The Last of Us: Предел

Я молился, чтобы судьба ваша оказалась лучше моей, ведь вы были совсем молоды. Нет такой цели, которая оправдывала бы любые средства. Но, должно быть, семена нашей гибели посеяны ещё до нашего рождения. Колин Маккалоу «Поющие в терновнике»

***

Это был ад. Пекло, которого не пожелаешь и врагу. Много раз хотел отпустить её, избавиться… и не мог. Даже держать на расстоянии не мог. Надеялся, что полегчает, если завалю себя работой. Пропадал в штабе, решая вопросы. Но каждый раз, возвращаясь домой глубокой ночью, шёл в её комнату. Проверял её. Сегодня смотрел на неё, свернувшуюся под пуховым одеялом. Маленькая босая ножка высунулась сбоку, а я заботливо прикрыл её. Этой ночью ей снилось что-то тревожное. Веки подрагивали, пушистые ресницы отбрасывали тень. Шикарные золотистые волосы рассыпаны по подушке. Она спала, положив руку под щеку. Совсем как ребёнок. Она вызывала во мне невыносимую нежность, доводящую до мурашек. Хотелось заботиться о ней, укрыть собой, заслонить от всего зла этого мира… Только не было в моих чувствах ничего отеческого. Я так и не смог себя перекроить. Совсем. Я сходил с ума. Ненависть к себе росла с каждой секундой. Чем сильнее желал, тем сильнее ненавидел. Отшвыривал, отдирал мысли, зверел. Зверел от осознания, что запал на племянницу. «Дядя», бл*ть. Чтоб я сдох. Меня выворачивало от одного слова. Я хлебнул столько дерьма, в своей жизни, что считал, будто уже не существует чего-то, что способно выбить у меня почву из-под ног. Я слишком долго эту почву вспахивал, поливал, удобрял и улучшал, чтобы позволить кому-то или чему-то испортить мои планы, изменить мою жизнь. Я из тех, кто никогда не ждет манны небесной. Я делаю ее сам, своими руками. Если не получается, я буду переделывать до тех пор, пока не получится. Несколько лет назад, когда я пришел в эту окруженную горами глушь, я увидел группу людей, которые выживали на энтузиазме и собственном депозите везения. Бесполезно искать безопасное место, когда от человечества остались жалкие крохи, продолжающие стремительно вымирать. Этого места больше не существовало. А я был в ответе не только за себя, но и за Элли. Потому обязан был создать максимально благоприятные условия для ее жизни. Здесь и отстроил свой город. Крепость, окружённую неприступной стеной, вооружённой армией и системой, прочно держащей за горло не только людей внутри, но и окружающие территории. Хоть я не размышлял категориями демократии, толерантности, свободы слова, люди последовали за мной сами. Я дал им безопасность и свободу. Это то, что в ФЕДРА они не найдут никогда. И потому что боялись и уважали меня. Люди пошли за сильнейшим. Это простой закон джунглей. Он действовал всегда. Чем шире разрасталась моя территория, тем сильнее её приходилось защищать. Если в автоматную очередь моей протекции попадают чьи-то кости, чьи-то желания, чьи-то интересы и жизни, меня это не волнует. Либо ты поглощаешь зарвавшихся, либо они объединяются и поглощают тебя. Мир создан сильнейшими для сильнейших. А Падение лишь ярко подсветило эту пищевую цепочку. Я избавлюсь от всех, кто встанет на пути. Вы будете жить, если не будете мешать. Но с появлением Птенчика всё изменилось. Всё летит в пропасть. Она выбила почву у меня из-под ног. Её красота захватывала дух, а внутренние качества перевернули мои представления о «новом» человеке Падения, в котором не осталось ничего людского. Все настолько очерствели и оскотинились, что она взрывала мне мозг нежностью, наивностью, отчаянной смелостью и самоотверженностью. Я знаю многих выходцев из ФЕДРА. Это травмированные психи, а иногда и те, кто для цивилизованной жизни не годится. Последних исправляла только пуля в лоб. Она же умудрялась в этом аду выживать, сохраняя человечность, успевала даже читать книги. Романы, Ошо или Махатму Ганди, ещё кого там… Она осталась эфемерной. Совершенно диковинное существо. Ни одна женщина не волновала меня так, как волновала она. Ни одна не сводила с ума столь сильно. С ней весь мрак рассеивался, внутри становилось светло. Но и с ней же тьма становилась чёрной, вязкой, как болотная топь. Меня швыряло в те эмоции, которые я, казалось, испытывать не способен. Она будила во мне то ураган ярости и самой грязной похоти, то лавину нежности. Дьявол! Я бы отдал всё, чтобы прижать её к себе снова. Меня до безумия тянуло к ней. Тянуло непреодолимой силой. Разрывало на куски, выкручивало наизнанку. Я запирался в кабинете и пил. Стал похож на зомби. И я старался не лезть. Держаться подальше. Только них*ра не получилось. Охрану к ней приставил, чтоб не выпускали её из вида. Следили за каждым её шагом и докладывали мне. За охрану был ответственен Фриз. Фриз дотошный до подбора бойцов, скрупулёзный до анализа и подсчёта товарной системы. Бывший банкир с железной хваткой цербера. За большим столом проходило ежедневное собрание глав отраслей, где обсуждались вопросы управления делами города. Дал приказ об обратном вводе денег. Это запустит модернизацию всей экономической системы. Деньги вновь должны стать универсальной мерой стоимости, которая позволит точно и справедливо обменять один товар на другой. Фриз закурил самокрутку и уткнулся в бумаги: — Можно вернуть в оборот доллар. И прописать его соотношение к товарам. Далее денежную базу привязать к внутренним стандартам, по типу золота. Можем создать аналог — монеты, слитки. Из чего? Без разницы. Но важно, чтобы элемент не подвергался коррозии. — Н*хрена? — фермеры подали голос. Фриз оторвал глаза от бумаги с отчетностью и посмотрел на них как на идиотов: — Для предотвращения инфляции и неразберихи. Проще говоря, валюта станет более соизмеримой. — Но долларом разве что зад подтирали последние одиннадцать лет. Как бы у людей ассоциации с фантиком не возникли! — Да по*уй на их ассоциации! В соседнем городе банк стоит нетронутый. Кому бумажки эти сдались? Можем привезти пару тонн, — Кирк крутил в руках мячик для бейсбола. — Что в производство взять сможем? У нас сплавы медно-никелевые есть? — Стай обратился к сталеварам. — Есть, но подходящие гидравлические прессы только на металлургическом заводе в Креско. Там как раз кордоны наши стоят. — Чеканка будет только после того, как Кирк в банк наведается и не найдёт там слитков. Возьмите с собой хаммеры и большегрузы. Если заражённых много, не геройствуйте. Деньги того не стоят. Завтра в это же время жду с отчётом каждого. Все свободны! Кроме тебя, Фриз. Он знал, почему остаётся. Фриз должен передать мне особый отчёт. Ценный. Наедине. — Ничего особенного, всё как обычно. Пришла в десять тридцать, ушла после шести. — Деталей больше! — раньше я никогда повышал голос на своих людей. Он потупил взгляд, откашлялся и продолжил. И я слушал о том, что она делала в баре. Сколько людей заходило, кто с ней говорил, кто в её сторону дышал. Почти никто. Ей повезло. Я хотел посадить её дома и обложить книгами, шмотками, безделушками. Что там ещё ей могло понравиться? Мольберт какой-нибудь. Она творческая. Я мог бы дать ей всё. Только она ничего не просила. На работу захотела пойти, научиться зарабатывать. Если хочет работать, пусть работает. Только под моим строгим наблюдением.

***

Ночью вернулся домой. Застыл, когда увидел на столе банку с тушёнкой. А под банкой записка: «Честно заработанная. S'il vous plaît». Улыбался как пацан. Прочитал раз сто. Потом записку сложил и в карман брюк запрятал. Не знаю зачем. Я тогда Кирку велел втихую товар передать в этот бар, чтоб они оплачивать её работу смогли. А то в этой дыре ничего не было. Парни ирландцу пригрозили, что бар спалят, а его самого отправят прямиком за периметр, в батраки, если не будет держать язык за зубами. Или если лишнего себе позволит. Знала бы она, что за эту банку с тушёнкой люди мотыгой машут без устали. А мне хотелось, чтобы она была собой довольна, думала будто сама заработала. Потому что для неё это было важно. Ел свою же тушенку. Довольный был. Как кот. Ведь мне принесла. Меня накормить захотела. Крутил в руках банку и улыбался как полный, законченный идиот. Оставлял ей еду по утрам, потому что готовила она ещё хуже, чем я думал. Кони двинуть могла от собственной кулинарии. Её бутербродами можно было пытать. От их вкуса человек раскололся бы быстрее, чем от жара паяльника. Но Дьявол меня раздери! Я вместо этой тушёнки сожрал бы её бутерброды. Что угодно, хоть битое стекло! Лишь бы видеть девчонку, смотреть на неё, пока она готовит. Вновь сканировать взглядом каждый изгиб на её теле.

***

Как-то ночью в доме было экстренное собрание, где присутствовали ближайшие мне бойцы. Докладывали о чужаках, ведущих обозы по моей территории. Птенчик проснулась, прокралась за дверь. Я это почувствовал, просек сразу. Партизан из неё никудышный. Какое-то время грела уши. Любознательная девчонка. — Вышли все! Когда за последним мужчиной закрылась дверь, я откинулся на спинку стула, предвкушая момент. — Спускайся вниз, Птенчик. Я жду. На ступенях показались ее маленькие ступни и белые стройные икры. Мне до дрожи в пальцах хочется сжать ее лодыжки, развести эти ноги в стороны и устроится между ними, прежде чем наполнить ее собой. Закурил сигарету. Руки слегка подрагивают. — Подслушивала? Стоит передо мной в одних шортиках и майке. Золотая копна волос рассыпана по плечам. Интересно, как они лягут в мой кулак, если их намотать. — Да. Подбородок приподняла. Честно призналась. Смелая. И я продолжаю смотреть. Смотреть так, чтоб она видела этот взгляд. Снизу, направленный прямо на неё, медленно поднимающийся по ногам, бёдрам, животу, груди, застывающий на её губах. Она непременно покраснеет. Я в этом уверен. — И что интересного узнала? Волнуется, дрожит, краснеет. — Вы как те бандиты… От ее красоты режет глаза. — Мы не как они, — сделал затяжку. — Мы хуже. Почему? Ей лучше не знать. Смотрю на округлости под майкой, вспоминая вид её голой груди. Надо было тогда засосать её грудь… и п*хер, что она была без сознания. Не сомневаюсь, она чертовски сладкая на вкус. Везде. И надпись на майке это как бы подтверждает. Не выдержала моего взгляда и убежала к себе, сверкая пяточками. Я усмехнулся. И тут же меня затрясло от ярости из-за собственной пошлости и вернувшегося щемящего чувства нежности к ней, которое мне было незнакомо. До трясучки это не нравилось. Казалось, член разорвет от мысли, что он окажется внутри её розового рта. Да просто коснуться её опять. Наваждение. Гадское наваждение. Мерзкое. От него трясло хлеще, чем от ломки перед новой дозой наркоты. В ту ночь дверь Кэтти я открыл с ноги, накинулся на неё с порога. Трахал несколько часов подряд, не кончал. В голове эта маленькая ведьма с зелёными глазами. ЕЁ хотел. — Не могу больше! Не могуу! — Кэтти скулит и сжимает простыни кулаками. — Терпи, — рычал её в ухо, вбиваясь в бешеном ритме. Потом долго трахал ее в зад. Думал, если узко будет, то смогу кончить. Не смог. Разрядка так и не пришла.

***

Я работал в штабе, сидел за столом, а сам ни о чем думать не мог. Меня срывало домой. Туда, где есть она. Туда, где пахнет её телом, её кожей, её волосами. Я чувствовал себя одурманенным. Чем дольше её не видел, тем сильнее меня ломало. Вернулся домой утром, пока она ещё там. Хотел её застать и увидеть. Услышал её шаги, почувствовал, будто мне дали под дых, когда увидел её в короткой узкой юбке и в натянутых колготках. Вырядилась, открывая на обозрение достоинства. Кажется, будь она голой, её тело не сводило бы с ума так, как в этой юбке. — Это что за тряпки? — Это не тряпки! Это юбка модная. Так Иззи сказ… — Переоденься. — А что не так? Зачем? — глазами хлопает, брови свела. Если она выйдет на улицу в ЭТОМ, я начну убивать горожан. — Потому что я так сказал. — Я взрослая! И могу носить одежду, которую захочу. Дерзит, а я, глядя на её коленки, челюсти до хруста сжал. И эта зависть острая к одежде. Она может к ней притрагиваться, окутывать ее тело, ее длинные ноги, сочную грудь. — Пока живешь в моем доме, ты выполняешь МОИ правила. Пошла наверх и чтобы я этого больше не видел, — бросил взгляд на юбку. — Но в правилах не было ничего про одежду. И вообще, в последний раз, когда ты видел мои коленки, то переодеваться меня не отправил. Не отправил. Я их видом упивался. Бляяядь а сейчас я бы трижды сдох только за одну возможность рухнуть на колени, стянуть с неё юбку и колготки, стиснуть ее ягодицы. Вдавливая в стену и закидывая её ногу себе на плечо, я хочу дико вылизывать складки, раздвигая их пальцами, втягивая в рот клитор, вбиваться языком в сокращающуюся мякоть. Стоп! Если она ступит за дверь, кто-то увидит её в этой одежде. Меня затрясло от испепеляющей ревности. От одного осознания голову кружит, тошнить начинает, мозги сворачивает. На неё не просто смотрели. К ней УЖЕ прикасались. И даже трахали. Ей двадцать один. Ревность адская. Такая, что перед глазами темно стало. — Я с-сказал переодеться! — прошипел сквозь зубы. Она побежала к себе. А я, выжидая её, пяткой по полу отбиваю, как психопат с нервным тиком. Вернулась в новой одежде. — Так нормально? Осмотрел с ног до головы в наглухо закрытом платье. Идеально. Отмахнулся, чтобы она исчезла сглаз моих долой. А сам впивался взглядом в её удаляющуюся фигуру. Впивался так, чтобы она застыла навсегда в моих глазах и никогда не исчезала. Дядя никогда бы так о своей племяннице не размышлял. Но я не милый дядюшка. — В первую очередь, я — мужчина. Птенчик сжимает маленькими пальчиками ручку двери, слушает спиной. — Объяснять почему тебе нельзя носить такую одежду, будет твой отец. Не заставляй меня выполнять его работу. У меня нет времени тебя воспитывать. Больно воспитывать. Она выпорхнула за дверь. Я подошел к окну и наблюдал за ней, пока она не исчезла из вида.

***

Она всегда возвращалась домой в одно и то же время. Я это знал. Но сегодня она почему-то задерживалась. Стоял в окружении нескольких человек из своего отряда на крыльце дома. Они тачки новые подвезли показать. Сегодня их сюда пригнали из другого города. Парни между собой переговариваются, машины обсуждают. — В этой малышке 395 лошадиных сил. На полном приводе хорошо шла, по ухабам как на матрасе. — И запчасти фордовские на нее пойдут. У слесарей их до жопы. Хотя пикапы не люблю… — Где она? — я перебил их, обращаясь к Фризу. Ежедневно охрана держала перед Фризом отчет. Бойцы докладывали ему, а он мне. — После работы пошла в гости к этой…бабе седой, что дома у тебя убирается. В баре всё как обычно было. Четко, тихо, никого. Кирк перевёл взгляд с меня на Фриза, видя, что я закипаю. Знает меня хорошо. — Давай тачку за ней вышлю? — Нет, она испугаться может. Зашёл в дом. Когда к телефону потянулся, понял что номера Драгмар не помню. Я его не знаю. Где эта, бл*ть, бумажка с её номером, которую она оставляла на случай… х*р знает, какой случай. Так, вот она. Пока набирал номер, чувствовал себя маньяком-сталкером. Гудки. — ОНА С ТОБОЙ? — проревел я, когда на том конце провода сняли трубку. — Да, она здесь. — Живо домой отправь! — Хорошо. Вышел на улицу и закурил, отсчитывая секунды. Я не слышал, о чём говорят бойцы. Они резко смолки, уставившись куда-то за мою спину. Повернул голову и увидел Птенчика, идущую к дому. Я готов был возненавидеть её только за то, как мужчины смотрели, капая слюнями. Я захотел всем им выколоть глаза, чтоб никто другой её не видел. Закипая от ревности, не сразу понял, что моя девочка кулаки сцепила, расстроенной выглядит и едва слезы сдерживает. Ктооо посмел? Какая мразь заставила её грустить? Убью, на кол посажу, кожу живьем сдеру! Когда ворвался в комнату, увидел её свернутой калачиком, лежащей на кровати. От одного взгляда выворачивает грудную клетку. Маленькая моя. — Что произошло? — Всё нормально. Устала просто… — хрупкие плечи слегка подрагивают. Ложь. Чувствую, что не всё нормально. Слёзы она сдерживает не просто так. Злость поднялась такая, что зазвенело в ушах. Стало страшно. Да, страшно за неё. Мою девочку могли обидеть, а меня рядом не было. П*здец всем. Я вышел к бойцам. — КТО сегодня дежурил? Фриз кивнул на Рохана, стоящего рядом. Тот успел только глаза округлить, когда я его морду к капоту прижал. — Чётко и по порядку говори, что в баре сегодня видел. Он морщится и кривится, но попытки вырваться не делает. — Она пришла в обычное время. Кассеты с музыкой смотрела, песни подбирала. Потом в подсобке самогон по бутылкам разливала. И всё. Прижал его сильнее. Надавливая на ухо, я наклонился к его покрасневшему лицу. — Тогда почему я её расстроенной вижу? — Сам не понимаю! Из мужиков там никого не было. Кроме этого хера рыжего. Ну и Кэтти заходила. С Кэтти побазарили немного, но я в их разговоры не вслушивался. Она передала Селене какой-то тюбик золотой. Хер знает! На косметику похоже. Вдруг сейчас у нее перепад настроения бабский? Потому что всё тихо было! — Это я тебе сейчас перепад настроения устрою, — поднял за шиворот и ударил его об капот. Когда повернулся к остальным, они отшатнулись. Кроме Кирка. Тот застыл с сигаретой в зубах. Рохан держится за разбитую переносицу. Из носа течёт кровь. Я взял ключи в руки, вдавил педаль в пол. Когда со свистом затормозил у дома своей любовницы, она сидела на террасе в окружении гостей. Они курили кальян. Когда вышел из машины и направился к ним, некоторые дымом подавились. Что-то было во мне такое, из-за чего гости разбежались в разные стороны. Навис над Кэтти, спрашиваю, что конкретно она сказала в баре. Меня трясет. Слишком хорошо знаю эту сучку. Просто так она бы не снизошла до этой дыры. — Ничего я ей не сказала такого. Мы поболтали просто, я там минут пятнадцать провела, не больше! — смотрит на меня полными страха глазами. Чует, что я на пределе. — Я ей только помаду подарила. И ничего больше не было. Вдруг она сумасшедшая какая-нибудь? Как их в приютах воспитывали? Она же… Схватил Кэтти за горло, не дав договорить. Припечатал к стене. — Она — моя семья. И если я узнаю, что ты сейчас мне в уши заливаешь, что она расстроилась из-за тебя… я отрежу тебе язык. А шлюха без языка бесполезна, как кобель без яиц. Кивни, если поняла. Всхлипывая, Кэтти судорожно кивает. Я отпустил. Кэтти схватилась за горло. Пытается вдохнуть. — За километр к ней не подходи. Я тебя предупредил.

***

Этой ночью я сторожил тревожный сон моей девочки. Не знаю, как долго я просидел в её комнате. Когда спустился вниз, уже светало. Открыл очередную бутылку виски. Пока пил, думал о проклятой Птичке, которая поработила меня, превратила в больного на голову психопата. Я напоминал себе сумасшедшего. Чувствовал, что во мне просыпается неконтролируемая сущность одичавшего, сорвавшегося с цепи зверя, который хотел упиться кровью. Этот зверь готов был разорвать любого, лишить жизни за цену одного её тревожного вздоха. Я больше не был похож на себя прежнего. Напоминал жалкую тень. Мои чувства не были страстью или безумием. Это нечто страшное, очень черное и жгучее. Это похоже на падение в чёрную дыру беспредельной и адской одержимости. Я разглядел её сразу. Это бриллиант под слоем грязи. С каждым днём мое влечение усиливалось. И это было моим наказанием. Я хотел знать о ней больше. О её увлечениях, желаниях, мечтах, страхах. Я хочу знать о ней всё. А еще я хочу увидеть ее улыбку направленную на меня, и её смех. Она ведь ни разу мне не улыбнулась. И еще… Я так и не назвал ее по имени. Избегал этого. Она была для меня просто — Птенчик. Не мог объяснить себе эти мысли никаким логическим путем. Просто знал, что буду не в силах ничего предотвратить. Буду финально обречен и распят, подойду к черте Предела, если назову её вслух, произнесу губами её имя… Селена. ____________________ S'il vous plaît * — (силь ву пле) французское устойчивое выражение, дословно переводится как «извольте», «если вам угодно».