Горизонт: Управляемый Звездами

Изуку вздохнул, сдвинув очки с лица, выглядывая из-за теперь усиленной испытательной комнаты. Металлические жалюзи, которые были установлены, были открыты, чтобы показать нижнюю половину новейшего двигателя, которая все еще была светящимся желтым искривленным месивом из расплавленного металла и сгоревших схем. — Хорошо. Это полный пиздец. Он выругался, протягивая руку и протирая глаза от ощущения песка. Он сделал паузу и посмотрел на свой телефон, испытывая чувство… — О, черт возьми, я опаздываю! Он выключил двигатель и бросился обратно через мастерскую, схватив свою сумку и школьную куртку, когда бросился к дверям. Он пришел пораньше, чтобы забрать последнюю распечатку и протестировать ее, а теперь ему пришлось бежать через весь округ, чтобы вовремя прийти на урок. Выругавшись, он выскочил на улицу и бросился бежать. Он был напряжен, его нервы были напряжены, а эмоциональная хватка ослабевала и ослабевала, он знал это. Но он был близок. Чего стоили сон и здравомыслие по сравнению с прорывом, который он видел на горизонте?

***

Бакуго оглянулся, снова услышав слабое бормотание проклятого ботаника. Его голова была опущена, а карандаш метался по странице, которая у него была. Это был свободный период, и остальные статисты болтали или работали над домашним заданием по комнате, а учитель наблюдал. Но он все еще мог слышать проклятое бормотание. Достаточно слабое, чтобы слышать, но не понимать из-за слабого звона, к которому он привык в своем черепе. Стиснув зубы, он принял решение прямо здесь и сейчас. Ботаник получит за это сегодня. Когда прозвенел последний звонок, он и его дружки потащили ботаника во двор.

***

Изуку отшатнулся, и Катсуки почувствовал этот прилив силы, этот трепет. Он был лучше. Он был лучшим, и этот дерьмовый Деку ничего не мог поделать. Посмотри на него, истекающего кровью. Причинение боли. И он думал, что мог бы стать героем. Деку думал, что он соперник? — Хех, дерьмовый Деку. Ты никогда не станешь героем. Смех был естественным. В конце концов, идея о том, что неудачник без причуд может быть героем? Это было определение шутки. Зеленушка, пошатываясь, поднялась, прислонилась к стене и закашлялась. Еще одна слабость, еще одно доказательство того, что Кацуки был лучше, что он был… — Знаешь что, Каччан. Ты прав. И с этими словами мир Бакуго замер. Даже не глядя на него, Деку усмехнулся, звук был грубым и сдавленным. — Да. Ты прав. Я никогда не буду героем. Изогнувшись, Деку тяжело прислонился к стене, синяк, расцветший на его щеке, только подчеркивал разбитую губу и кровавую улыбку. — Ты победил. Эти слова — то, что он всегда хотел услышать, в течение многих лет. Единственная вещь, которую Деку никогда ему не давал. По какой-то причине от них у него кровь стынет в жилах. — Я проиграл. Я сдаюсь. Я отказываюсь от своей мечты, отказываюсь от своей цели, отрекаюсь от своего будущего. Я СДАЮСЬ. Кашель и плевок, кровь окрашивает серый бетон, даже когда Изуку широко и дрожаще поднял руки. Открытый, как бы жестикулирующий миру. — Ты победил. И бум, одним героем меньше. Одним «препятствием на дороге» меньше. И там есть улыбка. Широкий, сияющий и дрожащий. Но с кровью с его губ, размазанной по белым зубам, это становится предметом ночных кошмаров, сжигающих разум Бакуго. — Да, вот так. На шаг ближе к номеру один, верно? Одним шагом меньше, одним препятствием меньше. Только сколько это заняло, десять лет? Одним героем меньше. Я уйду в отставку, не начав, как ты и хочешь. Слова звенят в голове Кацуки, и он почти хочет заговорить, но язык отяжелел. И когда Изуку отшатывается в сторону, он вздрагивает и не останавливает ботаника, когда тот хватает свою сумку, со вздохом перекидывает ее через плечи, даже не глядя в сторону Кацуки. — Я действительно надеюсь, что ты справишься, Бакуго. Не хотелось бы, чтобы моя жертва пропала даром. Получай удовольствие, будучи номером один. Надеюсь, это, черт возьми, того стоит. Бакуго может только смотреть, даже когда его приятели начинают шутить у него за спиной, когда Деку уходит. Он победил. Так почему же ему так не кажется?

***

Изуку не идет домой после своего избиения. После того, как он почувствовал, что его последние нити терпения и последняя капля свободы, которая у него была для Кацуки, лопнула под этим избиением. Итак, его пульс все еще колотится, уголки глаз краснеют с каждым ударом сердца, и он направляется в лабораторию. Код набирается на клавиатуре, остальная часть пути от школы до здания теряется в тумане. И его ноги устремляются вверх по лестнице. Поднимаемся мимо третьего этажа, где он находится, на все еще пустой и неиспользуемый четвертый. А потом мимо этого. Через заднюю дверь с облупившейся табличкой «только для сотрудников» и на крышу. Его сумка издает удовлетворительный глухой стук, когда взлетает по бледной бетонной плитке крыши. — Блядь! Он кричит, кричит. Ему нужно просто отпустить. Недели стресса и истощения наверстывают упущенное, и его и без того измученный характер и терпение лопнули под его побоями. Он стоит и тяжело дышит, глядя на крышу и край поблизости, бросающиеся в резкие контрасты, когда солнце опускалось к далекому мерцанию моря. Изуку, наконец, падает на колени и ударяет кулаками по полу, прежде чем перекатиться на спину, подняв руку, чтобы прикрыть глаза, блестящие слезы все еще текут по его щекам, когда он дрожит на крыше. Этажом ниже, прислонившись к стене рядом с выходом на крышу, с напряженным лицом, выражающим смесь гнева и печали, Байт жалеет, что не может ничего. Ничего. Ничего, что он мог бы сделать, не приходит на ум. Изуку не нуждается в жалости или в плече на котором можно поплакать. Он бы мгновенно подавил это в тот момент, когда появился Байт, а ему это не нужно. Поэтому Байт закрывает глаза и беспомощно откидывает голову назад. Только когда он слышит твердый стук деревянных и стальных сандалий по плитке и шелест тяжелой ткани, он поднимает глаза. Его глаза расширяются, когда дверь распахивается мимо него и решительный поток серого, черного и красного проходит мимо. Он мельком видит загорелую кожу, такую толстую и состаренную, проницательные серые глаза, густую белую бороду и гриву. И выражение, которое кажется одновременно и успокаивающим, и угрожающим. — О, черт. Да, теперь Байт действительно не собирался туда подниматься. Изуку не убирает руку, когда слышит, как открывается дверь. — Боже мой, ты можешь просто оставить меня в покое? Всего на несколько минут? — Что, чтобы ты мог еще немного поныть? — раздается грубый голос, которого он не ожидал. Он пытается сесть, широко раскрыв глаза, когда смотрел на старейшего и самого загадочного члена обитателей лаборатории. Большинство людей, которые работали или жили в лабораториях, были моложе. Люди, которые были просто немного другими, которые были слишком сосредоточены, чтобы жить в структуре нормального общества. Кроме него. Старик Тетсу, или, как его обычно называли, Тетсу-доно. Предположительно, он был одним из главных сторонников лабораторий, и, кроме его собственной мастерской, кузницы кузнецов, расположенной на первом этаже и выходящей в старый двор второго этажа, его редко видели в самих лабораториях. Теперь он стоял на крыше. Свободная хакама бледно-коричневого цвета с отделкой темно-стального серого цвета и темно-красное кимоно с черными каракулями, напоминающими кованое железо. Черные волосы с проседью были собраны сзади в колючий хвост, а борода туго заплетена в длинную белую косу, увенчанную декоративным стальным кольцом. Натягивая цепи своего гнева, Изуку склонился в поклоне. — О, Тетсу-доно, я… — Если бы я хотел, чтобы ты поклонился мне, я бы пригласил тебя на чай. Вставай, малыш. Резкий голос прервал слабую попытку Изуку проявить уважение. Что-то в тоне также заставило сдвинуться те цепи, которые он держал, его гнев и разочарование закипели, даже когда он попытался крепче сжать их. — Я слышал твои разглагольствования с первого этажа. Несмотря на то, что вы можете подумать, возраст не сделал ничего, кроме обострения моего слуха. Как таковой, я полагаю, у тебя был дерьмовый день. Звено соскользнуло, и его рот задвигался, прежде чем он смог это остановить. — Можно и так сказать. Темно-карие глаза сузились, а затем взметнулась рука, и в сторону Изуку полетел длинный бледный предмет. Он пошарил секунду, но поймал его, обнажив прочный деревянный стержень, неокрашенное дерево, бледное и грубое, по форме почти как катана. — Если хочешь хандрить и дуться, делай это вне лаборатории. Но если тебе нужно выпустить немного ярости и разочарования… — кожистые руки поднялись, второй Боккен в уверенном захвате. — Тогда, я полагаю, я должен научить тебя, как направлять его. Какое-то глубоко укоренившееся чувство подсказывало ему быть осторожным. В ответ он неловко взялся за рукоять и отступил назад и в сторону, подняв палку, больше похожую на бейсбольную биту, чем на меч. — Я понятия не имею, как пользоваться мечом, — медленно признается Изуку, чувствуя себя крайне глупо. — Хммм. Это все, что я могу видеть. Лучшая идея использовать его, чем притворяться. А затем старик расплылся, и Изуку едва успел среагировать, развернув боккен, чтобы встретить приближающийся удар резким ударом, который отбросил его в сторону. — Но твоя поза слаба, а твои движения слишком близки. Снова. Смена позы и еще одно размытое пятно — летящий боккен. — Еще раз. Пятно. Фрагмент кода для выполнения дополнительного вычисления. Боккен исчез. — Еще раз. Изуку подвинулся, чтобы лучше держать боккен. — Еще раз. Сменился гримасой, когда его ладони высвободились из хватки. — Еще раз. Солнце стояло низко, отбрасывая свет на крышу под резким углом. И Изуку поморщился, схватив боккен. И хватка цепи, сдерживающей его гнев, наконец ослабла. Он шагнул вперед, размахивая деревянным мечом с недостатком изящества и избытком гнева, и на этот раз он остался в его руке. Другой меч метнулся вперед, прослеживая полный ярости замах и посылая его широко, но Изуку еще не закончил. Он развернулся, и меч снова и снова обрушивался на старика, и в конце концов мужчина снова заговорил. — Наконец-то ты отпускаешь это. Но где же твой интеллект, а? Куда девается ваш разум с этой агрессией? Сосредоточься! Дыхание! Позволь своему гневу течь, направляй его! Твои колебания дикие, хаотичные! Сфокусируйте их, втяните на вдохе! Бей на выдохе! Сквозь туман Изуку слушал и учился и сосредоточившись, начал применять это на практике. Звуки ударов боккенса становились все громче и громче, быстрее и быстрее. Изуку потерял счет времени, его гнев превратился из размытого пятна в кипение, которое оставалось в его костях и крови. Наконец он споткнулся, и мгновенная вспышка движения отправила боккен в полет. Рухнув на колени, Изуку ахнул и сделал глубокие прерывистые вдохи. Его тело горело от напряжения. Ноги и руки чувствовали себя так, словно через них просочилась кислота, даже когда его руки были исцарапаны до крови и порваны, ярко-красная кровь медленно сочилась из разорванной кожи. Седая рука мягко легла ему на плечо, когда Тетсу присел перед ним на корточки. Все подобие сурового бойца исчезло с его лица. — Малыш, поверь мне. Ты снова почувствуешь то же самое. Люди встретятся с тобой взглядом и скажут тебе, что ты потерпишь неудачу. И делают это снова, и снова, и снова. Но ты мечтатель, и твои глаза устремлены на звезды. Если ты замкнешься и будешь игнорировать свою ярость, то однажды она вырвется наружу и сломает тебя. Но если ты подпитываешь свои мечты своей яростью, своей злобой. Все эти негативные эмоции превращаются в силу, в энергию, которую вы направляете. — Д-да. Я понимаю. - Изуку повторял, пытаясь сосредоточиться — Замечательно. А теперь я хочу, чтобы ты запланировал занятия один или два раза в неделю. Приходи и спаррингуй, точно так же, как мы это делали. Тебе нужно быть сильным, если ты хочешь летать. Время реакции, сосредоточенность, грация под давлением. Я могу помочь тебе с этим. И научу тебя обращаться с мечом. Голос старика успокаивал Изуку, притягивая его обратно к своему центру. -Но… Тетсу поднял руку в знак того, чтобы он замолчал. — Слушай. Тебе нужна дисциплина, чтобы сбалансировать свои мечты. И меч может помочь тебе больше, чем ты ожидаешь. Изуку успокоился на этом, и часть его разума пересмотрела его критерии для пространства, добавив физическую подготовку. Ему нужно было стать сильнее… и Тетсу-сама предлагал это. — Я… Я был бы польщен, Тетсу-сама. На мгновение эти двое разделили момент невысказанного понимания. Затем дверь распахнулась, и на крышу вышла молодая женщина с длинными бирюзовыми волосами, собранными сзади в свободный пучок, и устрашающей улыбкой. — Почему я слышала, что кто-то получил травму. Эпсилон, медсестра-резидент лаборатории, и их медицинский эксперт спросили с улыбкой и закрытыми глазами. Напротив нее подросток и старик замерли, чувство явного ужаса росло, когда они покрылись холодным потом. Из-за дверного косяка высунулся Байт и крикнул через крышу: — О, теперь ты облажался.