Укус ёжика

      Уже одетый Линч появляется для парня и правда неожиданно резко, сложив руки крест-накрест, точно хотел бы отчитать Лукаса за что бы то ни было, стоит в проеме, отделяющем гостиную с кухней от коридора. Но, кажется, это уже не тот непоседливый парнишка, напрашивающийся на грозное предупреждение, какое вряд ли перейдет в действительное наказание. Лукас всегда был любимчиком, которому все прощали, и он надеется, что на этот раз его глупую, очень отчаянную выходку тоже забудут, иначе парень так и продолжит сгорать от стыда, теперь несмело поглядывая в сторону дяди. Ему даже начинает казаться, что Егор его прогонять пока не планирует. Во всяком случае, в это он очень хочет верить.       Парню чудится, будто Линч смотрит на него как-то слишком предвзято — действительно, еще вчера он прогнал его, не заботясь о самочувствии племянника. Джон был дорог не только ему, писатель впитался в их жизни так неожиданно и крепко, что теперь без него сложно было представить будни. Но им приходилось стягивать губы в мрачную линию и смотреть наверх, чтобы подавить слезный позыв, мерзко будоражащий нутро. Протяжно молчать или говорить на отвлеченные темы, лишь бы лишний раз не вспоминать то, что являлось негласной запретной темой в их семье. И Лукасу правда невыносимо больно смотреть на подаренные Джоном свитера, когда тот больше не сможет их похвалить. Но Линчу больнее.       Лукас выключает газ, отходя к дивану, мнется под давящим взором внимательно изучающих глаз, нащупывая рюкзак, чтобы вытащить привезенные гостинцы. Он не понимает, почему дядя смотрит на него с таким нескрываемым недовольством. — Мама передала тебе поесть, — упакованные контейнеры с едой раскрываются пошире вместе со ртом парня, когда Егор подходит ближе, безучастно разглядывая их содержимое и немного Лукаса, прищуриваясь и будто даже становясь мягче в чертах.       Зрачки в ответ скользят по щетинистому подбородку, словно так же ощупывая те возрастные изменения, затронувшие их обоих в разной степени. Эбеновые пряди, отросшие и взмокшие от водных процедур, так нежданно прерванных беспокойным гостем, распластаны по лбу в сумбурном беспорядке, а уставшие от жизни зеленые глаза сами не знают, чего хотят от парня: чтобы он поскорее разложил аппетитно крошащиеся коржи наполеона по тарелкам и налил чай или тотчас же убрался и больше не возвращался. Егор сдержанно кивает, намекая, как думает Лукас, на первое, и уходит на диван, откидываясь на спинку, но телевизор не включая. И все равно ему будто лучше, чем вчера.       Лакомое ассорти бережно раскладывается на поднос, который с той же опасливой осторожностью оказывается возле Егора на диване. Остается налить чай.       Полки пестрят количеством и разновидностями чашек, словно Линч был их рьяным коллекционером. Почему-то Лукаса тянет именно к этим двум, и они доверху наполняются кипятком. Он знал, что дядя, как и он сам, не разбавляет чай, мазохистски предпочитая обжигать язык и пищевод кипятком.       Лукас приземляется на противоположный край от Егора, вдруг жутко меняющегося в лице. — Положи эту чашку на место, — страшно цедит он, отчего парень чуть ли не подпрыгивает на диване.       И Лукас послушно встает, чтобы это сделать, но лучше бы Линч не просил его о таком. Никто не понял, как, почему и в какой момент это произошло, но за спиной журналиста раздался жалобный звук бьющегося стекла и сдавленный стон племянника — вряд ли ему удалось выполнить грозную просьбу так, как этого хотел дядя.       Парень и не думал, что Линч может так быстро вскакивать с места, особенно в сейчашней его апатии, миксованной с успокоительными. Мужское лицо окунается в яркую палитру эмоций, первая из которых — злость. Он, еле сдерживаясь, глядит на племянника, от которого его отделяет лишь лужа чая, приправленная осколками. Шумно вздыхает, стиснув зубы и кулаки, прикрыв на пару мгновений веки, зашторивающие ему вид на неприглядный спектакль одного актера, безусловно, с успехом дебютировавшего. Журналист успокаивается, вбирая в себя побольше воздуха, по эффекту схожего с плацебо. — Ты не поранился? — Лукас, уже успевший схватить несколько микроинсультов, пока Егор старательно выполнял дыхательную гимнастику, чтобы случайно не убить какого-нибудь голубоглазого мальчика, с немой мольбой взывающего к Линчу, изумленно моргает, стоя на низком старте, если вдруг придется убегать. — Прости! Я не хотел! Линч, пожалуйста, — он и правда хотел бы провалиться под землю. — Ты. Не. Поранился? — Нет… — неловко произносит парень, стреляющий глазами в пол, — я все уберу. — Я сам, — Линч опускается на колени одновременно с племянником, уже тянется к осколкам, но на его руку ложится чужая ладонь, вкрадчиво просящая сесть на место и ни о чем не беспокоиться.       Парень буквально вылавливает взгляд дяди, испытующе выжидая, пока тот сдастся. И он сдается, откликаясь на умоляющее успокоиться прикосновение. Лукас понял,кому принадлежала эта чашка.       Больше, кажется, ничего не напоминает о разбитом стекле, кроме разве что совестливо опускающихся ресниц племянника. Может, оно и хорошо, что Линч пьет успокоительные? Еда была опробована, однако чая парень уже не хотел. Нужно было собираться домой. Егор на пару минут уходит, возвращаясь с двумя круглыми купюрами. — Это на дорогу, — сухо подытоживает он, протягивая деньги. — Не стоит. — Бери, — раздается более настойчивое, отчего Лукаса передергивает, и тот забирает бумажки, пряча в карман джинсов.       Все-таки он сюда еще вернется. А то ведь дяде не хватает адреналина в жизни.