Примерно пятьдесят причин любить Олега Волкова (за авторством Игоря К. Грома)

Получается как-то само собой, конечно. Просто однажды он сидит за столом, ковыряя вилкой в миске с салатом (что значит, «в шаверме есть овощи», эта твоя шаверма сплошной жир, пока не съешь миску зелени у меня на глазах, из-за стола не выйдешь), и рассказывает не особо интересные бытовые мелочи, чтобы забить чем-то эфир, когда дядь Федя вдруг перебивает. — Ну, хватит уже про мусоропроводы и крыс. Лучше скажи, как поживает твой дружок? — Какой дружок? — подозрительно переспрашивает Игорь. — А у тебя их так много? — а вот и нечестно, у Игоря как минимум два друга. И подруга. И напарник еще. — Который Олег, естественно. — А что сразу дружок? — напрягается Игорь. — Просто приятель по клубу. — Ага. Приятель по клубу. Ты про Игната реже рассказываешь, а вы с ним дружите вон, вот такими были, — дядь Федя показывает ладонью сантиметров десять от поверхности стола. — А тут прям заладил. Каждый день у тебя Олег то, Олег се, мы с Олегом в бар, мы с Олегом на рыбалку, Олег разбил мне нос... — Губу, — бормочет Игорь еле слышно. Внутри неприятно холодеет, как в школе у доски, когда понимаешь, что не выучил урок, а подсказывать никто не будет — вроде и ничего страшного, а вроде бы и позоришься у всех на виду. Он ведь правда почти собрался сказать про Олега. Который ему как раз на днях рассказывал, как они в Сирии как-то раз этих крыс с голодухи, не к столу будет сказано... — Губу. А потом сам промыл и заклеил, Олег такой заботливый, — передразнивает дядь Федя. Игорь неподвижно смотрит в миску с салатом. Хочется лечь в неё лицом. Или опрокинуть её дядь Феде на голову. — Ну, разбил и разбил. На ринге же, а не так просто. Нормально все с Олегом, — бормочет чуть громче. Снова как в школе. Делай вид, что все нормально, и они от тебя сами отстанут. Игорю ни разу не помогло. — В пятницу в один там бар пойдем. Олег знает какое-то место, говорит, там своя пивоварня, и получается прям такое, на вкус как горячий шоколад. Будет приобщать меня к крафту. — Олег еще и в пиве разбирается? — дядь Федя весь сморщивает физиономию в довольной улыбке, когда Игорь кивает. — А тебе резко стало не все равно, что пить? И что погано, Игорю ведь всегда было все равно, лишь бы горело, а стоило Олегу расписать, какие там двадцать уникальных вкусов, и прям засвербило пойти туда с ним и послушать еще. За то, что дядь Федя прав, Игорь злится еще сильнее. — Дядь Федь, а че ты... пристал вообще? — он проглатывает невежливое «доебался», хотя хочется сказать и это, и еще пару ласковых. — Допрос у нас тут? Так где протокол, где понятые? — Ленка будет за понятую, — всхохатывает дядь Федя и немного наклоняется через стол, чтобы быть к Игорю ближе, а голос понижает до заговорщицкого шепота: — Нравится он тебе, а? Игорь, напротив, пытается отстраниться, насколько позволяет табурет, и голову в плечи втянуть, не пристыженно, а как загнанная в угол псина. Жалко, что дать товарищу полковнику в нос Игорю не позволяет субординация. — Ну скажи, что нравится. — Дядь Федь. — Что? — Ничего, — он медленно выдыхает. — Ты бы сходил... в кладовку за огурчиками, пока я адрес подальше не придумал, ага? — А это что за разговорчики пошли, я не понял? Что за разговорчики, в моем собственном доме? — шутовской тон дядь Феди резко тяжелеет, все-таки не пальцем делан товарищ полковник, только Игорь ему подстать, и секунд десять они просто таращатся друг другу в глаза, пока теть Лена с громким стуком не ставит на стол между ними вкусно пахнущий пирог. — Ну-ка прекратили мне тут, — она строго смотрит на Игоря, потом на мужа. — Федь, ты бы правда сходил в магазин, молоко кончилось. — А завтра нельзя, что ли? — Нельзя. Вдруг я кофе с молоком захочу? — Какой тебе кофе? Десятый час уже! — Я схожу, — приподнимается Игорь, но теть Лена нажимает ему на плечо. — Сиди-сиди. Феде полезнее, у него должность кабинетная. Игорь тыкает в помидоры в миске вилкой с глухим раздражением, пока дядь Федя кряхтит в коридоре, надевая пальто на домашнюю рубашку и пижамные штаны. Теть Лена прикрывает за ним дверь, с двумя чашками чая подсаживается к Игорю — в нос бьет мятным запахом, и Игорь хочет огрызнуться, что ему не нужны успокоительные травки, но на самом деле, может, и нужны. — А ведь был когда-то золотой ребенок, — вздыхает теть Лена. — И с Федькой душа в душу жили. С папкой поругаешься, бывало, а Федя сразу защищать: чего ты с ребенком так, он не заслужил... и сникерсы потом подсовывал, наказанному-то... — И че теперь, все прощать, за эти сникерсы? — ворчит Игорь (к своему стыду признавая, что при мысли о сникерсах злиться на дядь Федю становится совестно). — Ну не со зла же он. Просто манера у него такая, ты же сам понимаешь... — Как он с такой манерой тебя подцепил, вот чего я не понимаю, — Игорь невольно, чуть-чуть, капельку улыбается. — Ой, Игорёк, — теть Лена смотрит на него весело, но с укором. — Не ругай при мне моего мужа, а то и я тебе что-нибудь неприятное скажу. Про шаверму твою обожаемую. Или что собакам предпочитаю кошек. Понравится тебе такое? — Теть Лен! — Игорь улыбается уже совсем безобразно. — Вот в шаверме как раз кошки обычно и встречаются. Чего не ешь тогда, спрашивается? Теть Лена смеется. Игорь тоже расслабляется чуть-чуть и ковыряет салат немного активнее, потому что очень уж хочется перейти к пирогу (и мстительно съесть кусочек с любовно выложенной из теста розочкой, пока дядь Феди нет). Мятный запах крайне обидно успокаивает, и чай приятно пощипывает во рту, когда он запивает им особо вредный кусок лука. Олег готовит без лука, непрошенно всплывает в голове. Один раз увидел, что я шаву без лука заказываю, и потом ни разу никуда не положил. Даже картошку нам в тот раз отдельно жарил. Потому что внимательный. От невозможного распирающего чувства Игорь чуть не роняет вилку на стол. Ну не может человек правда быть таким идеальным, как Олег. Это просто... неправильно как-то. Это ущемляет всех, кто не такой идеальный, вот лично Игоря ущемляет каждый раз, как он вспоминает про Олега. — Опять о нем думаешь? — беззлобно, но с той же въедливой интонацией спрашивает теть Лена. Игорь снова втягивает голову в плечи. Он благодарен им, правда. Помнит, как сидел за этим же столом, давил вилкой вареник с вишней на тарелке в цветочек и пытался через удушливое чувство в груди выцедить по слову, что вряд ли приведет домой невесту, сейчас или в обозримом будущем. И ведь могли бы выгнать. Могли наговорить такого, что потом не отмылся бы, могли бы запретить упоминать об этом перед приличными людьми (то есть перед всеми, кто не такой, как Игорь), в конце концов, да мало ли чего могли. И до сих пор еще Игорь вспоминает про это «могли» и про то, как было на самом деле, и посреди рабочего дня смаргивает дурацкое мокрое в глазах, потому что как же ему блядски повезло с семьей, мало кто может понять. Но у блядского везения есть оборотная сторона, и каждый раз, как дядь Федя пытается заверить его, что какой-то стилист в парикмахерской через дорогу «точно по твоей части», или теть Лена заводит разговор о том, что есть у ее подруги племянник, вы бы поладили, Игорёк, может, познакомишься — Игорю хочется бросить вилку, ложку и еще стакан об стену и выскочить из квартиры, хлопнув дверью так, чтоб у них тарелки в серванте задребезжали. Есть в этом что-то, от чего под кожей ползает неприятное, как будто Прокопенко над его кроватью встали, одеяло сдернули и смотрят, как он дрочит. Тошно. Противно. Стыдно и страшно. Хочется набычиться и рявкнуть: вы там себе в трусы смотрите, а в мои заглядывать не надо, без вас разберусь, кого мне ебать, кого не ебать, доступно объяснил? Когда дядь Федя про Димку заикнулся, Игорь вообще сидел ни жив ни мертв, думал, больше не переступит порог этой квартиры. Только и выдавил, что Дима на десять лет младше и вообще вчерашний стажер, дядь Федь, даже не шути так. Пронесло тогда. А тут почуял новую жертву и не отстанет со своими вопросами, пока Игорь ему что-нибудь такое не скажет, от чего теть Лена будет обещать обоим рты с мылом помыть... Чего им вечно неймется? Почему нельзя просто оставить Игоря в покое? Все такие заботливые, блин. — Какой ты стал недоверчивый, Игорёк, мне иногда просто смотреть на тебя грустно, — Игорь быстро косится на теть Лену. Она действительно смотрит печально и немного жалостливо, почти как на папу его много лет назад. — Как хорошо с тобой было, когда в школе учился. Прибежишь в обед, и рот не закрывается. Какие тебе оценки поставили и как вы с Лёшей модельки клеили... — Ты ещё Лёшу помнишь? — Я всех помню, — улыбается теть Лена. — И Лёшу, и Ваню, и Сашу... такая хорошая девчушка была... тебя всегда к таким тянуло, к хорошим. Я вот и думаю, что если ты столько про Олега говоришь, он тоже хороший должен быть... так ведь? От этих простых слов, от того, что кто-то, кроме него, считает Олега хорошим, Игоря почти разбирают слезы, и он осторожно, тихонечко, пересиливая себя кивает. — Значит, нравится все-таки, — и не так уж въедливо она звучит. Просто любопытствует. — Ну, нравится. Потолок не падает им на головы, и даже желания помыть руки с кислотой пока не возникает. Ну правда же, нравится. — А чего знакомиться не приводишь, — теть Лена тихонечко придвигается, не через стол, а вместе со стулом. — Да какое там знакомиться... мы ж правда просто в один клуб ходим, ну выпиваем еще иногда... я даже не знаю, — Игорь пытается понять, как сказать это и не откусить себе язык, — нравятся ли ему, ну. — Парни? — Игорь несчастно кивает. — Ну так спросил бы, Игорёк, зачем тянуть? — И по морде получить? — А то ты так не получаешь. — Ну тебя, — Игорь со вздохом отодвигает миску. — Всё. Пусто. Дай мне мой пирог. — Пирог не освобождает тебя от ответственности, Игорь, — теть Лена режет пирог на части. Игорь придирчиво выбирает между кусочком с розочкой и тем, что побольше, и решает в пользу последнего. Не потому что с розочкой теть Лена печет для дядь Феди последние двадцать лет, чтоб мог на кухне в темноте ночью после смены свою порцию нащупать, а просто потому что захотелось. — Рассказывай. — Да что рассказывать-то... Игорь берет паузу, пока жует, и честно думает, что такого он может рассказать про Олега. Двадцать девять лет, спецназ в отставке, глаза глубже, чем Байкал, улыбается редко, но так, что из легких весь воздух выбивает, Игорь каждый раз реагирует, как тупой щенок, впервые увидевший бабочку, только что на жопу не садится и под себя на радостях не мочится. — Ну просто... хороший он, — Игорь сам кривится от того, как это звучит. — Он очень... хороший. И... классный. С ним... интересно разговаривать. И драться тоже интересно, он как будто меня чувствует, или я его, мы иногда так двигаемся... — Игорь прикусывает язык, чтобы не продолжить мысль до логического «интересно, как это было бы в постели». — Он меня вытаскивает погулять, чтоб я не совсем забывал, что город существует не только как место преступления. Это он так сказал, не я. И готовит он здорово, почти как ты. — Ты же сказал, вы только в клуб и в бар ходите? — Оперуполномоченный Елена Павловна, — Игорь невольно вспыхивает. — Ну был я у него в гостях пару раз. Вроде не подсудное пока дело, не? — Все бы вам с Федей к одному свести, — теть Лена только вздыхает. — Мне уже нравится твой Олег. Приводи его, ну пусть просто по-дружески. Все равно же надолго, я же вижу. Игорь не поправляет её, доказывая, что это не его Олег, потому что «его Олег» звучит слишком приятно, и он повторяет это мысленно на все лады. Мой Олег, мой Олег. Мой. Он довольно живо рассказывает теть Лене, как они с Олегом познакомились, когда входная дверь распахивается, и дядь Федя, снова кряхтящий так, как будто поднимался пешком, и не на четвертый, а на девятый минимум, входит в квартиру. Удивительно, как настолько маленький человек (Игорю чуть выше плеча, даже ширина не компенсирует) моментально заполняет собой все помещение — вот только что в квартире было пусто, хотя они тут были вдвоем, а стали втроем и все, кажется, и в сортире почувствуешь, что дядь Федя дома. — Добыл я тебе твое молоко, — ворчит дядь Федя. — Вот и мне тогда сделай кофейку, и подкрась немного, а то что, зря ходил... между прочим, там дождь... у меня усы промокли, дай покажу, — Игорь снова утыкается взглядом в тарелку, на этот раз с надкушенным пирогом, чтобы не смотреть, как дядь Федя пытается поцеловать смеющуюся теть Лену. Рядом с Игорем дядь Федя замирает буквально на пару секунд. Молчит. Игорь дергает плечом, не оборачиваясь, мол, ну чего? На самом деле, надо бы, наверное, извиниться. Или просто спустить на тормозах, как они оба умеют. Поцапались и поцапались, каждый день друг друга до белого каления доводят восемь часов в участке и еще по два часа дома. — На, — дядь Федя подсовывает хрустящий оберткой батончик твикса между Игорем и тарелкой. — Сникерсов не было... все, не разводи мне тут. Хлопает по остро торчащему плечу и отходит. После этого Игорю тыкает в его обожание (Игорь избегает всех слов с «л» в корне) каждая собака. Даже Цветков, а он, как известно, хуже любой псины, хоть и мнит себя вожаком стаи. Просто так получается, что Цветков (сколько бы Игорь ни называл его индюком) единственный в отделе, кроме самого Игоря и иногда Димы, кто регулярно торчит тут после окончания смены. Ноет, жалуется, что просиживает штаны и тратит молодость и красоту на Федора Ивановича, который, между прочим, женатый человек и даже не оценит, но пашет над отчетами и гоняет по кругу диктофонные записи с допросов, любовно составляя расшифровку до последнего междометия. Где-то еще время находит, чтоб шутки шутить (видимо, там же, где Игорь находит время вспоминать про Олега). Так что, да, они вдвоем ждут, пока согреется чайник, потому что кофеварка опять сломалась и они пьют растворимый, и чешут языками о своем, о девичьем, пока Цветков не тормозит Игоря, усмехнувшись. — Ну-ка, подожди. Он водит вертолет? — Да я сам охуел, — подтверждает Игорь. — Я его тоже спросил, а он такой «ну там главное чтобы повезло взлететь, а потом как машину вести, только от столкновения еще вниз уходить можно». Нормально, а? Просто вести как машину. Только от столкновения — вниз, — он показывает движение рукой. — Ага, — Цветков растопыривает пятерню. — То есть давай посчитаем. Твой Волков владеет самбо, карате и боксом, водит машину, мотоцикл и вертолет, — во второй руке он держит кружку, так что начинает загибать пальцы по второму кругу. — Готовит как бог, выглядит как фотомодель и говорит на десяти языках. Я правильно понял? — На четырех, — вспыхивает Игорь. — Английский, французский, арабский и немного китайский. И совсем чуть-чуть, обрывками слов — татарский. Олег как-то так беспомощно улыбнулся, когда об этом говорил, у Игоря ком в горле встал и только с третьего раза сглотнулся. — Ага. А этот Волков, — Цветков немного понижает голос, — он сейчас с нами в одной комнате? — Слышь, — Игорь заливается жаром. — Забыл уже, кто из нас в пятнадцатом белочку под новый год словил? — А нехер было паль покупать, — с достоинством отвечает Цветков. — Ну серьезно, Игорёк. Привираешь же. Такие люди только в кино бывают. Причем главными героями, а остальных они пачками расстреливают. — Да я правду говорю, зачем мне врать? — супится Игорь. — Ну как зачем, — Цветков пожимает плечами. — Нравится он тебе, вот и... — Игорь обмирает, — Я в третьем классе подружился с одним мальчиком и тоже всем говорил, что у него папа бизнесмен и он нам покупает по сто жвачек в день. А папа у него был капитан дальнего плаванья, — Цветков показывает на горизонт. — Такого, из которого алиментов хрен добьешься. — И че? Тебе еще девчонки не дают, это же не значит, что их не существует. — Так я и не говорю, что мне дает супермодель с третьим размером и личным мерсом? «У Олега есть мерс», — почти брякает Игорь, и еле успевает закрыть рот. Желание сообщать всем новые факты про Олега сильно, как в детстве, когда прочитал книжку про динозавров и всем должен срочно рассказать, кто такие велоцирапторы. — Ну и я не говорю, что Олег мне дает, — парирует Игорь с достоинством. — Если бы ты говорил, что тебе дает Олег, это был бы совсем другой разговор... — чайник закипает и щелкает, и Цветков отвлекается на это за секунду до того, как Игоря выдает лицо. Когда Цветков возвращается, Игорь берет лицо под контроль и смотрит на Цветкова как полагается: свысока. — Я думаю, шансов, что я пересплю с Олегом, больше, чем у тебя с моделью с третьим размером. И, — он выразительно поднимает палец, — вряд ли твоя модель будет водить вертолет. — Это типа такой шах и мат? — Оправдываю свой разряд по шахматам, — подтверждает Игорь и уходит победителем (но без кофе, так что после ухода Цветкова приходится вернуться в комнату отдыха еще раз). По крайней мере, хоть Бустер настоящий друг и понимает его, как не могут понять семья и коллеги. — Ты его на ринге видел? — говорит Игорь таким тоном, как будто они обсуждают не общего знакомого, а кинозвезду из голливудского B-списка. — Роднуля, я видел и ослеп от этой красоты, — поддакивает Бустер. — Убери свои костыли, ну, мне негде раскладывать пасьянс... твой Волк дерется как танцует, а танцует как ебется, — Игоря немедленно заливает подкожным жаром от этой мысли, и он подозрительно косит на Бустера: небось, нарочно. Тоже знает, что Игорь «по этой части», трудно было бы скрыть за столько лет, и нет-нет а потыкает локтем, мол, ну ты видел того, вон как хорош? — Хорошо, что ты его сюда притащил. Всё добро надо в дом, в семью... В чем ведь фишка, Игорь действительно его сюда притащил. Не мог не, после того раза в казино, когда Олег сидел с ним долго у бара, подпирая плечом задремывающего уже Серёжу, прижимал к лицу пакетик с колотым льдом и вдруг выдал, без какой-либо провокации со стороны Игоря: живым себя сегодня в первый раз почувствовал. До этого момента Игорь видел Олега только застегнутым на все пуговицы, закрытым наглухо, с прямой выправкой и невозмутимым лицом. Олег маячил за правым плечом Сергея (Серёжей он тоже стал после казино), иногда появлялся за рулем большой черной машины, иногда подавал кофе, иногда говорил жесткое «Сергей Викторович сказал вам „нет“», когда Игорь слишком напирал с вопросами про информационную безопасность. Игорь задерживался на нем взглядом иногда, думал — Сергей любит окружать себя красивыми вещами, но не лез и не интересовался деталями личной жизни, и за пределами башни Вместе не вспоминал даже чтоб наскоро передернуть. А во время драки в казино впервые зацепился за него — или, скорее, Олег зацепил его, как крюком, и потащил за собой по усыпанному битым стеклом полу, — и Игорь понимал, что это остаточный адреналин после драки, но как же между ними искрило следующие несколько часов — вроде бы просто разговаривали, а Игорю через раз становилось трудно дышать. В тот вечер Олег рассказал, скупо, но искренне, про спецназ, Сирию и ошибки, которые делают в жизни восемнадцатилетние мальчишки без семьи и денег. Рассказывал, пока гладил окончательно уснувшего на его коленях Серёжу по волосам, а Игорь смотрел, как перебирает рыжие пряди крепкая смуглая рука, стремительно падал в непонятную черную дыру, и все думал — это меня по голове ударили, вот и. Завтра пройдет, обязательно пройдет. Не прошло. И послезавтра не прошло. И после-послезавтра. А вечером следующей пятницы он бесцеремонно вломился в башню Вместе и обратился не к Серёже, а прямо к Олегу — можно же на ты? пойдем, покажу тебе одно место. В клубе Олегу понравилось. Это было совсем не то же самое, что в одиночку прыгать вокруг груши или командирским тоном покрикивать на ребят из СБ во время тренировок. Тут он был просто еще один драчун из многих, и если у него подозрительно ярко блестели глаза, когда сходился в центре ринга с противником, то этим было никого не удивить — половина зала была такой же жадной до жестокости. Хотя, конечно, чаще складывалось так, что месился Олег с Игорем. Сначала потому что немного сторонился других, как и они его, а потом — стоило Олегу обвести зал взглядом и лениво спросить, не хочет ли кто-нибудь с ним прямо сейчас, и Игорь подрывался с места, чем бы ни был занят, чтобы никто другой не успел. Но Игорь бывал в зале не всегда, и порой Олег встречал его потом в баре, потирая ладонью помятый бок или челюсть, вздыхал и смеялся — ты был бы нежнее, Игорёк. Или, наоборот — вообще ничего не почувствовал, один ты знаешь, как надо бить. Игорь ревниво шмыгал носом, но прощал. — Его бы, такого красивого, выставить на бои, — мечтательно вздыхает Бустер и в ту же секунду выдает смачное ругательство и всплескивает руками: — Игорёк! Что за хамство! Эти купюры моя мамуля ртом целовать будет, а ты по ним своими штиблетами! Игорь раздраженно отмахивается. Не до штиблетов и не до купюр, которые он смахнул на пол, резко сдернув со стола ноги, даже если там просыпалась где-то треть его зарплаты. — Бустер. В глаза смотри, — он дожидается, чтобы обиженный Игнат поднял на него добрые коровьи глаза, в которых не брезжит ни капли совести. — Олегу про подпольные бои ни-ни, понял? — А шо такое? Твой Волк вдруг может нарисовать нам проблемы? Так у меня есть крыша в ментуре, я ей плачу исправно мамулиными пирогами... — Да не о проблемах речь. Перестань мне тут ужом виться хоть раз. Ему о таком знать не надо. — Думаешь, не понравится? — Понравится. Очень, — Игорь даже холодеет немного, представляя, как Олег загорится, почуяв рядом вкус настоящей крови. — Только нельзя ему. Мы тут на ринге месимся цивильно, максимум он по яйцам огребет. А там его башкой об бетон приложат, и... — Ну так не его же первого, роднуля! И ничего, уходят... уползают, некоторых увозят, но никто у меня пока не откидывался... — Игнат! — вылупился наконец-то, серьёзно смотрит. Правильно, Игорь редко до такого доходит, чтоб по имени его, старого кореша. — Ну ты сам подумай! Думаешь, у него эти шрамы декоративные? — Игорь тыкает себя пальцами по груди и животу, показывая, где у Олега художественная роспись. — Его после Сирии вот так зашивали, по кусочкам всего, в половине тела штырей понатыкано, месяцы угробил на реабилитацию, выкарабкался, сильный, да, ходит, спортом занимается, и то все равно обезболом каждый второй день закидывается. И чтобы все за одну драку похерить? А? Чтоб его приложили разок, и он больше не поднялся? В кресло сел? Или вообще лежачим? — под конец он нависает и уже почти выкрикивает это в лицо Бустеру, так что тот вскидывает маленькие пухлые ладошки. — Легче, Игорёк, легче, свой опинион ты мог донести и не делая мне душ из слюны, да? Игорь шмыгает некстати зачесавшимся носом и выставляет Бустеру ладонь, подогнув четыре пальца из пяти. — Я серьезно. Игнат. Пообещай мне, вот прям на мизинчиках поклянись, что ничего ему про бои не скажешь. Глупо? Может быть. Но Игната, который ценит больше жизни мамулю и понятия, иногда только такими глупостями пронять и можно. И Игорю совсем не нравится, как начинают бегать игнатовы глаза. — Игнат. — Игорёк. А помнишь, как я тоби в пятом классе дал контрольную по математике списать? Сам не успел, двойку получил, а тебя вытянул? Как настоящий друг? — Я тебя удушу. — Расслабься. Игорёк, я тебя умоляю, у тебя жилка так пульсирует, мне смотреть больно, хочешь водички? А водочки? Сядь обратно, будь ласка. Ну рассказал чуть-чуть твоему этому, что у нас тут за дела делаются. Лучше же от меня узнать, чем на улице, да? — Игорь тяжело вздыхает, проводит по лицу ладонью и правда берет стакан с водой. — Он послушал, покивал, оценил мое — между прочим, щедрое, исключительно из любви к тебе, я таких новичкам не делаю, — предложение... — Предло— — Тиха! Так вот, предложение мое он не принял. Да, да, а что ты так смотришь? Спасибо, говорит, очень приятно, очень хочется, но меня там один раз через плечо кинут и я уже не встану. Сечешь, а? — О, — Игорь даже не знает, что сказать. — Э. У большинства людей самоконтроля чуточку больше, чем у тебя, прикинь да? — Игорь отвечает поднятым средним пальцем и лениво пьет самую вкусную воду в мире, чувствуя небывалое облегчение. — Правда, он очень интересовался, когда на бои пойдешь ты. Игорь закашливается, пустив воду не в то горло. — Я? — Ага. Как услышал, глазки-то заблестели, а шо, говорит, Игорёк к вам ходит? Прям вот в клетку? Прям до кровавых соплей пиздится? А когда можно посмотреть? Бустер заканчивает на завлекающей паузе и смотрит хитро, улыбается, как Будда, сложив ручки на выдающемся животе. Игорь, отхаркав всю лишнюю воду, утирается и смущенно трет шею. Бустер правда бойцам деньжат подкидывает, и достойно, получше многих, и за участие, и за победу, и за процент от ставок — но деньги можно заработать и проще, интерес не в них. В боях Игорь участвует редко, буквально раза три всего, обычно если совсем хуево и нужно как раз чтоб киданули через плечо и отмудохали так, чтоб теть Лена не узнала. В клетке-то щадить не будут, главное чтоб не насмерть... Бои без правил это некрасиво, грязно и грубо. Тем не менее, мысль о том, что Олег хочет его таким увидеть, поджигает у Игоря внутри какой-то фитиль, и искры разбегаются по всему телу. Игорь прикусывает губу. — Ну если спрашивал... а когда там ближайшие? А вот в том, что он вываливает это Юле, виноваты исключительно обильные возлияния в дружеской компании. — Он, понимаешь, — пытается объяснить Игорь заплетающимся языком, — он такой... он как... вот знаешь, как когда ты маленький, и у папы есть черный кожаный дипломат, и этот дипломат это просто... предел твоих мечтаний? Спать не можешь, так хочешь, чтобы у тебя был этот дипломат. Он такой... дорогой и солидный... и пахнет кожей... был бы у меня такой дипломат, я бы самым счастливым третьеклассником был... с горки бы... катался... — Я потеряла смысл метафоры, — медленно, чтобы не запутаться в словах, объявляет Юля. — Метафоры? — Про... дипломат. — Если бы у твоего папы был кожаный дипломат, ты бы поняла, — резонно возражает Игорь. Они делят на двоих остатки вина в бутылке. Давно подкошенный выпитым Дима дремлет, развалившись на коленках у обоих. К его приоткрытым мокрым губам прилипла погасшая сигарета. Юля тоже достает сигаретку, красивую, тонкую и пахнущую химозной вишней. Игорь на безмолвное приглашение соглашается. Они выдыхают по струйке дыма в потолок. — Так что... этот твой Олег, — задумчиво начинает Юля. Игорь закашливается дымом. — А че сразу Олег? — У тебя нет других друзей, похожих на папин кожаный дипломат. Они с Юлей смотрят друг на друга, пока Игорь не сдается и не откидывается на спинку дивана. — Ну, Олег. — И что у тебя с этим Олегом? — Ничего. — И почему? Надо бы ответить, как всем любопытствующим: это не твое дело. Или, если чуть-чуть честнее — что не хочется получить по морде и вот это все. Но дело в том, что Игорь уже не уверен, что это правда «честнее», а не «трусливее». Потому что они с Олегом иногда ходят в бар, и травят под пиво смешные байки из юности, и Олег, закрывая лицо ладонью от стыда, рассказывал, что учился целоваться на Серёже, и до сих пор уверен, что Серёжа категорически решил не связываться с сексом никогда именно потому, что Олег испортил все своими слюнявыми первыми попытками — но я с тех пор научился целоваться лучше, обещаю. Кстати, между мной и Серёжей ничего нет и не было. Игорь процентов на... восемьдесят? уверен, что Олег не на все сто гетеро. — Гос-споди, — Юля звучно шлепает себя ладонью по лицу (со второго раза, потому что координация давно оставляет желать лучшего). — Понятно. Понятно, почему у нас в стране такая раскрываемость. Если это наши лучшие кадры... — Что? — Ничего, — Юля решительно садится, покачнувшись и едва не уронив Диму на пол. — Знаешь, какое главное правило на девчачьих пьянках? — Игорь издает растерянный звук человека, не успевающего за сменой темы. — Не давать телефон подружке, когда она в говно, — подсказывает спящий Дима и приоткрывает один глаз. — У меня вообще-то есть сестра. Игорь с Юлей вдумчиво кивают. Потом Юля встряхивается. — Так вот, — она наставляет на Игоря палец, — сейчас мы с тобой нарушим этот святой дру... подру... сестринский? кодекс. Понял меня? — Не понял, — Игорь тупо смотрит на телефон, сунутый почти под самый нос. — Зачем. Юль... — Набирай. — Кого... — Не ломайся. — Да, Игорь, — Дима снова открывает один глаз. — Давай. — Да-вай. Да-вай! — Да-вай! Да-вай! Они скандируют на два голоса, Дима ради такого даже приподнимается на локте, раскрасневшийся, смешной и с повисшими на одной дужке очками, а Игорь всегда был внушаемым, ему так теть Лена говорила, тебе же, Игорёк, только дай повод связаться с плохой компанией; и он поддается давлению, и пальцы сами собой находят в списке контактов нужную строчку. Утром Игорь первым делом думает, что если бы тут был Олег, он бы приготовил завтрак. Вкусный, жирный завтрак, глазунью из трех яиц, толстенную прожаренную сосиску, помидоры, крепкий черный кофе... Но Олега здесь нет, поэтому Игорю приходится встать. Точнее, сначала приходится снять с себя Юлю (она потеряла ночью юбку и лифчик, уснула в блестящем топе и трогательных трусиках с рюшами) и скатиться с кровати так, чтобы и не блевануть, и её не разбудить. Квартирка у Юли маленькая, не чета его, и чистая. Игорь уверен, что ночью, когда они перебирались в кровать, возле дивана оставался ворох мусора и пустых бутылок, но сейчас там нет ничего лишнего. Мусор обнаруживается на кухне. Спящий за столом (Игорь мысленно ржет). Ну, ладно, упакованный в несколько черных пакетов, а за столом дремлет Дима, уронив голову на руки. Игорь бесцеремонно лезет в холодильник. Сосисок нет, но есть контейнер с надписью «тофу», и Игорь решает, что это сгодится. Он ставит две тарелки на стол и только после этого трясет Диму за плечо. — Так точно, товарищ старшина! — вскрикивает Дима. Потом сонно лупает глазами, поправляет скособоченные очки. — Ой, Игорь... — Товарищ майор для тебя, стажер, — скалится Игорь. — Кушать подано. Они ковыряются каждый в своей тарелке, щурясь от яркого утреннего света. В квартире слышны шорохи, звук удара, как если бы кто-то не удержался на ногах и свалил прикроватный столик, тихая ругань и шлепанье босых ножек по полу. Потом — шум воды. Игоря не удивляет, что между душем и завтраком Юля выбрала сначала душ. — Молодец, что собрал всё, — говорит Игорь, когда в желудок падает первые несколько кусочков и его перестает мутить так сильно. Дима смотрит непонимающе, Игорь кивает на пакеты (голову от резкого движения немного ведет). — Ну, мусор. Дима смотрит на мусор так же непонимающе. — Я? — А кто еще? Мы с Юлькой дрыхли. — И правда я, наверное, — Дима слабо улыбается. — Рефлексы... мы с Верой всякое устраивали, но только пока мамы дома нет. А потом хочешь, не хочешь, стоишь на ногах или нет — надо убираться, а то мама такой концерт закатит... Игорю про это сказать особо нечего. При живом отце он пьянок-гулянок не устраивал, не до того было. А после... да после тем более было не до того. Приползал с вечеринок на бровях, это да, было дело. Но дядь Федя даже радовался, мол, на живого человека стал похож, еще бы девочку тебе — это было до того, как Игорь, ну. Объяснился. — Как ты упился до провалов в памяти, — говорит он в итоге. — У нас даже водки не было. — Потому что коктейли мешать не надо было, — хмыкает Дима. Коктейли мешала Юля — потому что «у меня тут афтепати, мальчики, бескультурно из горла можете и на лавочке у подъезда бухнуть». Игорь сказал, что не подъезд, а парадная, и если понаехала, то окультуривайся, а Дима сказал, что технически это не парадная, потому что черной лестницы тут нет, а Юля сказала, что выгонит обоих и выпьет все одна, и её алкогольная кома будет на их совести. Так что они пили коктейли. А потом просто пили. А потом Игорь унес шатающуюся Юлю в кровать, а сонный Дима пристроился рядом, свернувшись в клубок, как котенок, и Игорь не засыпал с таким теплым чувством в груди много-много лет, возможно, с тех пор, как не стало отца, или даже раньше, с тех пор, как отец перестал заглядывать в комнату перед сном, чтобы сказать «спи крепко, Игорёк». — По крайней мере, я не упился до стадии «звонить бывшим», — продолжает Дима с мягкой улыбкой. — Юля звонила бывшим? — Игорь щурится. — Я не помню... ...а потом вспоминает. — Ты что, пьяный? — Я да, я пьяный. Немножко, — Игорь икает. — Ладно, много. Я просто вот, пьяный и подумал, что надо тебе сказать, что ты такой хороший и классный. И хороший. Да? — Игорь... — он слышит на том конце легкие шорохи, звук шагов. — Ты где сейчас? — Я? — Где ты пьешь, — Игорь слышит терпеливый, может быть даже любящий вздох. — Тебе явно хватит. Я приеду, заберу тебя и отвезу отсыпаться, ага? Он стискивает трубку так, что пальцы белеют, и сглатывает немужественный всхлип. — Ты такой хороший... — Я это уже слышал, Игорёк. Так куда мне ехать? — Да не... не надо! Олег. Все хорошо! Я пью дома! — Дома? — Олег делает небольшую паузу. — Я все равно подъеду, хорошо? Проверю, чтобы ты лег спать. — А ты ляжешь со мной? — Игорь сам почти краснеет от того, как просяще это прозвучало. Олег взрывается тихим хрипловатым смехом, от которого Игоря пробирают мурашки, и он прикрывает глаза и облизывает губы. Если бы можно было просто слушать Олега всю ночь... — Я лягу на диване. А утром приготовлю тебе завтрак. Звучит как план? — Не говори мне, что ты это забыл. Игорь закрывает лицо ладонью. Воспоминания мешаются и идут рябью, как в стареньком телевизоре, но постепенно складываются в одну объемную картинку. Игорь? Почему так поздно? Что-то случилось? — Н-нет, просто хотел тебе кое-что сказать. Кое-что очень-очень важное. И прерывистый выдох на той стороне провода. Как у прыгуна перед прыжком в воду. Слушаю. — Ты реально забыл? — Теперь вспоминаю... — Сочувствую. — С таким лицом? Они обмениваются взглядами, Дима чуть-чуть вопросительным, Игорь чуть-чуть успокаивающим. Да, Дим, мы сейчас меня унижаем, но это не катастрофа. Если бы это было страшно и непоправимо, я бы уже тебя заткнул. Смейся, пока можешь — я же однажды отыграюсь. — Ты ему раз двадцать повторил, что он хороший, — Дима улыбается совсем незаметно, но глаза весело блестят. — Ешь давай, у тебя там яйца льдом покрылись, — вздыхает Игорь. И ждет уже привычного «нравится он тебе, да?», от которого уже не отбрешешься после вчерашнего, но Дима долго молчит — только смотрит внимательно и задумчиво. — А почему хороший? Игорь пожимает плечами. — Просто хороший. — Ты слишком хороший профайлер, чтоб было «просто», Игорь. Несколько месяцев назад Игорь бы, пожалуй, не стал отвечать — кто такой Дима, чтобы он перед ним отчитывался? Но с тем Димой он не спал вполвалку на одной кровати, не ходил на дело, не имея другого прикрытия, кроме белобрысого пацана с табельным (в отличие от Игоря, он к пистолетам глубинного отвращения не питал и стрелял метко), не врал в глаза начальству, не сговариваясь, на одном дыхании, заканчивая друг за другом предложения, как будто репетировали. Ради этого Димы можно и постараться выцедить слово-другое. — Он как ты, — говорит он кратко. Дима подпирает тяжелую голову кулаком, смотрит, щурясь за очками. — Смотрит на тебя снизу вверх? Игорь фыркает. — На меня все смотрят снизу вверх... Он как... напарник. Толковый напарник, который хорошо меня понимает, и на которого я могу, ну, положиться? И знать, что он не подведет, прикроет спину, подставит плечо, — Игорь дырявит желток в глазунье и смотрит, как он медленно растекается. — Он такой человек, понимаешь, он за своих порвет просто. Я бы с ним на войну пошел, или в разведку. «Или жизнь прожил», но эту мысль он старается не заканчивать даже для себя. — Стая, — говорит Дима, улыбаясь, и Игорь тоже благодарно дергает уголками губ: Олегу бы понравилось, он любитель всей этой хвостато-клыкастой тематики. Да и Дима бы ему понравился тоже. Может, пора бы уже познакомить, своих-то? Юля выходит в халатике поверх футболки и с полотенцем на голове. Игорю хватает одного взгляда, чтоб понять и подвинуться немного, и Юля вместо стула забирается ему на колени. Длинные ноги вытягивает, складывая ступнями Диме на бедра — он немного розовеет, но улыбается довольно. Игорь накалывает кусочек тофу на вилку и вкладывает в послушно открытый рот, и думает в этот момент, что понимает Олега и Серёжу сильнее, чем мог от себя ожидать. — Еще не проснулась, а уже в телефоне, — укоряет он беззлобно. Юля поднимает на него стеклянный сонный взгляд. — Журналист никогда не спит. — И всегда вынюхивает. — Угу... что я пропустила? — Дима убрался. — А Игорь вспомнил вчерашнее. — Оба звонка? — Юля некрасиво всхрюкивает. — Оба?... — Помнишь? Когда он приехал к тебе домой, а тебя там не оказалось... — ...потому что мы бухали у тебя, — Игорь утыкается носом ей в острое плечо. — Блядь. Мне надо... извиниться? — Ты уже извинился вчера, — усмехается Юля, взъерошив ему волосы. — Посмотри потом у себя в истории сообщений. — ...что там? — Извинения. — Юль... — А что? Это была не моя идея, ты сам... — Юль, я тоже не помню... А вот Игорь начинает вспоминать, и если он вспоминает не свой бредовый ночной кошмар, то Олегу в глаза он больше не посмотрит. Если в юлиной квартире он почти как дома, то серёжин офис для него все еще больше похож на музей одновременно современного и классического искусства. Зачем Серёже такое огромное пространство, занятое таким количеством скульптур и пустых ваз без цветов, ему не понять. Игорю больше нравится, когда все старенькое и пыльное, зато родное, и чтоб у каждой вещи история. Не музейная, а личная. Олег как-то сказал — ему тоже не нравится, это показуха, для гостей и прессы, дома у него совсем не так. Но домой к Разумовскому Игоря пока не приглашали. (У Олега дома всегда слишком чисто. Армейская привычка, говорит, вещи должны быть на своих местах, и чтоб ни пылинки. А учить, как сделать уютно, в армии было некому) — А потом мы забежали в чайник, и я думал, он откажется пить местный кофе, а он посмотрел на меня, как на долбоеба, и говорит: Игорь, я служил, а до этого восемь лет жил в детдоме, я могу гвозди жрать, если их кетчупом полить, — Игорь вспоминает и хохочет, хотя шутка не такая уж смешная. — И знаешь, что потом? Серёжа слушает, не отрываясь от ноутбука («я учился в МГУ», говорит он, если спросить его, как, и с нажимом продолжает «на факультете информационных технологий», если вопрос повторяется). Игорь привык. Ему так даже больше нравится, хоть кто-то не сверлит его пристальным взглядом каждый раз, как он упоминает Олега. Удивительно, что они с Серёжей вообще общаются — так. Не по делу, не по служебной надобности, не официально через стол, а просто потому что у Игоря выдался свободный вечер и он подумал, не заскочить ли в башню, раз такое дело. Посмотреть на Олега. Ну и с Серёжей поболтать, пока его нет. Тоже про Олега. (Игорь считает, что пока он не начал покрывать стены портретами Олега, это не обсессия. Просто легкий, можно сказать, дружеский интерес) — Он оставил официанту чаевые больше, чем стоил весь наш заказ. Я ему говорю, ты чего, а он такой: я когда-то в такой же кофейне полы мыл за лишние сто рублей к смене, я понимаю... Игорь уже не смеется — Игорь улыбается. Тепло и с отвратительной нежностью, над которой посмеялся бы первый в любой другой момент. — Он реально работал в кофейне? — Да, на нашем первом курсе, — отвечает Серёжа (подтверждая, что слушает, хоть и клацает клавишами почти непрерывно). — Устроился почти сразу, как понял, какую стипендию нам будут платить. — Что, было так голодно? — Игорю трудно оценить. У него были Прокопенко, был батя, а после его смерти пенсия эта, дядь Федя еще талдычил квартиру сдать, чтоб была лишняя копейка, а Игорь ерепенился. Не пущу никого, это нам дед оставил, там все по-евоному, жильцы испортят. — Угу. И домашним-то денег не хватало. А нам и посылок никто не пришлет, и вещи... из детдома же выпустили в чем было. Квартиры еще не выдали. Какая-то сумма в алиментах была, но я свою всю сразу в покупку компа вложил. А Олег в мотик. И сидели — я с компом, он с мотоциклом, а жрать нечего. Вот он и пошел зарабатывать. — На двоих? Серёжа отрывается от ноутбука на мгновение, чтобы обернуться. — Да. Я не просил. Он сам так решил. Просто вышел из дома в один день, вернулся, положил на стол продукты. Вот, говорит, подшабашил и купил. Игоря дергает от похожести ситуации. Десять лет прошло, если не больше, но в его квартиру Олег вошел точно так же. «Там новые лампочки и еще по мелочи, я по пути заехал в хозтовары. Кстати, тебе бы прибраться». Завтра же отдраю квартиру сам, думает Игорь. Обязательно, до блеска. — И много он так шабашил? — Первый семестр вечерами в макдаке подрабатывал. А во втором начал мыть полы, таскать ящики, да чем он только ни занимался. Даже магнитолы свинчивал. — Что? — Ничего, — Серёжа быстро, тонко усмехается. — Срок давности вышел. Игорь легко представляет: ночь, подворотня, вишневая девятка и коротко стриженый, еще не бородатый Олег с длинной металлической линейкой, вскрывающий дверцу со стороны водителя. А потом орудующий отверткой, чтобы снять магнитолу, прячущий ее под кожанку (Олег обязательно представляется в кожанке) — и бегущий со всех ног, потому что страшно и кажется, что его преследуют. Должно ощущаться какое-то возмущение, все-таки Игорь представитель органов, а Олег, получается, мелкая шпана. Но ощущается вместо этого тонна нежности и тревожной, запоздалой жалости. К нему, испуганному, потерянному, который будет потом сдавать магнитолу в ломбард, пытаясь казаться взрослее и солиднее, чем он есть, чтобы выторговать побольше. Потому что Серёжа вырос из зимней куртки, а у него самого продырявились последние хорошие кеды, и мама с папой не пришлют им теплой одежды из дома с приходом зимы. Они сами по себе. Олег обязательно придумает, как им быть. — Он у тебя... — Игорь не продолжает, только качает головой. — Что? — Сам знаешь. — Нет, не знаю, — Серёжа оставляет ноутбук стоять на животе, откидывается на подлокотник дивана и поворачивает к Игорю лицо. Игорь, которому только дай возможность почесать про Олега языком, тут вдруг теряется. Такое чувство, как будто его, с его пятеркой по физике в школьном аттестате, вдруг попросил объяснить азы квантовой механики маститый ученый. Серёже ли не знать, какой Олег? За двадцать лет не изучил как будто вдоль и поперек. Издевается, что ли. Игорю сложно его понять иногда, Серёжа не похож ни на кого из его друзей, слишком тонкий и странный, «не такой», и дело не в его мозгах и образовании, а в том, как он видит мир. И что он видит в этом мире. Как будто насквозь просверливает вселенную своими синими глазищами и вдруг выдает какую-то фразу, которая одна тянет на Нобеля. А в следующий момент вскрывает пакетик чипсов не с той стороны и оказывается с головой засыпан крошками... Игорь даже не пытается ревновать к нему Олега. Во-первых, не с их общим прошлым. Во-вторых, это как ревновать Олега к музыке или кулинарному вдохновению, в общем, ниши в его жизни они с Серёжей занимают настолько разные, что могли бы вообще не пересечься, если бы не та свалка в казино, которая так тесно их сдружила. — Да ну тебя. — По-моему, типичный Олег. — Да, типичный Олег, — фыркает Игорь. — Типичный заботливый, решающий чужие проблемы Олег. — Раздражает, правда? — Нет! — Игорь сам поражается тому, как мгновенно его взвинчивает этот вопрос. — Наоборот! Я каждый раз не знаю, что ему сказать, потому что он — ты вот реально не понимаешь или прикидываешься? — он столько всего делает... и вообще ничего не спрашивает, даже на спасибо не отвечает, плечами пожмет и дальше пошел... Серёжа хмыкает, и Игоря это так выбешивает — его незаинтересованное лицо, его взгляд в пустоту за Игорем, как будто Олег даже не стоит того, чтобы его обсуждать. А Игорь-то надеялся, что уж если кто и разделит его восторги, так это он. Ошибаться обидно, одновременно за себя — и за Олега. — Я думаю, что ты нихера его не ценишь, — выпаливает Игорь. — Я? — деланно удивляется Серёжа. — Да, ты! Привык, что он тебя в попу целует, и вообще не понимаешь, какое сокровище у тебя под боком. Какой-то, блин, сверхчеловек, решает твои проблемы, мои проблемы, всё решает, обо всех заботится, всегда поможет, хоть рагу приготовить, хоть врагов поубивать, на все готов, — Игорь шумно выдыхает. — И не только, блин. Он... умный, сильный, красивый мужик... — Красивый? — Игорь немного смущается, но Серёжа, к счастью, все еще смотрит куда угодно за его спиной, но не ему в лицо. — Да, блин, красивый, поздравляю, если ты еще не заметил! Охуенный! От бороды до жопы! Таких для журналов снимают, какого хуя он у тебя в телохранителях забыл, я не понимаю! И рукастый, и смешной, и преданный, я просто... Игорь быстро переводит дух. Ладно. Чего орать-то. — Я просто говорю, что если бы рядом со мной был такой Олег... — Ну? — Что «ну»? Ценил бы, блин. По ресторанам его водил и на Мальдивы с ним летал, чтобы он загорал себе спокойно! С работы бы к нему бежал, мотоцикл бы с дачи пригнал, завтраки бы ему готовил, в конце концов! Собаку завел! А то сидит тут у тебя, а ты еще рожи корчишь, да куда ты... — Игорь не выдерживает и оборачивается на полуслове, и если там на стене окажется дико интересная муха, то ему придется выйти, чтобы не вылить на Серёжу свой кофе. Серёжа наслаждается молчанием секунд тридцать, потом захлопывает крышку ноутбука и посылает воздушный поцелуй. — Я пойду, наверное. Игорь, Олег, хорошего вечера. Игорь с Олегом молча таращатся друг на друга еще с минуту, когда Серёжа чуть ли не вприпрыжку выскакивает в коридор (быстро чмокнув Олега в щеку и шепнув на ухо что-то, звучащее подозрительно похоже на «удачи»). Игорь запихивает руки в карманы, закусывает щеку изнутри, чтобы не поинтересоваться мрачно, давно ли он стоял в дверях. А че теперь-то, как будто мало было и последних пары фраз. За базар отвечать Игорь готов. Но все равно в желудке тревожно поджимается. Олег первым отводит взгляд, опускает голову, похожий на пристыженную собаку. Игорь пользуется слабиной, чтобы буркнуть: — Ну? После этого они начинают встречаться.