Сердце поёт мимо нот

      Быстрым шагом пересекая ненавистные коридоры агентства, Скарамучча был в неожиданно приподнятом настроении, хотя утро началось ещё до рассвета из-за необходимости ехать на съёмки утреннего шоу, которые проходили в прямом эфире, вместе с Кадзухой и Хэйдзо. Вопреки ожиданиям, что от раздражения из-за последнего раззудятся шрамы, всё прошло на удивление спокойно. Даже хорошо. По какой-то неведомой причине Хэйдзо вёл себя нормально и не вызывал чесотки в горле для плевка ядом, а загадочность Кадзухи сегодня ощущалась особенно загадочной.       В общем, Скарамучча впервые за долгое время испытывал что-то близкое к удовольствию от… Архонтов всё подери, неужели от жизни? Когда их трио вернулось в апартаменты, то он даже не стал вслушиваться в блеяние своих коллег про их планы, только метнулся в комнату за нужной вещью и с тем же рвением отправился в студию, где с самой высокой вероятностью ранним утром можно было найти Венти, занятого причёсыванием их альбома.       Внезапно раскрытая дверь даже не заставила погружённого в своё занятие Венти вздрогнуть. Закончив что-то писать в блокноте, он отложил карандаш и с улыбкой обернулся на вошедшего Скарамуччу:       — Что-то забы… А, это ты, — его улыбка из очаровательной стала дежурно вежливой. — Уже закончили со съёмками?       — Да, уже так-то день почти, — хмыкнул Скарамучча, переводя взгляд на идиотскую игрушку, сидевшую на столе и точь-в-точь повторяющую ту, которую не так давно порвал Хэйдзо. У Сяо были странные подарки. Страннее был только Венти, теперь везде её таскающий с собой. Впрочем, плевать. — Я по делу.       — Прекрасно… — Венти снова оборвал себя на полуслове, когда Скарамучча кинул на стол перед ним сложенный лист бумаги. Озадаченно раскрыв его, Венти поднял удивлённый взгляд. — Это… песня?       — А на что похоже, — Скарамучча сложил руки на груди, задрал повыше нос. — Не просто песня, а охуенная песня.       Не ответив, Венти снова и снова перечитывал текст, явно примеряя в голове подходящую под ритм музыку, наконец откинулся на стуле и толкнулся ногой, чтобы развернуться к Скарамучче.       — Отличная песня, хотя я бы подправил пару строк. Кто это написал? — его зелёные глаза, всегда блаженные, смотрели снизу вверх с внимательным любопытством. В работе Венти неизменно преображался, теряя всю игривость.       — Нейросеть, блять, — вздохнул Скарамучча так, словно разговаривал с несмышлёным ребёнком, которому взбрёл в голову глупейший вопрос, возможный только в детстве. — И там совершенно нечего править. Всё идеально.       — Нейросеть? — изумился Венти, опуская глаза обратно к тексту. — Тогда жаль, такое можно было бы использовать в качестве последнего штриха, но ты же знаешь, мы не пользуемся подобными технологиями для текстов. Грубоватые рифмы, механическая душа в тексте вместо живой…       Он аккуратно сложил лист по сгибу и пошарил под столом в поиске мусорки, чтобы драматично отправить его к прочим скомканным бумагам, на которых смазались неудачные обрывки песен. Поняв, что Венти издевался, Скарамучча рванул к нему, чтобы вырвать лист, но рука с ним плавно исчезла из поля зрения, а сам Венти прошмыгнул под рукой Скарамуччи, вставая и оказываясь за его спиной.       — Что за приколы? — злобно обернулся тот и его лицо чуть не врезалось в хитрое лицо Венти, из-за чего пришлось сделать полшага назад и врезаться вместо этого в стул. Хорошее настроение, с которым он пришёл, как ветром сдуло.       — Мне кажется, что ты подозрительно переживаешь из-за текста, написанного нейросетью. И зачем бы тебе вообще приносить мне подобное? Мог бы соврать, что это написал ты, я бы поверил… — вкрадчиво проговорил Венти, наблюдая смену эмоций на побледневшем лице перед собой. — Всё-таки написано недурно.       — Недурно? — прошипел Скарамучча, на что Венти изогнул брови непониманием, мол, что не так. — Называть мо… кхм, эти рифмы грубыми будет только придурок, никогда не читавший в своей жизни стихотворений. Что в тебе так нахваливает Мико, если для тебя этот текст просто неплохой?       На мгновение опешив от его тирады, Венти не сдержал улыбки.       — О, она меня хвалит? Всегда приятна высокая оценка моих скромных талантов, — Скарамучча на его слова только закатил глаза, — что касается рифм… Так это писала нейросеть или нет?       — Да какая разница?       — Большая, конечно! — Венти отшагнул, на безопасном расстоянии разглядывая снова строчки. — Если всё же не она, то я бы использовал эту песню. Такая романтичная, полная чувств, а какие сравнения! «Ты переменчивый и ласковый ветер». Невероятно красиво, она бы идеально заканчивала наш альбом о неразделённых чувствах, как финальный аккорд с надеждой на то, о чём все мечтают. Надежда на самую светлую люб…       Скарамучча всё же вырвал лист, едва не порвав, из рук Венти, который легко разжал пальцы, усмехаясь незаметно для него.       — Ты заткнёшься?! Я и принёс её, чтобы ты уже доделал наш сраный альбом! Конечно, она идеально подходит, я писал её несколько недель, каждое слово выдрочил!       Вспышка злости Скарамуччи резко погасла, и Венти, выдержав короткую паузу, а затем кашлянув, прокомментировал спокойно:       — Так и думал. Ты очень вовремя, у меня уже совсем голова не варит для последней песни, а Кадзуха… Ну, мы оба устали, что говорить. Сроки ещё поджимают, ты нам очень поможешь, — сверкая дружелюбной улыбкой, Венти осторожно протянул раскрытую ладонь к Скарамучче, чтобы тот вложил в неё лист с текстом.       — Я отдам песню при одном условии, — Скарамучча, едва совладав со своей злостью, не без труда взял себя в руки. Во-первых, ругаться с Венти — утомительная трата сил, потому как любые слова, даже непростительные, были ему как с гуся вода, во-вторых, сам он пришёл в студию с определённой целью, а не впустую полаяться.       — Вот как, — положив ладони на пояс, Венти пожал плечами. — Если хочешь петь главную партию, это не проблема, я готов уступить…       — Нет, — от одной мысли, что он исполнял бы основные слова, щёки Скарамуччи обожгло. — Я хочу, чтобы никто не знал, что её написал я. И чтобы ты сказал, что автор — ты.       На смазливом лице Венти отразилось искреннее недоумение. Он похлопал ресницами, переваривая услышанное, и всё же медленно спросил:       — Странная просьба… А как же выслужиться перед продюсером своими яркими талантами, впечатлить всю группу и фанатов, быть лучше всех? На тебя как-то не похоже.       — О моих талантах Мико осведомлена получше вашего, — буркнул Скарамучча, отходя к столу и оставляя многострадальный лист с песней на столе. Его взгляд снова упёрся в игрушку, взирающую на него огромными зелёными глазами, прямо как настоящий Венти рядом. — Мне неинтересно записываться в авторы. Это просто моя, кхм, одноразовая помощь группе.       Венти помолчал, решив не мучить словесно Скарамуччу, который вдруг захотел принести своё творчество из каких-то одних ему понятных побуждений. Ему не хотелось объявлять себя автором, но цель всё же оставить свой след в истории группы явно имелась — потенциал стать вторым хитом у песни был огромный. Исполнять её при этом он не хотел, а текст в каждом слове пропитан нежностью… Это была песня из разряда тех, о которых вздыхали в сети «вот раньше мужчины посвящали женщинам красивые песни». Женщинам, правда, и что-то подсказывало Венти, что некоторая грубоватость рифм была вызвана сменой парочки окончаний в последний момент… Не такой уж он и бессердечный, каким хотел казаться.       Ещё раз пройдясь глазами по тексту, Венти вздохнул:       — Хорошо. Думаю, что можно поверить, будто это написал один я. Хотя придётся слегка отшлифовать.       — Я давно не писал, — тихо и почти сквозь зубы процедил Скарамучча. — Так что поправляй, как считаешь нужным.       — Если совсем перепишу? — шутливо спросил Венти.       Скарамучча снисходительно хмыкнул:       — Тогда она не выстрелит.       Уперевшись бедром в стол и задумчиво взяв в руки игрушку, Венти посмотрел в свои вышитые глаза, думая, что Скарамучча был прав: песня хороша именно такой, с вложенными между строк истинными чувствами, так что ему оставалось поправить всего несколько мест до идеала и…       — Музыку мне самому подобрать или подскажешь, если планировал? — спросил Венти беззлобно, вновь поднимая глаза на Скарамуччу, чьи выделившиеся скулы от стиснутых зубов из-за внутренней борьбы скрывали упавшие на лицо фиолетовые пряди волос.              Взмахнув ими, чтобы не мешались, он сверкнул своими тёмными глазами-безднами на Венти.       — Конечно, планировал. Я знаю досконально, как она должна звучать.       Они провели за работой час или два (время в труде пролетало незаметно), пока не определились со всеми инструментами, переходами и не расписали всё необходимое для записи вплоть до вздохов в верных моментах. Реплики удалось распределить равномерно на каждого участника, самые лучшие слова достались Венти и частично Сяо, чей голос из них всех был самый низкий и отлично передал бы мужской трепет по возлюбленной. Покидал студию Скарамучча в смятенных чувствах: с одной стороны, он сделал то, о чём давно грезил, с другой — Кадзуха сразу поймёт. И непонятно, как отреагирует.       Чем больше о своём поступке размышлял Скарамучча, тем медленнее становились его шаги по коридору. Если они допишут на неделе последнюю песню, то уже на следующей всё будет готово, а дальше начнётся душная суета с прогревом к релизу. Ах да, им ведь ещё предстоит командировка в Фонтейн на неделю к концу зимы, а там уже весна, долгожданный выход альбома, новый тур…       Задумавшись, он дёрнулся, когда в марево мыслей вплёлся мягкий голос:       — Скар? Ты в студии был? — с ним поравнялся Кадзуха, словно воплотившись прямиком из его головы. — Я как раз думал, где тебя найду.       — Зачем? — Скарамучча проигнорировал первый вопрос, выглянул Кадзухе за спину, отмечая, что идти тот мог только из кабинета Мико.       — Я был у госпожи Яэ, — предвосхитил он, по-дружески касаясь его талии, чтобы увести прочь из агентства. — Узнавал кое-что.       Интонация Скарамучче не понравилась. Загадочность Кадзухи, такая манящая с раннего утра, вдруг показалась опасной и вовсе не желанной.       — Касательного чего? — поинтересовался Скарамучча, всё же подчиняясь и следуя за ним. К его удивлению вместо их этажа Кадзуха нажал кнопку парковки.       — Отпрашивал нас, чтобы можно было съездить в одно место.       Скарамучча присвистнул, не ожидая такого поворота. Плавная поездка вниз в глубину башни под землю ощущалась даже немножко инфернально, как и Кадзуха в одном шаге рядом, в обычной толстовке и широких штанах выглядящий слишком просто в вычурных декорациях лифта. Украдкой взглянув на себя в зеркало, Скарамучча с неудовольствием отметил, что совсем забыл о своей размалёванной роже и неудобных парадных шмотках ради шоу. Так и не переоделся, теперь ехать таким неизвестно куда с Кадзухой, который, вернувшись домой, тут же спрятался в излюбленные слои одежды.       Его взгляд коснулся чистого лица Кадзу, подметил посеревшие круги под глазами, появлявшиеся у него не от недосыпа, а от изматывающего мыслительного процесса.       — Ну так… — цифры на небольшом дисплее как в страшном сне никак не заканчивали сменяться, спуская их всё ниже. — И куда ты решил съездить?       — Мы съездим, — поправил его Кадзуха и больше ничего не сказал.       Если поначалу дорога с водителем самой Мико даже показалась Скарамучче интригующей, то, едва завидев на горизонте знакомое здание, он напряжённо вцепился в ручку двери, желая выйти из машины на ходу. На кой хер он вообще доверился Каэдэхара?!       Чувствуя его агрессивную ауру, Кадзуха предусмотрительно молчал, по старой привычке слабо царапая рукава кофты. Его идея, зародившаяся после откровения Скарамуччи, не отпускала всё прошедшее время, но теперь, реализовавшись, ощущалась занесённым над собственной шеей мечом. Вдобавок к неоднозначности своего решения его мучил вчерашний разговор с Хэйдзо — холодный отказ всё ещё отдавался морозным дыханием где-то в груди. И хотя эти события были никак не связаны, их случайное совпадение вызывало у Кадзухи смешанные чувства.       Вчера он злил Хэйдзо, сегодня — Скарамуччу. Как легко получил их сердца, так просто они в его руках и рассыпятся…       — Что за день сегодня такой, — Скарамучча с силой пнул сидение перед собой, вовсе не заботясь о сохранности личного автомобиля Мико. — Блять. Пиздец.       Проехав фигурные ворота с охраной, автомобиль вырулил на парковку для посетителей, мягко затормозил и водитель ровным голосом сообщил, что они прибыли. Из окна сквозь мрачный фильтр тонировки можно было рассмотреть, как дорожка уводила от редкого ряда машин к высокому светлому зданию, скрывающемуся в густоте высоких пышных вечнозелёных деревьев и кустов. Сдавленное шипение Скарамуччи заставило Кадзуху прочистить горло, прежде чем попытаться объясниться:       — Я знаю, что лезу не в своё дело…       — Блять, как только ты догадался, — ещё раз пнув сидение, Скарамучча бросил на него полный ненависти взгляд. Ненависти, шедшей из самой глубины его души, такой ядовитой, что даже в просторной машине стало душно.       — И ты не обязан туда идти…       — Прекрасно, спасибо, что разрешил. Тогда разворачивайтесь нахуй отсюда.       Рука в перчатке легла поверх его сжатого кулака, который Скарамучча попытался вырвать, но неожиданно сильная хватка остановила, вынудила разжать пальцы, чтобы вложить свою ладонь в его. Рука Кадзухи была тёплой, а тепло — успокаивающим.       — Я плохой, я знаю, — он неспешно проговорил и глубоко вздохнул, имея в виду гораздо больше, чем сегодняшнюю поездку. — Но когда ты рассказал мне о ней, я… Я должен был хотя бы попытаться.       — Я-я-я, — передразнил его Скарамучча, — какое ты вообще имеешь к этому отношение? А ты закрой ебучую перегородку! — жёсткий голос обратился к водителю, поспешившему исполнить приказ. — Нет, знаешь, — пересев на левое бедро, Скарамучча дёрнул Кадзуху к себе за сцепленные руки, второй рукой перехватил его за толстовку на груди, заглядывая в объятия меланхолии багровых глаз, — ещё больше мне интересно, как ты так спелся с Мико? И с какого перепугу она даёт тебе право распоряжаться своими тачкой, водилой и моей, блять, жизнью?       — Если ты думаешь, что я это сделал по её просьбе, то нет, — честно ответил Кадзуха, не пытаясь отстраниться, выдыхая свои слова в лицо Скарамучче. — Это моя инициатива. Моё желание помочь тебе.       — Как мне поможет быть здесь? — в его шипении прорезалось трагичное отчаяние. — Я не видел её с того дня и не хочу.       — Хочешь.       — Нет.       — Скар, ты сбежал на край Тейвата тогда, — свободной рукой (другую в неудобной позе всё ещё сжимал до боли Скарамучча) Кадзуха коснулся его плеча, мазнул пальцами по натянутым жилам шеи, пуская мурашки по коже. — И ни разу не пришёл к ней. Если не посмотришь реальности в глаза, тебе всегда будет больно, — ладонь соскользнула по плечу к груди, несильно нажала в район сердца, — здесь.       — Плевать на боль, — бессильно оттолкнув его от себя, Скарамучча устало вздохнул. — Что с того?       Кадзуха втянул носом горячий воздух между ними, медленно принялся стягивать плотную перчатку с правой руки палец за пальцем, привлекая взгляд Скарамуччи. Его шрамированная кисть показалась полностью, и он, помедлив ещё секунду, будто и сам видел её впервые, тяжело сглотнул.       — Я убегал от реальности. Как и ты. Искал утешение там, что для нормальных людей синоним самоубийства. Ты не хуже меня знаешь, что есть боль, от которой плохо каждую секунду. Постоянно.       Пока он говорил, Скарамучча искоса рассматривал изувеченную руку, грубые рубцы на которой напоминали те, что полосовали его предплечья. Со шрамов началась тоска Кадзухи, шрамами закалялась тоска Скарамуччи.       — И что? — подавив желание коснуться его, он равнодушно отвернулся к окну машины.       Вдохнув глубже, Кадзуха заговорил едва слышно:       — У меня не было такого человека как госпожа Яэ. Некому было хотеть меня спасать, беспокоиться обо мне. Однажды жрица из храма дала мне визитку «Южного креста», но я мог не идти туда и продолжать идти своей дорогой, которая бы очень скоро привела меня к Томо.       — Ну и зачем ты пошёл туда? — Скарамучча нервно крутил в пальцах прядку волос у лица.       — Это была очень звёздная ночь, — пересохшие губы Кадзухи растянулись в тихую улыбку, — мне было негде ночевать, тогда я решил идти, пока от усталости не упаду. Я шёл, упёрто глядя под ноги. Начался дождь и на асфальте разлились лужи, а я умудрился угодить в одну из них, хотя смотрел всё время под ноги. В её отражении я и заметил, каким звёздным было небо. Свет звёзд в луже показался мне ярче окружавших меня фонарей.       Кадзуха оторвался от разглядывания своей руки, посмотрел на Скарамуччу, который фыркнул раздражённо:       — Не отошёл ещё, что ли?       — Меня уже не брало к тому моменту, — усмехнулся Кадзуха, не обижаясь на его колючий ответ после своей искренности. — Мне нужно было больше. Но, как бы странно ни звучало, звёзды, то небо, ласка холодного ветра на щеках и наполненный тысячью нот запах города… Всё это заставило меня принять свои проблемы и захотеть жить. Я выбрал хотеть жить. И пришёл под дверь «Южного креста».       Обнажённая рука легла поверх колена Скарамуччи, её тут же накрыла его тёплая ладонь, чувствуя под пальцами каждую неровность кожи.       — Скар… Я хотел бы, чтобы ты тоже наслаждался жизнью, а не боролся с ней, — их пальцы переплелись в замок, больше не делающий больно. — Всё сразу не сделать. Когда-то мне пришлось заставить себя зайти хотя бы на территорию кладбища, чтобы увидеться с Томо. Госпожа Райдэн… хотя бы жива. Не знаю, чего ты хотел бы от неё, прощения, принятия, высказаться, но на это можно надеяться, — Кадзуха закусил нижнюю губу, бросая взгляд на окно за головой Скарамуччи. Добавил спустя почти минуту тишины: — Если всё равно не хочешь, не иди сегодня. Но хотя бы дай этой идее угол в своём сердце.       Ответа снова не последовало, но и скандала тоже. Не выпуская руки Кадзухи из своей, Скарамучча отвернулся и уставился на здание госпиталя, погружая машину во всё более густое молчание. Кадзуха, сказавший всё, что мог, не тревожил его, только нежно поглаживая руку Скарамуччи в своей. Пять минут сменились десятью, через десять прошло ещё двадцать, переваливая за полчаса, в которые упорно ничего не происходило.       — Кадзу, какой же ты бесячий, — резкие слова Скара разрезали оцепеневшее пространство, возвращая ему жизнь. — Клянусь, если тебя подослала эта ведьма…       — Нет. Она была удивлена моей просьбе, — негромко ответил Кадзуха, до сих пор удивлённый согласием госпожи Яэ предоставить неприметный автомобиль со знакомым человеком за рулём. И хотя её личное дорогое авто нельзя было назвать неприметным, оно было таковым для частной закрытой больницы, куда она наведывалась регулярно по расписанию и без. Если за этим местом следили любопытные папарацци или кто похуже, то машина госпожи Яэ сама по себе не должна была их заинтересовать.       — Ладно, пошли, пока я не передумал, — быстро проговорил Скарамучча, дёргая дверь и оборачиваясь на смутившегося Кадзуху. — Что?       — Не думал, что ты захочешь, чтобы я пошёл с тобой, — с улыбкой ответил тот.       — Ну ещё бы. Ты меня заставил, тебе это до конца и терпеть, — хмыкнул Скарамучча и добавил серьёзнее: — Но если расхочу даже за полшага до двери в палату, то не лезь.       Кадзуха с готовностью покивал, надеясь, что его радость не спугнёт решительность Скарамуччи, потому как радовался он за него совершенно искренне и вовсе не хотел скрывать своих эмоций.       Путь по улице, натянув капюшоны курток как можно ниже, они преодолели едва не бегом, и с каждым шагом Скар всё норовил агрессивно ускориться, из-за чего, войдя в общий холл, выстрелил до того сжатой пружиной и рявкнул на двух перепугавшихся медсестёр за стойкой ресепшена:       — Райдэн Эи! Живо проводите!       — Кхм, извините, — из-за его спины им помахал Кадзуха, — здравствуйте. Не могли бы вы проводить нас в палату госпожи Райдэн?       — Добрый день, — с опаской ответила одна из девушек и быстро проверила информацию о названном пациенте в базе. — Сожалею, но к госпоже Райдэн нельзя попасть. Доступ разрешён ограниченному кругу лиц.       — Представь себе, я вхожу в этот круг из двух человек, — гаркнул Скарамучча, явно теряя всю свою решимость с каждой крошечной преградой на пути. Если бы можно было пролететь мимо всех, взирая на них как на букашек под ногами, он бы непременно воспользовался такой возможностью.       Медсёстры переглянулись. О сыне сёгуна здесь знали все, но никогда его в стенах госпиталя не видели, так что внезапное появление не могло не удивить. Его документы едва не прилетели им в лицо, но Кадзуха мягко остановил уже вскинувшуюся руку Скарамуччи и безопасно передал карточку девушкам. Уставившись на его фотографию, они вдвоём синхронно подняли на него глаза и опустили обратно, снова подняли, потом посмотрели друг на друга.       — Секундочку, — выдала та, что не боялась говорить с таким боевым господином. Отойдя с телефоном в глубь стойки, она быстро набрала нужный номер и шёпотом переговорила с кем-то, после чего с серьёзным видом вернулась к посетителям. — Вы можете пройти. Но я вынуждена напомнить, что часы посещения пациентки…       — Да, блять, найдёт для меня минутку, — отмахнулся от неё Скарамучча, грозовой тучей следуя за другой медсестрой, что собралась их проводить.       — Спасибо вам, — вежливо улыбнулся Кадзуха озадаченной девушке и поспешил за ним.       Палата сёгуна находилась на несколько этажей выше и в противоположном конце огромного здания, в котором было бы легко потеряться, особенно зайдя впервые, так что помощь сопровождающей медсестры была весьма кстати и не тянула просто на её любопытство. Снаружи больница не выглядела настолько большой…       Остановившись у двери с нужным номером, девушка вежливо улыбнулась двум посетителям, один из которых, судя по виду, тренировал умение убивать взглядом.       — Войти может только господин Каб… — убийственный взгляд стал настолько пугающим, что медсестра, сглотнув, сообразила и поправилась: — Кхм, господин Скарамучча.       — Да, конечно, — кивнул Кадзуха, косясь на охранника возле двери, больше напоминающего исполинскую статую. Казалось, с момента, как они подошли, он даже ни разу не моргнул.       — Проследите, пожалуйста, чтобы пребывание продлилось не дольше получаса, — отдав последние распоряжения то ли охраннику, то ли Кадзухе, она с профессиональной улыбкой оставила их.       Кадзуха не успел ни спросить, ни придумать слова поддержки, потому что Скарамучча не вошёл, а скорее влетел в палату, минуя статую невозмутимого охранника. В проёме за качнувшейся дверью успела мелькнуть часть постели, но Кадзуха тут же отвернулся, считая, что не имел права рассматривать госпожу сёгуна в таком состоянии. Удивительно, почему его не заставили подписать какие-нибудь бумаги о неразглашении и вообще дали дойти до этажа, а не преградили дорогу ещё на ресепшене. С другой стороны, госпожа Яэ знала, куда они отправились, и, вероятно, обо всём позаботилась. Она так доверяла Кадзухе? Или ей просто уже было всё равно после стольких трудных лет?       Шагая из стороны в сторону, Кадзуха вертел большими пальцами, спрятанными в кармане худи, и думал о своём вмешательстве в чужую жизнь. Перегнул? Заставил? Сманипулировал? Пожалеет об этом? Это ключ к Скару? Всё ради него? Хэйдзо, наверное, прав.       Мысли появлялись и исчезали, не задерживаясь, как листва носилась в воздухе, подхватываемая ветром, — Кадзуха вовсе не чувствовал их веса. По ощущениям время одновременно бежало и совсем остановилось, но когда дверь палаты наконец дрогнула, то Кадзуха с удивлением понял по настенным часам, что прошло меньше десяти минут. Его вниманием тут же завладел Скарамучча, который покинул палату матери с непроницаемым лицом и без остановки пошёл прочь, схватив Кадзуху за руку. У него была ледяная ладонь.       — Так скоро? — удивлённо обернулся Кадзуха, бросая последний взгляд на охранника, так и не издавшего ни звука.       — А что мне там было делать дольше, — ровным тоном ответил Скарамучча, пока уводил его в место, запримеченное по пути. — Она нихрена мне не ответила, разумеется. С человеком в отключке особо не поговоришь. Что мне, пялиться на неё и на все эти аппараты вокруг?       Несмотря на ровное начало, его интонация всё же заскакала к концу, уходя в привычную агрессию. Возле лифта, на котором они поднялись, в другую сторону оказалась курилка, куда Скарамучча их и привёл. На самом деле, это был обычный широкий балкон, но использовался он всеми по единственному назначению — приземлённо посмолить со свежим воздухом вперемешку. К сожалению Скарамуччи, там не оказалось ни персонала, ни других посетителей, ни больных, у которых можно было бы стрельнуть сигареты, так что он развернулся к смиренно следующему за ним Кадзухе.       — Есть?       Без слов Кадзуха залез в один из карманов на штанах, достал из его недр почти целую пачку сигарет. Последнее время с дописыванием альбома совсем разладилось, а количество выкуриваемых сигарет было прямо пропорционально испытываемому стрессу от давления ответственности. Щёлкнув зажигалкой, он подкурил сначала Скарамучче, который тут же сделал глубокую затяжку, но на свою сигарету огня не хватило — замёрзший палец всё соскальзывал и соскальзывал с колёсика, неспособный заставить его извлечь искры.       — Не судьба, — Скарамучча вдруг с лёгкостью забрал так и не подкуренную сигарету из зуб Кадзухи, покрутил в пальцах.       — Да и ладно. Я просто по привычке, — усмехнулся Кадзуха, рассудив, что действительно не судьба и не надо пытаться. Лучше поберечь руки в карманах от кусачего зимнего холода.       Кадзуха поднял выжидающий взгляд, чтобы Скарамучча отдал ему нетронутую сигарету и можно было убрать её обратно в пачку, но не успел даже увидеть лицо Скара, как тот вдруг обнял его так крепко, что внутри что-то хрустнуло. Растерявшись от неожиданности на долю секунды, Кадзуха сразу обнял в ответ, чувствуя резкий знакомый запах табака. Холодный нос Скарамуччи уткнулся ему в шею, а затем последовал едва слышный, задушенный и явно не желанный всхлип.       Ничего спрашивать Кадзуха не стал, только стиснул крепче, осторожно поглаживая по спине, молча давая столько времени и пространства чужому горю, сколько могло понадобиться.       В конце концов и самая страшная гроза проливалась дождём.       Положив подбородок на плечо Скара, Кадзуха смотрел на вид, открывавшийся перед ним — длинные дорожки погруженного в зимний сон сада уходили к краю острова, за которым покоилась извечная тёмная гладь океана. Сегодня погода была противоположна всем внутренним бурям, давая возможность черпать силы в её спокойствии и безмолвии. Кадзуха задумался о расположении госпиталя, прикинул, что в сторону его взгляда должны были уходить следующие инадзумские острова, но лёгкий туман вдалеке не давал толком рассмотреть горизонт.       Скар ненароком закрыл Кадзуху от ветра, всё норовившего подобраться и укусить, отчаянно щипая хотя бы пальцы руки без перчатки. Но Кадзуха не чувствовал, сосредоточившись на тихом дыхании Скарамуччи, на тепле объятий за пределами физического — их тепло проникало глубже, топило те уголки души, где, казалось, навсегда разверзлась ледяная пустошь, а теперь бесконтрольный ревущий ветер внутри превращался в ласковый бриз.       — Давай сбежим, самурайчик, — шёпот Скара с хрипотцой от долгой тишины пощекотал шею, заставив покрыться мурашками.       — Куда? — не узнавая свой голос, прошептал Кадзуха.       Не отстраняясь и продолжая крепко удерживать их вместе, Скарамучча быстро заговорил, словно Кадзуха уже согласился, но его согласие было слишком хрупким:       — В Сумеру. У меня остались там знакомства. В этот раз я сделаю всё, чтобы Мико нас не нашла.       Кадзуха улыбнулся его словам, но даже задать уточняющий вопрос о таком их будущем означало поддержать фантазии Скара, а он не мог.       — Никаких сраных репетиций, — продолжал тот, — никаких выступлений. Не придётся давить из себя улыбки, делать всю эту чушь. Нахер альбом и тур. Нахер Мико. Спустимся тут в обход, уйдём без машины, доберёмся до пирса и просто… — Скарамучча с надеждой выдохнул последнее слово совсем тихо: — уплывём.       Как и Кадзуха, он позволил описанной картинке ожить в своих мыслях, обрести фактуру, краски, свет возможностей и тень последствий. Всего мгновение, когда они оба поверили, что так можно, а после одновременно разомкнули объятия, глядя друг на друга. Сигарета Скарамуччи за то время выгорела и превратилась в окурок, валяющийся теперь за спиной Кадзухи.       — Снова хочешь убежать, — без желания поддеть сказал Кадзуха, всматриваясь в лицо Скара. Его глаза не были покрасневшими или со следами слёз. Если из оков подавляемой злости и вырвался всхлип, то ничему больше прорваться не удалось. — Даже если я бы хотел, я не могу. Не знаю, какой у вас с госпожой Яэ контракт, но мой составлен на пять лет. И я отработаю до его конца.       Уверенный тон Кадзухи не терпел возражений или упрямства. Он только говорил факты, то будущее, на которое он согласился почти два года назад. Ещё три года его каждый день предопределён. В этом было много пугающего поначалу контроля, а после ставшего необходимым и даже исправляющим те его изломанные стороны, что привели однажды в «Южный крест».       Скарамучча неожиданно не вспылил, не расстроился и не кинул в лицо очередную пригоршню своего сарказма, видимо, осознавая реалии не хуже Кадзухи, даже если позволил себе недолго помечтать. Подобрав брошенный окурок с земли, он кинул его в мусор и отряхнул небрежно руки, скрывая свой взгляд, а с ним и мысли, за растрепавшимися волосами.       — Я и не говорил серьёзно, — всё же хмыкнул, возвращая себе своё привычное состояние надменности и раздражения.       — Не верю, — улыбнулся Кадзуха, пряча остывшие руки в карманы куртки.       — Не верь.       Дёрнув плечом, Скарамучча встал рядом и тоже посмотрел на темнеющий вдали океан, но стоило Кадзухе расслабиться и отвернуться в ту же сторону, как лица коснулась ладонь, разворачивая к себе и заставляя их взгляды встретиться на ничтожном расстоянии друг от друга.       Скарамучча открыл было рот, чтобы попытаться сказать такое простое «спасибо», — не за насильственный поход в госпиталь, а за то, что Кадзухе было не наплевать на него, — но слово встало поперёк горла, вцепилось в стенки, расцарапывая в кровь. Попытка сглотнуть причинила боль, и он обессиленно фыркнул от своей несовершенности, смутился под вопросительным взглядом агатовых глаз и притянул Кадзуху к себе для поцелуя, не встречая сопротивления. Как всегда. Почувствовал, как тот принимал его невысказанную благодарность, не мучая лишними словами. Как всегда.       И, как всегда, одного поцелуя было катастрофически мало — руки сплелись вновь в объятиях, ища близости, тепла, утешения для внутренней стихии.       Если бы можно было остаться в коротком мгновении навсегда, обратить его в вечность, в которой существовал бы только готовящийся закат на горизонте, зимняя пустота и квадратный метр балкона, где они нашли вместе то умиротворение, что избегало обоих много лет. Но история неумолимо продолжалась и жизнь никогда не останавливалась: скоро их настигла медсестра, обыскавшаяся посетителей, а за ней обнаружились сообщения от Кирары и Мико, от ребят из группы, от Хэйдзо. Потом были обсуждения новостей и невыносимая поездка за рубеж.       А пока мгновение казалось вечностью.