клубничная жвачка

невилл завороженно смотрел на бурлящее зелье. -как думаешь, получилось? — панси с видом профессионала принюхалась и важно заявила. –думаю, да. нужно проверить на подготовленном для опыта растении. — невилл и панси переглянулись и заулыбались. паркинсон перелила зелье в несколько колб, подписала их и поставила в шкаф к таким же бутылечкам, все, кроме одной. -ну что, лонгботтом, вперед проверять. — и они сорвались с места. -снимай стазис аккуратнее. — шептал волнующийся невилл, держа в дрожащих руках зелье и подглядывая панси через плечо. -да я аккуратно, успокойся. — ворчала она, нетерпеливо топчась на месте. –ты же все записываешь? — -само собой, за кого ты меня принимаешь? исследователя-недоучку? конечно, так оно и есть, но суть не в этом.– панси рассмеялась, но тут же замолчала, сосредоточенно устанавливая горшок с растением на экспериментальном столе, специально поставленном в теплице профессором стеббль. -все, готово. нальешь сам, невилл? — -хорошо. — невилл судорожно сжал склянку и аккуратно полил цветок у корней, задержав дыхание. -теперь нужно подождать где-то пару часов точно. — добавила паркинсон, смотря на растение так, будто ожидала какое-то невероятное цветопредставление. -подождем. — заключил невилл. чтобы развеять скуку, они решили сыграть в плюй-камни, которые предусмотрительно принесли с собой. -может, проверим? — -давай, прошло уже много времени. — панси произнесла аналитическое заклинание, придуманное адрианом уиттлом, автора книги «магические водные растения горных озер», которое давало возможность узнать о состоянии растения и его свойствах. — хербал анализис! — высветилась магическая статистика, и невилл, быстро пробежавший ее глазами, восторженно ахнул. –панси, у нас получилось! это растение теперь способно переводить азот в приемлемую форму для употребления! — панси кинулась ему на шею обниматься. -поздравляю, невилл! — после того, как опыт был проведен удачно, они временно попрощались. невилл, не расстающийся с улыбкой на лице от радости за выполненный проект, сказал. -гермиона вроде говорила, что сегодня очередное собрание клуба, так что ты иди, а я не приду сегодня, начну пока статью писать и попрошу еще дафну помочь — она умеет формулировать красиво. — -хорошо, невилл. ты молодец, удачи. — -ты тоже молодец, панси. мы отлично поработали. — -согласна. — кивнула паркинсон и отправилась на встречу. на следующую главу выбрали чтецом гарри. -«дорога и странник.» — прочитал заглавие поттер, которое до странности ему подходило. если можно так выразиться, гарри назвал бы себя вечным странником, который всю свою жизнь куда-то бредет к неясной цели, к тлеющему огоньку вдали. дома у него никогда не было — сначала он считал таковым хогвартс, но разве это было правдой? дом — это место, где чувствуешь себя в безопасности, а хогвартс под это определение явно не подходил. спустя какое-то количество времени, гарри понял, что дом –это еще и люди. его домом стали рон и гермиона, но гарри все также искал чего-то даже более сильного, чем дружба — любовь, похожую на узы его родителей, которых он почти обожествлял, даже осознавая всю свою наивность. «мне кажется, мы оба находимся сейчас внутри совсем другого существа, которое сами создали. оно называется «мы». и даже не внутри этого существа. оно — это мы сами, которые потеряли самих себя, но создали нечто новое — переплетение нас обоих. господи, как же мы любим друг друга, любим так глубоко, так сильно, как только возможно любить.» родители, как бы не хотелось нам это отрицать, — отпечатывают свой пример супружества на подкорке сознания детей, что позже неизбежно влияет на восприятие любви. гарри рос, слушая отвратительные рассказы тети петуньи о лили и джеймсе, а потом, попав в волшебный мир, слышал от взрослых лишь идеализированные воспоминания, в которые хотелось верить куда сильнее. поэтому он после любых романтических отношений чувствовал что-то не то, желание найти что-то невозможное и прекрасное, такие чувства, которые дотоле не испытывал. «ты, роберт, и есть дорога, которая ведет в то место, где мечта разбивается о действительность. и вот откуда ты и идешь, и дорога эта — ты сам.» разве не забавно? большинство наших мечт могут привести нас к разочарованию — на этом месте гарри вспомнилось притягивающее зеркало еиналеж, которое своими обещаниями завлекало людей в ловушку. «в том океане двойственности, в котором мы живем, такого рода определенность приходит лишь раз и никогда больше не повторяется, сколько бы жизней мы не прожили.» «уже в пятницу, в ту самую минуту, когда роберт кинкейд уехал от нее, франческа поняла, насколько она ошибалась, думая, что все знает о своих чувствах к нему. она не сумела измерить силу своей любви. и только сейчас франческа начала осознавать то, что он понял сразу, но в чем не смог ее убедить.» потерять то прекрасное, часть души, которую ненадолго обрел — очень больно. гарри поттер познал это на себе. гибель сириуса оказалась для него страшным толчком, как будто с только начавшей закрываться раны резко содрали тонкую корочку, что отозвалось в тоскующей душе неизмеримой болью, которая останется уже навсегда. шрамы покрывали все его сознание, а не только лишь видимый лоб. «- прощай, роберт кинкейд, — прошептала она и, не скрываясь больше, заплакала.» до чего глупо, что мы сами разрушаем все, что могло бы сделать нас счастливыми. однако, кто знает? быть может, в некоторых обстоятельствах невозможно достигнуть абсолютного исполнения несбыточного желания, не заплатив за это соответствующую цену? гарри считал, что цена, которую ради мечты должна была бы заплатить франческа, слишком велика, ведь расплачиваться разрушением семьи, семьи собственных детей — слишком неподъемная ноша. поспешно вытерев набежавшую слезинку, панси вызвалась читать после гарри. -«пепел.» — «она все была готова сделать для него — все, кроме одного: она не могла разрушить жизнь своих близких, а возможно, и его жизнь тоже.» «франческа вырезала все фотографии и хранила их в большом коричневом конверте вместе с тем журналом, где была напечатана статья о крытых мостах, рукописью, двумя фотографиями и его письмом.» панси понимала — ей иногда тоже хотелось все бросить, уехать и начать коллекционировать малейшие воспоминания о безответной любви. однако, привыкшая все драматизировать, она все равно признавалась себе в том, что ее ситуация в корне отличается от книжной. вполне возможно, что у нее и гермионы даже есть шанс — панси незаметно взглянула на полностью погрузившуюся в рассказ девушку, вполне возможно, что панси стоит рассказать о своих чувствах, но в сердце кололо от страха быть отвергнутой. гермиона была нежной, но властной, умной, но иногда не понимающей очевидных вещей, красивой, но не любящей эту внешнюю красоту подчеркивать, романтичной, но в то же время циничной. гермиона состояла из контрастов, она манила, как сладкая клубника, которой она постоянно пахла. гермиона стоила того, чтобы рискнуть, и панси, читая следующие строчки, уже знала, что сделает — напишет письмо по всем традициям романтичных особ. «наконец дошла очередь до письма. оно было написано от руки на бумаге с его штампом. в конце стояло число: шестнадцатое августа тысяча девятьсот семьдесят восьмого года.» «дорогая франческа! надеюсь, это письмо благополучно дойдет. не знаю, когда ты получишь его. возможно, когда меня уже не будет в живых.» «все эти годы, франческа, я живу с ощущением, будто мое сердце покрылось пылью, — по-другому это не назовешь. до тебя в моей жизни было немало женщин, но после тебя — ни одной.» факт настолько неопровержимой любви, протянувшейся сквозь огромное количество лет, заставлял панси чувствовать восхищение и отчаянное желание попробовать такие чувства на вкус. разве это не делает нашу жизнь действительно ценной — то, что мы чувствуем, и насколько наши чувства сильны? «бог, космос или как там еще называют ту великую силу, что поддерживает мировой порядок и равновесие, не признает земного времени. для вселенной четыре дня — то же самое, что четыре миллиарда световых лет. я стараюсь помнить об этом.» «я люблю тебя, люблю так глубоко и сильно, как только возможно любить.» «посылка пришла пять лет назад, и с тех пор франческа перебирала эти вещи каждый год в день своего рождения.» казалось, любовь к роберту настолько вплелась в жизнь франчески, что даже после его смерти воспоминания, которые она хранила, не покрывались туманной дымкой забвения, а лишь расцветали все четче, благодаря тому, что франческа трепетно лелеяла каждое из них. панси и правда мечтала уметь любить также. поэтому она закрыла глаза и всего на секунду ощутила, как ощущения франчески взрываются у нее в груди фейерверком. возможно ли, что это были и мои искры тоже?