Dictum – factum

Комната, лишенная света звенела угрожающей тишиной. Узкие окна пропускали лишь тонкие полосы лунного сияния, отбрасывая на стены странные узоры. На старом деревянном столе лежал медальон, искрящийся тусклым, кроваво-красным светом. Маленький алтарь в углу комнаты был украшен резьбой древних символов, каждый из которых, казалось, дышал собственной жизнью. Слабый шёпот заполнил воздух, словно тени ожили и начали двигаться. Звуки казались бессвязными, но Илларио понимал каждое слово. — Ты получил то, что необходимо? — хриплый, многоголосый шёпот эхом прокатился по комнате. Голоса не принадлежали одному существу — они переплетались, сменялись, словно море, захватывая его сознание. — Я добыл её кровь, — шёпот Илларио звучал ровно, но в глубине угадывалось напряжение. — Поместил в медальон. Как скоро ритуал будет завершен, и наберет свою силу? Раздался тихий смех, глухой и едва различимый, как скрежет камня о камень. — Время… — ответил один, глубокий, напоминающий раскаты грома рык. — Полное подчинение требует времени. Но ты уже можешь чувствовать её… ощущать её движения, её слабости. Илларио провёл рукой по медальону, его пальцы дрожали. — Этого недостаточно. Я должен заставить её забыть про контракт. Я не могу позволить, чтобы она погибла в этом хаосе. Шёпот резко стих, а затем снова вспыхнул волной скрипящего скрежета, громче, чем раньше. — Ты сам разжигаешь огонь хаоса, Ворон. Верь нам — мы покажем тебе путь. Но сначала… Возглавь Орден. Вороны начинают доставлять нам слишком много проблем. Илларио напрягся, его взгляд стал холодным. — Тревизо нужен мне не для власти. Вы хотите разрушить всё то, что я хочу сохранить. Если я стану Первым Когтем, то это будет на моих условиях. Голоса засмеялись, проникая рокотом в самую глубину сознания, обжигающим холодом распространяя ужас по телу. — Твои условия? Ты — лишь инструмент. Или ты принимаешь это, или погибнешь вместе с ней. Илларио молчал, его пальцы крепче сжали медальон. Он чувствовал, как кровь Луны внутри него пульсирует. — Моя смерть меня уже давно не пугает. Что вы от меня хотите? — наконец, прошептал он. — Твоё послушание. Её покорность. Мы дадим тебе то, чего ты жаждешь… но и заберём всё остальное. Внутри мужчины всё кипело, но он не мог позволить себе потерять самообладание. — Что будет если я не справлюсь? Тишина. И затем один из множества произнёс, холодно и безжалостно: — Тогда она умрёт, а Тревизо станет прахом. Илларио закрыл глаза, его дыхание стало тяжелее. Решение, которое он принял, уже давно не принадлежало ему. — Я сделаю всё, что нужно. Только не трогайте её… Голоса смолкли, оставив его в абсолютной тишине. Илларио опустился в кресло напротив витражного окна, прикрытого плотным бархатом. Запрокинув голову, крепко сжимая медальон, Ворон почувствовал пустоту внутри себя. Металл медальона пульсировал, отдавая в ладони жаром, который прожигал кожу, будто пытался слиться с его телом. Илларио закрыл глаза, и в тот же миг всё вокруг растворилось. Осталась только она. Её дыхание, неглубокое и сбивчивое, обволокло его сознание. Её сердце застучало сильнее, ритм сбивался, словно волны, накатывающие одна на другую. Оно звучало так громко, что перекрывало все его мысли, поглощало его с головой. Тепло её тела было ощутимо даже сквозь эту тонкую, призрачную связь крови. Каждый вздох, каждый трепет кожи доходил до него, вызывая в нём невыносимое чувство близости и вместе с тем — отдалённости. Её движение — мягкое, инстинктивное, как ответ на прикосновение. Её спина изогнулась, каждая мышца отзывалась дрожью удовольствия. Тонкая, неуловимая волна страсти прокатилась сквозь её тело, и он почувствовал, как её губы чуть приоткрылись. Как тепло растекалось по ней, заставляя замирать и вновь вспыхивать. Он ощутил её руки. Её пальцы, скользящие по чужой коже, нежные и уверенные, как будто каждая клеточка её тела знала, что делает. Её прикосновения говорили об отдаче, о желании, которое рождалось в самой глубине её души. Сердце Ворона сжалось. Боль пришла резко, как удар, и всё внутри него начало гореть. Она была не одна. Рядом с ней кто-то был. Он чувствовал это так ясно, будто сам находился там, в её комнате. Её дыхание стало глубже, её сердце забилось ещё сильнее, биение сливалось с чужим ритмом. Он чувствовал, как её губы касаются чьих-то, как она тает под этими поцелуями. В её движениях было столько страсти и нежности одновременно, что его собственное тело напряглось. Каждый стон, каждая искра удовольствия, каждый миг, когда её тело отзывалось на ласки, заставляли его безмолвно кричать от ревности. Он сжал медальон, пытаясь разорвать эту связь, но не мог. Его пальцы дрожали, а грудь стягивала агония, как будто он захлёбывался этой страстью, не имея права на неё. Сердце Луны билось всё быстрее, её дыхание стало прерывистым. Илларио ощущал тепло её кожи, горячую волну, поднимающуюся от груди. Она отдавалась полностью, без остатка, и он чувствовал это каждой своей клеткой. Эта связь стала пыткой. Каждый её вздох, каждое касание чужих рук прожигали его изнутри, раздирая на части. Её тело жило своей жизнью, не зная о том, что другой мужчина сгорает в адском пламени, чувствуя каждую её эмоцию, каждый импульс. Илларио почти задохнулся, сердце его рвалось на части. Это была не просто ревность — это было безумие, которое медленно, но уверенно уничтожало его. Её сердце затихло на мгновение, а затем ударило особенно сильно. Последний всплеск эмоций пронзил его, и он почувствовал, как её тело обмякло, поддавшись волне покоя и удовлетворения. Всё стихло. Только её лёгкое, мерное дыхание звучало в его голове. Илларио открыл глаза. Медальон больше не пульсировал, но его ладонь всё ещё горела, будто это тепло навсегда оставило на нём свой след. Он сидел в темноте, а тишина давила на него, как остриё сотен тонких лезвий. Илларио резко выдохнул, его глаза потускнели. Он уставился на медальон, будто хотел уничтожить его взглядом. — Луканис… — слово сорвалось с его губ, едва слышное, наполненное яростью и болью. Ему не нужны были подтверждения. Связь через кровь говорила громче любых слов. Она отдала всю себя его брату. Он сглотнул ком, стоявший в горле, пытаясь оттолкнуть навязчивые мысли, вернуть холодную ясность. Но всё, что он чувствовал, всё, что знал, было отравлено ревностью и отчаянием. — Ты слепа, — прошептал он, его голос задрожал. — А он слаб… Одержим. Слова эхом отразились от стен, но не принесли ему облегчения. Никакая магия не могла изменить то, что он видел. *** Луканис проснулся первым. Комната утопала в полумраке, размытые блики от аквариума слабо мерцали на стенах. Луна лежала рядом, её голова покоилась у него на плече, дыхание было ровным, почти беззвучным. Длинные пушистые ресницы мерно покачивались в такт, пока тонкие эльфийские пальцы трепетно прижимались к его обнаженной груди. Он смотрел на неё, и внутри росло странное ощущение всепоглощающего покоя. Его рука, лежащая на её талии, чуть сильнее сжалась. Это был момент, который он редко позволял себе — просто любоваться и наслаждаться происходящим. «Расслабился?» Голос в его голове был резким, хриплым, без толики агрессии. «По крайней мере, теперь я иногда сплю,» мысленно ответил Луканис, не отрывая взгляда от Луны. Злость молчал, но его присутствие ощущалось, как тихий, еле заметный шум. «Илларио,» коротко бросил демон. Луканис едва ощутимо напрягся. Он вспомнил обо всём что произошло, и эта мысль заставила уголки его губ дрогнуть в тени горечи. «Ты знал,» мысленно произнёс он, утверждая. «Чувствовал. Предательство.» Эти слова отдались глухим эхом в его сознании, напоминая о том, что Злость был прав. Он предупреждал. Луканис не слушал. «Ты пытался достучаться до меня,» признал он, но в этом не было сожаления. Злость молчал, его тень блуждала в округе, как будто он просто наблюдал за тем, что произойдёт дальше. Луна слегка пошевелилась, её ладонь невесомо скользнула по его груди, и он почувствовал, как тепло её прикосновения растворяет оставшиеся следы напряжения. — Ты притворяешься, что спишь? — негромко сказал он, его голос был низким, чуть насмешливым. Она открыла глаза, встретившись с его взглядом, и в её тёмных зрачках блеснуло нечто мягкое и тёплое. — Я не притворяюсь, просто боюсь спугнуть этот момент — её голос звучал сонно, но в нём угадывалась лёгкая игривость. — Ты наблюдала за мной тогда, — продолжил он, словно не слыша её слов. Луна нахмурилась, чуть отстранившись, так что бы их лица оказались друг напротив друга. — Когда тогда? — В кафе. — Он провёл пальцами по её плечу, его движения были ленивыми, почти небрежными, но в этом касании скрывалась всепоглощающая нежность. Она закатила глаза, уголки её губ тронула едва заметная улыбка. — Ты слишком самоуверен. — Каюсь, грешен, — его голос был таким же тихим, как шелест воды в аквариуме. Она чуть помедлила, изучая его взгляд, а затем, не выдержав, сказала: — Я не могу снова тебя потерять… — Этого не произойдёт, — прервал Ворон. Его голос был мягким, почти успокаивающим. Она замерла, наблюдая за ним, и что-то в его взгляде заставило её дыхание замедлиться. — От нас зависит так много… — начала она, но не договорила. — Я сделаю всё, чтобы мы были вместе, — его глаза едва сверкнули фиолетовым светом. Её губы чуть приоткрылись, но вместо ответа она приблизилась, позволяя себе расслабиться в его объятиях. Тишина поцелуя между ними, была наполнена чем-то настоящим, тем, что они оба чувствовали, но ещё не готовы были назвать словами. Коридор встретил их пеленой мрака. Шаги Луны были лёгкими, плавными, словно она боялась нарушить спокойный сон, в который был погружен Маяк. Луканис шёл рядом, застёгивая рубашку неторопливыми, уверенными движениями. Воздух между ними был насыщен чем-то неуловимым, слишком личным, интимным. Когда они приблизились к библиотеке, взгляд Луны первым встретился с фигурой, сидящей в высоком кресле. Эмрих поднял голову от своих записей, его глаза, поблёскивали лёгким зелёным отголоском магии. Он смотрел ровно, без удивления или укоризны, но в его взгляде читалось что-то едва заметно тёплое. — Не хотел прерывать столь прекрасное утро, — спокойно произнёс он. Его голос был ровным, с мягким оттенком насмешливой теплоты, но в нём не было ни капли осуждения. Луна чуть приподняла бровь, остановилась напротив, не опуская взгляда. — Ваше терпение всегда внушает уважение, — отозвалась она ровным тоном, но её губы слегка дрогнули, выдавая проблеск улыбки. Луканис застегнул последнюю пуговицу рубашки и посмотрел на Эмриха. — Бесконечно рад, что вчерашние события не изменили вашей решимости относительно друг друга. Я всегда восхищался глубиной чувств живых сердец. — Эмрих чуть приподнял подбородок, словно задумавшись на мгновение, а затем едва заметно улыбнулся. На этот раз Луна слегка откашлялась, пытаясь скрыть смущение. — Вы не стали бы ждать нас просто ради поздравлений, — ровно заметила она, не давая себе расслабиться. — Верно, — кивнул Эмрих, и в его взгляде появилась тень серьёзности. Он сложил ладони на столе, чуть подался вперёд. — Мне есть, о чём поговорить с вами. Это касается Вас и вашего теневого спутника. — Слова некроманта прозвучали особенно спокойно, а взгляд скользнул к Демону, стоящему за плечом Делламорте. Луканис остановился чуть ближе, его выражение стало напряжённее: — Продолжайте. — Прошу, — мягко предложил Эмрих, плавным жестом указывая на диван. Эмрих открыл книгу, которую положил перед собой на стол. Её потрёпанный переплёт и древние руны на обложке говорили о том, что она была старше всех троих присутствующих вместе взятых. Луна, едва заметно нахмурившись, склонилась ближе, а Луканис остался стоять, не выказывая особого интереса. — Это один из кодексов, найденных здесь, в библиотеке Маяка, — начал Эмрих, его голос звучал ровно, но в интонации чувствовалась важность. — Я изучал природу демонов и духов. И, кажется, нашёл нечто, что может пролить свет на вашу связь со Злостью. Его взгляд коротко скользнул по Луканису, прежде чем вернуться к книге. — Злость, как и любой другой демон, когда-то был духом. Его первоначальная суть — преданность. Он был защитником. Той редкой сущностью, которая существовала ради служения и верности. Луна внимательно слушала, её взгляд оставался сосредоточенным. — Но, как гласит кодекс, духи не остаются неизменными. Человеческая природа, наши слабости, наши пороки — всё это способно разрушить даже самых чистых из них. Постепенно он столкнулся с предательством, с изменой, с нарушением своей сути. И дух преданности превратился в демона Злости. Он поднял голову, внимательно изучая их лица. — Что интересно… Это не конец его истории. — Он меняется, — негромко проговорил Луканис, не глядя на Эмриха, его взгляд устремился в одну точку. — Наш союз меняет нас обоих. Эмрих кивнул. — Возможно. Природа вашей связи настолько уникальна, что некоторые аспекты его прежней сущности могли вернутся. — Так вот почему он пошёл на этот договор, — протяжно произнёс Луканис, его голос звучал низко, задумчиво. — Это объясняет его готовность защищать её. Луна удивлённо посмотрела на него. — Договор? — в её голосе было больше удивления, хотя память восстановила их недавний разговор с демоном. Тогда он сказал, что это касается только его и Ворона. Луканис слегка повернул голову к ней, но не сразу заговорил. — Dictum Factum. Новый контракт, между нами. Он заключается… — Мужчина запнулся, — В защите тебя. Её глаза расширились, но она сдержала себя. — Почему ты не сказал? Прежде чем он успел ответить, в его сознании раздался знакомый резкий голос: «Её защита — не акт добродетели. Моё решение — не альтруизм.» Луканис коротко усмехнулся, глядя в пространство перед собой. — Злость не в восторге от твоей осведомлённости, — улыбнулся он. Эмрих, казалось, ничего не упустил, его глаза чуть сузились, но голос остался ровным. — Этот договор, — продолжил он, обращаясь скорее к Луканису, — возможно, единственное, что удерживает баланс между вами. Общая цель. Вы достигли понимания. Это редкость.