так. Посмотрим, как ты справишься. — И справлюсь! Справлюсь, не сомневайся! — крикнула она ей вслед, а сама в комнату побежала. Не плакать. Ни в коем случае не плакать. Лучше посмотреть вдаль, глаза пару раз закатить и напомнить себе, какая она хорошая и что все у нее будет замечательно. Нашла из-за чего убиваться. Подумаешь, в очередной раз шанс на замужество профукала — не первый раз и, возможно, не последний. Но когда-нибудь она точно найдет кого-то, кто не будет обижаться на любое сказанное ей слово. Кого-то, кто стерпит то, за что ее вечно так ругает мать. И ни в коем случае не надо смотреть на счастливых Со Ён и Дун Хёна: не бывает одинаково у всех, так Ран говорил. Тот самый Ран, от которого она окна теперь закрывает. Тот самый, с которым она, кажется, больше никогда не увидится. Каждый раз она злится на свои безуспешные попытки придумать, что скажет ему при следующей встрече. Каждый раз надеется, что встреча не состоится. И каждый раз, ложась спать, прислушивается, не стучится ли кто в закрытое окно. Каждую ночь в комнате стоит идеальная тишина. Тхуан собственные перепады настроения уже неделю мучают. Ли ненавидит его. И ждет. И снова не ждет. Дергает на ночь окно, проверяя, плотно ли оно закрыто, и ложится спать, с головой укутавшись одеялом. Вспоминает недавние события и от стыда готова сквозь землю провалиться. Ругается шепотом, хмурится, злится. И снова хорошенько прислушивается. Немного ждет. А потом в темноте кулак в сторону окна показывает и на другой бок поворачивается. Тхуан осточертели эти стены, осточертели собственные мысли, осточертели упреки матери. “Выпрями спину”, “помалкивай почаще” и самое ненавистное — “перестань хмурится, морщинистую тебя никто замуж не возьмет”. Тхуан бросает от недавнего конфликта с матерью в воспоминания о последней встрече с лисом, и в какой-то момент эти мысли не просто выводят из себя. Они заставляют действовать. Тхуан смотрится в старенькое зеркальце, хмурится. Тени на веках лежат идеально, брови ровные. Все было бы замечательно, если бы не покрасневшие глаза. Тхуан разглаживает складочки на новеньком ханбоке, надевает свои лучшие ботиночки. Спину выпрямляет, чтоб ее. Тхуан во всеоружии, решительная и непоколебимая. — И куда же ты собралась? — строго спросила мать, скрестив руки на груди. — Жениха искать, — девушка даже не обернулась на пороге. — Удачи! Посмотрим, что у тебя выйдет! — И посмотрим! Тхуан дышит часто, ноздри от злости у нее наверняка раздуваются как у старушки Хо. Тхуан к деду не просто уверенно идет, она бежит что есть мочи, только камушки от подошв новых ботиночек отлетают. Яблоки для лошади она не взяла — не до этого — еду старику тоже забыла. Если она поторопится, то, может, за часа два прибежит к нему, благо, бегать она умеет. На улице вечереет и немного холодает. Мимо леса знакомые проносятся, поля, и мельком девушку опять посещает мысль, что она была здесь еще будучи совсем маленькой. Когда именно, вспомнить все еще не удается, да это не так уж и важно. Важно то, что она к деду бежит. Важно то, зачем она к нему мчится. Тхуан знает, что дед будет ворчать. Скажет ей, что ему это неинтересно, попросит замолчать, потому что от ее речей у него разболится голова, и восвояси ее пошлет. Старик бескомпромиссный и нетерпеливый, а поэтому времени лучше даром не терять: все-все рассказать как можно скорее, пока у него уши не завяли и пока он ей пальцем у виска не покрутил. Времени мало, рассказать надо много, изнутри до сих пор негодование съедает. Изнутри распирает от того, чем она ни с кем не может поделиться. Так и выбегает она на поляну, покрасневшая и запыхавшаяся. Мчится в сторону ханока, как ужаленная, уже рот открывает, чтобы сразу начать говорить. Так и налетает с кучей новостей на старика, что сидит на пеньке и спокойно потягивает какой-то отвар. — Вы меня сумасшедшей сочтете, а это все правда! Он не человек вовсе. Напал, прямо ночью напал! Наглый он, дедушка! Обесчестил и ушел в закат! Не приходил больше. Переживать заставил, со стыда сгорать. А я… — Чего заладила, дурная?! Не понимаю ничего. Кто напал? — А мать ругается, говорит, что замуж никогда не выйду. Да кто ж меня опороченную возьмет-то?! Так обидел, в самое сердце прямо. Я не ожидала от него такого. Неужели я такой легкомысленной выгляжу? — Кто напал-то? — Ли Ран, помощник деда Мантэ. Он кумихо, не человек. Когда я была маленькая, он пришел и собирался по приказу старика меня убить. А потом мы подружились. А потом он меня предал! А мы ведь, между прочим… Тхуан тараторила без остановки. Говорила все, что за эти годы накопилось, рассказывала обо всем, о чем не могла рассказать другим. Тхуан хоть как-то этот тяжелый груз с сердца снять пыталась. Говорила и говорила, не могла остановиться. Увлеклась. Не сразу заметила, что дед поперхнулся своим отваром и громко закашлялся. Не сразу заметила, что посудину с травяной жидкостью он на землю поставил. — Ли Ран? — Ли Ран, — и закивала с энтузиазмом. У старика глаза стали похожи на маленькие блюдца. У него лицо, кажется, вмиг побледнело, а потом вдруг резко побагровело. Дед свел брови на переносице, и уголки его губ вдруг опять резко опустились. Он как зыркнет на нее — а Тхуан пару маленьких шагов назад делает, на всякий случай. — Значит, говоришь, по приказу старика решил тебя убить… — договорить старик не успевает. — Дед, пойдем-ка со мной, тебя сюрприз ждет, — слышится за углом ханока, и у Тхуан сердце тут же пропускает пару ударов. Голос знаком, даже слишком. Голос настолько знаком, что Тхуан вдруг резко убежать хочет, спрятаться и зажмуриться хорошенько — по привычке, чтобы не видеть ничего. Но, как назло, ноги словно врастают в землю, не дают и шага сделать. Остается лишь дышать ровно и тешить себя тем, что просто показалось. Но стоит из-за угла ханока появиться незнакомцу, чьи очертания так похожи на те, что она частенько видела во тьме своей комнаты, как все надежды вмиг рушатся. Тхуан рот в удивлении открывает и глаза выпучивает так, что, кажется, на триста шестьдесят градусов видеть может. Молодой человек подобен зеркалу: у него на лице написано почти все то же, что, должно быть, у нее. Во взгляде легкое смятение и недоумение, в то время как у Тхуан от шока, кажется, время останавливается. Тхуан забывает, как моргать. Смотрит на него неотрывно, каждую черту его лица с жадностью изучает, судорожно старается все запомнить, словно вот-вот весь мир накроет густая тьма и увидеть больше ничего не получится. У него острый подбородок, широкий лоб и угловатые брови. У него темные, практически черные глаза и хитрый прищур — точно лис, не ошибешься. У незнакомца кожа светлая, при свете облачного неба почти что бледная. У него небольшой аккуратный нос и милые щечки. У Тхуан пальцы неожиданно колоть начинает: небольшая подсказка, что этот самый нос она ночью в темноте осязала и эти самые мягкие щеки ладонями накрывала от умиления. У него губы тонкие сжаты в ровную полоску, и Тхуан вдруг сглатывает и каким-то неведомым образом делает еще один шаг назад. Девушка резко опускает взгляд, поняв, что слишком долго на эти губы смотрела. Тхуан дар речи теряет. Не знает, стоять ей истуканом или в деревню к себе бежать, пока не поздно. Тхуан понимает, что незнакомец этот очень ей знаком. Деду тоже. — Сюрприз, говоришь? У меня тоже для тебя кое-что есть. Давай начнем с моего. Ли Ран, что все это время неотрывно на Тхуан смотрел, сообразил быстро: увернулся от трости старика в последний момент. — Дед, давай просто… — Поговорим? Ты уже наговорил. И натворил. Чтоб тебя! — и старик замахнулся вновь. Ран успел отбежать на безопасное от старика расстояние и, руку выставив в примирительном жесте, сказал ему: — Что бы она тебе ни сказала, она приукрашивает. Она это дело любит. — Ч-что? — у Тхуан голос наконец прорезался. — Я? Приукрашиваю? — Испоганил девчонку и еще что-то вякать умудряется, подлец, — проскрежетал старик и побежал за кумихо. — Никого я не поганил! — Значит, ты тогда все-таки запугал ребятенка! Да еще и от моего имени! Вот же… слов не хватает. Высечь бы тебя хорошенько, ирод. Поняв, что за лисом ему не угнаться, старик сел обратно на пень и за голову схватился. Дед чихнул вдруг, злобно осклабившись на милое “будь здоров” от Рана, а Тхуан посмотрела на деда так, словно увидела его впервые. Дед. Ли Ран. Помощник деда Мантэ. Большой мешок. Старик, каждый раз хохотавший, когда Тхуан называла его внука человеком. Скрюченный страшный старикашка, спросивший ее много лет назад, не произошло ли ночью в деревне ничего странного. С невообразимой скоростью в голове Тхуан на место разрозненные кусочки пазла вставали, соединяясь между собой до необыкновения легко и открывая перед ней целостную картину. Неожиданную. Шокирующую. — Что ты там еще говорила? — сварливый голос старика отвлек девушку от великого открытия. — Что мать ругает из-за того, что… — Да по кой черт мне мать твоя сдалась! Друзьями стали, говоришь? Ты сама его, стало быть, в дом пускала? Девушка потупила взгляд. Понимала, что, если озвучит и без того очевидный ответ, точно получит по лбу. Решила молчать как партизан, чтобы обезопасить себя. Авось все как-то само разрешится. — Черт бы вас всех побрал… В мешок бы обоих посадить, ей богу! — и старик вдруг пригрозил ей кулаком. — А меня-то за что… — пробубнила девушка и тут же вздрогнула от неожиданности, услышав прямо над ухом голос кумихо. — За то, что жизнь ничему не учит. Предупреждал же, говорил тебе не ходить сюда, а то опять покусаю. А ты еще и меня подставила. Предупреждал? Покусает? Опять? Шестеренки — или что там у нее было — в голове опять пришли в движение. Хаотичные мысли разлетались в разные стороны, никак не хотели соединяться воедино, пока девушка не взглянула на ханок старика и не заметила дым над крышей. Она тут была. Именно здесь, в этом самом перелеске. Смотрела на клубы дыма, валившие из трубы, и радовалась, что нашла хоть какие-то признаки человеческой жизни в этом необитаемом лесу. Уставшая, напуганная, отчаянная — игра в прятки не задалась. Ее никто не мог найти, даже она сама. Она видела ханок. Она видела черного лиса. Лиса с разными глазами. Тхуан вспомнила его укусы, вспомнила грозное рычание. Вспомнила, как он тащил ее волоком к проселочной дороге и смотрел на нее свирепо. Тхуан вспомнила, как была готова распрощаться со своей жизнью. От очередного озарения у девушки закружилась голова. — Дедуль. Ну а на подарок-то хоть посмотришь? — Засунь себе свой подарок куда подальше. — Ну дед… Тхуан медленно повернулась к Рану и все же осмелилась поднять на него взгляд. Сглотнула нервно, не оправившись еще от неожиданных потрясений, но посыл в глазах кумихо поняла сразу. — Дедушка. Ран, наверное, очень старался. — Тебя сожрать старался и меня до белого каления довести. Хороший парень, старательный. И вообще, нашлась защитница. Домой лучше иди. Ты достаточно за пять минут рассказала, поубавила мне лет жизни своими россказнями. Как придешь ко мне на могилу в следующий раз, не забудь извиниться. Девушка виновато посмотрела на деда, а затем вновь подняла взгляд на лиса. Тот лишь закатил глаза. — А мне интересно посмотреть, что он вам приготовил. — Иди и смотри, раз интересно. Я тебя не держу. Тхуан, признаться, тоже было не очень-то интересно. Ей уйти поскорее хотелось. Уйти, пока не просто жареным — горелым не запахло. Девушка уже представляла, как заколачивает окно своей комнаты и нож под подушку кладет. Ран лис хитрый, непредсказуемый, но отомстить он точно захочет. Тхуан, кажется, по-крупному влипла, придя сюда. Но чтобы хоть как-то задобрить кумихо, она решила все же ему помочь — может, тогда лис будет к ней чуточку благосклоннее. И вместе они все-таки уговорили старика подняться с пня и пойти с ними. Куда они шли, Тхуан не знала. Она шла позади всех, оглядывалась по сторонам и выискивала не самые густые и тернистые заросли, чтобы в случае чего самой первой дать деру. Но убегать не пришлось. Восторженный вздох старика тут же сменился суровым кашлем: ясно было, не хотел показывать свою радость. А радоваться действительно было чему. Впечатлена была и Тхуан. — Красивая, — сказала вдруг она самая первая. Ран на это лишь усмехнулся и взглянул на старика. — Как ты можешь заметить, дед, земля тут идеально подойдет для твоих гибискусов. И вид вроде бы ничего. Насчет вида Тхуан была готова поспорить, но не стала. Ну лес, ну поляна — ничего особенного: сколько таких лесов и перелесков в Корее. С другой стороны, если засадить территорию вокруг беседки цветами, получится действительно красиво. Беседка небольшая, но очень изящная. Резная, из темного дерева, с изогнутой крышей — выглядит так, словно построена исключительно для королевской семьи. Ран сделал все сам, Тхуан уверена: он ни за что не попросил бы кого-нибудь помочь, особенно людей. Ран молодец. Ран действительно молодец. Сухое “спасибо” старика — тому подтверждение. — У меня тихий час, так что уходите с глаз моих долой. Оба. Ран, проводи ее до дома. — Да не нужно, я и сама могу… — С радостью провожу, — приторно мило отозвался кумихо, отчего Тхуан вдруг нервно сглотнула. Девушка была уверена, что ничего хорошего это не предвещало. — А с тобой, — проворчал дед напоследок, ткнув кумихо пальцем в грудь, — я поговорю после тихого часа. И дед ушел. Вокруг задорно поют птицы и листва весело шелестит. Августовское небо надело на себя кучевые облака. Рядом беседка новенькая стоит. А прямо напротив — Ран. И взгляд его пристальный, от которого все внутренности в комок сжимаются.