Хороший сосед

Лололошка сидел на краю кровати, сгорбившись, словно хотел спрятаться от всего мира в этом маленьком уголке своей комнаты. Руки крепко обнимали колени, а лицо было зарыто в них так глубоко, что казалось, он сам стремился исчезнуть, раствориться в собственной боли. Его плечи сотрясались, но звуки не вырывались наружу; он рыдал, но слёзы текли беззвучно, по-прежнему оставаясь его личной, скрытой трагедией. За дверью раздавались глухие удары. Ричард стучал уже несколько минут, настойчиво требуя ответа. — Ло, пожалуйста, открой, — его голос звучал встревоженно, но вместе с тем мягко, словно он не хотел нарушить хрупкую тишину, в которой Лололошка прятал свою боль. — Нам нужно поговорить, я не уйду, пока ты не выйдешь… Но Лололошка не шевелился, не делал даже малейшей попытки ответить. Он сжимал губы, стараясь подавить дрожь, пробегавшую по всему телу. Внутри него бушевала буря, но снаружи всё оставалось таким же тихим. Слёзы жгли глаза, скатываясь по щекам и впитываясь в ткань джинсов, в которых он спрятал своё лицо. Ричард продолжал барабанить в дверь, и в этих ритмичных звуках была отчаянная попытка достучаться до друга, который оказался заперт не только в комнате, но и в своей личной тюрьме страдания. Но сегодня точно не был тот день, когда Лололошка мог бы говорить. Слова казались ему лишними и ненужными, просто добавляющими к той боли, что и так переполняла его. Он сжался еще сильнее, ощущая, как холодная пустота сжимает его изнутри. Ему хотелось вернуться в прошлое, отмотать всё назад и избежать той ошибки, которая привела его к этому моменту отчаяния. Но прошлое не изменить, и оно стучалось к нему в голову так же настойчиво, как Ричард в его дверь. *** с чего все началось *** Лололошка сидел на бетонной крыше общежития, прижавшись спиной к стене, за которой прятался выход на лестничную клетку. Ветер здесь был сильнее, чем внизу, и пробирал его до костей, но именно этот холод был ему сейчас необходим. Он позволял ощутить себя живым. Руки Лошки были затянуты в рукава кофты, которые парень натянул почти до самых пальцев, но даже это не спасало от ощущения, что мороз пробирается по телу, цепляясь за кожу. Здесь, на крыше, всегда царила тишина, нарушаемая лишь шумом города вдалеке и порывами ветра. Студенты редко поднимались сюда, у них и ключей-то не было, да и зачем? С крыши не открывался никакой романтичный вид, лишь хмурые здания и серые дороги тянулись до горизонта. Но Лололошка находил в этом месте особую атмосферу, что-то близкое и родное. Когда-то давно он нашёл запасные ключи от двери на крышу в подсобке и с тех пор время от времени сюда поднимался, как будто это был его личный уголок, спрятанный от чужих глаз. Сегодня он просидел здесь уже больше полутора часов. На холодном бетоне перед ним стояли пустые бутылки из-под пива. Сначала их было две, потом три, а теперь и четвертая лежала рядом, закатившись под изгиб крыши. В голове было немного туманно, и он не помнил точно, сколько именно выпил, но это не имело значения. Лололошка чувствовал себя, как говорил его отец, слабым и жалким. Эти слова эхом отзывались в его сознании, будто бы кто-то шептал их прямо в ухо, а он, уставший, не мог от них отмахнуться. В руках он держал блокнот — свой старый, потрёпанный, в котором делал записи в течение нескольких последних лет. Порой он писал сюда свои мысли, порой просто набрасывал случайные строки и фразы. Этот блокнот был как его собственный дневник, хотя на самом деле он боялся называть его так. Но сегодня его записи казались особенно тяжелыми. На последней странице крупными буквами было выведено всего два слова: «Рассказать всё». Он не мог отделаться от ощущения, что так и останется запертым на этой крыше, как в тюрьме собственного разума. Глотнув из очередной бутылки, Лололошка судорожно выдохнул, словно пиво могло бы смыть его тревоги. Но нет, его сознание вновь и вновь возвращалось к одному и тому же — к тому вечеру, когда всё, казалось, начало рушиться. Теперь, сидя на этой крыше, он понимал, что боится потерять всё, что у него есть, но одновременно не знает, как удержать это. Внутренний голос шептал ему, что он трус, что он прячется, не может принять правду и боится последствий. «Рассказать всё» — эти слова казались почти призывом к действию, но он никак не мог решиться. Порыв ветра взъерошил его волосы, и он поднял взгляд, посмотрев на небо. Там, в вышине, снег медленно опускался вниз, касаясь его лица и тут же тая. Эти редкие снежинки были как символы его собственных переживаний — тающих, исчезающих, не оставляющих и следа. Лололошка закрывает глаза и выдыхает, чувствуя, как холодный воздух разрывает грудь. Может быть, все это — лишь момент слабости, может быть, завтра он снова проснётся и всё станет прежним. Но где-то глубоко внутри он знал: прежним уже не будет.

***

Лололошка стоял перед дверью, упёршись ладонью в холодную поверхность. Металлическая ручка словно притягивала его пальцы, но он никак не мог заставить себя нажать на звонок. Взгляд его был направлен на простую деревянную панель, будто бы в ней скрывался ответ на все его сомнения. Каждую секунду, пока он стоял здесь, время как будто замедлялось, растягивалось, словно вязкая жидкость, и казалось, что оно почти остановилось. Он уже не знал, сколько точно прошло минут, но в голове крутилось, что, наверное, пять или больше. Должно быть, уже целая вечность. Мысли его беспорядочно метались между «звонить или не звонить». Решение прийти сюда было настолько спонтанным, что он сам удивлялся своей смелости. Лололошка пытался предугадать реакцию Жаклин, но каждый возможный сценарий только больше сбивал его с толку. Если она откроет, то всё, пути назад уже не будет. Он уже не сможет сделать вид, что это была ошибка, не сможет сказать, что просто зашел случайно. Он знал, что ему придётся что-то объяснять — хотя бы себе самому. Но если она не откроет… Лололошка попытался представить, как он просто развернется и уйдет обратно, растворяясь в темноте вечера. Этот вариант казался чем-то вроде спасения — быстрый, лёгкий уход без лишних разговоров, без необходимости объяснять. Только вот что-то внутри него, какое-то мучительное чувство, подсказывало, что, если он уйдёт сейчас, то никогда уже так и не вернётся. Будет ли это означать конец? Наверное, да. А он был не готов к такому концу, не готов так просто смириться. Лололошка постоял ещё минуту, глубоко вздохнул, набирая в лёгкие воздух, словно перед прыжком в ледяную воду, и всё же решился нажать на звонок. Он услышал, как в доме раздался мелодичный звук, и в ту же секунду почувствовал, как внутри всё начало бушевать. Тревога прокатилась волной по его телу, отдаваясь в каждом нерве, в каждом мускуле, словно его внезапно затопила буря. Он едва удерживал себя от того, чтобы сразу же броситься прочь, спрятаться, пока ещё никто не подошёл к двери. Из глубины квартиры послышался звук шагов, кто-то заторопился, послышался едва различимый голос, доносящийся откуда-то издалека. «Идёт», — подумал Лололошка, чувствуя, как его сердце колотится в груди с невыносимой силой. Каждая секунда ожидания казалась вечностью, от тишины до момента, когда шаги становились всё ближе и ближе. Наконец, у двери раздался еле слышный шорох. Жаклин, должно быть, смотрела в глазок, проверяя, кто это. Лололошка на секунду замер, когда почувствовал, что за дверью его уже точно заметили. Он мог бы просто развернуться и уйти прямо сейчас, ничего не объясняя, сделать вид, что это была ошибка. Но тут же послышался звук, как щелкнул замок, и дверь начала медленно открываться. Спустя мгновение перед ним появилась Жаклин — с таким выражением на лице, будто он был самым неожиданным и одновременно долгожданным гостем. Она выглядела удивлённо, но в её глазах, которые блестели в свете прихожей, сияло искреннее счастье. Её лицо, при этом, казалось невероятно ярким контрастом с мрачной зимней погодой, царящей снаружи. — Лололошка? Ты чего это тут? — спросила она, в голосе звучало искреннее недоумение, смешанное с лёгким беспокойством. — Нам нужно поговорить. Сегодня, — его голос прозвучал напряжённо, и он постарался не отводить взгляда от её лица. Это была окончательная точка, от которой уже нельзя было отступить. — Странно, Дилан тоже собирался поговорить со мной сегодня. Проходи, я как раз собиралась поставить чай, — Жаклин жестом пригласила его внутрь, закрывая за ним дверь. Он последовал за ней в глубину квартиры, которая встретила его знакомым уютом и теплом, будто ничего не изменилось с тех пор, как он бывал здесь последний раз. Всё выглядело привычно — вот их фотографии на стене, вот тот самый старый коврик у двери, на который они любили бросать свои вещи, когда приходили с Диланом и Шэрон. Но теперь, оказавшись здесь, он чувствовал, как его охватывает что-то странное, почти болезненное. Лололошка не мог избавиться от ощущения, что каждый предмет в этой комнате только подчёркивал его внутреннюю напряжённость. Пока Жаклин хлопотала на кухне, он остался стоять в гостиной, рассеянно наблюдая, как девушка наполняет чайник водой и достаёт чашки. Всё происходящее казалось каким-то растянутым, словно время вдруг потеряло свой обычный ритм и замедлилось. Он наблюдал за её действиями, не в силах определить, тянет ли она время намеренно или это просто его воображение, раздуваемое нервозностью. Возможно, она и не подозревала, что он собирался сказать, а возможно, чувствовала что-то неладное и пыталась оттянуть момент неизбежного. — Тебе какой? — её голос прервал его мысли, возвращая в реальность. — М? Чёрный, — ответил он по привычке, но тут же замялся. — Хотя… думаю, зелёный будет лучше. Тебе тоже стоит попробовать. Жаклин на мгновение замерла, подняв одну бровь в недоумении, но, не сказав ни слова, выбрала пакетик с зелёным чаем и начала наливать кипяток. — Ты сегодня какой-то странный, — заметила она, осторожно глядя на него. — Всё в порядке? Может, тебе к врачу сходить? — Жаклин, — голос его вдруг охрип, словно ему пришлось преодолеть невидимую преграду, чтобы произнести её имя. — Давай не будем уходить от темы. Это важно, и я не знаю, как… как сказать это. Не знаю, как вообще подобрать слова. — Он отвёл взгляд в сторону, стараясь собрать мысли, чтобы не сорваться. Она поставила чашки на стол, заметно нахмурившись, но с каким-то настороженным пониманием в глазах. — Хорошо. Ладно, давай, — проговорила она, присаживаясь напротив и скрещивая руки на груди. — Только я пока не понимаю, к чему весь этот пафос? Что случилось? Это что-то связано с Диланом? Едва имя Дилана сорвалось с её губ, что-то тёмное промелькнуло в глазах Лололошки, словно затаённая тень прошла по его лицу. — Жаклин, — он начал медленно, почти шёпотом, прежде чем его голос набрал силу, — он… изменяет тебе. На её лице отразилась смесь удивления и растерянности, будто она пыталась осмыслить услышанное, но не могла до конца поверить в это. — Откуда ты знаешь? — её голос был полон тревоги и недоумения. — Ты уверен? Может, ты его с кем-то перепутал? Или… это могла быть его двоюродная сестра, я ведь знаю, что они близки… — Жаклин, — он перебил её, не дав ей договорить, — он изменяет тебе со мной. — Его голос неожиданно сорвался на крик, и в ту же секунду он почувствовал, как эта правда, тяжёлая, давящая, наконец, вырвалась наружу. Словно невидимый груз упал с его плеч, но при этом оставил после себя пустоту. Жаклин замерла. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, не способная произнести ни слова. Лицо её исказилось в моменте — смесь боли, негодования и, быть может, даже страха. На несколько секунд в комнате повисла полная, звенящая тишина. Казалось, что даже воздух стал тяжёлым и вязким. Лололошка попытался справиться с дыханием, чувствуя, как тяжело стучит сердце. Он не знал, как ещё можно смягчить удар, который уже нанёс. Жаклин по-прежнему молчала, а в её глазах отчётливо читались шок и неверие. — Сядь, Жаклин. Пожалуйста. Не молчи, — проговорил он, делая жест в сторону стула, будто это хоть как-то могло помочь справиться с хаосом, который он только что вызвал. — Это… шутка? — её голос дрожал, и в нём звучала нотка отчаяния, будто она искала хоть какой-то повод не поверить. — Несмешная, между прочим. Мне смеяться сейчас надо, да? — её смех был резким и коротким, почти как нервный тик. Она скрестила руки на груди, будто пытаясь защитить себя от непрошеной правды. — Жаклин, я серьёзен. Это не шутка, — голос Лололошки прозвучал глухо, как будто все силы ушли на эти слова. — Когда? — голос её стал ледяным, лишённым всякой эмоции, как у человека, который старается удержать равновесие на краю пропасти. — Что… что ты имеешь в виду? — он вдруг ощутил, как его собственные руки начинают подрагивать. — Когда это началось? — повторила она, голос её дрогнул, но в глазах читалась отчаянная потребность узнать правду, какой бы горькой она ни была. Он прикрыл глаза, словно бы пытаясь отгородиться от её взгляда, и ответил: — Помнишь первую фотосессию? Ту, где ты по ошибке отправила фотографии Дилану вместо меня? — он замялся, пытаясь найти подходящие слова. — Ну и что? — она посмотрела на него почти с вызовом. — Ты хочешь сказать, что он так резко воспылал страстью к своему соседу? Что это, было что-то вроде вспышки? — её слова прозвучали ядовито, будто она бросала ему обвинение, а не просто задавала вопрос. — Нет, Жаклин. Всё было… сложнее, — он сделал глубокий вдох, готовясь к следующему признанию. — У нас с ним были интриги ещё до того, как ты появилась. Это продолжалось уже некоторое время… и продолжалось даже после. Я не оправдываюсь, но он не смог сдержаться. Никто из нас не смог. На её лице отразилось что-то похожее на отвращение, будто она пыталась понять, как это могло случиться, и в то же время отвергала саму мысль о том, что это правда. — До того, как я? — её голос был почти шёпотом, но в нём звучало столько горечи, что от этого становилось невыносимо. — Ты хочешь сказать, что всё это время… он… ты… — её голос сломался, и она закрыла лицо руками. — Жаклин, поверь, я никогда не хотел, чтобы ты узнала об этом таким образом, — Лололошка чувствовал, как в груди закипает отчаяние. Он попытался сделать шаг вперёд, но она отстранилась, будто любое его приближение было ещё одним ударом по её доверию. — Почему ты не остановил это? — её голос внезапно наполнился яростью, словно вся боль, что она пыталась подавить, вдруг прорвалась наружу. — Ты знал, что он со мной, и всё равно продолжал? Что, тебе было мало других? Или тебе просто нравилось рушить чужие отношения? — Это не было моим намерением, — ответил он, стараясь, чтобы голос оставался ровным, хотя в горле пересохло. — Мы оба виноваты, и я, и он. Но это было… запутанно. Он важен для меня, и я понимаю, как эгоистично это звучит, но в тот момент мы оба… — Запутанно? — она прервала его, её глаза сверкнули яростью. — Запутанно — это когда ты не знаешь, какие обои выбрать в спальню! А то, что вы делали — это предательство! Её слова, как острые кинжалы, ударяли по его сознанию, оставляя глубокие следы боли и стыда. — Я знаю, Жаклин. Я понимаю, как это ужасно звучит. И я действительно раскаиваюсь. Я никогда не хотел причинить тебе боль, но… я не справился. — Он с трудом выдавливал слова, ощущая, как уходит его последняя надежда. — Раскаиваешься? Теперь, когда я знаю? — её голос задрожал, но она с трудом сдерживала слёзы, которые начали наворачиваться на глаза. — Ты ведь знал, что делал. Каждый раз, когда это случалось, ты осознавал, что предаёшь меня. — Это не делает мою вину меньше, я понимаю, — он стиснул кулаки, стараясь не отступать под её напором. — Но я надеялся, что… что мы сможем как-то исправить это. Я знаю, что сейчас это звучит глупо, но… — Исправить? — она засмеялась горько, почти истерично. — Ты думаешь, что это можно просто взять и исправить, как сломанный телефон? Нет, Лололошка, это нельзя просто починить. Это… это уже в прошлом. Её лицо исказилось от боли, и он вдруг понял, что никакие слова не могут загладить того, что он сделал. Казалось, что между ними возникла пропасть, через которую уже не перекинуть мост. Жаклин взяла чашку с чаем, который уже давно остыл, и, не говоря ни слова, вышла из комнаты, оставив его стоять в тишине, заполненной только звуками его собственного неравномерного дыхания. Дейвисон продолжал сидеть за столом, почти не двигаясь, и пристально смотрел на свою чашку с уже остывшим зелёным чаем, словно ища в его мутно-зелёной глубине какое-то оправдание или объяснение своим поступкам. Снаружи было тихо, и только редкие звуки доносились из-за окна — словно весь мир на мгновение затаил дыхание, готовясь к тому, что должно было произойти. Неожиданно раздался звонок в дверь. Звук прозвенел резко, почти как удар, разорвав тишину. Лололошка ощутил, как его сердце на мгновение сбилось с ритма, и он невольно напрягся, хотя уже знал, кто это мог быть. — Дверь открыта, заходите! — крикнула Жаклин с другой комнаты, её голос был чуть хриплым, будто от усталости или долгого молчания. Дверь медленно отворилась, и на пороге появился Дилан. Он замер на мгновение, будто бы не веря в то, что видит, а затем шагнул внутрь. В тусклом свете комнаты его лицо казалось бледным, и в его глазах застыло что-то похожее на растерянность, перемешанную с тревогой. Он огляделся и, наконец, заметил Лололошку, сидящего за кухонным столом, напряжённого и серьёзного. Девушка вышла с комнаты, и пошла на кухню. — Жаклин, нам надо поговорить, — голос Дилана звучал напряжённо, в нём угадывалось внутреннее беспокойство. Жаклин, встав у края стола, медленно повернула голову к нему. На её лице было странное сочетание грусти и решимости, и она, казалось, готовилась к этому разговору уже давно, хотя, возможно, сама этого не осознавала. — Да, поговорим, — её голос звучал тихо, но твёрдо. — Мы расстаёмся. Слова прозвучали почти механически, и Дилан замер, как будто ему только что нанесли удар. Он несколько секунд смотрел на неё, не веря собственным ушам, а затем перевёл взгляд на Лололошку, который продолжал сидеть, будто прячась за собственным молчанием. — Что? — Дилан не сразу нашёл в себе силы ответить. — В смысле… почему? — Он сделал несколько шагов вперёд, но внутри всё, казалось, замерло. Мысли словно застопорились, а все тревоги, которые преследовали его в последние дни, вдруг бесследно исчезли, оставив за собой только пустоту. Жаклин вскинула голову, её глаза были наполнены смесью боли и горечи, хотя она и пыталась скрыть это. Её рука нерешительно пригладила волосы, и она убрала за ухо выбившуюся прядь, будто надеясь, что это поможет ей собраться с мыслями. — Это правда, Дилан? — её голос дрожал, но в нём всё ещё слышалась отчаянная потребность понять, как это вообще могло случиться. Дилан открыл рот, но ни слова не сорвалось с его губ. Всё, что он ощущал — это беспомощный гнев, направленный в первую очередь на самого себя. — Блядь, нет… — слова, наконец, прорвались наружу, но они были бессвязными, будто он и сам не знал, что сказать. — Нет, нет… Ло… Жаклин… чёрт… Тишина наполнила комнату, обостряя чувство тревоги. Это было ощущение конца, которое невозможно было уже проигнорировать или избежать. — Дилан, господи, да ответь ты мне! — почти выкрикнула Жаклин, и в её голосе звучали нотки отчаяния, которые она пыталась подавить. Её глаза метались по комнате, словно пытаясь найти хоть что-то, за что можно было бы зацепиться, хоть какую-то ниточку, которая могла бы развеять этот кошмар. Парень поймал её взгляд и почувствовал, как внутри него всё сжалось. Впервые за долгое время он ощутил себя полностью потерянным. Жаклин стояла перед ним, такая хрупкая и в то же время такая сильная, как будто сама её сущность сопротивлялась предательству, не желая сдаваться. Лололошка, заметив напряжённый взгляд Дилана, который был направлен прямо на него, поднял глаза. На его лице не было улыбки, только усталость и боль, скрытая за маской спокойствия. — Что ты ей сказал? — голос Дилана прозвучал резко и отрывисто, словно каждый слог обжигал его горло. Он знал, что спросить. Ему нужно было это знать. Ло выдержал его взгляд всего мгновение, а затем опустил глаза, будто не в силах вынести обвинение в глазах своего друга. Он вздохнул, и его голос прозвучал почти шёпотом: — Я рассказал правду… о нас с тобой, — его голос на мгновение сорвался, но он продолжил. — О том, что у нас были отношения. Долгие отношения. — Ты… — начал было Дилан, но его голос увял на полуслове. Он снова повернулся к Жаклин, и их взгляды встретились. Она смотрела на него с недоумением, как будто перед ней стоял совершенно чужой человек. И это причиняло ему такую боль, что он почти физически ощутил этот удар. — Дилан, — Жаклин снова заговорила, её голос был тихим и каким-то ломким. — Ты ведь собирался поговорить со мной сегодня. О чём? О чём ты хотел сказать? — её слова звучали как вызов, она хотела, чтобы он что-то сказал, чтобы он хоть как-то попытался спасти их отношения. Он закрыл глаза, пытаясь нащупать хоть какие-то правильные слова в той бездне отчаяния, что накрыла его. — Я… — он вздохнул, и его голос прозвучал глухо, как будто он говорил сквозь туман. — Я собирался расстаться с тобой, Жаклин. Если быть точнее, то обсудить наши отношения и в конце концов предложить расстаться. Его слова будто бы остановили время. Тишина, повисшая в комнате, была такой густой, что казалось, она поглощала все звуки. Жаклин замерла, её глаза широко раскрылись, и она не могла оторвать взгляда от Дилана. — Ты… собирался… расстаться? — она говорила медленно, словно проверяя каждое слово, будто не верила, что он на самом деле это сказал. — Да, — Дилан с трудом выдавил из себя это слово. Оно прозвучало сухо и лишённо всякого сочувствия, хотя внутри он чувствовал, как всё вокруг рушится. — Просто хотел поставить тебя перед фактом. Жаклин в ужасе покачала головой, её лицо побледнело. Словно перед ней вдруг расстелилась пропасть, а она даже не заметила, как к ней подошла. — Я любил тебя. Но с каждым днём всё только ослабевало. У меня есть чувства к Ло, и вчера я понял, что больше не хочу играть с твоими чувствами. Жаклин застыла на месте, её глаза потемнели от внезапно охватившего её шока. Казалось, она не могла понять, что это за слова, которые только что прозвучали в комнате. Её лицо было белым как мел, а губы сжались в тонкую линию, будто она пыталась сдержать что-то, что готово было вырваться наружу. — Ты… любил меня? — её голос был почти шёпотом, как если бы она боялась, что голос дрогнет и сорвётся. — Любил… в прошедшем времени? Дилан глубоко вздохнул, словно набираясь сил, чтобы продолжить говорить правду, которая словно разъедала его изнутри. — Да, — тихо сказал парень, но в его голосе не было ни уверенности, ни решимости. — Я любил тебя. Искренне. Но со временем… с каждым днём чувства становились всё слабее. Я пытался, Жаклин, правда пытался, чтобы всё было как прежде. Но я больше не могу лгать ни тебе, ни себе. Девушка упрямо смотрела на него, а в её глазах вспыхнули тёмные искры гнева. Губы задрожали, и она резко выдохнула, словно что-то в ней наконец сломалось. — Чувства к Ло? — она резко выпрямилась, её голос, холодный и резкий, словно удар. — И ты решил, что мне просто стоит это принять? Что я должна это понять? После всего? — она сделала шаг к нему, её взгляд пронзал его, как острый нож. — Ты ведь знал, что я любила тебя, Дилан. И ты всё равно позволял этому происходить! — Я не позволял этому просто так! — резко ответил Дилан, его голос дрогнул, но он пытался контролировать эмоции. — Это не было запланировано, Жаклин. Всё случилось так… неожиданно, так стремительно. Я сам не понимал, что со мной происходит. Она засмеялась — коротко, сухо, с горьким оттенком. — Не понимал? Ты не понимал, что спишь со своим соседом, и это что-то значит? — она резко повернулась к Лололошке, её взгляд стал ещё более жёстким. — А ты? Ты был частью этого плана? Или просто решил развлечься? Ло в ответ сжал губы, его руки сжались в кулаки. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но так и не смог найти правильных слов. Всё, что он мог сделать — это попытаться встретить её взгляд, хотя в его глазах было столько вины и беспомощности, что это было почти невозможно. — Я… я не хотел причинять тебе боль, Жаклин, — его голос звучал тихо, словно он боялся нарушить хрупкую границу между ними. — Я не думал, что всё зайдёт так далеко. — Не думал? — в её голосе зазвенело отчаяние. — Вы оба не думали? А я? Мне что, думать не надо было, просто спокойно смотреть на то, как моя жизнь рушится? Её последние слова оканчивались почти криком, и в комнате повисла напряжённая тишина. Лололошка сделал шаг вперёд, пытаясь успокоить её, но девушка резко отступила назад, словно боялась, что он причинит ей ещё больше боли. — Жаклин… — начал было Дилан, но она резко подняла руку, останавливая его. — Хватит. Не надо больше ничего говорить. — Её голос снова стал тихим, почти безжизненным. — Я не хочу слышать ни извинений, ни объяснений. Вы оба… идите из моей квартиры. Дилан, казалось, пытался что-то сказать, но слова не находились. Он просто смотрел на неё, видя в её глазах то, что раньше было теплотой, а теперь стало холодной пустотой. Они вышли на лестничную площадку, и прохладный воздух разом обрушился на них. Дверь за их спинами захлопнулась с глухим стуком, который, казалось, прокатился эхом по узкому пространству. Дилан не знал, что сказать, да и было ли что говорить. Всё, что он чувствовал, — это нарастающий гнев, который поднимался изнутри, как зловонный дым, заставляя его зубы сжиматься так сильно, что даже скулы заболели. Он шел вниз по лестнице, шаги Лололошки за его спиной были тихими, но казались оглушительно громкими. От этого звука хотелось бежать, хотелось кричать — хотелось сделать что угодно, чтобы это прекратилось. Он остановился на нижней ступени, так и не обернувшись. Руки сами собой сжались в кулаки, а тело было напряжено, как натянутая струна. Он чувствовал взгляд Ло, словно тот прожигал его затылок, и это неимоверно раздражало. Казалось, что каждый взгляд, каждый звук только добавляет масла в огонь, разжигающийся внутри. — Зачем ты ей рассказал? — слова вырвались резче, чем Дилан ожидал, голос сорвался на хрип, будто горло перехватило от слишком сильных эмоций. Лололошка ответил не сразу. Когда его голос все-таки раздался, в нем была какая-то странная смесь усталости и странной обреченности. — Ты не выбирал, — тихо сказал он. — Всё равно ведь… долго не выбирал. Эти слова будто бы захлестнули Дилана новой волной ярости. Он нервно кусал губы, чувствуя, как досада расползается внутри колючими, ядовитыми нитями. Он разжал пальцы, а затем снова сжал, словно пытаясь выпустить гнев через них, но это не помогало. Внутри разрасталось мерзкое чувство, которое перерастало в жалкую, едкую обиду — досаду на самого себя, на Ло, на Жаклин, на весь этот грёбаный мир. — А мне слишком хуёво, — продолжил Лололошка, его голос дрожал, но не от страха или волнения, а от какой-то глубокой внутренней боли, которую Дилан не мог постичь. — Слишком, Ди, я просто не могу так больше, я никак не могу… Ло стоял, глядя вниз. Его руки висели вдоль тела, словно у него не было сил даже поднять их. Парень смотрел на потрескавшуюся поверхность лестничной площадки, почти не моргая, и голос звучал так тихо, что слова будто растекались в воздухе. — Ты хотел расстаться с ней? — Ло поднял взгляд на Дилана, и в его глазах было что-то новое, неуловимо тревожное. — Да, — Дилан выдохнул, словно из него вытянули воздух. — Вчера подумал, что расстанусь с ней, а потом предложу тебе. Всю ночь думал об этом, Ло. Прокручивал это снова и снова в голове, пока не понял, что не могу иначе. Слова повисли в воздухе. Лололошка молчал слишком долго, его лицо оставалось безмолвной маской, но Дилан видел, как сжатые губы дрожат, а пальцы Ло нервно подрагивают. Секунды тянулись медленно, каждый удар сердца отдавался в висках, словно гулкий барабанный бой. — Никогда бы не подумал, что в конце концов ты выберешь меня, а не её, — Лололошка тихо засмеялся, но в этом смехе было что-то хрупкое и болезненное. — Я не знаю, что сказать, Дилан… Я вообще нихрена не знаю. Это всё так… неправильно. Не спрашивай, почему я это сделал, почему именно сейчас — я сам не понимаю, просто… это конец, Ди. Финиш. Я не могу объяснить… Лололошка запустил руки в волосы и сжал их в бессильной попытке найти хоть какое-то объяснение своим словам и поступкам. Затем он быстро сложил руки на груди, словно пытаясь защитить себя от холодного воздуха или, может быть, от слов, которые могли последовать. Дилан молча смотрел на него, не понимая, что чувствовать. Он ожидал услышать нечто совсем другое, но это… эта простая исповедь о том, как всё плохо — она разрывала его изнутри. — Постоянно, Ди, твою мать, постоянно мне хреново из-за наших отношений. Ты хотя бы представляешь? — голос Лололошки стал более напряжённым, но в нём по-прежнему не было жалости к самому себе, только жёсткая, почти сухая констатация. — Я думаю о тебе, Дилан. Очень много. О нас. О том, как всё будет или не будет. И мне так плохо, что порой хочется на стену лезть. Дилан почувствовал, как его сердце сжалось, а холодный страх заскользил вдоль позвоночника. Ло говорил так отрешённо и спокойно, что это казалось чем-то нереальным. Будто он уже смирился с этим кошмаром, в котором они жили, и просто описывал его, не ожидая ни спасения, ни прощения. — Ты… серьёзно? — наконец спросил Дилан, его голос был почти неслышным. — Почему ты никогда ничего не говорил? — А зачем? — Лололошка поднял на него взгляд, в котором было что-то леденящее душу. — Что бы это изменило? Мы всё равно остались бы такими же. Я бы всё равно лез на стену, а ты — ты бы всё равно не знал, кого выбрать. Дилан хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. На лестничной площадке было тихо, и этот звук тишины бил по ушам. Ощущение пустоты заполняло пространство, словно оно само по себе было чем-то живым и способным утопить в себе любые звуки. Дилан стоял, глядя на Лололошку, и не знал, что чувствовать. Гнев, который еще минуту назад распирал его грудь, начал отступать, сменяясь тягучим, вязким чувством вины и сожаления. Лололошка снова заговорил, его голос дрожал от сдерживаемых эмоций. — И вот, когда я уже хочу всё бросить, — он тихо усмехнулся, но в этом смехе не было ни радости, ни облегчения. — Такое было далеко не один раз, Дилан. Больше, чем ты можешь себе представить. Но каждый раз, когда я решаю, что всё — хватит, ты приходишь… и всё. Нихрена не получается. Ни-хре-на. Потому что каждый ёбаный раз, когда мы трахаемся, я думаю, что, может, не сегодня? Может, стоит дать тебе ещё времени? Потому что ты же пришёл — ты рядом, блять, Дилан. И когда ты рядом, это становится важнее всего, важнее моего состояния, важнее того, что я чувствую. Я знаю, я говорил это раньше, но, боже, понимаешь ли ты, как это трудно? Лололошка внезапно замолчал, его дыхание стало прерывистым, он сжал кулаки и резко вскинул голову, как будто хотел крикнуть, но вместо этого уткнулся лицом в ладони. Его плечи дрожали, и Дилан чувствовал, как нарастает напряжение, превращаясь в удушающее ощущение беспомощности. Несколько судорожных вздохов — слишком глубоких и хриплых — вырвались из горла Лололошки, будто он пытался сдержать поток эмоций, но не мог. Несколько медленных секунд — и они растянулись в целую вечность. Дилан молча наблюдал за этим, чувствуя, как медленно тает его злость, как жалость к Жаклин плавно перетекает в сострадание к соседу, к человеку, который стоял перед ним, совершенно разбитый. Он видел, как глубоко Лололошка страдал и как трудно ему было продолжать. Глядя на его трясущиеся плечи, Дилан ощутил странную смесь вины и чего-то почти святого — словно он должен был каким-то образом искупить это, каким-то образом помочь. Медленно и нерешительно, он поднял руку, потянулся к Ло, но не успел коснуться — Лололошка внезапно опустил руки и отнял лицо от ладоней. Ло поднял на него взгляд, в котором читалась горькая усталость и пустота. — Ты долго не выбирал, — его голос снова зазвучал, но теперь в нём не было ни отчаяния, ни надежды, только холодная констатация. — Слышишь? Ты бы никогда не выбрал. Я долго это знал, и даже, наверное, принял. Но не понимаю, почему ты всё-таки пошёл на этот шаг. На миг их взгляды встретились, и Дилан увидел в глазах Лололошки больше, чем просто разочарование. Это была боль, пропитанная глубоким чувством потерянных возможностей, отголосок надежды, которая никогда не станет реальностью. И в этом взгляде было что-то, что вызвало у Дилана внутренний трепет — страх перед тем, что он сам разрушил, перед тем, как его выбор или его бездействие могли сломать этого человека. Молчание повисло между ними, растягиваясь до предела, пока казалось, что воздух вокруг стал слишком плотным, чтобы его можно было вдохнуть. Дилан понимал, что должен что-то сказать, должен попытаться объяснить или, хотя бы, извиниться, но слова казались слишком мелкими и бесполезными в этот момент. Он молчал, потому что знал: сейчас не время. Лололошка скользнул рукой по шее, потом нервно провел пальцами по волосам, словно пытаясь найти в этом движении хоть какое-то утешение. — Она мне не верила сначала, — тихо заговорил он, голос был приглушён, будто он говорил с самим собой. — Потом я сказал про нас. И… мне жаль её. Жаль, что всё вот так… но, знаешь, Дилан, я не хочу продолжать страдать. Я слишком долго страдал, слишком долго верил, что всё может измениться. Я и так слишком многое натворил. Теперь пришло время жить спокойно. Лололошка вдруг сделал шаг вперёд и неожиданно оказался слишком близко. Дилан почувствовал его дыхание на своей коже, и этот момент длился словно в замедленной съемке. Он видел, как Лололошка тянется к нему, видел, как его губы приближаются, и всё, что мог сделать, это замереть, не в силах даже вздохнуть. Поцелуй был быстрым, почти мимолетным, но в этом коротком мгновении был заключен целый мир. Мир, который рухнул и разлетелся на мелкие осколки. И когда Лололошка отстранился, его глаза уже не были полны тоски, в них был только холодный, окончательный покой. — Осталось пару месяцев, и ты выпустишься из университета, — его голос прозвучал на удивление спокойно, почти бесстрастно. — И тогда мы никогда больше не встретимся. В других вселенных может мы вместе, но не здесь. Он развернулся и ушёл, не оглядываясь. Его шаги стихали на лестнице, а Дилан стоял в одиночестве, смотря в пустое пространство, где только что был Лололошка. Эта пустота, казалось, поглотила всё: и эхо его шагов, и слова, которые так и не были сказаны.

***

Ричард стоял перед дверью комнаты Лололошки, неуверенно переминаясь с ноги на ногу. Он уже стучал несколько раз, но ответа не последовало. Он не знал, как лучше поступить: оставить его в покое или продолжать стучать, но в итоге решил сделать ещё одну попытку. Он постучал громче, почти требовательно, и, прежде чем успел подумать о том, что будет делать, если Ло снова проигнорирует его, дверь наконец приоткрылась. Лололошка выглядел так, словно не спал всю ночь — с красными глазами и взъерошенными волосами. Его лицо было усталым, а взгляд пустым, будто он был где-то далеко от этой комнаты и от Ричарда, стоящего на пороге. — Что? — сухо спросил он, даже не пытаясь скрыть раздражение. Ричард молча шагнул вперед и, прежде чем Ло успел что-то сказать, протянул ему свой телефон. Экран был включен, и Лололошка увидел уведомление о новом сообщении в общей группе. Он взял телефон и посмотрел на экран, даже не пытаясь скрыть резкий жест разочарования, когда увидел, что именно вызвало визит Ричарда. На экране были два последних сообщения: первое — от Дилана, который сухо сообщил, что они с Жаклин расстались. Второе — от самой Жаклин, которая молча вышла из группы, не сказав ни слова. Весь чат был заполнен вопросами и недоумёнными реакциями. — Я не думаю, что тебе нужно это показывать, — хриплым голосом сказал Лололошка, медленно протягивая Ричарду его телефон обратно. — Какая мне вообще разница? — Ты тоже вышел из группы, — заметил Ричард. Он не убирал телефон, ожидая хоть какого-то объяснения. — Да. — Ло вздохнул, закрыв глаза на пару секунд, как будто пытался собраться с мыслями. — Все начали задавать вопросы. Что случилось, почему… Я сказал, чтобы отъебались, и вышел. Это не их дело. Ричард нахмурился. Он знал, что Лололошка обычно держался отстранённо, не пуская никого слишком близко, но его резкость была чем-то больше, чем просто попыткой отгородиться от неприятной ситуации. — Ты же не можешь просто так от всех отстраниться, — начал он, пытаясь найти подходящие слова. — Это как будто… Не знаю, ты же понимаешь, что они всё равно будут говорить об этом. Лололошка смотрел на него, словно не понимая, о чём вообще идёт речь. — Пусть говорят. — Он пожал плечами, на его лице мелькнуло презрение. — Им это нужно больше, чем мне. Они всегда хотят знать, кто с кем и почему, а я не хочу отвечать. Просто хочу, чтобы все оставили меня в покое. Разве это так сложно? Ричард внимательно посмотрел на него, пытаясь разглядеть, что скрывается за этими словами: раздражение, усталость, или, может быть, что-то более глубокое. Но Лололошка был хорош в том, чтобы скрывать свои эмоции, и Ричарду оставалось только гадать. — Это не так просто, как кажется, — тихо сказал он. — Ло, тебе нужно с кем-то поговорить. Серьёзно. Ты не можешь всё держать в себе. — А с кем? С тобой? — Лололошка горько усмехнулся. — Ты думаешь, ты понимаешь? Ты хоть представляешь, каково это? Ричард замолчал, не зная, что сказать в ответ. Он хотел помочь, хотел найти правильные слова, но каждый раз, когда он пытался, казалось, что только усугубляет ситуацию. — Извини, — наконец вымолвил он. — Я просто… я просто не хочу, чтобы ты снова оказался один. — Я всегда был один, — тихо сказал Лололошка, и в его голосе прозвучала такая безнадёжность, что у Ричарда защемило в груди. — Даже когда вы все были рядом. Но теперь мы с Диланом всё закончили. Я всё рассказал Жаклин, сказал Дилану о своих чувствах, и всё. Он хотел начать отношения со мной, но я решил, что это нужно закончить. Ричард нахмурился, не сразу понимая смысл сказанного. — Почему ты так решил? — тихо спросил он, пытаясь уловить в голосе Лололошки что-то большее, чем просто усталость. — Ему осталось недолго тут учиться, — объяснил Ло, опустив взгляд. — Через пару месяцев он уедет, и, если честно, это лучшее, что могло произойти. Потому что, если бы он остался… — парень замолчал, не зная, как сформулировать мысль. — Я бы снова оказался в этом круге. А я больше не хочу. — Но ты же любил его, — осторожно продолжил Ричард, не уверенный, стоит ли затрагивать эту тему. — Это… — Любил? — Лололошка горько усмехнулся, качая головой. — Да, любил. Но любовь… она не должна быть такой. Она не должна причинять столько боли. Ричард почувствовал, как его охватывает беспомощность. Ему хотелось сказать что-то, чтобы поддержать Ло, но он понимал, что любые слова будут казаться пустыми в этой ситуации. — А что будет дальше? — наконец вымолвил он, голос его прозвучал почти шёпотом. — Дальше? — Лололошка задумчиво посмотрел в окно, будто пытаясь найти там ответ. — Дальше… я просто буду ждать. Пару месяцев, пока он не уедет, и тогда, возможно, всё станет проще. Ричард хотел возразить, сказать, что невозможно просто взять и вычеркнуть человека из своей жизни, но что-то в лице Лололошки заставило его остановиться. Словно Ло уже смирился с этим решением и не нуждался в одобрении. Раздался звуковой сигнал входящего сообщения, прервав тяжелое молчание. Лололошка поднял телефон, и на экране высветилось новое сообщение от Жаклин. жакжак: твои фотографии с фотосессии я никому не отправлю. я не настолько ужасная. И тут же статус изменился: пользователь жакжак заблокировала вас. Лололошка выдохнул, чуть дольше, чем нужно, его пальцы задрожали, когда он увидел ещё одно сообщение, от Дилана. ди: ло, я долго пытался выбрать, метался между страхом и надеждой, думал, что наконец решился сделать шаг ради тебя. но всё, что я делал, оказалось пустым. я упустил тебя, упустил момент, когда мог что-то изменить. и вот, стою сейчас, как дурак, с пустыми руками. даже в этой бесконечной вселенной, где я думал, что выбрал тебя, всё равно ничего не получилось. как будто мы оба по кругу бегаем, но никак не можем встретиться. я верил, что в какой-то из множества вселенных мы, наконец, будем вместе. что если не здесь, то где-то ещё мы сможем быть счастливы, а я смогу быть лучше, чем был. но и в этой вселенной я всё проебал, так же, как и во всех других, где пытался. ты был прав — нельзя строить будущее, топча сердце. может, где-то в бесконечных возможностях параллельных миров я не оказался таким мудаком и смог удержать тебя. но в этой вселенной — самой реальной из всех — нам суждено разойтись. мы разлетелись в разные стороны, как звёзды на небе. ты сделал правильный выбор, ло. а я остался там, где и был — в прошлом. Ло застыл, читая каждую букву снова и снова, как будто пытался осознать, что это было на самом деле: горечь, прощание или отчаяние. Но он не ответил. Просто закрыл чат и медленно положил телефон на стол, чувствуя, как наконец ему становится хорошо. war

is

over

───── The End ─────