повёлся

земо похож на кота. мартовского, который задирает хвост при каждом удобном случае. земо похож на блядь, и баки сразу это замечает. баки это чувствует, как коты чувствуют запах кошек. только коты ведутся, а баки нет. не ведется в начале, когда в тюрьме их разделяет только тонкий слой поликарбоната. когда земо победно склоняет голову вбок, а его дыхание запотевшим пятном остается на стекле — настолько они близко. баки не ведется. неотрывно смотрит в темные глаза, ощущая на себе плотный кокон ненависти и раздражения. его хочется стряхнуть, снять вместе с кожей. выстирать до скрипа, лишая себя такой тяжелой ноши. да, баки точно уверен — это ненависть. глубокая, сочная, текущая бурным потоком по его венам. поэтому он молчит. молчит даже тогда, когда приходится вытащить земо из-под заключения, по плану сэма. — он нам нужен. - оправдывается сокол. но баки плевать. он с большой охотой избегает прямого взгляда с их новым напарником, потому что стоит лишь посмотреть — сетчатку обжигают тонкие изгибы, которые так ему ненавистны. гребаный аристократ. эта мысль не даёт покоя, как и узкие запястья земо, которые он старается выделить при каждом удобном случае. натягивает рукава водолазки до локтей, обнажая выступающие сухожилия и крепкие предплечья. и все время смотритсмотритсмотрит. наблюдает за реакцией баки. за эрекцией. — блять. - шепчет баки своему отражению в зеркале. и отражение покорно повторяет "блять" в ответ. сжимает края мраморной раковины и трещины распускаются по ней, как паутина. как вены на руках земо. как лопнувшие капилляры в мозгу баки. только он все еще не ведется. не имеет права, потому что все, что вызывает в нём этот скользкий тип - отвращение и жалость. жалость. баки раскатывает это слово по языку, пробует на вкус и кивает, запивая его виски. да, именно, он жалок. может, поэтому так хочется стереть его с лица земли? избавить от мучений, сожалений о потерянном прошлом. или же баки извращенец, которого тянет ко всему уродливому и никому не нужному. ко всему жалкому. мелкому. отвратительному. перетряхивает от возмущения собственными вкусами. потому что это не может быть тягой. потому что баки не ведется. ни тогда, ни сейчас, когда земо касается его своей ледяной ладонью, а баки выворачивает от недозволенности такого. от злости. от жалости. сцепляет механические пальцы на шее земо, впечатывая того в стену. сжимает прямо под челюстью, а тот лишь сладостно лыбится, обнажая едва ровный ряд зубов. выбить бы их по одному, да жалость не позволяет. — не смей прикасаться ко мне. - твердо шипит баки на ухо земо, заставляя его лишь больше расплываться в улыбке. — я и не стану. - выдыхает земо, прикрывая глаза в каком-то странном, неуместном приступе мазохизма. настолько неуместном, что баки чуть ослабляет хватку в растерянности и недоумении. чего он добивается? — в следующий раз ты сам коснёшься меня. тихий, проникающий под кожу, мерзкий шепот. обволакивающий. завораживающий. это пугает, это отрезвляет, и баки даже слишком резко отстраняется, выпуская земо из своих рук, а по спине словно разрядили все двести двадцать вольт, заставляя выпрямиться. как натянутая струна, как оголенный нерв. — обещаю. - напоследок кидает он, а пальцы невольно тянутся к покрасневшей коже, растирая травмированную шею. уходит победителем, но баки знает точно — не поведется. даже сейчас. никогда. даже когда ночью не удаётся сомкнуть глаз, потому что одеяло недвусмысленно топорщится, а перед глазами мутная пелена воспоминаний. баки чувствует себя конченым. баки просто чувствует. себя. свои пальцы, ласкающие член. чувствует, как ненависть расползается по грудной клетке, стекает к животу, вокруг пупка, и плотно оборачивает основание члена, когда баки кончает. тихо, закусив губу, избавив собственное сознание от грязных и порочных картин. потому что в мадрипуре везде "глаза и уши". никто не должен знать. никто не должен видеть его таким — уничтоженным под притягательностью этой жалкой пародии на человека. террорист, убийца, преступник. баки точно конченый, потому что жалость переростает в желание. zhelanie в то самое, которое запускает программу зимнего солдата, опустошая мысли и душу. у баки нет души, она ему больше не нужна. с той ночи баки кажется, что он сошел с ума, а может, так и было. подлец улыбается ему, садится рядом, ходит рядом. живет. существует. делает все, что угодно, только ни дюйм его бледной аристократичной кожи не касается кожи баки. во время операции передает ему пистолет, обхватывая его за дуло и баки почти порывается коснуться его пальцев, но хватает рукоятку. крепко. тяжело. и снова улыбка. баки, конечно, не смотрит в глаза, не смотрит на него, но точно знает, что эта гримаса озарила его лицо. и это лишь сильнее бесит. раздражает. выводит из себя. заставляет в точности воспроизводить в голове этот мерзкий образ. кожаный ремень в шлейках брюк, затянутый сильнее, чем нужно, плотно сжимает тазовые кости земо. и брюки-то сами по себе кажутся слишком обтягивающими. они облепляют стройные, едва подкаченые ноги, заканчиваются у основания щиколоток. водолазка, которая почти не прикрывает разлитую синеву, - напоминание, - на шее. портупея, в цвет ремня, облегает плечи, лопатки, косточку на загривке. тонкая полоска кожи живота, которая появляется, когда он поднимает руки, чтобы размять спину, потянуться. земо похож на кота. мартовского. и баки не поведется на его уловки. не поведется на изгибы ребер и шеи, когда он ластится на диване, с болью прикладывая к виску лед для напитков. не поведется. просто сдаст его дора милаж, или в рафт. или сам убьет, запуская руки в мягкие внутренности. упиваясь этой чертовой кровью. мерзкой, аристократичной. голубой, блять. баки стоит неподалеку, опираясь поясницей о кухонный островок, не сводит глаз с этого искалеченного тела, а рот заполняется слюной. так бывает, когда невероятно голоден, но еда еще не готова. ты только чувствуешь её запах. баки мог поклястся, что чувствует запах земо. его ужасные духи, спирт, который остается на губах после каждого глотка виски, шампунь, пот, грязь. все смешалось в убийственный коктель и баки готов задохнуться. захлебнуться. собственноручно удавиться, если это существо, которое называет себя человеком, не покинет его поле зрения. и, будто бы услышав немую просьбу, земо поднимается с дивана. босиком шлепает до раковины, выливая остатки выпивки и льда в раковину, разворачиваясь к баки. — хватит уничтожать меня взглядом. - сухая просьба, от которой внутри холодеет. отмирает та часть, отвечающая за спокойствие. — я ухожу. не буду мешать тебе рефлексировать. оскал. ненависть. злость. —пошел ты. - впервые за долгое время отвечает баки. выплевывает этот яд земо в лицо, а самого трясет изнутри. колотит непроглядным безумием. — я же сказал - ухожу. - парирует земо, поднимая руки в невинном примирительном жесте. но развернуться и уйти не успевает. потому что в голове у баки что-то щелкает. ломается. потому что баки больной. конченый извращенец. не потому что повелся. а потому что захотел. хватает земо за руку, в том месте, где рукав водолазки как раз закатан, и обжигается. — стой. - безэмоционально приказывает баки, и, черт... он не видит лица земо, но абсолютно уверен, что он опять улыбается. так, как он обычно это делает, когда выигрывает. ехидно, на грани с высокомерием. — я же говорил... - язвит, и это только распаляет баки сильнее. он притягивает его ближе, прижимает к стойке задницей, почти выворачивая руку. а гаденыш шипит, ликует... наслаждается? вновь этот прямой взгляд холодных серых глаз. баки не знает, что делает. не знает, что делать, но земо его направляет, вновь наклоняя голову в сторону, только не осуждающе, как раньше, а скорее в пригласительном жесте, что срывает баки башню окончательно. он вгрызается в нежную кожу шеи, зацепляя немного ткани водолазки. кусает без жалости, с отчаянием. с оттяжкой, перетирая зубами сухожилия. а до ушей доносится благодарный и жаркий выдох. — и тебе это нравится? - спрашивает баки, касаясь губами уха земо. — а тебе нравлюсь я, но я же не спрашиваю, почему... — заткнись. — рычит баки, выпуская из цепкой хватки его руку, и обхватывая шею. снова. только теперь здоровой рукой. чтобы прочувствовать тепло. чтобы ощутить биение сердца, как оно перекачивает кровь по артериям. на мгновение задерживает взгляд на тонких губах, но быстро возвращается к шее. вылизывает багровые синяки и свежие вмятины от зубов. оставляет новые, вжимаясь пахом в бедро земо. второй рукой скользит под ткань кофты, оглаживая спину. а тот изгибается навстречу, дышит загнанно, на секунду отстраняя баки, чтобы избавить себя от верхней части одежды. так лучше. ебучее полотно для кровавых красок и подтеков. баки по-звериному, не медля ни секунды, пытается осыпать грудь и живот земо следами, не упуская ни одного свободного участка кожи. кровь шумит в ушах, но голос земо звучит колоколом в голове. затекает в мозг, промывает его. — отсоси мне. - чертов приказ, и пальцы земо уверенно сжимают короткие волосы баки, заставляя его опуститься ниже. - давай... хочется брыкаться. хочется рычать и рвать это тело на куски, потому что никто больше не имеет права им командовать. но баки, почему-то, слушается, опускаясь на колени. выцеловывает блядскую дорожку волосков, прикусывая низ живота. и мышцы там сокращаются, принося странное... эстетическое удовольствие. странное осознание. земо красив. красив, когда так тяжело и часто дышит. когда грудная клетка раскрывается, выделяя ребра. когда зарывается пальцами в темные волосы баки. когда прикрывает глаза от предвкушения удовольствия. когда чуть подаёт бедрами вперед, чтобы баки коснулся губами снова, и снова, и снова. и баки касается. касается набухающего члена, через ткань брюк, и с гордостью, с язвительным удовлетворением понимает - возбуждает. возбуждает так, что у него встает, и это не просто мартовское обострение. ремень выскальзывает из тяжелой пряжки, баки расстегивает ширинку, оттягивая край трусов вниз. припадает губами к горячей плоти, всё еще обжигаясь. и кровь пульсирует в голове, словно воспоминания — баки умеет сосать. он делал это, и не раз. не он, - зимний солдат. но тело было его. и ощущения были его. он все помнит, и от этого горчит на корне языка. поэтому баки сплевывает на налитую кровью головку, выправляя член из белья окончательно. большим пальцем размазывает слюну по уздечке, утопая в задушенных вздохах земо. не смотрит на его лицо, потому что тогда, кажется, моментально кончит. — возьми его в рот... - не затыкается земо, и это, на удивление, нравится. приказы, просьбы, мольбы. направления. баки подчиняется снова, заглатывая член. обхватывает изранеными губами головку. обсасывает тщательно, с усердием, с каждым движением беря все глубже и глубже. и ладонь на его затылке не позволяет остановится. — глубже. - сквозь плотно сомкнутые зубы, шипит земо, голову откидывая назад. выставляя на показ синяки и укусы, идеально-острый кадык. и баки через силу поднимает на эту картину взгляд, роняя неосторожный утробный стон. чертов ублюдок. баки сосет старательно, не церемонясь, будто позабыв об истинной цели этого пермофанса. но земо вовремя его тормозит, вновь беря контроль в свои подрагивающие руки. — иди сюда. - шепчет громче обычного, поднимая баки с пола. а тот с хлюпаньем выпускает влажный орган из своего рта, почти довольно облизываясь. почти. пока земо не пытается его поцеловать, но баки смазывает поцелуй, вновь возвращаясь к измученой шее. прикусывает кожу, пока липкие ладони исследуют его торс. цепляются за край футболки, в попытке её снять. но баки сильнее. он вновь заламывает руки земо тому за спину, губами проскальзыкая от линии челюсти до уха. — я сказал. не смей трогать меня. это защитная реакция. баки не любит свое тело и не может поверить в то, что кому-то оно может нравится. испещреное шрамами, пулевыми ранениями, порезами. все это, кажется, до сих пор болит. но кожа земо удивительно невыносимо горит, поэтому футболку баки снимает с себя сам, снова вцепляясь пальцами в его бока. до побеления костяшек, до скрипа металла, до синяков. до вскрика земо. — больно? - ухмыляется баки, руки поднимая выше, к ребрам, едва не ломая их. — нет... - в полустоне отвечает, захлебываясь собственной слюной. это больно, баки точно знает, но остановиться уже не может, да и этот гаденыш точно кайфует с такого рода ласк, потому что еще ни разу не отстранился. только наоборот - больше льнет к сильным ладоням, в попытке ощутить всю их мощь. член баки ноет от напряжения, он его между делом поправляет и резко разворачивает земо к себе спиной. укладывает его животом на стойку, надавливая на тонкую шею механической рукой. даже слишком сильно - слышится хруст позвонков. прижимается пахом к подкаченой заднице и снова растворяется в стоне. думает, как же хорошо будет там, внутри. думает, был ли кто у земо до этого. до тюрьмы. после тюрьмы - в мадрипуре. но от этих мыслей становится противно. мерзко. поэтому баки не думает больше. он только сжимает округлые ягодицы до покраснений, разводит их в стороны, большим пальцем на пробу надавливая на узкую дырочку. а земо только вздрагивает, больше изгибаясь в пояснице. подставляясь. хорош... — у меня в пальто... - выдыхает земо, сжимая тонкими пальцами край столешницы, щекой плотно прижимаясь к прохладной поверхности, - в кошельке... баки понимает все без слов, возвращаясь к дивану. достает из маленького кармашка пару презервативов, не забывая как-то довольно ухмыльнуться. подготовленный. осведомленный. звенит своим ремнем, спуская джинсы до колен и пару раз проходится по члену на сухую, не в силах больше терпеть. разрывает упаковку зубами, резинку по стволу раскатывая. вновь толкается в сжатое отверстие пальцем, предварительно смочив его слюной, и поражается чувствительности земо. его частым вздохам. тихим стонам, которые становятся громче и интенсивнее, стоит лишь баки чуть помассировать простату. — когда ты последний раз трахался? -  спрашивает серьезно, добавляя еще один палец, разводя их в стороны. но земо молчит, губу до боли прикусывая. краснея от собственной правды. — до тюрьмы? - не успокаивается баки, чувствуя, как от этих вопросов, кровь только сильнее, ярче приливает к основанию члена. земо кивает еле заметно, чуть вскрикивая, когда крупная головка проникает внутрь. — но в тюрьме я... - слова снова мешаются со вздохами, когда баки медленно, но без остановки входит до снования, и тонкие стенки кишечника плотно сжимают напряженный ствол, - не только дрочил... земо договаривает, и это добивает в баки человечность. баки чувствует себя конченым, но понимает, что он такой не один. все эти слова, картинки перед глазами, разгоряченное тело под ним. это выкручивает его внутренности жаром похоти. желания. баки признает. он хочет его. хочет долго, без промедлений. жестко. в разных ритмах. только сначала прислушивается к земо, к его ощущениям, пытаясь понять, когда уже будет можно. но понимание приходит само, когда он расслабляется и мышцы сфинктера отпускают член баки из мёртвой хватки. он двигается ритмично, грубо входя, и медленно выходя. так, чтобы слышать шлепки кожи о кожу. чтобы стоны не прекращались. ускоряется, вцепившись пальцами в бока земо, глаза закатывая в обновленных для себя ощущениях, а земо только всхлипывает, и помогает баки — сам ягодицы руками раздвигает, поддаваясь на встречу. дышит уже реже, через рот, часто облизываясь, когда головка вновь и вновь проезжается по простате. "быстрее", "медленнее", "жестче", земо руководит этим ритмом и баки почти скулит от недозволенности большего. поэтому резко выскальзывает из раскрытой дырочки, пару мгновений наблюдая, как она сжимается обратно, и переворачивает земо на спину. закидывает тонкие лодыжки себе на плечи, заполняя это ненавистное тело снова. а земо извивается, изгибается так, словно все десять лет только этого и ждал. хотя, кто знает, почему он так старательно желал именно его внимания... баки инстинктивно покусывает щиколотки земо, мягко вгрызаясь в нежную кожу. и это кажется тем самым zhelaniem, которое пробивало его голову по ночам. это опустошает разум, оставляя только потребность в овладении чужим телом. и земо в этом помогает. говорит, как лучше, как нужно. — глубже... - жарко выдыхает он, скользя влажными от пота пальцами по собственным ребрам. земо трогает себя, и баки кажется, что он часто этим занимается. потому что его ладони искусно скользят по шее, по животу, по тазовым косточкам, которые так маняще выпирают. земо ласкает себя в такт толчкам баки, иногда задевая полувставший член. обхватывает его, надрачивает резко, грубо. с особым садизмом, когда баки вколачивается в мягкое, поддатливое тело. когда член скользит внутри, а металлическая рука крепко сжимает лодыжку земо. чтобы не скользил потной спиной о мрамор островка. — не сдерживай себя. - просит земо, и баки не может не послушаться. приоткрывает рот, чтобы задушенные стоны вырвались наружу. чтобы подавать признаки жизни. чтобы показывать свою удовлетворенность. и земо это только распаляет. испарина крупными каплями собралась на висках и над губой, которую он через раз облизывает. закатывает зеленые глаза, едва заметно улыбаясь. глубже. глубже. глубже. земо хочет глубже, и баки ему это устроит. сбрасывает худые ноги со своих плеч, сгибая их в коленях и подтягивает земо ближе за бедра. от резкого и внезапного толчка он всхлипывает, давится собственным стоном, глаза плотно зажмуривая. баки наваливается сверху, позволяя обнять себя лодыжками и руками. позволяя слиться в нечто более единое, чем уже есть. он давит на чужие плечи, насаживая еще глубже, а лопатки земо неприятно обжигает скользкий мрамор. дышат в унисон друг другу, баки не останавливается ни на секунду, покусывая линию челюсти земо в опасной близости от его губ. тот жаждет поцелуя, призывно приоткрывая рот, но баки только с презрением сплевывает на юркий язык, и земо, на удивление, принимает это как данность. размазывает слюну по своим губам, сглатывает послушно, отросшими ногтями вцепляясь в сильные плечи баки. чертов кот, которому не подстригли его когти. он раздирает плотную кожу, а баки в ответ на это рычит так по-звериному, что становится страшно. вколачивается сильнее, грубее, чаще. зажимает зубами в тиски ключицу земо, едва не прокусывая, едва не ломая тонкую кость. и тот кричит, выгибается, почти вырывая у баки клок волос на загривке. кончают они одновременно. баки это понимает по теплым и соленым каплям, которые попали ему на губы, на щеки, да и у земо шея и грудь была залита вязкой спермой, немного скрывающей кровавое месиво, которое оставил баки. тело под ним еще пару раз содрагается, прежде, чем окончательно выдохнуть и расслабиться. баки самому не сразу удается придти в себя. перед глазами черное марево, а член приятно пульсирует, изливая семя в презерватив. на секунду посещает странная мысль, что в следующий они попробуют без него. только баки глушит эту идею на корню. потому что следующего раза не будет. потому что баки насытился. он сделал все, чего просило его больное и извращенное тело. ведь все? баки поднимается, оценивая масштаб катастрофы — красно-лиловые цветки на шее, вмятины от зубов на груди и животе. кровоподтек на ключице. спутанные мокрые от пота волосы, прикрытые в блаженстве глаза и сладкая улыбка, расползающаяся по мерзкому лицу. земо дышит глубоко, размазывая сперму по своему телу, не в силах отвезти взгляда от разбушевавшегося суперсолдата. — поцелуешь меня? - спрашивает земо, вновь голову на бок склоняя. — нет. - резко отвечает баки, стягивая с члена резинку и с отвращением кидая её на живот земо. молчит еще немного, почему-то не в состоянии просто уйти. смотрит прямо в глаза хмурым взглядом, смотрит на свою прекрасную картину, которую он сотворил. смотрит на покусаные губы. смотрит, кажется, слишком долго, потому что земо привстает на локтях, выжидающе вскидывая брови. — тварь. - кидает баки и притягивает его за шею, целуя быстро, будто их могут увидеть. но не отстраняется, все еще не сводя глаз с огромных черных зрачков, что заполонили всю радужку от сладкого оргазма. — еще раз. - шепчет земо, вновь приказывая. и баки сдается. баки целует снова, но уже чуть медленнее, расстягивая этот момент, и ощущает, что губы у земо мягкие, кровавые от собственных зубов, соленые от спермы. земо приоткрывает рот, в желании коснуться языком языка баки, но тот пугливо отстраняется. будто никогда не целовался. будто боится заразиться высокомерием и идиотизмом. грязью. мерзостью аристократичного тела. его красотой, которую больше невозможно скрыть. — я сказал - целуй. - хмурится земо. и тон с мягкого сменяется на твердый, баки не может устоять, не может не подчиняться, потому что это единственное, на что он способен. псина без души и мнения, которая готова загрызть за любого, кто произнесет смертельный код. это его предназначение? если так, то лучше пулю в лоб. прямо сейчас, пока баки так уязвим. пока целует земо так, как он хочет. как он попросил. приказал. обсасывает его язык, сплетает со своим, вжимается глубже, ближе. причмокивает сладко, покусывая нижнюю губу. и земо, кажется, доволен, потому что отпускает баки. точнее, баки думает, что сам отстраняется. сам надевает джинсы, хватает футболку с пола, сам уходит. потому что так и не повелся. потому что сам захотел. — я же говорил. - кидает в спину баки земо, возвращаясь в горизонтальное положение на тумбочке. — пошел ты... - огрызается баки, покидая душную комнату. определенно. не повелся.