Rose Garden Dreams

pov: Люмин

На кого злиться теперь? На себя? На Чайльда? На злую долю собственных нескончаемых кар? Во всём истязающем возбуждении и противоречивых чувствах Люмин не находила себе места. Не знала, где сыскать пристанище, где ужиться со всем возложенным на себя грехом. И она мучала себя не за низость — не за подлинное желание хоть малое урвать взамен всем потерям. Люмин ныне ненавидела лишь то, что впервые за время после долины Дахри чувствовала себя живой. Ощущала то, как ноги располагали силой сделать новый шаг, а грудь рвалась к очередному вдоху. Будто всё так, как и должно быть. Она всей волей потерянной души проклинала, что дыхание Предвестника на её коже теперь по венам нектаром разливалось. Ночной ветер вокруг шуршал редкими сухими травинками и поднимал крохотные вихри песка вокруг ног. Люмин шагала по ночному лагерю Танит, отдалённо слыша шёпоты племени, доносившиеся из разбросанных палаток и небольших оконц развалин. Всё казалось ненастоящим, происходящим где-то за тонкой вуалью. Каждая мысль тянула назад, а разум путался в тысячах невысказанных слов. В уговорах, что это лишь вино, усталость, гнетущая тяжесть бесконечных странствий… Но стоило закрыть глаза, как перед взором вновь всплывал огонь в синих глазах напротив, тот голос, который всё ещё звучал в ушах. Люмин помялась в желании отвесить себе звонкую затрещину, стоило пересечь очередной деревянный мостик через ущелье. Пред ней ныне простиралась западная часть лагеря, где обитала Джехт. Грубо сшитая ткань палатки слабо колыхалась, пока снаружи мерцал свет от костра. Волочившиеся тени под ногами стали гуще, ластясь недоверчиво, точно пугливые животные. Путешественница становилась у входа, и на секунду поверила, будто полог так и останется нетронутым. Зачем она пришла сюда? Что собиралась изречь? Что пала в своей низости, сколько открытых ран подставила врагу на растерзание? — Если ты собираешься стоять здесь до утра, можешь сразу заходить. — неожиданно послышался негромкий голос.  Кости в теле переломила дрожь. Люмин не думала, что Джехт услышит её шаги, но, вероятно, было глупым ожидать обратного от преданного воина Танит. Откинув полог, Путешественница вошла внутрь. — Я думала, ты ушла к себе. — истинно доброжелательно изрекла Джехт. — Подумала, что мне нужно больше… воздуха, чем в четырёх стенах. — выдохнула Путешественница. — Матерь джиннов? — Это ужасное существо с Паймон. Джехт прищурилась, внимательно осматривая Люмин. — Значит, воздуха? — родилось неискоренимой пустынной вредностью. — У тебя тут… спокойнее. — Путешественница избегала чужого взгляда, рассматривая кинжалы, разложенные на пёстром ковре. — Ага. — Джехт хмыкнула и невзначай подкинула один из клинков, поймав за рукоять. — Скажи честно, он? — Что? — Люмин напряглась. Верно, отвратительная лгунья, и читать её можно как открытую книгу. — Не притворяйся. — дитя Танит подалась ближе, хитрая улыбка не сходила с её лица. — Ничего не было. — поспешно отмахнулась Люмин, но её тон чересчур резок, чтобы это выглядело убедительно. — Конечно, ничего… — протянула Джехт, ставя кинжал на место. — У тебя глаза всё ещё пьяны.  — Джехт! — оборвала её Люмин, прижав ладони к пылающим щекам. Хороша упрямица — с напрочь искусанными губами, пока всё внутри молило о напускной сдержанности, хоть и сбитые одежды не говорили — кричали о разделённом.  — Ладно, ладно, молчу. — она подняла руки в притворной сдаче, но улыбка на чужом лице только стала шире. — Хотя, честно говоря, я рада. Это прогресс. — Прогресс? — Люмин нахмурилась. — Ага. Обычно ты просто запираешь всё в себе, будто мир вокруг того не замечает. — Джехт пожала плечами и снова взяла кинжал, проведя пальцем по блестящему лезвию. — Но теперь… по крайней мере, видно, что нечто произошло. — Ничего не произошло. — повторила Люмин. — Знаешь, если хочешь поговорить, я тут. — сказала Джехт с неожиданной мягкостью. — А если нет… Ну, ты в любом случае расскажешь, как только всё окончательно взорвётся. — Ты ужасна. — Люмин закатила глаза, но её губы тронула едва заметная улыбка. — Зато честна. — Джехт поднялась, потянулась, а затем широким жестом указала на угол шатра, где стояли кубки и глиняный кувшин. — Хочешь ещё выпить? — Нет, спасибо. — ответила Люмин, вздохнув. — Думаю, я просто немного посижу здесь, если ты не против. — Как хочешь. — Джехт уселась обратно, уже не донимая её вопросами. Но взгляд её был всё таким же лукавым. Люмин вздохнула, опустившись на широкую кровать, устроенную из мягких подушек и покрывал. Зашуршали простыни, тело сразу утонуло в мягкости, и казалось, что она могла провалиться в сон мгновенно. Но мысли никак не отпускали. Джехт, следуя за ней, быстро стянула обувь и уселась рядом, беря плед с края. — Что, прям в одежде? — спросила она, слегка усмехнувшись и глядя, как Люмин едва двигалась. — Плевать. — пробормотала та, не открывая глаз. — Тебе вечно плевать. — хмыкнула Джехт, забираясь рядом и накрывая их обоих пледом. — А потом жалуешься, что спина болит. Люмин недовольно буркнула в ответ, но сил на спор не хватило. Некоторое время они лежали в тишине, уставившись в тёмный купол палатки. Свет от костра снаружи мерцал, отбрасывая причудливые тени на ткань. — Видок у тебя, конечно… — вдруг сказала Джехт, нарушая молчание. — Что? — Люмин повернулась к ней, нахмурившись. — Ну, ты выглядишь так, будто… — Джехт на мгновение задумалась, подбирая слова. — Будто кто-то тебя хорошенько встряхнул и бросил обратно на землю. — Очень поэтично. — сухо заметила Люмин, закатывая глаза. Джехт и сама выглядела не лучше сумасбродной девчонки. Её волосы топорщились, пусть и то вовсе не портило загорелое лицо. — Это у меня ещё деликатно вышло. — Джехт тихо засмеялась.  — Не начинай свою любимую песнь. — отделяя слова, выпалила Люмин, ворча в подушки. Щёки снова окатило дурным стеснением. — Расслабься. — протянула дитя Танит, укладываясь удобнее. — Уже сказала, что не буду я тебя пытать. Только скажу, это смешно — видеть, как один из самых сильных людей, которых я знаю, бегает вокруг самого себя. — Не твоё дело. — фыркнула Путешественница. Дивная похвала.  — Знаю. — с хитрой улыбкой сказала Джехт, переворачиваясь на другой бок. — Но, по-моему, я права. Как и всегда. Собственное лицо нахмурилось без промедлений. Люмин недовольно выругалась и отвернулась. Тишина снова закружилась под тканевыми стенами палатки.  — Джехт… — Да?  — Расскажи что-нибудь ещё из преданий пустыни, пожалуйста. — попросила Путешественница, прикрывая глаза. Веки потяжелели мгновенно.  Джехт удивлённо подняла брови, но быстро спрятала победную улыбку. — Ладно. Ты знаешь, что я не умею отказывать. — дитя Танит на мгновение замолчала, собирая мысли, а затем начала: — ​Когда-то давным-давно Повелительница Цветов вместе с Повелителем пустыни построили для джиннов «Город-амфитеатр» Ай-Ханум, что на древнем языке джиннов означает «Город Лунной Девы»…

***

Люмин проснулась в поздний час, когда солнце уже высоко стояло над пустыней. Вместе со сквозняком улица приносила переливчатые голоса обитателей племени Танит. Простыни приносили желанную прохладу — спасение от всех жарких чувств, которыми пронизано разнеженное мягкое тело. Натянутая ткань невысокого купола над головой мрачна, и это успокаивало сонный взгляд. Путешественница не находила в себе голод, она заставляла себя трапезничать вместе с Джехт, но понимала с трудом, чувствовала ли себя лучше с сытым животом. Свет солнца заливал лагерь, золотя песчаную землю и отбрасывая длинные тени от шатров. Сердце билось в спокойном ритме, и даже грудь вздымалась плавно и ровно. Осталось ли хоть что-то от ночного гнева? — Ты слишком хорошая для этого места. — внезапно усмехнулась Люмин, ковыряя в глиняной тарелке несколько фиников.  — О, не волнуйся, я снова могу стать ужасной. — засмеялась Джехт, отпивая немного травяного отвара из кружки. — Но для тебя пока делаю исключение.  — Знаешь… — Да, знаю. — не дала закончить дитя Танит, доподлинно осознавая, что Люмин хотела изречь. — Принятие и примирение никогда не будут схожи с прощением. Но дай своему сердцу шанс, пока вы здесь.  — Мне страшно. — нехотя призналась Люмин, рассматривая узоры по краям тарелки. Вот вам и героиня… Боялась чувства, что убедительно наращивало хватку на шее. — Что в последствии будет больно? — улыбнулась Джехт. — Думаешь, терзая себя и свою душу, сейчас легче?  — Иногда мне кажется, легче… — Дурная ты до жути. — дитя Танит беззлобно засмеялась, откинувшись на подушки. — Это не облегчает ничего. Когда внутри разгорается такое… оно никогда просто не исчезает. — Но это неправильно. — голос Люмин стал тише, почти шёпотом. Она сжала пальцы, пытаясь унять дрожь.  — А что, по-твоему, правильно? — Джехт подняла бровь, затем наклонилась вперёд, подперев подбородок ладонью. — Разве есть правила для таких вещей? — Есть. — Люмин резко подняла на неё взгляд, в котором смешались боль и гнев. Чайльд всегда шёл одной целью — служить своему дому и его народу, привести их к мечте, что родилась в ледяном сердце Царицы. — Когда… это касается того, кому я не могу доверять. Джехт слегка усмехнулась, но в её глазах теплилось понимание. — Доверие, знаешь ли, штука сложная. Ты можешь не верить ему, но ты ведь веришь себе? — Я не уверена уже ни в чём. — Люмин опустила голову, тень от дрожащих ресниц теперь падала на щеки. Джехт на миг замолчала, но её взгляд остался сосредоточенным. — И что, по-твоему, с этим делать? — Люмин почти бросила эти слова. — Ты задаёшь вопрос, на который уже знаешь ответ. — Джехт ухмыльнулась.  — Ты всё упрощаешь. — А ты всё усложняешь. — парировала Джехт с лёгкой улыбкой. На мгновение в шатре воцарилась тишина, нарушаемая лишь приглушённым шумом жизни лагеря снаружи. — Прости. — осторожно выговорила Люмин, теплея во взгляде, хотя, стоило верить, ей никогда не доведётся узнать, о чём пустынница на самом деле думала. — За что? За то, что ты человек? — Джехт удивлённо подняла брови, но быстро спрятала это за лёгким смешком. — Я просто хочу, чтобы ты сама решила, что делать. Но не из страха. И уж точно не из-за того, что обстоятельства диктуют, что это «неправильно». Люмин долго молчала, пальцы всё ещё сжимали край тарелки. Так или иначе она чувствовала себя виноватой. Над всеми этими чувствами власти нет. Густого жгучего вожделения во всей душе слишком много. И эта связь плескалась рекой.  — Ты странная, Джехт. — Но ты всё равно меня слушаешь. — ухмыльнулась дитя Танит, наклоняясь к Путешественнице ближе. — Пойдём. Матриарх нас ждать не будет.  — Спасибо. — тихо изрекла Люмин, поднимаясь. — Всегда пожалуйста. — усмехнулась Джехт, отходя к выходу. — Но если тебе понадобится плечо, чтобы поныть — знай, оно не бесплатно. Люмин улыбнулась краешком губ, собственное лицо всё ещё оставалось серьёзным, но теперь в этом меньше напряжения. — Тебя и так достаточно терпеть. — Вот именно. — рассмеялась Джехт, выходя из шатра. — Так что готовься платить за дополнительные услуги. В следующий час они спешили к центральной платформе — открытой части одного из самых крупных строений, где вела свои дела матриарх. Стражу за ними не посылали, импровизированные улицы внутри каньона и вовсе после праздненства пустовали. Лишь изредка мимо пробегал некто из жителей, унося в руках плетённые из сухих ветвей корзины или тканевые свёртки. Стоило подняться к месту встречи, перым, кого Люмин увидела, был Чайльд. Путешественница вздохнула в неполную меру, когда его шальной взгляд сцепился на ней. Ощутила, как внутри всё сжалось под воспоминаниями о том, как дыхание океанов легло на губы и шею, а она боролась с полным сладострастия чувством. Нет напросто того места, которое не стремилось к нему. И сердце под стать тому колотилось, насколько этой горячей тяжести много.  Но Люмин всё губы сжимала да глаза отвести пыталась. Не хотела давать той власти, что Предвестник нашёл прошлой ночью. Но он смотрел на неё сверху вниз и знал. Хищно, жадно, видел её всю, съедал глазами и не отпускал, упиваясь своим превосходством и тем, как заставлял всё девичье существо пылать. Всё своей волей отравляя. С той ухмылкой, где читалось то самое: «мы ещё не закончили». — Вы вовремя. — Бабель кивнула, её голос спокоен, но серьёзен. Видно, матриарх не любила представления, которым стало вчерашнее торжество. Она намерена показывать силу и власть в борьбе с врагами племени. — Надеюсь, все хорошо отдохнули. Сегодня нас ждёт важная задача. Люмин кивнула, оставаясь чуть позади остальных, испытывая желание укрыться в тени. Чайльд, как назло, стоял ближе всех, взгляд синих глаз всё ещё скользил по коже лезвиями ножей. Терзал десятками когтей. И пусть Люмин храбрилась и возвышала голову, Предвестник знал, сколь сильно ударил.  — Что за задача? — Джехт облокотилась на стол, слегка щурясь на разложенную карту. — Лилупар уже сказала, — Бабель перевела взгляд на Люмин, а затем на парящий в воздухе сосуд джинна. — что её сила разрознена. Чтобы восстановить истинный потенциал и войти в Оазис Вечности, нам нужно собрать все части джинна. Один из осколков покоится в древнем храме, который давно погребён под песками. Нам удалось найти сведения о его местонахождении. — Бабель указала на точку на карте. — Но путь туда не прост. Придётся пересечь два обширных дюнных массива к северу от лагеря, а потом искать вход в подземелье. — А второй осколок? — спросил Чайльд, его голос был спокойным, но в нём слышалась заинтересованность. Люмин головы не поворачивала, хоть и всё собственное существо каждый его вздох ощущало.  — Пока нет информации. — ответила Бабель, скрестив руки на груди. — Но, по нашим данным, в библиотеке или архивах Танит могут быть упоминания о нём. Сначала займёмся первым. — Отлично. — Джехт расправила плечи. — Наконец-то нечто стоящее. — Вы впятером отправляетесь в храм, а я останусь здесь и подниму людей, чтобы собрать информацию. — продолжила Бабель. — Гарантировать ничего не могу, сохранившиеся тексты обширны, но племя будет готово помочь вам в случае необходимости. — Благодарю, матриарх. — коротко ответила Люмин.

***

Земли Повелительницы Цветов вступали в свои права, являя себя заваленными пещерами, занесёнными песком дорогами и крепкими беспощадными бурями, что покрывали воздух плотной пеленой, а каждый вздох отдавался горечью, наполняя лёгкие сухим жаром. В пустыне Хадрамавет пребывание не сравнить с постоянным изобилием питья и фруктов в тропиках. Возобновление штормов отрезало их от многих путей, и долгое время они ожидали новостей от «Соколов» племени, чтобы получить возможность исходить от положения. Ассасины не осведомлены в точности о том, где брала конец буря, и потому решение о передвижении внутри каньонов пришло практически мгновенно. Разумеется, Бабель не могла выдать чужакам стратегически важные положения и пути, но она направила всех пятерых так, чтобы вылазка не оказалась губительной. В это неспокойное время им не нужны конфликты с обеих сторон. Теперь же горячий ветер обдавал лицо колючими волнами. Воздух, казалось, кипел, становясь густым и тяжёлым. — Мы не успеем дойти до укрытия, буря усиливается. — громко сказала Джехт, заслоняя лицо рукой. — Нам нужно найти что-то! Быстро! — вторила ей Паймон, цепляясь за плечо Люмин. — Осторожнее с моими песками, смертные. — недовольно протянула Лилупар. — Я не смогу вас защитить, если вы будете так неуклюжи. — Лучше бы ты подсказала, где найти укрытие, а не язвила. — бросил Чайльд, заслоняя Люмин от внезапного порыва ветра. Люмин почувствовала это движение — как он чуть повернулся, закрывая её от песчаного шквала. Сердце на мгновение сбилось с ритма, но она быстро сделала шаг в сторону, избегая прикосновения. Путешественница с трудом бралась утвердить, что в это время Тарталья казался обеспокоенным. Но она могла видеть, что его поступь стала тяжелее, и он выслушивал с особой тщательностью каждое замечание Джехт. — Там, за грядой. — сказала Джехт, указывая на возвышенность вдалеке, едва различимую сквозь завесу песка. — Надо торопиться! — крикнула Люмин, но голос почти утонул в шуме. Они побежали, пригибаясь, заслоняя лица от хлещущего ветра. Паймон пищала от страха, цепляясь за Люмин так крепко, что казалось, её маленькие пальцы впивались до самой крови в плечо. Когда наконец все пятеро добрались до гряды, стало ясно, что это вход в пещеру. Они буквально ввалились внутрь, дрожа и отфыркиваясь от песка, который забивался в волосы, одежду и даже кожу. — Любимая Хадрамавет, как всегда не поскупилась и подсобила с погодой! — проворчала Джехт, усаживаясь на гладкий камень. — Паймон чуть не превратилась в кусок запечённого песка. — пробормотала феечка, всё ещё прячась за Люмин. — Вроде все целы. — Чайльд отряхнул подол мундира и подошёл ближе. Взгляд задержался на Люмин, на её лице, осыпанном песчинками, и растрёпанных, взмокших волосах. Затем добавил негромко, но достаточно, чтобы она услышала: — Всё нормально? — Нормально. — коротко ответила Люмин, избегая взгляда. — Ты точно..? — Чайльд потянулся к её лицу, отряхивая прядь волос от песка. И легко приметить, на его лице отразилось мгновение, в которое Люмин отшатнулась, как от удара, и выдохнула. — Точно. — собственный тон чуть более резок, чем хотелось, пока она быстро попыталась замаскировать движение, утирая песок сама. Грудь вздымалась рьяно, а глаза Путешественница не спешила поднимать. Чайльд опустил руку, чуть улыбнувшись, но более ничего не изрёк. — Так, хватит ваших взглядов. — ехидно вставила Джехт, подперев щёку ладонью. — Может, лучше придумаем, как не застрять здесь на всю ночь? — О, я могу подождать сколько угодно. — протянула Лилупар. — Хотя вы, смертные, такие нетерпеливые. — Ещё немного, и буря утихнет. — сказала Люмин, садясь рядом с Джехт. Та вдруг сжала руку Путешественницы, не говоря ни слова. С течением времени оказалось, что дальнейшие ходы в пещере завалены. Засыпаны они камнями специально, или надломились опоры стены, определить трудно, поэтому предзакатные часы они провели за тем, чтобы перевести дыхание и набраться сил. Очень скоро ветер снаружи начал стихать, слух наполнила тишина, нарушаемая только шорохом оседающего песка. — Кажется, можно идти. — произнесла Люмин, поднимаясь. За пределами гряды открывался путь к подземельям. Всё ещё далекое закатное солнце пускало первые лучи, пока вокруг сгущались сумерки, окрашивая небо серым и синим. Двигались быстро, так что оставшийся ветер хлестал по лицу. Люмин чуть сдвинула капюшон потрёпанного плаща, вдыхая греющий грудь воздух. Мир резко предстал необъятным. Горные уступы и осколки древних камней возвышались над зыбучими песками, словно останки забытого великана, пробивающегося наружу. Вход в храм оказался скрыт за грудами скал, что тихи и молчаливы, покатая тропа вела вниз, к тёмному разлому в основании. Сбежать от мрачной прохлады внутри нельзя, что ложилась на кожу, пусть и сердце билось загнанно. Свет от зажженных факелов слаб, так что просторы истинно мрачны. Тени не обретали форму, походя на туманных змей. Они волоклись вокруг и подёргивались с каждым рьяным жестом, пока путь по подземельям извилист: своды сменялись узкими проходами, затем вновь открывались просторные залы. Воздух здесь прохладен и полнился мягким цветочным запахом. На стенах замирали картины прошлого, запечатанные в резьбе крошившихся фресок: танцы, песчаные бури, джинны. — Тихо как-то. — заметила Джехт звучно, вертя головой и осматривая тёмные коридоры. — Пока что. — отозвался Чайльд, не выпуская Полярную Звезду из рук. В следующий час они оказались перед массивной дверью, охраняемой каменными стражами с головами крокодила. Массивные створки выглядели непреодолимыми, когда на стене рядом показался очередной механизм — сложная система рычагов, шестерёнок и гигантских труб. — Это насос. — тихо сказала Лилупар, её голос эхом разнёсся по залу. — Когда-то он направлял потоки воды через храм, чтобы поддерживать жизнь в оазисе. Теперь же… здесь течёт только песок. — И как его запустить? — спросил Чайльд, поднося факел к ближайшей шестерёнке. — Включите рычаги. — незамысловато ответила джинн. — Но будьте осторожны. Потоки должны быть направлены правильно. — Указаний нет, как обычно. — фыркнула Джехт, осматривая механизм. — Не впервой. — пробормотала Люмин, уже подойдя к одному из рычагов. Песок хрустел под ногами, пока они проверяли каждый из переключателей. Один за одним древние механизмы приходили в движение, постепенно заполняя храм звуками. Песок внутри труб двинулся, как вода, заполняя давно опустевшие каналы. — Думаю, почти всё. — сказала Джехт, отпуская последний рычаг. — Только смотри, чтобы это не обрушилось нам на головы. Сквозь гул механизмов где-то внизу послышался тяжёлый скрежет. Каменная дверь медленно отворилась, обнажая вход в глубокие тоннели. — Вот это мощь… — пробормотал Чайльд, бросив взгляд на Люмин. — Я чувствую это! — Лилупар встрепенулась. — Там мой фрагмент. Моя божественная суть. Пожалуйста, я должна быть ближе к нему! Люмин кивнула, и они двинулись вперёд. Подземелья далее оказались ещё более величественными. Исполинские колонны, уходящие ввысь, поддерживали потолок, покрытый мозаиками. Джехт едва различила сцены древних деяний. Создание падисар, процессии, спускающиеся в подземное царство, пир трёх богов среди цветущих оазисов... Но дрожь норовила захватить ноги, когда они попали в главный зал. Шаг замедлили лишь у ступеней, что вели к покрытому мхом алтарю, где в островке жизни холодной обители мрака сиял осколок Лилупар. Вокруг разрастались кусты, мелкие деревца и яркие цветы — анемоны, крокусы и нарциссы, цветы, чьё рождение связано с трагическими и прекрасными сказаниями пустыни. Лепестки дрожали, приветствовали невидимую владыку этого места, пока их тонкий аромат отзывался подлинной тоской. — Вот он. — прошептала Лилупар. — Подойди ближе, госпожа. Люмин медленно приблизилась к платформе, не прекращая рассматривать нескончаемые тонкие сплетения металлических дуг и вырисовывающиеся пики, что складывались вокруг ледяного знамени древней силы. — Ты уверена, что это безопасно? — спросила Джехт, прищурившись. — Абсолютно. — ответила Лилупар. — Это моя мудрость, моя истинная сущность. Путешественница протянула руку. Когда сверкающий осколок слился с волшебной бутылкой Лилупар, она ощутила, как с ним ушла часть собственной силы.  Граница между вечностями стёрлась, оставляя что-то одно. Глазами джинна Люмин видела мальчика-пастуха в лохмотьях и прекрасную танцующую деву в пурпурных одеждах серди полей нарциссов, что сияла, как драгоценный камень под взором луны. Пред девой пастух робко склонил колени, надеясь получить дар от той, кто вверяла силы смертным и бессмертным. Чувств много, и они дивно ложились по нраву. Сила и слабость, вожделение и предательство, власть и падение… Жгучая ненависть, которая в одно мгновение превратилась в пылающий огонь любви. Нить натягивалась всё крепче — почти душила. Ночь внезапно обратилась днем. Хрупкое человеческое тело не могло вместить столь всепоглощающее чувство.  «Что ж, смертный… Как семена граната, что заключают в себе сладость и вечное рабство, твоё желание свяжет тебя с судьбой навеки. Ты станешь пленником этого выбора, расплатившись за мгновения страсти и могущества долей собственной души.» И всё тепло внутри иссякло, уступая место лишь боли и породнившейся пустоте.

***

Тяжесть возвращалась постепенно. Сначала пальцы, словно заново учившиеся двигаться, чуть дрогнули, и слабое покалывание пробежало по рукам. Затем волна тепла прокатилась по телу, пронзая каждую клеточку болезненной дрожью. На краю сознания слышался глухой ритм — рваное биение сердца, будто старый механизм, снова пущенный в ход. Люмин медленно открыла глаза. Свет от слабого огня факелов приглушённый, мягкий, как утренний рассвет сквозь густую дымку. Песчаный пол холодил, но прикосновение руки на волосах добавляло странного утешения. Люмин попыталась сесть, но тело протестовало — всё внутри ломило, словно её выжали, оставив только пустую оболочку. — Не торопись. — раздался голос Тартальи. Собственная голова покоилась у него на коленях. От тела тянулась прохлада и древесный запах хвои, словно Предвестник всего часом ранее покинул заснеженный сосновый лес. — Чайльд… — собственный голос хриплый, как после долгого молчания. — Принцесса, и почему после каждого видения ты оказываешься в таком положении? — пальцы перебирали её взмокшие волосы, а затем скользнули к щеке. Ласка льнула, вынуждала желать.   — Как погляжу, тебе это доставляет удовольствие. — Люмин зажмуриться не спешила, позволила себе замереть, рассматривая красивое лицо. И чувствовала, с какой силой каменное сердца Предвестника ударялось о грудь.  — Даже если и так? — Чайльд наклонился чуть ближе, и в его тоне прозвучала тёплая насмешка. — Может, я просто люблю заботиться о тех, кто упорно этого избегает? — Заботиться? — Люмин хмыкнула, но взгляда не отвела. — Ты уверен, что именно это слово подходит? — Абсолютно. — ответил Предвестник без тени смущения. — Хочешь сказать, я что-то делаю не так? Люмин не сразу нашлась. Всё вокруг застыло, за исключением его руки, которая продолжала касаться волос. Собиравшееся меж их телами тепло делало всякое движение мягким, разнеженным. — Всё так. — тихо отозвалась она в редком признании. Слова едва ли прозвучали громче шёпота, но Чайльд уловил их. И ухмыльнулся чуть шире.  Вместе с волнующимися чувствами тело затопило изнеможение. Сердце тяжелело в груди, словно не билось вовсе. — Что… что это было? — Люмин медленно повернула голову, спрашивая с Лилупар. Вставать не спешила.  — Прошу прощения за столь постыдные воспоминания, госпожа. Это случилось тысячу дет назад, когда пустыня ещё не была такой безлюдной, а оазисы украшали её, словно самоцветы.  — Говори. — вышло приказом от Джехт. — В те времена весь мир был населён джиннами. — поведала Лилупар с глубоким сожалением. — Мы страстно хотели одного — проникнуть в тайны жизни… Единственными нашими узами были «настоящие имена». Пока Повелительница Цветов правила миром, мы жили в бескрайнем раю, сотворённом её любовью и лаской. Но потом случилась беда… Госпожа покинула нас, и рай был разрушен. Мы отдали свои настоящие имена аль-Ахмару, ибо он пообещал, что отыщет нашу вечную спутницу. Ослеплённые ложной надеждой, мы отказались от своей свободы, приняв заточение в сосудах, и стали рабами в его царстве. И лишь любовь, граничащая с безумием, могла заставить джинна доверить «настоящее имя». — Люмин вдруг ощутила, как чужая сильная рука незаметно скользнула по запястью и ниже — к тыльной стороне ладони. Один из пальцев и вовсе поглаживал кожу на костяшке. Движение столь лёгкое, едва ощутимое. И Путешественница… сжала пальцы Чайльда в ответ, сглатывая тяжело. Её беда и ненавистное спасение — и каждый прочий нескончаемый предел чувств. — Только любовь к Повелительнице заставила нас посвятить себя службе пустыне. А проснувшись и вновь окунувшись в суету этого опустевшего мира, одна строптивая джинн безнадёжно влюбилась в пастуха… — Пастуха? — удивилась Паймон.  — Да, пастуха. — хмыкнула Лилупар. — Для джиннов нет оков страшнее «любви». Она становится нашей бедой, но и главным спасением, способным пробудить ото сна. Нервный вздох сорвался с собственных губ. Люмин прикрыла глаза, вместе с тем ощущая, как пальцы Тартальи сжались крепче на ладони. Подобно тончайшей нити, готовую оборваться при малейшем натяжении. Слишком близко.  Слишком… — Джинны лишены глупой человеческой стыдливости, поэтому мы не уклоняемся от разговоров о любви. Не боимся открыть всё сердце тем, кого любим. — играючи продолжила Лилупар. — Ведь высшие силы создали нас мужчинами и женщинами, двумя частями великого целого. Ведь подлинная сила в этом слиянии. Сила давать жизнь, порождать свет и отбрасывать тени. Это истина, которую познала и наша Повелительница. Но джинны… любят так страстно, что не могут простить предательства. Оно порождает в нас ярость и жажду мести. Так и пришел конец славному городу Гюрабаду. Но это уже совсем другая история. 

***

Люмин не могла свыкнуться с мыслью, не могла привыкнуть с того дня, как ноги привели к землям вокруг горы Дамаванд, что пустыня Хадрамавет истинно представала дышащим существом. Ныне каньоны с края острой скалы казались живыми, извилистые линии тянулись, переплетались подобно старым, забытым историям. Ночной воздух свеж, но звёзды, разбросанные по черному полотну небес, давили своей холодной вечностью. Собственные руки покоились на груди, хоть и прохлада тело не сковывала. Взгляд блуждал, а мысли заполнили горячую голову. Порочная Путешественница… Чего всё это ради, если каждый разговор, каждый взгляд, каждое случайное прикосновение вырезали слабости на поверхности души?  — Одной тебе явно не спится. — звучание чужой речи раздалось в замысловатом притягательном оттенке. Люмин не обернулась. — Снова прячешься в тени? — сказала она, не скрывая породнившейся усталости. Чайльд шагнул ближе, песок под стать хрустел под его сапогами.  — Если прячусь, то только от твоего гнева. — на сей раз он остановился едва ли на шаг от неё, так близко, что Путешественница ощутила спиной его тепло даже в прохладе ночи. — Или от того, что ты снова побежишь, куда глаза глядят.  — Тогда проси прощения. — слабо повелела Люмин и верила, Предвестнику в этот час стоило рассмеяться. Вот только это не приказ. То была мольба одной одинокой и потерянной в своих нескончаемых порывах девчонки. — Ты ворошишь свою боль ради пары слов. — Так подари мне их.  — Ты указываешь мне просить тебя о прощении. — окутал Чайльд своим голосом. — Но готова ли ты мне его дать? — Нет. — чересчур спешно выговорила Люмин сквозь сжатые зубы. Ей должно позволить силе элементов разлиться вокруг них, сжать его ветвями Дендро до хруста костей, окунув во все опасные чувства… Но Путешественница продолжала искать несуществующие границы терпения, надеялась, что могла запутать во всех чувствах и желаниях. — Не знаю… Чайльд помолчал несколько долгих секунд, прежде чем произнёс:  — Я часто думаю о том, что было в Аару и долине Дахри. Ты билась достойно. Я не отрекаюсь от своих методов, но наберется немало вещей, которые бы я сделал иначе, будь возможность. — Ты всегда увиливаешь за словами, не так ли? — холодно бросила она. — «Методы», «цель», «выбор». Чайльд молчал, а затем протянул руку и мягко, почти робко, точно в пьянящем дурмане и запредельной ласке, провёл пальцами по её предплечью, а затем вбок — к лопаткам и позвоночнику. Движение едва ощутимое, лёгкое, в опасной мере выдержанное, но оно заставляло открыться, дышать чуть тяжелее. — Я не увиливаю. — тихо ответил Тарталья, оглядывая то, как слабый лунный свет играл на её коже. — Просто иногда не знаю, как найти правильные слова. — Нет. — прошептала Люмин, ощущая всю ту беспощадную внутреннюю тягу. Отвратительную, разливая чернь желаний по телу. — У тебя их всегда больше, чем нужно. — Может, твоя правда. Но знаешь, иногда я думаю, что ты не хочешь слышать то, что я действительно хочу сказать. Собственное тело дрогнуло, но Люмин отвела взгляд к звёздам. Путешественница всем истрёпанным сердцем не верила, что могла бы сейчас рассмеяться, но жалким подобием контроля завладела усмешка, насквозь пропитанная горечью.  — Может, я боюсь, что ты скажешь именно то, что я хочу услышать. — произнесла она, и собственный голос звучал так тихо, что слова могли раствориться в ночном воздухе. Посмотри, подойди, дотронься сильнее… Её страшнейший вред. И столь желанный. Предвестник хаоса, стоявший среди того подобно полноправному властителю. Бойся собственных желаний, но стоило полагать, люди чрезвычайно недооценивали это замысловатое выражение. — А может, ты просто боишься того, как сильно я хочу, чтобы ты это услышала. — Чайльд усмехнулся, но вряд ли Люмин могла отыскать там его обыденное веселье. — Быть рядом с тобой и не хотеть большего — моя самая невыносимая слабость. Люмин заставила себя отступить, разрывая эту невидимую связь. Но Чайльд, удержав в истинном зове и прошении, перехватил её руку, пресекая жалкую попытку отступить. Крепкие пальцы скользнули вдоль запястья, а затем он поднёс её ладонь к губам, оставляя лёгкий поцелуй на тыльной стороне. — Люмин. — голос Предвестника прозвучал почти шёпотом, растворяясь в ночной тишине. — Скажи, что хочешь, чтобы я остановился. И я остановлюсь. И в собственной груди жгло от правды о том, что Люмин не остановит.  Она не скажет.  Путешественница средь бесконечных людских надобностей вокруг желала хоть что-то себе. Она хотела отплатить ему той же монетой. Жаждала, чтобы Предвестник думал о ней, чтобы её образ порочил его сны. И не могла дозволить ему уйти. Желала. Желала, чтобы остался. Провести по рыжим вихрям волос рукой, пропустить их меж пальцев, ухватить… Великая глупость этой нужде потакать. Но Люмин и сама желала остаться. Потому что это найдёт её везде — как песок пустыни, что цеплялся за кожу и оставался на ней, даже если уйти в самую дальнюю из земель.