На краю

Слышу твоё сердце,

Бьющееся в безумном темпе.

Ещё даже нет семи,

А ты уже чувствуешь, как боль завладевает тобой.

© Poets of the Fall. Sleep.

      Пятый сразу понимает, что ничего хорошего от новой академии ждать не стоит, но равнодушный приказ отца всё равно застаёт его врасплох.       — Схватить их.       Времени на размышления нет, это Пятый понимает с кристальной ясностью. Лицо старшего Харгривза спокойно, но в его глазах Пятый различает ту знакомую холодную жестокость, с которой тот всегда посылал их на очередное самоубийственное задание. Они в опасности. Его семья в опасности.       Прежде, чем кто-либо успевает что-то понять и предпринять, Пятый хватает за руки стоящих рядом Клауса и Диего, а затем быстрым, еле слышным шёпотом приказывает Лютеру и сёстрам сделать то же самое. К счастью, они не пререкаются.       Пятый делает глубокий вдох, ощущая, как сила, поднимаясь изнутри, вибрирует и заполняет собой каждую клеточку тела, а затем перемещается в пространстве, увлекая остальных за собой.       Всего лишь несколько десятков метров. Оказаться снаружи, вне этой новой, чужой, пугающей академии. Привычная задача, с которой он справлялся тысячи раз… но сейчас что-то идёт не так.       Едва приземлившись посреди залитой светом улицы, Пятый тут же спотыкается, чудом не упав. Всё тело охватывает внезапной слабостью, и Пятый оказывается вынужден прислониться к стене, чтобы удержать равновесие. Его трясёт. Голова будто бы раскалывается на части, отчего к горлу подступает тошнота. В ушах шумит, и на мгновение Пятый перестаёт слышать голоса братьев и сестёр.       Грудь будто бы горит огнём. Сложно дышать. Пятый подносит руку к рёбрам, туда, где должны быть пулевые ранения, но находит лишь лёгкую ткань жилетки. Ран нет, но они одновременно есть, мешая лёгким вбирать воздух. Пятый судорожно кашляет.       Всё происходит настолько неожиданно, что Пятый не успевает среагировать и понять, что происходит. Он какое-то время стоит, зажмурив глаза. Голова невольно склоняется к прохладной стене, и на короткое мгновение боль в висках становится слабее.       Пятый медленно выдыхает сквозь плотно сжатые зубы. Его продолжает тошнить, кажется, что ещё немного, и всё содержимое желудка окажется прямо на асфальте.       — Пятый?       Голос Эллисон звучит глухо. Пятый находит в себе силы разлепить глаза и посмотреть на сестру. Та выглядит взволнованной, но Пятый не в состоянии как-то на это реагировать. Его ощутимо пошатывает, а улица странно расплывается вокруг, покачиваясь при этом.       — Пятый?       Эллисон подходит вплотную, и тут Пятого обжигает холодом от осознания, что они по-прежнему неправильно близко от академии. Он резко поднимает голову, отчего чуть не падает. Быстро осматривает улицу, выискивая подозрительные силуэты, людей с оружием, признаки чего-то угрожающего его семье. Никого. Лишь редкие прохожие, иногда недоверчиво посматривающие на их яркую компанию. Отец не погнался за ними? Или он затаился, поджидая их за углом? Слишком наивно было бы думать, что они в безопасности.       — Нам нужно идти, — говорит Пятый, с ужасом понимая, что не может сделать и шага. Что с ним? Он пытается думать хладнокровно, мысленно себя осмотреть, выискивая повреждения, как уже делал не раз. Головокружение… наверняка сотрясение мозга, ерунда. Когда ему было двадцать два, на него рухнула металлическая полка с металлическими же инструментами на ней. Тогда всё было гораздо хуже, ему пришлось зашивать разорванный висок… сейчас он легко отделался. Всего лишь огрели сковородкой, да сверху упала стена.       — Ты как? — а это уже Диего, неизвестно как оказавшийся тут.       — Я в порядке, — на автомате отвечает Пятый, толком не расслышав вопрос. Думать очень тяжело, мешает эта проклятая головная боль и навалившаяся всем весом усталость. Он снова прикасается к груди. Ран нет, но он чувствует, как всё тело пронзает болью при каждом вдохе, как хрипит что-то внутри. Пятый помнит, как его прошивали насквозь пули, как он лежал, задыхаясь, в луже собственной крови. Наверное, нельзя просто так взять и повернуть время вспять, надеясь, что чудесным образом избежишь смерти. Это так не работает.       Чёрт.       Всё внутри холодеет от внезапной очень страшной догадки. Пятый на мгновение забывает, как дышать.       Чёрт-чёрт-чёрт.       Пятый переводит взгляд на Диего, внимательно изучая его и стараясь не паниковать. Затем смотрит на Ваню, Эллисон, братьев. Они выглядят растерянными, но вполне здоровыми, но Пятого это не успокаивает. Он быстрым рывком приближается к Диего, дрожащими пальцами, почти грубо, расстёгивает его рубашку. Ничего. Никакого намёка на ранения. Пятый проводит ладонью, убеждаясь в отсутствии крови и следов от пуль, и только после этого позволяет себе расслабиться. Они не собираются умирать, по крайней мере сейчас. Возможно, лишь Пятый ощущает на себе последствия тех ранений. Хорошо.       — Что?..       Диего удивлён, но у Пятого нет сил, чтобы ответить ему чем-то саркастичным. Он продолжает прислоняться к стене, с трудом удерживаясь, чтобы не сползти по ней вниз. Его трясёт. Он устал, и эта усталость почти знакома, когда он слишком много пользуется своими способностями и слишком мало спит. Это привычно, но сейчас к ней добавилось что-то ещё. Наверное, последний прыжок был лишним.       — Пятый?       Чья-то мягкая ладонь ложится на его плечо. Ваня. Пятый невольно вздрагивает, но не отстраняется: ему не по себе от прикосновений, но он совсем не уверен, что, отодвинувшись, попросту не упадёт.       — Что с тобой?       Прохладные пальцы Вани заботливо ощупывают лоб, и Пятый замирает. Он не может понять, что чувствует… слишком много и одновременно ничтожно мало всего. Он отвык от прикосновений и ласки. Ему страшно, неуютно, хочется отшатнуться и отойти как можно дальше — туда, где его никто не будет трогать. И при этом по коже разбегается мурашками странное тепло. Долорес так не касалась его даже в самые лучшие их моменты. Долорес была… неживой. А Ваня живая и так близко, что Пятый чувствует её тёплое дыхание на своей щеке.       Она убирает руку прежде, чем Пятый решается об этом попросить.       — У тебя синяк на лбу, — тихо говорит Ваня, и сердце Пятого отчего-то сжимается. Он отворачивается, стараясь не смотреть на сестру.       — Я в порядке, — упрямо повторяет он. Пятый знает, что лжёт. И что Ваня это понимает тоже. — Нам нужно идти, пока нас не догнали.       Он продолжает стоять на месте. Пятый знает, что вся семья сейчас смотрит на него, ждёт плана, дальнейших действий, ответов на их вопросы, но он позволяет себе на несколько секунд просто замереть с закрытыми глазами, глубоко дыша. Ему нужно идти дальше.       Он так устал.       Наверное, тот прыжок стал последней каплей. Организм подростка оказался не способен пережить всё, что выпало на его долю за последние две недели. Пятый понимает, что он опасно близок к краю, что ему нужно отдохнуть, залечить раны — и что у него нет на это времени. Он не «самоубийственно беспечен», как думает о нём Диего, он просто умеет расставлять приоритеты.       — Нам нужно идти, — снова говорит он и делает невозможно медленные несколько шагов. Ноги дрожат, но Пятый упрямо идёт вперёд. Он и так слишком долго проторчал здесь, кто-то из прохожих мог заподозрить неладное и вызвать полицию. Пятый слышит за спиной голоса Лютера и Диего, о чём-то тихо переговаривающихся между собой, но их речь ускользает от сознания.       Этот новый мир выглядит так же, как обычно. Люди, автомобили, шумы… где-то рядом должен быть отель. Опасно, конечно, светиться перед кем-либо, но у Пятого нет выбора. Он свалится раньше, прежде чем отыщет что-то более подходящее, да и им всем нужно время, чтобы отдышаться и составить план.       — Эллисон, — он оборачивается к сестре. Та тут же поднимает голову, отворачиваясь от Клауса, с которым разговаривала. — У нас нет денег, так что нам понадобятся твои способности, чтобы…       «Чтобы найти комнату на ночь», — думает Пятый, но договорить у него не получается. Лёгкие сжимаются в странном спазме, он хрипло, тяжело кашляет, не сумев удержаться от стона. Несуществующие раны ощущаются как настоящие, и Пятый на мгновение возвращается в пропахший пылью и кровью амбар, видит трупы братьев и сестёр, своё собственное лежащее тело, мерзкую улыбку Куратора. Он не чувствует, что умирает. Это… скорее как боль в сломанной руке или ноге, которая лишь причиняет страдания, но не угрожает жизни.       Но легче от этого не становится.       Когда Пятый открывает глаза, то видит перед собой лицо Диего. Тот держит Пятого за плечо, удерживая от падения. Это бесит, но Пятый не может не признать, что Диего появился очень вовремя. Он лишь кивает брату.       — Ты ранен? И вот только попробуй сказать, что ты в порядке, я тебя тогда прямо на асфальт уроню.       Пятый зло смотрит на Диего и хочет огрызнуться, но его грудь будто вновь сдавливает тисками, и он крепко сжимает губы, удерживаясь от стона. Ему нужно обезболивающее, иначе он не сможет нормально двигаться. И что-нибудь холодное, чтобы приложить к голове. И… несколько часов здорового сна чтобы от него все отстали.       — Пятый?       — У нас нет на это времени, — очень тихо наконец отвечает Пятый. Он прижимает руку к жилетке, словно это может чем-то помочь. Дышать по-прежнему тяжело. Со лба падает капля пота, и Пятый раздражённо трясёт головой. Бесполезно игнорировать тот факт, что ему плохо, но прямо сейчас он не может ничего с этим сделать. Диего молча кивает, думая о чём-то, и Пятый рад, что он с ним не спорит.       — Тогда я тебя понесу.       — Что? — Пятый не успевает даже возразить, как чужие руки грубовато поднимают его и перекидывают через плечо. От такой резкой перемены позиции мир начинает кружиться быстрее, и Пятый какое-то время безвольно висит на Диего, пытаясь справиться с тошнотой.       — Ты там живой? — осторожно спрашивает Диего, и Пятый был бы рад ответить чем-то злым, но ему очень не хочется, чтобы его стошнило прямо на брата. И без того происходящее слишком унизительно. Он не просил, чтобы его носили на руках. Поэтому он просто с размаху ударяет Диего по спине, пытаясь сделать это как можно сильнее.       — О, с тобой всё хорошо, я понял.       Пятый готов поклясться, что Диего улыбается. Скотина. Он снова колотит его кулаком, но от этого движения всё тело пронзает новая волна боли, и Пятый, вздрогнув, замирает. Бесполезно. Он сейчас абсолютно бесполезен. Даже если бы он смог воспользоваться своими способностями и переместиться куда-то подальше, скорее всего, он просто бы отключился после этого.       — Хей, ты как?       В голосе Диего — явная тревога, отчего Пятый чувствует себя ещё хуже. Ему не нужна ничья забота. Это он должен вести за собой, делать что-то, а не лежать никчёмным куском дерьма. Он не для этого возвращался в прошлое, чтобы позволять себе спокойно валяться.       — Отлично.       Диего в ответ молчит, и Пятый ему за это благодарен. Он закрывает глаза, позволяя глухому шуму улицы и звуку шагов брата заполнить собой всё вокруг. Наверное, в какой-то момент он действительно потерял сознание, так как Пятый приходит в себя, когда они уже стоят в каком-то помещении. Вокруг не циркулирует свежий воздух, до ушей доносится звук поворачивающегося в замочной скважине ключа, кто-то совсем рядом что-то шепчет. Скорее всего, они в отеле.       — Можешь опустить меня, — несколько хрипло произносит он, и Диего вздрагивает.       — Я не…       — Ты. Можешь. Отпустить меня, — цедит Пятый, и брат подчиняется. Очень медленно он опускает Пятого на пол, продолжая придерживать одной рукой, чтобы тот не упал. Пятого качает, но ему удаётся устоять.       Клаус бесконечно медленно открывает дверь, так что Пятому начинает казаться, что они никогда не попадут внутрь. Наконец Клаусу удаётся справиться с замком, и они входят в комнату.       Кровать.       Пятый буквально падает на неё, стараясь отдышаться. Пара секунд. Ему нужна пара секунд.       Помещение выглядит слишком маленьким для их компании, Лютер вообще занимает чуть ли не полкомнаты сразу. Всего лишь две кровати, диван, небольшой плазменный телевизор на стене, дверь в ванную. Не идеально, но пойдёт.       — За вами никто не следил?       — Нет.       Голос Диего звучит уверенно, и Пятый решает ему поверить. Он слегка сжимается в комок, обнимая себя руками, чтобы облегчить боль в груди.       — Не было ничего подозрительного?       Ему нужно убедиться, что они в безопасности, только тогда он сможет позволить себе немного расслабиться.       — Нет.       — Что ты сказала управляющему? — он поворачивается к Эллисон.       — Что? — она переглядывается с Клаусом и недоумённо смотрит на Пятого.       — Что ты сказала управляющему, когда приказывала ему нас заселить? — Пятый растирает виски, пытаясь сосредоточиться на деле. Получается не очень. — Если сюда нагрянет эта академия воробья, они же нас здесь не найдут?       — Д… да, — Эллисон поспешно кивает. Она выглядит немного подавленной, и Пятый ощущает нечто вроде укола вины. Бессмысленного, ведь без способностей Эллисон обойтись было нельзя… только на душе всё равно как-то гадко. Пятый успел понять, что сестра ненавидит пользоваться своей силой. — Мистер Грин скажет им, что видел подозрительных людей на улице и что они пошли дальше.       — Отлично, — Пятый смотрит в окно. Видно не очень, но он не уверен, что вставать сейчас было бы хорошей идеей. Никого подозрительного. — Надо занавесить шторы.       Лютер тут же выполняет просьбу. В комнате становится темнее. Пятый старается думать, но мысли разбегаются, мутные, хаотичные. Ему нужно собраться. Что ещё?       — Нам нельзя здесь долго оставаться. Максимум час-полтора, пока мы не отдохнём.       В идеале, конечно, им бы переждать минут пятнадцать-тридцать, но Пятый понимает, что для него этого слишком мало. Он старается не думать, что из-за него могут пострадать все. Если он свалится без сознания посреди улицы, будет ещё хуже. Он должен убедиться, что сможет пользоваться своими силами, сможет сражаться.       — Вы… с вами всё хорошо?       Их потрепало во время сражения. Диего придавило машиной, Эллисон чуть не задохнулась, остальных швыряло по воздуху, их били. Пятый не видел, чтобы кто-то серьёзно пострадал, но ему нужно было убедиться.       — Вроде, да.       Лютер ощупывает себя и утвердительно кивает. Клаус поднимает два больших пальца вверх, Диего отвечает коротким «да», предварительно пошевелив пострадавшей ногой. Ваня, слабо улыбнувшись, молчит, говоря всё глазами.       — Я в норме, — произносит Эллисон, а затем, нахмурившись, осматривает Пятого. — А вот ты… что с тобой? Когда ты был на улице, ты еле на ногах держался.       Пятый закатывает глаза. Только душещипательной семейной беседы ему не хватает.       — Я просто устал, ясно? Слишком много перемещался в пространстве, это пройдёт.       — На тебя стена упала, — внезапно прерывает молчание Лютер. Он, скрестив руки, стоит огромной тёмной фигурой возле окна и серьёзно смотрит на Пятого. — Ты меня оттолкнул, а она тебя всего завалила.       Эллисон мгновенно бледнеет. Пятый чертыхается про себя. Конечно, у них же больше нет других тем для разговора, кроме как обсуждать его здоровье.       — Со мной всё хорошо, — медленно, словно втолковывая что-то маленькому ребёнку, говорит он. — Максимум — это сотрясение мозга, ничего страшного. Такое бывает.       — Ничего страшного? — ахает Клаус. Он всплёскивает руками, отчего становятся видны отдельные буквы на его ладонях. — Пятый, я, конечно, знал, что ты немного мазохист, но чтобы настолько…       Пятый устало вздыхает. Как они все его достали. И почему ему постоянно приходится спасать мир вместе с ними? Чем он заслужил такое наказание?       — Пятый… — глаза Эллисон внезапно расширяются, и она наклоняется ближе, что-то рассматривая. — Ты… ранен? У тебя кровь.       Что?       Пятый быстро опускает голову и ощупывает жилетку. Ничего. Грудь до сих пор саднит так, что трудно дышать, но ран от пуль нет, как и дырок на одежде. Он непонимающе смотрит на сестру.       — На боку, — показывает пальцем Диего и как-то странно щурит глаза. Пятый касается рукой правого бока и, почувствовав под пальцами что-то мокрое, приподнимает рубашку. Перепачканный кровью тугой бинт. Дерьмо. Он успел забыть об этой ране. Наверное, в очередной раз открылась, когда он дрался… он уже и не помнит, с кем.       — Это пустяки, — он быстро опускает ткань, но Диего быстрым жестом оголяет рану обратно.       — Это откуда? — очень спокойно спрашивает он, но Пятый чувствует опасное напряжение в его голосе. Как натянутая струна, что готова вот-вот лопнуть. Он пожимает плечами.       — С того раза, как я убегал от Куратора. Ты с Эллисон ещё меня до академии тащил.       Он морщится от неприятных воспоминаний. Пятый до последнего тогда старался игнорировать острую боль в боку. Было некогда. Он думал, что выдержит, но тупой детский организм подвёл, и Пятый позорно грохнулся в обморок прямо посреди очень важных улик. Возможно, если бы не эта глупая задержка, что-то могло пойти по-другому. Они бы раньше изобличили Дженкинса, Ваня бы не ранила Эллисон…       — Но… Пятый. Прошло столько времени…       Диего смотрит потрясённо, и до Пятого постепенно начинает доходить. Конечно. Для них же прошло несколько лет. Он устало трёт переносицу.       — Я перенёсся к вам сразу же после того, как мы расстались в прошлом. То есть, настоящем.       — То есть…       — Да, Диего, — терпеливо говорит Пятый. Он ненавидит разжёвывать настолько очевидные вещи. — Я тут всего несколько дней.       Воцаряется молчание. Пятый аккуратно отлепляет бинт — ничего страшного, просто отошла парочка швов. В прошлый раз было гораздо хуже. Нужно зашить. Ему необходимы медикаменты.       — Эллисон?       — Да?       Она тут же оказывается рядом. Пятому совсем не нравится идея просить её — да и кого-либо, о чём-то, но у него нет выбора. Ребёнок в окровавленной одежде, покупающий бинты, определённо вызовет подозрения. Он тяжело вздыхает прежде, чем начать говорить.       — Я хочу попросить тебя сходить в аптеку. Именно тебя — потому что у нас нет денег.       Эллисон кивает.       — Мне нужны бинты, спирт, желательно, медицинские нитки, если найдутся. Если нет, найди где-нибудь простые. И… — он опускает взгляд. Как же это унизительно. Пятый сжимает руки в кулаки. — И обезболивающее. Пожалуйста.       Он больше не может игнорировать пулевые ранения. Их нет, но практически при каждом вдохе у него темнеет в глазах. Ему сложно дышать, сложно думать. Это не то, на что можно продолжать не обращать внимания.       Пятый чувствует лёгкое прикосновение к своим плечам. Эллисон смотрит мягко, сочувствующе, понимающе, и Пятый почти ненавидит её за это. Он не должен нуждаться ни в чьей помощи. Он сам может со всем справиться, он столько лет выживал один… как он мог позволить себе настолько расклеиться?       — Я всё принесу, Пятый.       Она уходит прежде, чем он успевает ей возразить. Она считает его слабаком, как и все они. Маленьким мальчиком, неспособным за себя постоять.       Дерьмо.       Пятый закрывает глаза. Ему становится тошно от собственной злобности. Эллисон всего лишь искренне хочет помочь, она не виновата, что он разучился эту помощь принимать. Что он забыл, что такое — быть человеком.       Когда они были детьми, они всегда держались рядом. Зашивали раны, вытирали кровь, держались за руки. Приходили в комнаты друг друга, когда снились кошмары. Это было так давно. Словно с кем-то другим.       — Болит?       Диего садится рядом, но Пятый не отодвигается. Он просто смотрит в одну точку, даже не глядя на брата.       — Нет.       Он даже практически не лжёт. Если бы Эллисон не заговорила, он бы не вспомнил об этой шрапнельной ране. Привык к ней, научился игнорировать. Она почти не мешала драться.       — Я не об этом.       Пятый замечает, что прижимает руку к груди, и раздражённо убирает её. Диего явно недоставало деликатности Эллисон.       — Ты ранен?       — Нет.       — Но зачем-то ты попросил таблетки. Вряд ли для той раны, о которой ты даже забыл.       Иногда Диего бывает слишком внимательным. И по-прежнему не слишком деликатным. Пятый мог бы что-то ответить, но он не хочет. Он устал спорить.       — Я просто хочу тебе помочь.       — Ты абсолютно ничем не можешь мне помочь.       — Да и пошёл ты тогда. Козёл.       Диего словно выплёвывает эти слова и встаёт, явно намереваясь уходить. Пятый мог бы сделать вид, что ему всё равно, но не делает. Он слишком устал быть объектом чьей-то злости.       — Я был ранен. В прошлом. Фантомные боли.       Диего тут же садится обратно. Пятый трёт лоб. У него раскалывается голова, и меньше всего он хочет разговаривать о собственной слабости, но отталкивать от себя брата он не желает тоже. Возможно всё дело в сотрясении мозга и он просто не может соображать нормально, но Пятый чувствует, что не хочет оставаться один. Хватит.       — Как это произошло?       — В амбаре. Куратор. Она убила всех. Я выжил. Переместился на несколько секунд в прошлое. Но почему-то до сих пор чувствую, что ранен. Это пройдёт.       Короткие, сухие фразы. Он даже не смотрит на Диего. Пятый надеется, что брат не заметил еле слышную, но всё же промелькнувшую дрожь в его голосе. Умирать там было страшно, но страшнее всего было вновь видеть свою семью мёртвой. Пятый не думал, что ему придётся пройти через это снова.       — Как она… сделала это?       — Пистолет-пулемёт.       — И тебя тоже?       — Да.       — Тебе больно?       — Да. Это пройдёт, но боль мешает мне нормально думать. А у нас сейчас нет времени.       — Нет времени на что, Пятый? — голос Вани очень тих, но Пятый прекрасно слышит её. Слышит, как наяву видя её широко раскрытые глаза, тонкие пальцы, сжатые в кулак, бледную кожу щёк, вспыхнувшую гневным румянцем. — На то, чтобы ты позволил себе отдохнуть? После всего, что… что произошло? Господи, Пятый, ты же чуть не умер!       Её голос ломается.       — Я в норме, — с нажимом говорит Пятый.       — Ага. Если сотрясение мозга, шрапнельная рана, пулевые ранения, которых «типа» нет и наверняка что-то ещё, о чём ты умолчал, считается за «норму», то…       — Со мной всё хорошо.       Пятый позволяет себе облокотиться боком о спинку кровати. Его снова тошнит. Конечно, он не в норме, но как они все не понимают, что это всё сейчас не так важно? Как им объяснить, что минутная слабость — ничто по сравнению с перспективой нового конца света? Он пережил многое, когда был абсолютно один. Он был ранен, обезвожен, истощён, на грани сумасшествия. Он сотни раз заставлял себя идти, когда на это не было сил. Неужели он не сможет потерпеть ещё немного?       Он сжимает зубы. Ему нужна лишь Эллисон с этими чёртовыми таблетками, и тогда он окончательно придёт в себя.       — Пятый, тебе нужно хоть немного поспать.       — Мне нужно, чтобы мы решили, что делать с этой академией и как нам вернуться в наше время.       — Ты можешь решить это и позже, мы никуда не денемся.       Как Ваня успела оказаться здесь вместо Диего? Пятый чувствует её пальцы на своём предплечье. Она тянет его вниз, на кровать, и у него слишком мало желания сопротивляться. Нет. Он не может себе этого позволить. Пока он будет спать, отец может найти их бесполезное убежище. Начнётся очередной апокалипсис. Да мало ли что может случиться? Ему нужно только немного посидеть, и он будет в порядке.       — Я не…       — Когда ты пришёл ко мне в тот раз… — голос Вани дрожит. Её рука неизвестно каким образом оказалась в руке Пятого, и он чувствует холод её пальцев. Первым порывом было выдернуть ладонь, но Пятый не стал. Не хотел расстраивать Ваню. По пальцам бежит тепло, оно перескакивает электрическими разрядами дальше, вызывая мурашки по коже. — Ночью. Раненый. И рассказывал о том, что тебе пришлось пережить, я… я не могла себе простить, что мы нормально не поговорили. Слишком хотела спать, устала. А утром тебя уже не было.       Она сильнее сжимает его руку. Пятый смотрит на их переплетённые пальцы, не поднимая взгляд на сестру. Он ни за что на свете не признается ей в том, что ему было очень тяжело уходить от неё в ту ночь.       — Я могу многого не понимать. Ты очень долго был один… дольше, чем я могу представить. Ты привык справляться со всем в одиночку. Но теперь ты здесь… позволь нам немного позаботиться о тебе? Ничего страшного не случится, если ты немного поспишь. Не уходи опять. Прошу.       — Я не хочу, чтобы с вами что-то случилось. Снова.       Говорить сложно, словно он набрал в рот горсть песка, что застревает в горле, мешая глотать. Пятый кашляет, зажмурившись. Ему легче свернуть шею любому, кто будет угрожать его семье, чем говорить вслух о том, что ему дороги все эти придурки. Наверное, если бы он взрослел вместе с ними, это было бы проще.       — И не случится.       — Откуда ты… — Пятый не договаривает. Он снова кашляет и стонет от боли во всём теле. Кружится голова словно от потери крови. — Вы умерли уже три раза. Вы все. Я не… я не хочу, чтобы это повторилось.       Ваня молчит, но Пятый чувствует, как дрожат её пальцы. Никто не произносит ни слова. Пятый успевает погрузиться в странное полузабытье, когда наконец возвращается Эллисон.       — Спасибо, — коротко благодарит Пятый, принимая из её рук пакет с медикаментами. Где-то на краю сознания мелькает мысль, что они должны будут вернуть аптекарю деньги… Эллисон должно это понравиться. Ваня протягивает Пятому стакан с водой, но он глотает таблетку, практически не запивая. Привычка. В постапокалипсисе вода порой была роскошью.       Он задирает рубашку, осторожно отлепляя перепачканный кровью бинт. Промывает рану спиртом, слегка поморщившись от неприятных ощущений. Промывает иглу. Начинает накладывать стежки. Где-то сзади раздаётся тихий вздох, но Пятый игнорирует его. Он мог бы залатать себя в ванной, подальше от чужих глаз, но ему не хочется упасть где-нибудь по дороге. Если кому-то что-то не нравится, он или она всегда могут отвернуться.       Затем он накладывает новую повязку и вытирает окровавленные руки. Отлично. Если не ввязываться в драки, можно надеяться, что рана больше не будет открываться.       Конечно же, это невозможно.       Когда он поднимает голову, то видит, что вся семья смотрит на него. У Лютера такой вид, будто его вот-вот стошнит, и Пятый невольно улыбается. Ему нравится напоминать им, что ему, чёрт возьми, не тринадцать лет, а пятьдесят восемь. Ребячество, но он не может отказать себе в подобном удовольствии.       — Ты… как?       — Потрясающе.       — У тебя так много… синяков.       Пятый пожимает плечами. Наверное. Он не особо рассматривал своё новое омолодившееся тело. Раньше он знал каждый свой шрам, теперь же у него миллион возможностей для получения новых. Как захватывающе.       — А теперь тебе надо поспать. Всего лишь час, я помню. Я разбужу тебя.       Пятый не верит Ване, но сил на борьбу уже нет. Его мутит. Он сдаётся. Ваня бережно укладывает его на кровать, и Пятый поворачивается на спину, тяжело дыша. Он слышит голос сестры, но он доносится до него будто сквозь слой ваты. Когда через мгновение кто-то кладёт ему на лоб что-то холодное, он дёргается и открывает глаза. Над ним стоит встревоженный Клаус, который торопится неуверенно улыбнуться, увидев на себе взгляд брата.       — Так, наверное, лучше, а?       Пятый кивает, и Клаус улыбается гораздо искреннее. Он неловко переминается с ноги на ногу и, наверное, хочет что-то сказать, но не решается. Ваня ласково поглаживает Пятого по руке, и эти простые движения успокаивают, заземляют, позволяют сосредоточиться на прохладе её кожи и прикосновениях, а не на боли. Час. Он позволит отдохнуть себе всего час. За это время не должно случиться что-то страшное… он очень хочет в это верить.       Кто-то укрывает его одеялом, но Пятый уже не открывает глаза. Он понимает, что вся семья видит его слабым, но ему почти всё равно. Он слишком устал. Там, в апокалипсисе, усталость была смертельно опасна, особенно если позволить себе заснуть на двадцатиградусном морозе. Там он был один и мог полагаться лишь на себя. Здесь же его окружает семья — Пятому до сих пор сложно думать об этом слове в настоящем времени — и он, наверное, может разрешить себе отдохнуть.       Немного.       О чём-то перешептываются Ваня и Диего. Пятый почти не слышит их. Темнота наступает волнами, крадя сознание и увлекая за собой. Последнее, что он запоминает — это нежные пальцы Вани, продолжающие поглаживать его руку.

***

      — А я говорил, что он очень милый, когда спит…       — Даже забывается, что на самом деле он вредный и злющий дед.       — Клаус, если ты сейчас не заткнёшься и Пятый проснётся, я лично выброшу тебя из окна.       — Как это жестоко, Диего! Я думал, что это Пятый у нас маньяк, а ты…       — Если вы оба сейчас не замолчите, я применю слух и вы не сможете сказать ни слова до самого утра.       — Мне кажется, что Пятый на тебя плохо влияет, Эллисон.       — Диего, прошу, заткнись.       — Да тихо вы! Дайте старику поспать. Ой, смотрите, он пошевелился! Всё-таки, он такой милый…       — Ты восхищаешься почти шестидесятилетним профессиональным убийцей.       — Я знаю. Он классный, да? Даже когда говорит, что мы все тупые.       — Я могу вместо Пятого сказать, что ты тупой, тебе станет легче?       — О да, спасибо, Лютер, ты лучший брат на свете.       — Ой, заткнись ты.       — Я тоже тебя люблю!