Это происходит вот так

Большая вода не любит плохо просмоленные доски и мечтателей. Первое она губит медленно - проникает сквозь трещины, уходит и возвращается брызгами, сыростью туманов, темными волнами, терпеливо ждет, позволяя древесине устать и разбухнуть, сгнить, чтобы потом с тихим хрустом разломать в щепу. Мечтатели погибают гораздо быстрее, и, смотря на Стида, Эд не понимает почему тот все еще дышит. У Стида мягкие, шелковистые волосы, которые не нужно даже завивать для того, чтобы они лежали кудрями. Диковинная для этих мест, сковывающая движения одежда - в ней невозможно нормально драться. Его пальцы - с тонкой кожей - они никогда не видели веревки и тяжелой работы, заставь его нести вахту хотя бы сутки и, Эд уверен, он увидит кровавые мозоли. Картина с маяком, нарисованная аккуратными маслянистыми мазками, такая же, как сам Стид - нежные кремовые тона, небо и море, разделенное на грани тонкими черными линиями. Сам маяк теплится в углу, на клочке суши, неуместный и бесполезный, неверные ассоциации грустного прошлого. Эд, конечно, видел все это сотню раз, но обычно это случалось с другими, доставалось не ему, как бы много он ни награбил за свою пиратскую жизнь. - Эти два шкафа с книгами именно о пиратах. Лучшая часть моей коллекции. - Стид осторожно достает книги, гладит страницы, и Эд видит под его пальцами не свой член, а тысячи историй, которыми Стид пропитывался, судя по его рассказам, с самого детства. В этих светлых комнатах даже думать о пошлостях как-то странно и слишком мелочно - Стид гордым жестом указывает на шелковые занавески, диванчик для гостей, невероятно крепкий и тяжелый письменный стол, больше пригодный для прокуренных кабинетов зажиточных аристократов, чем для судна, где вес часто играет важную роль. "Хорошо. Ты весь неправильный. Покажи мне больше, я уверен, что есть что-то еще" - думает Эд, закрывая глаза на сотню неправильных вещей вокруг себя. Он мог бы ворчать как старый боцман от рассвета до заката, спроси Стид его мнение, но тот говорит с ним без умолку, а молчит еще приятнее, и Эд решает отложить это на потом. Чужое познание моря чудное и местами сказочное, но все еще невероятно плоское. Стид думает, что волн выше корабля не существует, вода не может гореть, а полнолуния ничем не опасны. Эд лежит на невероятно мягкой кушетке, хмыкает и бросает укоризненный взгляд на два самых больших книжных шкафа - очевидно, эти истории писали такие же дилетанты, как и сам Стид. Но так же очевидно, что они были и будут на суше, обложенные праздно исписанными листами выше задницы, а Стида уже как месяц не тошнит от сильной качки. - Первое время, признаться, было ужасно неловко. - Стид уводит взгляд в сторону, а затем подбирается, опомнившись, выпрямляет расслабленную спину и хмыкает. Эду знакомо и это, отголоски давнего прошлого, выправка и взгляд в пол. Он уже давно не такой, десятки лет и сотни морских лиг, но он помнит этот треклятый блестящий пол в доме у господ и каждую трещину в побелке на стыках порожков. У матери был вечно уставший взгляд, как у Стида, видимо, постоянная привычка протирать пыль с его картины. Ни пылинки. Поразительно. - Видел ли ты когда-нибудь морских чертей? - когда Стиду особенно интересно услышать ответ, он складывает обе руки на коленях. Эд видел все оттенки человеческих и рыбьих кишок, а так же семь раз чуть не утонул с концами посреди океана. Сбежавший со службы капрал в потрепанной форме однажды научил его разговаривать с ветром так, чтобы тот отвечал. Старый рулевой рассказал о тьме на нижних уровнях палубы, в которую лучше не соваться без хорошо горящего масляного фонаря. Однажды дождь шел целых полгода и у него чуть не сгнили ноги из-за вечной, пробирающей до самой печени, сырости, от которой было не скрыться ни в одном из уголков чертова корабля посреди чертового моря в муссон. Портовая шлюха из Сингапура откусила его рулевому все пальцы на правой руке, ему пришлось убить её и вскрыть ей горло, чтобы потом пытаться пришить их обратно, что, конечно, никак не помогло. Тупой Билл все равно умер через неделю, забравшись при этом в самый дальний угол корабля, поэтому нашли они его еще через неделю. Воняло так, что они обмазали все стены той каюты сажей и давленными фруктами в попытке сбить запах. Спустя еще три захода в Сингапур и пару штормов, Эд увидел самый красивый в своей жизни шторм - сквозь тучи пробивалось солнце, и вода казалась изумрудной, будто камни в кольцах, а пена отливала серебром. Эд видел очень и очень многое, но он не знает как рассказать об этом Стиду так, чтобы его услышал мечтатель, а не грустный хозяин тупой картины с маяком. - Так он перед тобой, ну! - Стид фыркает от смеха, и Эд довольно улыбается следом. Стид простой, как граммовка пороха для заряда пушки, и такой же непредсказуемый. Он быстро рассматривает в Черной Бороде Эдварда, но все также боится его разочаровать. Оборачивается, когда тот идет позади него, проверяя, и отдает на ночь самые пухлые подушки со своей кровати. - Как собачка. - презрительно хрипит Иззи, и Эд улыбается ему в ответ злой улыбкой. У вредного засранца несварение от чужой кухни уже пятый день, а вот Эд находит десерты просто очаровательными - они определенно вкуснее последних взятых ими на абордаж торговых судов. Стоило кораблю Эда показаться в их видимости, вся охрана уже побросала в воду своё оружие и сдалась без боя. Абсолютно пресно. - Иди просрись, полегчает. Он знает все, что могут сказать знакомые ему люди. Он знает, что им это не понравится. Ему вот лично не нравится правило того, что ссать с палубы в ветреную погоду не стоит. Прекратит ли он когда-нибудь это делать? Ради всех морских пучин, нет конечно. - Этой ночью безоблачно, пойду научу вашего капитана правильно читать звезды. Так и запиши. - Люциус почти засыпает с пером в руках, но, вздрогнув, послушно скрипит пером по чистым листам бумаги. Эд искренне надеется что чужой плавный почерк никогда не будет расшифрован, а затем и набран уже на печатной машинке. В каждой книге рано или поздно заканчиваются страницы, и ему не хочется всего этого для Стида. Тот не увидел еще так многого, не узнал все песни русалок, не пропитался соленым воздухом, не выучил треклятые созвездия в конце-концов. Эд никогда не был хорошим учителем, но в этот раз ему хочется постараться. - Четыре самых ярких, видишь? - небо над ними такое же черное и глубокое, как пучина, и, стоит Эду задрать голову, он уже привычно тонет в этой тьме. Стид старательно ищет указанные звезды, положив руки на палубу, луна высвечивает его кожу так, что она становится цвета парусов позади них - светло-серая в темноте, она идет мелкими складками-морщинками, стоит ему улыбнуться. Нашел. - И от верхней вниз, до самого горизонта, будет Юг. Не заплутаешь. Стид продолжает стоять, находя все новые и новые звезды, разглядывая ночное небо, огромное и нескончаемое, как и океан - без дна, и Эд рад показать ему мир таким. Поражающе бескрайним, не имеющим ни начала, ни конца, Эд не художник, но знает - не хватит всех чертовых красок в мире, чтобы нарисовать его правильно, нельзя просто взять и изобразить все это на холсте, воткнуть сбоку берег с маяком и поставить в рамку. Всегда найдется что-то еще, что-то большее. Поэтому руку, которой указывал на звезды, он кладет на палубу рядом с рукой Стида. Они не соприкасаются, но Эд чувствует тепло чужой кожи. Это ощущается как первое солнечное утро после того треклятого муссона. Напиши кто-то с них картину сейчас, получилось бы отличное изображение на обложку слезливого сборника романтических историй. Но такую похабщину Эд, конечно, в жизни читать бы не стал, даже ради постельных сцен.