Через касания

Напольный торшер сквозь тканевый абажур с каштановой бахромой окутывал мягким светом натюрморт из маков в стеклянной вазе и наливных яблок. Композиция стояла средь разлива лимонного полота, внутри громоздкого темного лакированного серванта, из которого вытащили хрустальные сервизы, оставив нетронутыми лишь толстые романы, пылящиеся по соседству. Круглый стол, обычно неудобно стоящий по середине комнаты, оставлен к тусклым желтым обоям. Вместе с тем подвинули и пузатый телевизор с радио, из которого сейчас мерно лилась какая-то нежная мелодия, наполняя крохотную квартирку невесомой теплотой. А почетный центр гостиной занял изляпанный в краске трехногий мольберт. За оранжевыми шторами уже давно стемнело, но Инк и не думает ложиться спать. Ему вставать через шесть часов, а после весь день преподавать живопись, и надо будет не забыть про обещание сходить вечером в гости к одному своему другу. Но белокостный упрямо рисует натюрморт, не оборачиваясь к увесистым часам с надоедливой кукушкой, порою будящим посреди ночи, ведь висят те прямо над кроватью. Зато не тот ужасный пестрый ковер, который скелету как-то крайне настойчиво впихивала свекровь на протяжении целого месяца. Инк тогда в следующем письме написал целую триаду, где возмущался Эррору на его неугомонную мать, вызвавшую лишь головную боль и желание больше никогда не встречать эту женщину. Кстати об Эрроре… Белокостный обернулся, чтобы взглянуть на часы, но вместо этого глазницы уцепились за календарь. На тех уже седьмое сентября. Начало осени… А потом еще немного и, когда ветра пригонят холод, в первых числах декабря прибудет его родственная душа. И, Боже, Инк готов заплакать от счастья от одной лишь мысли о его приезде. Пусть всего на три месяца. Пусть Эррор в конце февраля снова уедет на Южный полюс. Пусть. Главное — вернется. Живым и здоровым. А большего не ему и не надо. А ведь Инк все еще помнит как ждал встречи со своей родственной душей, с которой он делил общие ощущения касаний. Как он лелеял мечту о счастливом будущем со своей второй половинкой, где они мирно делят быт с небольшой квартикой, просыпаются и засыпают каждый день в родных объятьях, и попросту наполняют каждый день нежнейшей любовью. Белокостный всегда желал подобной жизни и думал, что так и случится, причем даже тогда, когда скелет не был знаком с предназначенным ему монстром. Да, в итоге все вышло не совсем так… Хотя после их знакомства, когда еще он не знал о планах Эррора на будущее, Инк наоборот уверил себя в правдивости своих фантазий. А разве могло быть иначе? Он хорошо помнит тот поход… *** Во всю цвело лето, и душа, проникнувшись идеей запечатлеть на холсте места, где обитает умиротворяющая тишина, а все кругом дышит теплом и жизнью, стала рваться в лес, где полно подобных чарующих пейзажей. К счастью, скелет знал одного парня, который часто ходил в походы со своими друзьями, и который как раз собирался в один такой на следующей неделе. И так, настойчиво напросившись к тому в отряд, уже через пару дней Инк шел вдоль живописных картин леса. Со своими будущими соотрядниками он познакомился в деревне, откуда и планировался начаться путь. А если конкретнее, то к кому и как обращаться скелет узнал после того, как приехал на автобусе и дошел до нужного дома, где все ждали только его, а дальнейшее знакомство произошло, когда они отправились вдоль раскидистого луга, что заканчивался густым лесом. Вот так Инк и узнал парочку новых людей и монстра по имени Эррор. Как позже выяснилось, тот не шибко любил разговаривать. Он и новый знакомый-скелет шли в конце. И пока впереди идущие активно переговаривались между собой, Инк тщетно пытался добиться от чернокостного хотя бы что-то, помимо бесцветного «ага». В конце концов кто-то крикнул отстать ему от бедняги, и белокостный, решив, что лучше и правда не трогать Эррора, влился в беседу других соотрядников. На привалах не происходило чего-то необычного. Все отдыхали, все также иногда переговариваясь, а Инк, отсев подальше, чтобы никто не видел его творения, зарисовывал карандашами в небольшом альбомчике местные живописные пейзажи. Самое интересное началось, когда день стал склоняться к сумракам. Они остановились на небольшой поляне и, решив устроить здесь лагерь на ночлег, распределили обязанности. Один ушел осматривать территорию и заодно искать воды, наполнить пустые бутылки, двое остались разбивать палатки и копать яму для костра, а Инк с Эррором отправились за дровами: все же одному тащить дрова с раскидистыми палками и инструментами — походными топором и пилой — неудобно. Спустя с десяток минут молчания, чернокостный признался, что не шибко умеет общаться, в особенности с незнакомцами, да и на самом деле он не очень-то и хочет возможных новых связей. А после добавил, что, несмотря на все выше перечисленное, Инк, а вернее причины, из-за которых тот отправился в поход, стали Эррору интересны. В конце концов, белокостный не выглядит как любитель активного отдыха, ведь физическая подготовка у скелета явно хромает: тот то и дело отставал, просил подольше продлить привал, да и запыхался он больше остальных. А еще Эррор видел как белокостный что-то записывал в альбом. Инк не стал скрывать и честно признался, что ранее в походы он не ходил, но сейчас расцвело лето, а вместе с тем и желание запечатлеть оживший лес, потому-то скелет и находится сейчас здесь. Затем, чтобы не дать разговору затухнуть, белокостный расспросил нового знакомого про причины отправится в лес. В этот раз чернокостный не стал убегать от диалога и рассказал, что ему просто нравится подобный вид отдыха. А дальше они впервые нормально поговорили. Так, за неспешным разговором, скелеты не заметили как стемнело. Как только те вернулись в лагерь, на Инка набросилась с объятьями его соотрядница, которая, судя по всему, уже успела испереживаться, а на Эррора просто набросились из-за безответности: ночью лес далеко не самое безопасное место, к тому же и заблудиться легко. У костра не стали долго сидеть. Поужинали — и сразу спать. Только Инк, наплевав на ранний подъем, остался рисовать теплую летнюю ночь, полную лесной загадочности, мерцанья звезд и полумрака тлеющих углей. Утром белокостного с трудом поднял Эррор, что после, когда они уже собрались и снова отправились в путь, стал расспрашивать, мол, почему плохо спал, на свежем воздухе наоборот же легче засыпать. Инк кое-как через «не хочу» и осознавая возможный выговор за такое отношение к здоровью все-таки рассказал скелету о ночном вдохновении. Конечно, тот не обрадовался такой новости, но и ругать не стал, лишь предупредил, что такими темпами белокостный начнет засыпать на ходу, замотается, испортит зрения, рисуя практически в темноте, и больше не сможет наслаждаться красотой природы и запечатлять ту на листы. Кончено, Инк согласился, но… Когда на следующую ночь они снова разбили лагерь, собрали дрова, причем снова чуть не заговорившись, отужинали, все легли спать, а на небо опять грандиозно взошел месяц, белокостный не устоял. Угольки, свернувшись в крохотные клубочки, догорали и, кажется, тихонько плакали, точно измученые души, а месяц, как блеск косы, что особо ярко выделялся средь черной мантии и распахнутых крыльев смерти, желал забрать несчастных в лучший мир, где нет мрачного леса, глумливо возвышающегося над теми, презрительного ветра, который порою шумел слишком яро, наверняка пытаясь добить бедняг, и звезд, что так и говорили: «Ты никогда не дотянешься до нас». Это… Выглядело печально. Печально, но так завораживающе, что невозможно оторваться от рисования. И так пролетело время. Прохлада пробрала до легкой дрожи. Заснули вечным сном черные угольки. Растаяли звезды, оставив желто-розовые разводы. Роса украсила темную траву жемчужными ожерельями. Ветер шептал колыбельную, а ранние пташки подпевали. Негромко шелестели деревья, сонно качая густыми кронами и чуть ли не засыпая. Наступил размеренный штиль после тревожной ночи. Но иделию прервал недовольный голос, спросивший: «И почему ты не спишь?». Нарушителем спокойствия оказался Эррор. Инк, душа которого все еще находилась в плену у вдохновения, вывалил на того все, что увидел этой ночью, все невероятные, печальные образы, и все, что видеть сейчас. Со страстью едва не кричал о том, что такие моменты грех не поймать на белые просторы альбома и о том, что из нежных лап вдохновения так просто не вырваться, от того он и рисовал всю ночь. Честно, Инк ожидал, что чернокостный не станет слушать отругает за пренебрежением здоровьем, погонит спать и не поймет о каких таких образах и красотах он распинаетя. Но, к огромному удивлению, Эррор лишь как-то беззвучно вдохнул и, задумчиво взглянув ввысь, признался, что ему нравятся звезды, и потому от части он понимает белокостного. Инк же, почуяв новую тему для разговора, стал расспрашивать о том, не знает ли скелет что-то о тех, и об астрономии в целом. Как оказалось, знает. Причем очень, очень много. Настолько, что они проговорили до восхода Солнца, и еще осталось куча чего не рассказанного. Во время пути, как и ожидалось, Инк едва ли не засыпал на ходу и все время молчал. Только на привалах ему удалось поспать пару десяток минут, пока Эррор сидел рядом и как мог скрывал скелета от лишних глаз: все же здесь все чересчур серьезные и сон одного из товарищей не пройдет без последствий. Нет, конечно, отношения с остальными у Инка были вполне отличными. Просто здоровье у тех стояло на первом месте по важности: сейчас же они в лесу, где медицинская помощь ограничена, потому следует лучше заботиться о себе, ведь даже простой недосып может обернуться плачевно. К примеру, в сонном состоянии легче не заметить кочку или ямку, споткнуться, неудачно упасть и подвернуть ногу. Однако, благо, за день ни один из худших возможных сценариев не случился. А третья ночь значительно отличалась от остальных. После совместного сбора дров, во время которого они снова болтали о всяких пустяках, им поручили разжечь костер, ведь один из соотрядевцев еще не вернулся, а двое остальных искали потерявшийся среди густой травы небольшой колышек. Небольшая для костра была уже выкопана, так что оставалось лишь разжечь сам огонь, чем пришлось заниматься Эррору. Инк же не знал как разжигать костры, потому ему только и оставалось, что просто наблюдать и слушать как чернокостный с едва уловимой улыбкой на лице рассказывает о первых своих походах. Тогда тот мало чего знал. Как признался Эррор, он плохо знал даже то, как оказывать первую медицинскую помощь при различных ситуациях, что, естественно, не очень желательно в месте, где нет больниц и в случае травмы можно надеяться лишь на собственные знания и силы. Чернокостный рассказал, что впервые отправился в лес еще в девятом классе, со своими хорошими приятелями, которые по совместительству были еще и одноклассниками, а после уточнил, что он имеет ввиду не тех людей, с которыми он сейчас в походе. Эррор поведал как они умудрились заблудиться в трех соснах, по неосторожности сжечь палатку, потерять по дороге спальник и множество других историй. Некоторые были связаны и с его ошибками, но чернокостный не комкал их и открыто признавал свои косяки. Инка подобное впечатлило. Сам он никогда толком не сознавался в собственных промахах. Но, послушав откровения Эррора и поддавшись соблазну еще сильнее сблизится, белокостный решил в ответ рассказать о своих ошибках. Когда костер полыхал, а остальные собрались и приступили к ужину, разговоры между скелетами поутихли. Однако после, когда все легли спать, кроме, разумеется, Инка и Эррора — последний решил проследить за сном первого — скелеты не ощутили некую неловкость от тех откровенностей, случившихся вечером. Вокруг, средь тлевшего тепла огня, витало лишь убаюкивающие умиротворение, чувство какой-то близости, доверие и осознание, что тот разговор во время розжига костра не стал ошибкой. Он дал понять тем, что они могут быть немного больше, чем знакомыми. Инк был определенно не против: чернокостный явно хороший и интересный монстр. Эррор же не знал как так вышла такая близость с кем-то, и по большей части сомневался, мол, а нужна ли ему эта дружба, но, к своему большому удивлению, он понимал, что не против перехода отношения с «знакомых» на более высокую ступень. В ту ночь они сидели прижавшись плечом к плечу, греясь друг об друга и говоря о прошлом, о детстве, о школе, из которой выпустились еще как два года назад, о родителях, о родственниках и даже о домашних питомцах. В ту ночь Инк не стал рисовать. Еще он тогда не смог продержаться долго и отрубился где-то через полтора часа, от чего Эррору пришлось отнести белокостного в палатку того. И только после проявления некой заботы чернокостный задумался о том, зачем ему понадобилось оставаться сегодня с Инком и проследить, чтобы тот снова не лег с приходом рассвета. За завтраком белокостный благодарил своего, судя по всему, нового друга — тобишь Эррора — за то, что притащил его в палатку. И только чернокостный стал спрашивать скелета про самочувствие, как к ним подошла соотрядница и, коснувшись плеча Эррора, спросила не видели ли те лопатку, которой они копают ямы для костра. Пока тот отвечал на вопрос девушки, Инк ошалело смотрел на руку той, на плечо скелета, и понимал: он тоже чувствует касание к своему плечу. Совпадение? Этим вопросом белокостный задавался весь день. Во время пути, привалов, разговоров с Эррором и остальными, сборов дров и у костра, ужина и, в конце концов, ночи, когда он с чернокостным снова сел у тлеющих угольков и принялся вновь запечатлять очарование ночи на листы альбома. В голове ворочались мысли, никак не желая успокаиваться. Совпадание? Или они все же родственные души? Но если да, то почему Эррор не понял этого ранее? Случался же момент, когда его обнимала одна из девушек в отряде, и чернокостный это прекрасно видел. Может, Эррор просто скрывает их связь? Тот как-то говорил, что не шибко хочет с кем-то сближаться. Тогда почему они в итоге сдружились? Или никакой дружбы вообще нет?.. И что тогда делать? Как все это понимать? Если чернокостный все же не желает говорить о наличии родства душ, то, конечно, тот ответит «нет». А если того попросту нет, то… То что тогда будет? Будет ли это выглядит глупо? Не станет ли Эррор относиться иначе из-за такой небольшой ошибки? Да и как он поймет, что скелет не врет? Вопросы, вопросы, одни лишь вопросы. А где, простите, искать ответы? И так, Инк пришел к выводу, что бесполезно спрашивать себя, и потому отложил эту загадку на потом. На какое «потом» белокостный не знает, но размышлять об этом ему не хотелось. Возможно, все разрешится по воле случая. А, может, и вовсе забудется через неделю. О том, что есть шанс упустить из рук родственную душу, Инк не хотел думать. На следующий день, ближе к обеду, они, наконец, пришли к озеру. То не было огромным. До другого берега полкилометра, не больше. Но это не отменяло красоты того. Трава сменялась песчаной полосой, тянувшейся гибкой змейкой, что уползла в пышные кустарники и высокие деревья. Вода точно зеркало. Кажется, касаешься неосторожно — и рассыпется блестящими звездами. Кучерявые красавицы-березы, проживающие на противоположном берегу, наверняка никак не могли налюбоваться собой. А гордые сосны лишь щетинились, глядя в гладь озера. Кустарнички же задорно качались, точно пританцовавая, как юные девы, которым так и не сидится на месте, и весело шумели, хохотали от настойчивого внимания ветра. Камыши заняли часть озера, видимо, пряча в своих зарослях кувшинки, что не желали слушаться и уплыли от них, расползлись по всей округе. Вода теплая, исцелованная Солнцем: тут и там виднеются блики, следы от ласковых поцелуев. Даже трава не осталась безучастной и лениво покачивалась. Как только Инк увидел столь живописное место, то понял: он просто обязан зарисовать каждый-каждый фрагмент этого природного волшебства. Правда, сначала надо было разбить лагерь, чем и пришлось заняться. К моменту, когда палатки оказались поставлены, а недалеко от них расположился хворост с неглубокой ямкой, солнце стало садиться. Парень, что и организовал этот поход, отправился рыбачить прихваченной с собой отцовской удочкой, а девушки предпочли искупаться. Инк занялся тем, чем собирался с самого прихода сюда: сел зарисовывать местные красоты. Эррор молча сидел рядом и пристально наблюдал как белом листе не спеша появляется пейзаж. Честно, белокостному было не по себе от такого наблюдения. На самом деле, скелет никому не показывал свое творчество, но от чего-то Эррору показать свои кривые каракули оказалось легче. От чего-то Инк знал, что тот не станет надсмехаться, указывать на ошибки, говорить, что он опять все делает неправильно, и многие другие неприятные вещи, которых скелет как раз таки и боится услышать. Честно, белокостный и сам знает, что рисует он не очень, да и, вообще, что он во многих вещах «не очень». Однако… Эррору, на огромное удивление, казалось иначе: — Ты так здорово рисуешь. Инку только и осталось растаять в улыбке от комплимента. Почему-то чернокостному хотелось слепо верить. И не только верить, но еще и также слепо засыпать восхищением о том, какой тот необыкновенный и красивый. О том, как ему нравятся истории Эррора; эрудированность того; эти долгие-долгие разговоры и совместные минуты умиротворенной тишины; когда взгляд алых глазниц теплеет, становится похожим на горящий закат, от которого так и перехватывает дух; черные кости, которые так удивительно гармонично сочетались с остальной расцветкой тела, что даже захотелось запечатлеть их на страницах альбома; да и просто находится рядом — не важно зачем и почему, и очередной ли сбор дров или они снова отправились в путь — Инку попросту невероятно нравилось. Незаметно небосклон накрыла ночь, полная ярких крупиц звезд. Снова сбор у костра, где произошло нечто необыкновенное: парень, что и организовал этото поход, сделал предложение руки и сердца своей девушке, с которой он познакомился в походе на озеро, около которого они и остановились. Сначала она плакала от счастья, после прозвучали поздравления, а еще немного погодя начались заводные песни у костра и пляски. Даже Эррора, что сначала отказался от всеобщего веселья, Инк в конце концов утащил за собой танцевать. Постепенно песни перетекли в нежные мелодии, а бойкие танцы в томные медляки. Воздух переполнился любовью. И Инк все также продолжил танцевать со своим новым… другом. И это оказалось волшебно. Пальцы были переплетены и ладони прижимались так крепко к друг другу, что горели, обдавали раскаленным жаром, прямо как костер, что окутал их фигуры теплым светом. В зрачках напротив завораживающе танцевали тени и блики, точно крохотные неуловимые феи. Движения — медленные покачивания из стороны в сторону, что убаюкивали порхающую от нежности душу. И время замерло. Они остались одни на всем белом свете с этой мелодией и чувствами, что оседали на кончике языке и порывались сорваться наружу, тихо рассыпаться комплиментами и признаниями. Признаниями… И в этот момент Инк осознал, что он чувствует к Эррору на самом деле. Любовь — очевидный ответ, до которого порою сложно додуматься. После медляка все решили лечь спать, однако как уснуть после произошедшего белокостному никто не сказал. Нет, вот правда, как заснуть тому, кто только что сделал такое открытие? Поэтому свое бессонное время он снова посвятил рисованию. В ту ночь Эррор снова решил составить скелету компанию. В ту ночь они снова проговорили до утра. В ту ночь души переполнила сладкая патока любви. Когда они танцевали, чернокостный тоже осознал, что любит своего нового приятеля. И тогда он тоже не смог заснуть: взбалмошная душа с ураганом мыслей не давала покоя. Два следующих дня они провели у озера. И эти же два дня, что они шли обратно, Эррор без остановки думал как так вышло и что теперь делать. Он обещал себе ни с кем не сближаться. Он знает, что чем меньше связей будет сейчас, тем легче будет потом. У него большие планы, через пару лет его ждут исследования на южном полюсе, не время привязываться и уж тем более влюбляться. Он хотел просто приятно провести время и даже не думал о последствиях. Хотя как тут можно было угадать, чем обернется их первый разговор? Однако, вероятно, стоило хотя бы предположить. Не зря же он с Инком родственные души. Да, он знал, понял когда кто-то в третий раз коснулся белокостного. В конце концов, один раз — случайность, два — совпадение, три — закономерность. Но главное не это. Нужно решать, что теперь делать. Отдалиться от Инка?.. Нет, он не сможет. Он не хочет причинять боль тому, и себе к тому же. Это слишком… Не в его духе. Да и ему самому не хочется. А что остается? Ждать у моря погоды? Или, может, во всем признаться, поговорить с Инком? Все же некоторые проблемы можно уладить разговорами. Правда… Какой будет итог их диалога? Скорее всего, белокостный предложит встречаться. Они же любят друг друга, живут в одном городе, да и к тому же родственные души. Для Инка препятствий, что помешают их отношениям, нет. А они есть. Стоит ли рассказать? Но рассказать — обрубить все связи. А ему, опять-таки, этого не хочет. А, может, промолчать? Во всем сознаться, предложить встречаться, а после они просто разлюбят друг друга, любовь же не вечна. И плевать, что у девяносто процентов родственных душ любили друг друга до самой смерти. Это, пожалуй, все равно лучший вариант. И все равно ему понадобилось три дня пути обратно, чтобы все снова обдумать. Последняя ночь в походе. Завтра они вернутся в деревню, а после и домой. Сегодня нужно что-то решать. И Эррор уже знает как поступит. И вот, все легли спать, уступая месту покою, наполненному тишиной с примесью глухого треска костра, возле которого грелись два от чего-то молчавших монстра. Чернокостный сделал глубокий вздох и едва слышно обронил: — Мы родственные души. Инк замер. Секунда тишины — осознание сказанного. В следующий миг голубо-желтые глазницы устремились на скелета, безмятежно сидящего рядом. — Я так и знал, — улыбнулся белокостный. — А почему раньше не сказал? — полюбопытствовал монстр. — Я думал. И надумал, что нам хорошо будет вместе, — не стал раскрывать всех карт Эррор. Это обернулось ему теплой улыбкой и последствиями, которые до сих пор сложно вообразить. *** За окном завывала метель. Старая настольная лампа совсем ничего не освещала. Лишь скрипучую кровать, на которой лежал Эррор. Скоро он будет дома. А дома его, как всегда, ждет Инк. И каждые встречи похожи, как одна капля воды на другую. Когда он только-только прийдет к их квартире, придется немного подождать: сначала поставить сумки на пол, потом нажать на звонок, и затем дождаться пока Инк откроет дверь. А далее тот застынет. В конце концов, впервые увидеть любимого за такое долгое время… Наверняка тому просто не верится такому счастью. Потом Инк, конечно же, набрасывается на него с объятьями, зная, что Эррор, который обычно кривится, когда дело доходит до телячьих нежностей, будет полностью не против, если его прямо сейчас затискают до смерти. Чернокостный же тоже скучал. Затем его накормят. Как всегда вкусно и сытно и, как всегда, лучше, чем на Южном полюсе. Эррор не устанет их сравнивать и хвалить Инка за такое угощение, а в глубине души еще и не понимать, как тот вообще достался ему. А далее последует длинный вечер разговоров и нежностей, поцелуев и признаний. Они оба очень скучают и ждут встречи. И, возможно, все из-за родственных душ. Возможно, все от того, что они по гроб связаны. Возможно, все также и из-за бесконечной любви к друг другу. Конечно, потом, через пару месяцев, Эррор снова уедет: Южный полюс, наука и размеренная жизнь там манили, и отказаться от них было бы выше его сил. Инк все понимает. И отпускает. И так продолжается еще с момента, когда Эррор решился все-таки открыться, рассказать на кого он учится и какие у него дальнейшие планы на жизнь. Конечно, белокостный расстроился, но не стал бросать родственную душу, самого близкого и любимого монстра. Инк, опять-таки, все понимает. А пока у них остаются письма и их связь, касания, которые они прямо сейчас щедро дарят друг другу. Эррор гладит свои пальцы рук. Один за другим. Медленно и тягуче. Ведет от кончиков фаланг и до самого запястья. А потом сцепляет ладони. Мягко сжимает одну в другой, создает имитацию, словно кто-то его держит за руку. И Инк чувствует это. Ответом служит касания к щеке. Такие же неторопливые и нежные. А после он ласкает себя по голове. Старается отдать в ответ как можно больше чувств и касаний. Как, собственно, и Эррор.