Голоса

Третий раз. Третий раз Кибенок выигрывал буквально у всех в карты. – А я не знала, что ты такой игрок! Неплохая «тёмная лошадка», я теперь только на тебя ставить и буду, - звонким голосом оповестила мужчин светловолосая и щуплая девчонка, лежавшая на койке поодаль от компании. Играть вместе со всеми ей не очень хотелось, и она предпочитала роль наблюдателя. – Женя, ещё чуть-чуть, и я приму все близко к сердцу. Хочешь, чтобы мы поссорились? – разразившись смехом, ответил сидящий боком к девушке шатен. Василий уже второй раз оставался с Титенком один на один. Но исход каждый раз был предсказуемым. Один Витя выходит победителем три раза за всё время. О, кажется, этот момент просто необходимо запомнить всем, находящимся в этой палате. Смех, разливающийся по помещению и, чуть тише, по коридору. Окна частично открыты, и иногда в комнату порывами задувает свежий весенний ветер. Слышится пение синиц с улицы. Сквозь чистейшие стёкла пробиваются лучи тёплого солнца, которые, попадая на стены, становятся цветом похожи на сливочное масло. Только один эпитет точно описывал это солнце: «московское». Да тут всё было «московское», будто бы микро-страна. Московское солнце, московский воздух, московское небо... Московская клиника лучевой больницы N6. Не сказать, что в тот момент всё было тихо и спокойно... Да, внешне всё было в порядке: врачи не носились туда-сюда по коридорам, никто из присутствующих в комнате не выражал обеспокоенность – всем стало легче, и это действительно успокаивало. Но если копнуть глубже, то всё становилось ясно. За внешней идиллией творился сущий ад. Медики, просто не понимавшие, как и что делать с поступившими, метались внизу от телефона к телефону. Женя не знала, что творилось в других палатах, но в своей наблюдала обычный для пожарных профессионализм: все переживания внутри, никто даже не показывал беспокойство, и со стороны всё выглядело как не очень качественная постановка в театре. Но она прекрасно видела, как бывшие победители, хоть и наблюдали за игрой, но параллельно этому ещё и теребили в руках простыни, рукава сине-белых ночнушек, нитки, торчащие из пододеяльников. Им всем надо было отвлечься от переживаний, даже Евгении, и лучшей идеей стала эта игра в карты. Ещё одним манёвром расслабления стали шутки. Из-за большого количества пациентов одежду выдавали по принципу «лишь бы не голый». У кого-то пижама была на несколько размеров меньше, например, Вася выглядел как «подстрелыш», а на ком-то были балохонистые женские халаты, в которых можно было «утонуть». Всё выглядело абсурдно. – Да ладно тебе! Все вы тут как на подбор: пожарные, комсомольцы, спортсмены и, наконец, — просто красавцы! – Сейчас, кажется, у всех потемнело в глазах, а перестать смеяться стало буквально невозможно. –Я тільки одного не зрозумію, — подал голос Тищура, — якщо ми всі такі удалі, чтож ти тоді ще в дівках ходиш? Сердце пропускает удар, а внутри всё сжимается до состояния вакуума– такой подставы от знакомого Женя не ожидала, да и никто бы не ожидал. – А вы ж женаты все! На кого ни глянь – с семьёй, как приличный и ответственный гражданин! – Слух настигнет очередная волна смеха, однако в ушах девушки всё отражается противным эхом. По коридору слышатся приближающиеся шаги, а после – звук открытия двери. В палату заходит медсестра. Она, кажется, специально игнорирует карты на койке. За вчерашний вечер все поняли, что единственное, что от них требуется– выполнение всех указаний врачей. – Добрый день, ну что, как себя чувствуете? – Девушка сразу же направилась к капельницам что-то проверять и подкручивать. – Да нормально у нас всё. Никому плохо не становилось... Готовы к бою! – констатировал Кибенок, перемешивая колоду. – Ну, в бой вам ещё рановато. – Медик действовала быстро и чётко, на чëм Евгения заострила своё внимание: это не просто так. Да, поступивших много, но это не значит, что всю палату нужно буквально оббегать. – А вы мне поможете? – Девушка опустила взгляд и встретилась с противоположным, Жениным. – Смотря чем. Выпустить, увы, не могу. – Она сказала это с железным отчеканиванием, значит, много кто просил... – Да нет, – девушка встала резко, да так, что медсестра шугнулась и отступила на шаг. Значит, боится. – Мне бы... Подойдите ближе, – она неуклюже прошептала что-то на ухо, опираясь на свою же капельницу. – Нет! Никто никого не пропустит, это, во-первых. Да и не положено. А теперь простите, – бросила девушка, уже выходя из палаты. – Мне идти пора. В палате мгновенно повисла неловкая тишина. – Ну, ты действительно пыталась, – Ващук перебросил ноги на другую сторону кровати и сел напротив Евгении. – Что хоть просила? – Ну... – Девушка знает: скажет лишнее слово и всё – эффект неожиданности исчезнет. – Секретики, знаете ли... В мыслях проносится: «Ну да, ты же ничего умнее придумать не могла» Лицо Николая приняло выражение «Матерь божья, хорошо, Ваше Величество», и поднялась новая волна смеха. –Да ладно вам! Можно? – Женя кивнула на колоду карт в руках Кибенка, и, получая ответ, встала с постели. – Лучше скажите, где карты успели взять? – У нас свои секретики, – передразнивая, ответил Василий. – Ой, ну и больно надо, – сказала девушка, смеясь и усаживаясь в круг напротив Володи Правика. *** – Опа! – козырный король крести ложиться, на даму червей. – Ну, не везёт в картах – повезёт в любви! Евгения демонстративно цокнула языком и закатила глаза: – Вот именно поэтому я и не играю в карты. Ни в любви, ни в картах не везёт. Выбывший Игнатенко потрепал её по волосам. — Да ладно, встигнеш ще знайти собі хлопця. Сама ж говорила, що це не головне в твоєму житті, – подал голос Титенок. Он внимательно смотрел в лицо Графиценко, выглядывал любые изменения мимики, будто волк, который высматривает напряжение в мышцах зайца, чтобы знать, куда он прыгнет. – Ваш українська мова. Голову зламати можна, – проворчала девушка. – А вообще, я его нашла... – мышцы дрогнули, и вот он: момент, которого ждал Николай. Это значило, что его слова задели её, – ...на свою голову. С чего мы начали этот разговор? – Без понятия. Будешь ещё играть? – Нет, я полежу. У меня голова ещё болит. – Девушка вернулась на свою кровать и улеглась максимально удобно. – Эх, Женька. Ти як панночка. У тебя же кожа да кости. А кожа уже подпаленная, – как обычно обратил внимание Ващук, получая карты. – Ну ты сам пытался откормить меня. В воспоминаниях всплывает прошлая весна. Ващук заключил пари с Правиком: если Коля «откормит» её на пять килограмм за месяц, то Володя должен ему пять рублей, если не сможет – то должен сам. По итогу сошлись на ничьей: Женя набрала три килограмма, но быстро сбросила, как – сама не знает. Сейчас же все смеялись, и от былой недоговорённости не осталось и следа. Женя ждала. «Прошло уже слишком много времени. А вдруг правда не пустили, вдруг... Да нет, сумма приличная, и это только мои деньги.» Какое-то движение за дверью. Девушка напрягается. Нет! Ей не кажется. Дверь приоткрывается и в проходе стоит Людмила с сумкой и вещами, а сзади караулит какой-то врач. Шаг вперёд, и Женя уже улыбается во все 32 зуба. Необыкновенное чувство счастья. Счастья, что пропустили. Счастья, что Люда совсем не боится заходить к ним. После Люду замечает Кибенок, пихает в бок Правика, и они вместе с Тищурой поднимают лица. – Вася! – крикнули сослуживцы, выводя из размышлений Игнатенко. Он поворачивается и не верит своим глазам. – О, братцы, я пропал! И здесь нашла! Общий смех наполняет комнату, кажется, что счастье этих двоих заражает всех. Стало и дышать легко. Вот она – Люда. Человек из внешнего мира, такого близкого и одновременно невероятно далёкого сейчас, когда внутри каждого коварный и невидимый атом разъедает тело. Люда... Евгения не помнила точно, как и когда они познакомились. Кажется, был какой-то праздник. Это сейчас не важно, когда Вася и Люда вот так стоят и улыбаются друг напротив друга. – А чего это ты вдруг пропал? – и Игнатенко захотел её обнять. – Сиди-сиди, – не пустил его к жене врач. – Нечего тут обниматься. И тут же сбежались все из соседних палат. «Наши», из Припяти. 30 человек, которых привезли самолётом сюда, в Москву. Шум и гам, у Люды спрашивали все поголовно только одно: «Что с городом?» Она долго всем рассказывала, мол, началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Кто-то молчал, а кто-то принимался бурно обсуждать. Там было две женщины. Одна, которая, кажется, в ту ночь на проходной дежурила, заплакала. Волновалась за детей своих. Кто-то её отвёл обратно в палату. Все как-то подсознательно понимали, что Люда хотела остаться один на один со своим мужем, и, находя отговорки, покидали палату. Графиценко вышла. Светло-серые стены складывались в длинный коридор. Кто-то сидел на скамейках, ранее поставленных для посетителей, кто-то ходил и разговаривал. Диспетчер облокотилась о стену, прохлада которой быстро проникла сквозь тонкую ночнушку. Долго молчать не пришлось, ведь силуэт приближающегося Коли Титенка вселял невероятное напряжение. Молодой человек также облокотился о стенку и уставился на Женю. – Ну что, расскажешь про своего «избранника» сама или мне сразу выразить своё отношение к этому?