Альбом с воспоминаниями

***

— Ира, вставай! Проснись! — Кривицкий, присевший с краю кровати, похлопывал девушку по обнажённому плечу, но не получал ответной реакции. Кружевные занавески вздымались от невесомых прикосновений ветра, залетающего в раскрытое окно, и Егорова лишь машинально подтянула белую простыню выше, к носу. — Ира-а-а! — не имея никакого желания будить других обитателей дома, он пытался кричать шёпотом, что выходило забавно. — А, Гена? Что случилось? — та вдруг резко подорвалась, убирая упавшие на глаза волосы, поправляя соскользнувшую бретельку ночной сорочки. Последнее, что она помнила, — как пожелав друг другу «доброй ночи», они разошлись по разным концам второго этажа. Ирина выглянула в окно, нависающее над кроватью: в просветах высоких сосен рождался сиреневатый рассвет, а по тёмно-зелёной траве, раскинувшейся далеко-далеко, ведущей к соседним домам, медленно плыл сизый туман. — Тише! Ничего не случилось, — Кривицкий прикрыл её губы ладонью, призывая молчать или хотя бы убавить громкость звонкого голоса, — вставай, пойдём. — Что ты такое говоришь? Я не понимаю, куда пойдём? — она дёрнула висящий на стене светильник, однако парень с молниеносной скоростью вернул его в прежнее неработающее состояние. — Который час вообще? — Четыре утра, — невозмутимо ответил Геннадий. — Гулять пойдём, я покажу тебе кое-что красивое. — Другого времени не будет? — Егорова не теряла надежды остаться в нагретой постели, но в полутьме разглядела лишь отрицательные покачивания головой собеседника. — Не будет. Мы и так опаздываем, — Кривицкий схватил со стула сложенный плед, а Ирине приказал так и идти — накинув простыню, словно плащ. Он проспал необходимый момент подъёма, и теперь, когда до красоты майского рассвета оставалось не более десяти минут, времени переодеваться не было вовсе. К счастью, несмотря на прохладные порывы игривого утреннего ветра, за пределами дома было довольно тепло. Скрипучая деревянная лестница никак не хотела помогать им тихо и незаметно покинуть второй этаж, но парень, судя по всему, неоднократно совершавший побеги на свободу, точно знал, куда и как наступать. За стеклянной дверью, отделяющей дом от просторной веранды, скрывалась какая-то необъяснимая магия утра: свежий воздух обжигал лёгкие при особенно глубоком вдохе, мелодичные птичьи голоса услаждали слух, а всевозможные оттенки величественного неба — зрение. На длинном столе уже дожидалась своего часа белая с позолотой посуда. — Как у вас здесь хорошо! — спускаясь с невысокой лестницы на садовую тропинку, Ирина потянулась, раскинув руки. Едва они вышли за забор, девушка обернулась, чтобы ещё раз окинуть взглядом этот сказочный дом. Таким он показался ей вчерашним вечером, когда они с Кривицким, наконец, добрались в деревню, где уже были его родители: всё такая же снежная и чем-то настораживающая София Михайловна и абсолютная её противоположность — простой, открытый, не ожидающий подвоха ни от жизни, ни от Ирины Илья Яковлевич. В лучах закатного солнца тёмное дерево дома и множество белых резных окон играли особой красотой. Могучие сосны раскинулись по двору, будто охраняя это место от чужого недоброго взгляда, а пёстрые тюльпаны, разбросанные группами по траве, смягчали эту серьёзность и радовали любого пришедшего своим ароматом. Сейчас, когда свет только-только начинал заливать окружающие просторы красками, дом казался неприветливой крепостью в сером мареве. И лишь рука Кривицкого, обхватившая ладонь Ирины, влекущая в одному ему известном направлении, внушала доверие и покой. Соседские собаки провожали их звучным лаем, пока улица с её домами не осталась далеко позади, а впереди не возникло бескрайнее зелёное полотно, разрезанное широкой полосой реки, где над тихой водой плыл загадочный туман, а поблизости не было ни одной живой души. — Побежали! — крикнул Кривицкий и сорвался с места, всё ещё держа девушку за руку. Капли росы в густой траве щекотали голые ноги, бодрили успешнее любого кофейного напитка. Оказавшись почти у самого берега, он кинул на землю красный плед, упал на него и утянул за собой Ирину. Притулившись плечом к плечу, голова к голове, тяжело дыша, они смотрели вперёд, как на горизонте загорался пламенный рассвет и из-за воды выплывал ввысь оранжевый диск солнца. В шумном городе невозможно было отыскать подобное состояние, когда бы на душе было так легко-легко и неизвестно от чего весело. Егорова разглядывала солнечные блики на водной глади, а видела далёкое беззаботное детство: дед учил плавать в маленьком озере, бабушка готовила самые вкусные пирожки с клубникой, а мальчишки с параллельной улицы таскали букеты полевых цветов — жизнь была такой простой и уютной… — Спасибо, что пригласил. И разбудил, — девушка поднялась, оставила обувь в стороне и босыми ногами подошла к кромке серебряной воды. Утренняя влага, спрятавшаяся на зелёных стеблях, будто успокаивала, очищала. Если бы Кривицкий умел рисовать, он бы точно написал картину, назвав её так просто и так чарующе — «Девушка у реки». Она — с растрепавшимися после ночи светлыми волосами, с бледными стройными ногами, с накинутой поверх ночной сорочки белой простынёй, словно древнегреческая богиня, и с бездонными, глубокими, часто немного грустными глазами — заставляла сердце замирать в молчаливом восторге. Пока Егорова задумчиво вглядывалась в горизонт, он, успевший скинуть рубашку и брюки, пробежал мимо и через мгновение уже стоял по пояс в воде. Недоумевающую девушку коснулись лишь холодные брызги. — Не хочешь присоединиться? — Кривицкий улыбнулся, протягивая руку. — Ты сумасшедший. Она же ледяная, — Ирина выставила ногу и несмело попробовала речную воду. — Совсем нет. Только кажется. Здесь какое-то волшебное место, — парень, не долго раздумывая, откинулся на спину, будто лёг на мягкую перину. Последние дни в окрестностях, и правда, солнце припекало более, чем в прошлом июле, и вода, заметно прогревшись, не успевала остыть даже ночью. Не идеальная, но бодрящая и вдохновляющая. — Как ты мог заметить, купальника у меня нет, — Егорова хотела возвратиться и продолжить созерцать деревенские пейзажи сидя, но наглость последовавшей реплики остановила её: — Это будет трудно, но я могу отвернуться, — невозмутимо ответил Геннадий, плещась, словно в парном молоке. — Хотя не обещаю, что не буду подглядывать. Девушка снова тронула босой ногой воду и бросила на Кривицкого красноречивый взгляд. Тот, приложив титанические усилия, развернулся, уплывая дальше. Белые ткани неспешно приземлились на плед. Свежий ветер моментально коснулся каждой клеточки кожи, вынуждая поёжиться, и руки инстинктивно обвили плечи, прикрывая аккуратную грудь. Смущение от компании, пусть и близкой, любимой, от первого опыта купания в наготе подстёгивали Ирину заходить всё глубже, чтобы река скорее скрыла её тело в своих водах. А вода, как назло, была кристально чистой. Наконец, девушка осмелилась расправить руки и плыть. Кривицкий, на лице которого играла довольная улыбка, развернулся. Едва Егорова оказалась рядом, он сомкнул руки на её талии, прижимая к крепкому и, как показалось ей, напряжённому телу — для поддержки: там, где остановился парень, она уже не чувствовала под собой дна. Смущение разлилось по щекам розоватым румянцем. Даже в этой холодной воде его ладони казались тёплыми. Неловкость смешалась с интригой, притяжением, рождая необъяснимые новые чувства. Геннадий подхватил Ирину на руки и, не давая опомниться, закружил, приподняв над водой, так быстро, как только мог. Её ступни рассекали речную гладь, разбрасывая по сторонам сверкающие в рыжих лучах утреннего солнца брызги. Мелкие капли неторопливо чертили линии и зигзаги на матовой шее, ключицах, груди. Забыв о стеснении, она заливисто смеялась, отдаваясь власти счастливого мгновения. — Я люблю тебя, — наклонившись, парень погладил её нос своим, насмешливо щекоча кожу. — С днём рождения, — девушка увернулась и, устроив руки на его плечах, поймала губы в мягкий, чувственный поцелуй. — Спасибо, — Кривицкий усмехнулся и, когда жизненно необходимого воздуха почти не осталось, нехотя отстранился. — Но я, кажется, ещё двенадцать часов как не родился. — Разве это имеется значение, когда целый день принадлежит только тебе? Ирина выскользнула из его рук в воду, казавшуюся уже такой привычно тёплой. Даже жаркой. Изящными движениями ладони рассекали спокойную воду, создавая небольшие волны, напоминающие море. — И правда, — Геннадий приметил, что, несмотря на пылкость подаренного ею поцелуя, губы девушки имели синеватый оттенок. — Замёрзла? — Освежилась, — она засмеялась, заправляя за уши мешающие пряди. — Поплыли к берегу, я сейчас принесу тебе твои одеяния. — Мог бы и предупредить. Я бы придумала что-нибудь лучше, чем постельное бельё, которое мне любезно выделила твоя мама, — Ирина скептически вскинула брови. — Э-э, нет, так было бы совсем неинтересно! Кривицкий выскочил на песчаный берег и, пока капли, стекающие с его тела, поливали траву под ногами, быстро схватил нужную вещь. Ранее рассказывающий о чудодейственной тёплой воде, а сейчас дрожащий от холода, он забавлял Егорову. Парень развернул простыню, вынужденную служить полотенцем, и Ирина спешно вбежала в её распахнутые объятия, заворачиваясь в несколько слоёв. Этой пары секунд хватило, чтобы стройная, точёная фигура девушки осталась перед его глазами. — Ген? — она помахала рукой у застывшего в одной эмоции лица. — Идём? — А? Подожди, — Кривицкий вернулся в реальность, но приятное наваждение всё ещё витало где-то рядом. — Если хочешь, накинь ещё и плед. — А ты? — возмутилась Ирина. — А я закаляюсь, — он усмехнулся. И солгал. Но это не имело никакого значения. — Недалеко есть ещё одно место. Секретное. Тебе понравится. Егоровой не оставалось иного выбора, кроме молчаливого согласия. Всё-таки с ним было интересно, весело. Счастливо. Несколько крутых поворотов, несколько могучих сосен, будто следящих за каждым их шагом, несколько причудливой формы тропинок, уводящих всё дальше от человеческого жилья — несмотря на этот объёмный перечень, дорога заняла не более пяти минут. — Кусты над протоптанной тропинкой — это и есть твоё секретное место? — прыснула Ирина, искренне не понимая, почему она предпочла путь сюда взамен возвращению в тёплую кровать. — Поспешные выводы, — буркнул Кривицкий, шурудя ветками. Он раздвинул зелень, сотворив импровизированную арку, и указал рукой куда-то в глубь высокого кустарника. — Прошу. Егорова недоверчиво ступила внутрь. Парень, протиснувшись следом, отпустил руки и тайный «проход» мгновенно закрылся. — Это так красиво… — девушка в удивлении распахнула глаза. — Моё маленькое убежище от надоедливого мира, — Кривицкий, поправляя спавший с её плечь плед, не удержался, чтобы не оставить там ладони. Она и не противилась. У ног стелилась мягкая, словно шёлковая, трава. Высокие кустарники закрывали эту небольшую поляну изумрудной оградой, а кроны тянущихся в небо деревьев почти не пропускали к ней солнечные лучи. По траве разметались маленькие яркие цветы, чем-то напоминающие лютики. Ирина высвободилась из объятий и, присев на корточки, одними подушечками пальцев провела по нежным жёлтым лепесткам. Его же пальцы ласково провели дорожку по её спине, поднимая волну мурашек — даже через многочисленные слои ткани. Предчувствие. Интуиция. Когда Егорова повернула голову, парень уже опустился рядом и, перехватив её руку, потянул на себя. — Ну что ты делаешь? — через смех спросила Ирина, окончательно теряя равновесие. Ответа не последовало. Он лёг на мягкую траву, она очутилась сверху, а губы снова нашли друг друга, будто опасаясь, что и этот миг растает, как любой сон поутру. Неуловимая, незаметная черта, когда поцелуи из робких, неспешных, нежных превратились в настойчивые, требовательные, обжигающие, стёрлась, растворилась в пересилившем желании. Дыхание к дыханию, глаза в глаза — взгляды, в которых застыла решительная готовность сделать этот майский день незабываемым, заменяли сотни слов, что больше не нужно было произносить. Пламя, расплавляющее изнутри, долго бродившее по самым дальним уголкам лабиринтов души, вспыхнуло с невиданной ранее эскпрессией. Резкий поворот — теперь девушка оказалась на плюшевом покрывале весенней травы. Губы Кривицкого коснулись шеи, где так взволнованно билась сонная артерия, а руки сами нашли края «одежды». Как слой за слоем именниник разворачивает свой праздничный подарок, самый главный и драгоценный, — избавиться от препятствий из ткани не составило труда. — Моя красивая… — ветер подхватил восхищённый шёпот. Холодные пальцы очертили изгибы фигуры, а из груди Ирины невольно вырвался первый полувздох-полустон. Играя на контрасте, ощущения становились лишь острее. Она закинула руки куда-то за голову, и высокое бескрайнее небо, где, быть может, и скрывался рай, свободный от пороков, полный чистой, как вода в реке неподалёку, любви, искренней верности, словно обрушилось на неё всей своей мощью, когда ладони парня легли на застенчиво сомкнутые колени, осторожно, будто ища в глазах с поволокой позволения, раздвинули их, оставляя влажные, ведущие всё выше поцелуи на внутренней стороне бедёр. Среди спутавшихся мыслей Егорова вдруг выловила одну отчётливую, неудобную: его умелые приятные ласки — результат богатого опыта? Но девушке не очень-то хотелось портить момент этим разговором о прошлом. Кривицкий дошёл до грани, которую они никогда прежде не пересекали. — Ира, если ты не хочешь, я… — Нет. Я хочу, — Ирина приподнялась и перехватила его руку, крепко сжав. Никуда не отпуская. Внимание и забота, с которыми он действовал совместно, отозвались в сердце теплотой. Решительность, энтузиазм и недолгая радость прервались накатившей жгучей болью. Стиснув глаза, она вскрикнула, сжимая расстеленный под собой плед, не замечая, как неприятно ногти укалывают ладони. — Я сделал тебе больно? — нахмурив брови, парень замер. — Пройдёт, — выдохнув, Ирина изобразила подобие улыбки. И, если честно, так часто представляла это мгновение в самых сокровенных мечтах, что отступать было непозволительно. Это был лишь вопрос времени — когда болезненные ощущения уйдут на второй план, станут бледным фоном нарастающей эйфории. Бережные прикосновения партнёра, сбивчивое дыхание у шеи, время от времени перемещающееся к приоткрытым губам — всё существовало в эти минуты только для того, чтобы она узнала, чтобы почувствовала, насколько любима и дорога. После они ещё долго так и лежали на траве: не размыкая объятий, не скрывая глупых улыбок, рассматривая через кроны деревьев, как в далёком небе одни за другими плывут пушистые облака. В мире ничего не изменилось, и никто другой не найдёт, не заметит перемен. Но их личный мир, мир, который был виден лишь двоим счастливым молодым безумцам, преобразился. — Ты знаешь, что ты засранец? — взбив взмокнувшую чёлку, Ирина ткнула Кривицкого пальцем в бок. — Я так хотела сделать тебе хороший подарок! Почему ты сказал только в понедельник? Как это вообще так получилось? — Кажется, я получил лучший подарок, — он опустил нос в спутанные волосы, вобравшие аромат утреннего леса. — И всё-таки у меня кое-что есть. Значит, когда родишься, тогда и покажу. — Ну вот, заинтриговала… Если бесшумно выбраться из сонного дома оказалось нетрудно, то возвращаться в сомнительном, странном виде и наткнуться на кого-нибудь из Кривицких-старших Егорова не желала от слова «совсем». Геннадий же успокоил её, заверив в надёжности персонально разработанного варианта «вход с заднего двора через кухню». Так они и поступили. Загородная резиденция всё ещё не подавала признаков жизни и, облегчённо выдохнув, Ирина переступила порог, а Кривицкий аккуратно прикрыл за ней дверь. — Доброе утро. Не спится? — донеслось откуда-то сбоку. Влюблённые синхронно обернулись. По-домашнему, в майке и шортах, со стаканом воды в руке и вопросом в глазах их разглядывал Илья Яковлевич. Девушка, будто пойманная на месте преступления, нервно улыбнулась. Геннадий отзеркалил её эмоции, но с отцом оказался разговорчивее: — Ты же знаешь, какие у нас красивые рассветы. Грех — приехать и не увидеть. — Что правда, то правда, — мужчина кивнул и осушил стакан. — Что ж, если мы не хотим разбудить Соню и продолжить тогда уже беседу подлиннее, рекомендую тихо разойтись и встретиться позже, — он заговорщически подмигнул им, не забыв добавить: — С днём рождения, сынок.