У Му Цина есть сердце

Солнце клонится к горизонту, когда Южные боги заканчивают с поручением Его Высочества. Фэн Синь стирает с бледной щеки каплю крови собственным пальцем и мягко целует теперь чистую кожу. Му Цин кривит лицо, но не сопротивляется следующей за одним поцелуем дорожке из десятка. Они весь день выкраивали себе паузы в своих божественных обязанностях, тратя их на то, чтобы прижать друг друга к ближайшему дереву или уронить в кусты. Пню, которому не посчастливилось оказаться на пути у генералов, особенно можно посочувствовать за тот момент, когда Му Цин настойчиво толкнул на него Фэн Синя, чтобы оседлать его колени. Пространство между ними, – когда оно всё-таки имеется, – искрит от желания и нетерпения. – Ты помнишь своё обещание, Наньян? – спрашивает Му Цин, хватая его за подбородок и отрывая от ямочки между своих ключиц. Он ждал бы жестокого отказа за это напоминание и насмешек над его пьяными смущающими выходками, но Фэн Синь совершенно не выглядит так, как будто собирается остановиться прямо сейчас или вообще когда-либо в ближайшем будущем по собственной воле. Он вопросительно мычит и тянется к губам. У Му Цина нет ни шанса не ослабить хватку, чтобы позволить столкнуть их в поцелуе. – Я трезв, – произносит он в настойчивый рот, – И прекрасно знаю, чего я хочу. Он чувствует улыбку лучника, когда тот так же задевает его губы при ответе: – И чего же ты хочешь? – Ты не заставишь меня произнести это вслух, – хмыкает он. – Теперь это звучит как вызов, – усмехается Фэн Синь, переплетая их пальцы. Му Цин закатывает глаза и мстительно дёргает его за руку. – Мы не собираемся подниматься на Небеса так, – требует он, и Наньян с сожалением вздыхает и тянет его пальцы к своим губам, прежде чем отпустить. Му Цин чувствует, как мурашки бегут по спине от этого жеста, взгляда Фэн Синя и понимания, что это всё теперь – для него. Он с трудом верит, что это не сон. Он едва ли держит своё нетерпение в узде, когда крадёт ещё один поцелуй и почти насильно поднимает их обоих в Небесную Столицу. Фэн Синь посмеивается и толкает его плечом, потому что тоже не может перестать касаться даже когда они оказываются на широкой улице среди небожителей. Пэй Мин предсказуемо не заставляет себя долго ждать, посмеиваясь самым хитрым и самодовольным смехом из возможных, отрываясь от беседы с какими-то богинями и спеша им на встречу, а потом действительно хохочет, когда Южные боги одновременно реагируют на него закатанными глазами. – Я надеюсь, Его Высочество передал вам мои искренние поздравления, – говорит он, отсмеявшись, – А вот это я решил передать лично. Он роется в рукаве и протягивает им потерянные в чужом саду пояс и ремешок. Му Цин в ужасе распахивает глаза и выхватывает вещи, пряча их от лишних глаз. Фэн Синь неловко трёт шею. – И последний напутственный совет, Наньян, – Пэй Мин прочищает горло, чтобы сменить тон на поучительный, – Дорожка из предметов гардероба, по которой вас двоих можно отыскать, не обязательно должна быть такой длинной. И снова ухмыляется, раскачиваясь на пятках, пока Му Цин шипит на него не особо разборчивыми ругательствами, хватает Фэн Синя за руку и утаскивает прочь. – О, вы уже уходите? Понимаю, понимаю, не смею задерживать вас друг от друга! – веселится Мингуан. – Только посмей кому-нибудь сказать! – угрожает ему Му Цин, не замедляя шаг. Фэн Синь оборачивается и бросает благодарность одними губами. Пэй Мин показывает ему большие пальцы в ответ. Му Цин понимает, что в конечном итоге всё равно прошёлся по улицам Небесной Столицы с Фэн Синем за руку только когда его младшие служащие неловко открывают и закрывают свои рты, поглядывая на сцепленные ладони после того, как получают от него приказ покинуть дворец. Он отдёргивает руку и краем глаза замечает, как Фэн Синь прячет свои за спину. – У вас что, приступ коллективной глухоты? Я сказал – все прочь, – раздражается он. Служащие оживают и быстро кивают, исчезая из помещения, когда он снова тянется и хватает Фэн Синя, за запястье в этот раз, чтобы увести вверх по лестнице. Коридоры второго этажа пустуют, и Му Цин хочет потребовать, чтобы их руки соединились вновь. Он скользит пальцами вниз по загорелой коже с намерением, надеясь, что лучник перехватит движение на полпути. Фэн Синь так и поступает, вызывая в нём облегчение, и, прежде чем Му Цин успевает опомниться, он обнаруживает настенный камень за своей спиной и мягкие губы на щеке. – Я не собираюсь тебя торопить, только скажи, что дело в этом, а не в том, что ты меня стесняешься, – бормочет Наньян, поглаживая ладонь, прижатую к стене мозолистой подушечкой пальца. – То, какие слухи могут пустить про меня из-за твоей репутации, должно смущать, – тянет Му Цин намекающе, – Но не смей считать меня краснеющей девицей, обо мне говорили и хуже. Фэн Синь хмурится, отстраняясь, чтобы попытаться понять, что он пытается этим сказать, но в итоге только делает глубокий вдох, покачивая головой, чтобы рассеять искорку поспешного негодования, вспыхнувшую по привычке. – Это оскорбление? – спрашивает он в надежде получить прямой ответ. Му Цин проводит кончиками пальцев по его подбородку, замечает, кажется, его старания, и поощряет невесомым дразнящим поцелуем. Вряд ли они когда-либо изменятся, наверное, ни один из них и не хочет кардинально менять динамику между ними, но им, очевидно, предстоит долгая дорога к тому, чтобы они оба были уверены, что за грубыми словами больше нет плохого намерения. – Нет, Фэн Синь, – признаётся Му Цин тихо. Фэн Синь тянется навстречу его губам, и острый язык смягчает послевкусие язвительных слов жарким переплетением с его собственным так хорошо, что он забывает о чём они говорили уже через несколько секунд. Не имеет значения, насколько витьеватыми могут быть колкости Му Цина, если его яд настолько сладок. – Это слишком личное, чтобы делиться, – говорит тот, когда они отстраняются друг от друга, – Хотя, я полагаю, об этом уже болтают все, у кого есть рот. В конце концов, я узнал о твоих чувствах самым последним. – Я говорил только Пэй Мину, – оправдывается Фэн Синь, и Му Цин одаривает его вздёрнутой бровью. – А он всему Небесному двору? В коридоре слышится шум шагов, и он быстро отталкивается от стены, чтобы завершить их путь до покоев. – Значит, ты серьёзно просил у него советов? – насмешливо спрашивает он, закрывая за ними дверь. – Он сам мне их навязывал! – защищается Фэн Синь, вскидывая руки в воздух для активной жестикуляции, – Я пытался найти что-нибудь полезное во дворце Линвэнь, а он узнал об этом и провозгласил себя моим любовным советчиком! Хотя, от него была и польза.. – Польза? Что «полезного» он мог посоветовать? – скептично уточняет Му Цин. – Ну, психология не была враньём. А потом он начал свои непристойности, и тогда я сказал ему отвалить, – недовольно рассказывает лучник. Он на мгновение задумывается о том, что, возможно, непристойный план Пэй Мина всё же мог сработать, если бы он поддался. Вероятно, Му Цин меньше переживает за собственные обеты, чем о них печётся он… Му Цин подозрительно прищуривает на него глаза. – Погоди… – задумывается он, – Тогда в лесу перед нашим спаррингом, это он тебе насоветовал?! Взгляд Фэн Синя тут же начинает бегать по комнате, избегая прямого столкновения с чужим. – Что? О.. О, нет, это… – он смущённо чешет затылок, – Эм, это было, скажем, следствием его дерьмового совета?.. – Какого совета? – требовательно спрашивает Му Цин, складывая руки на груди. – Этот спарринг и был грёбаным советом! Причём, без объяснений, это я уже в процессе понял, что он задумал! – восклицает лучник под внимательным взглядом. – И?.. Фэн Синь всё же поднимает глаза и заявляет: – И пытался не облажаться перед тобой! – Ты хочешь сказать мне, что выглядел таким виноватым, потому что..? – пытается Му Цин, но он не поддаётся. И, что ж, тогда ему не остаётся ничего, кроме как сменить тактику. Медленные и неторопливые шаги уверенно отдаются клацаньем каблуков по помещению и предвещают Фэн Синю что-то, чего он не может определить. Поступь Му Цина плавная и решительная, так и должен ступать бог по своей территории, так и должен фамильярно нарушать личное пространство человек, которому он отдал своё сердце, – думается ему. Му Цин оказывается совсем близко и устраивает ладонь на крепкой груди, убеждаясь, что там всё бьётся для него в сумасшедшем ритме. – Фэн Синь, что ты сделал? – спрашивает он. Лучник рвано вздыхает в ответ. Му Цин видит, как его зрачки расширяются, и склоняет голову вбок, ожидая, сработает ли новая форма провокации. – Я… Я не мог перестать думать о тебе.. – попадается на неё Фэн Синь, не сводя с него глаз. Му Цин прячет победную ухмылку и ведёт рукой ниже, не торопясь минует каждый встречный кубик пресса и вырывает очередной вздох. – И что ты сделал? – уточняет он любопытным, воркующим тоном, полагая, что, возможно, уже знает ответ на свой вопрос. – Я был возбуждён, – отвечает Фэн Синь, всё ещё пытаясь ему сопротивляться. Му Цин хочет знать больше. Он хочет больше. Он позволяет себе рискнуть и знает, что ловушка обоюдная, что он поймает в неё Фэн Синя, но сперва попадётся сам. Он всё равно кладёт руку поверх уже наполовину возбуждённого члена и обводит большим пальцем. – И?.. – добивает он. – И не смог остановить себя, – шепчет Фэн Синь, толкаясь ему в ладонь, – Я представлял это. Что это была твоя рука на мне, – он склоняет голову и ведёт носом по коже под подбородком, – Что я целовал твою шею, – кладёт руки на бёдра и скользит ими к заднице, – Что касался тебя здесь… Я думал о том, что было бы, если бы я прижал тебя к тому дереву и не отпустил. Му Цин мог бы сказать, что он теряет рассудок от этих сладких речей, но он, наверное, просто уже потерял его вчера. Он отзывается тихим вздохом и отдаёт Фэн Синю заслуженную ласку за честность, очерчивая явные контуры его возбуждения в движении ладони. Он прижимает её плотнее, пытаясь скрыть дрожь своих пальцев. Провокация срабатывает, Фэн Синь признаётся в своём желании прямо здесь, а Му Цин всё ещё пытается поверить в реальность происходящего. Он может сказать, что ступает наугад, буквально зажмуривает глаза и слепо следует по пути, на который не думал, что когда-либо приведут его ноги. Он обнаруживает, что если он может разделить эту дорогу с Фэн Синем, то он хочет найти в себе смелость не сдать назад. – Ты мог бы это сделать, – отвечает он на ухо. Фэн Синь поражённо выдыхает ему в кожу и ловит её зубами, почти заставляет ноги Му Цина подкоситься. Ох, он чертовски долго об этом мечтал. Он становится смелее, чем был даже на горе Тунлу, признавая своё желание в ответ, – Ты мог бы лишить меня моих обетов прямо там. Или в грёбаной паутине, но я бы убил тебя после, потому что это ужасное место для первого раза. И несмотря на чужой смешок, он может чувствовать, как Фэн Синя возбуждают его слова по тому, как дёргается член под тканью штанов и сжимаются пальцы на его ягодицах, а руки тянут, чтобы прижать его ещё ближе к себе. Он хотел бы наблюдать за этой реакцией вечно. – Я думал, ты убьёшь за одну только мысль об этом, – неверяще произносит Фэн Синь, – Скажи мне, чего ты хочешь, Му Цин? Он отстраняется, чтобы заглянуть ему в лицо, и Му Цин отводит взгляд. Разве это не очевидно? Разве Фэн Синь не понимает? – Я хочу, чтобы ты заткнулся, – отвечает он и требует поцелуя, свободной рукой хватаясь за ворот ханьфу. Фэн Синь понимает и только рад ему это дать. Это сумасшествие, что кажется настолько естественным не оборачиваться, с закрытыми глазами следуя за шагами Фэн Синя, когда он ведёт его к постели, что они оставили в полном беспорядке с утра. Ощущается правильным полагаться на широкие плечи, опускаясь спиной на мягкие простыни и обнаруживая, что единственной разделительной линией между ними является только одежда. У Юго-Востока и Юго-Запада никогда не было границы, потому что никто её не установил. Им обоим приходится признать, что её и не было никогда. Единственные границы они придумали для себя сами, возвели и не переступали, словно там был глубокий ров, обрыв, предвещающий падение, но стоило закрыть глаза и сделать первый шаг, и обнаружилось, что он всё ещё стоял на твёрдой и устойчивой земле, а Фэн Синь сделал свой шаг навстречу. Обнаружилось, что они встретились на середине пути и оба не желали отступать назад. Глупо было полагать, что Фэн Синь не поймает, даже когда между ними Му Цин видел только пропасть. Лучник целует глубоко и настойчиво проникает в рот языком, и Му Цин обхватывает его шею и давит предплечьем вниз, ближе и чтобы не смел отстраняться. Фэн Синь и не думает этого делать, он думает только о том, как хорошо оглаживать его бёдра и ягодицы руками, и больше ни одной мысли у него в голове нет. Он отрывается от чужого рта только когда Му Цин сам откидывается вниз и легко пинает его ногой, заставляя присесть перед ним. Он откровенно любуется тем, как раскидались по простыням собранные в хвост чёрные волосы, как румянец расползается по лицу и вниз по шее, где воротник смялся, открывая вид на следы их совместной прошлой ночи, ловит взгляд из-под ресниц и чувствует, как от восхищения подёргиваются пальцы. – Я люблю тебя, – хрипло произносит он, потому что может. Может, хочет и будет, и повторит ещё тысячу раз, пока Му Цину не надоест слушать. А потом будет повторять ещё. Нога пинает его в грудь настойчивей, и он ловит лодыжку, принимаясь стаскивать обувь. – Люблю тебя, – бросает он вместе с ботинком. Му Цин смущённо закатывает глаза и пинает его уже голыми пятками, что, вообще-то, больше интимно, чем хоть каплю оскорбительно, и заставляет широко улыбаться. Фэн Синь хватается за лодыжки и раздвигает, чтобы не мешали наклониться и снова поцеловать Му Цина в губы. Тот только скрещивает их у него за спиной и пинает уже в поясницу, чтобы столкнуть их бёдрами, пока руки тянутся к плечам и стаскивают с них ненужный предмет одежды. – Ты хочешь, чтобы я это снял? – игриво спрашивает лучник, – А то я же не читаю твои мысли, тебе придётся сказать. – Я думал у Цзюйяна больше опыта, чтобы не рассказывать ему, что надо делать, – поддевает Му Цин, дёргая за ткань сильнее. – Ты мелкий мерзавец, – ворчит Фэн Синь и в отместку затыкает его поцелуем, выпутываясь из рукавов и отправляя ханьфу куда-то на пол. И, что ж, Му Цин не был бы собой, если бы всё равно не умудрился съязвить ему прямо в рот: – И что случилось со всеми этими словами о любви? Фэн Синь хватает его затылок и сталкивает их зубами в новом поцелуе, не позволяя отстраниться снова. Он сбивает на пол собственную обувь и тянет Му Цина на себя до тех пор, пока тот не оказывается сидящим на нём, наматывает мягкие пряди хвоста на кулак и дёргает, разрывая поцелуй, чтобы сказать: – То, что ты мерзавец, не мешает мне тебя любить. – Только болтаешь, – цокает на него Му Цин, пытаясь отвлечь чужое внимание от предательской реакции собственного тела, которое ясно даёт понять, как ему это нравится, – Может быть, тебе стоит заняться со мной любовью, а не впустую говорить о ней? – Так вот чего ты хочешь, – тянет и расплывается в улыбке Фэн Синь, – Ты знаешь, я могу это совмещать. – Тогда чего ты ждёшь? – возмущается Му Цин, бросая вызов, вздёргивая подбородок. Даже сейчас? – думает Фэн Синь. Он чувствует себя неуравновешенным, когда осознаёт, что не ожидал бы и не хотел от Му Цина ничего другого. И он принимает, конечно он принимает этот вызов, берясь выпутывать его из кучи лишних слоев одежды, пока занимает свой рот такой восхитительно чувствительной кожей над быстро исчезающей с его пути преградой воротника. Он не замечает как чужие пальцы занимаются его пуговицами на тугой, одолженной у Му Цина же, рубашке до тех пор, пока они не ложатся на его обнажённые плечи, стягивая предмет гардероба с рук. Пальцы оглаживают напряжённые мышцы и вырывают из него вздох, сжимаясь, ногти рисуют свои следы на нём, и он толкается навстречу Му Цину на своих коленях, даже не думая сдерживать стон. – Тебе это нравится? Ты мог бы сказать, когда я делал это столетиями, – усмехается тот в знакомой манере издёвки. Только озорной блеск в глазах не имеет в себе ни капли оскорбления, Фэн Синь успевает разглядеть это и вместо вспышки раздражения чувствует лишь, – это сбило бы его с ног, если бы он стоял, – осознание. Было ли так всегда? Была ли вообще в этих издёвках попытка задеть? Он никогда не был способен успеть заметить это в любом случае – пока он был слеп даже к собственным чувствам, пока он воспламенялся злостью от одного слова, пока Му Цин не был так близко, он мог бы обманываться своим ложным мнением о нём ещё век или два, или десять, прежде чем наконец успокоиться и посмотреть. Вероятно, что-то отражается в выражении его лица или дело в выдержанной паузе, но Му Цин хмурится, и это заставляет Фэн Синя отмереть. Он валит его на постель и целует везде, куда могут достать губы, рвано шепчет о любви и надёжно хватает руками, чтобы прижаться грудью к груди. Когда он оглаживает бока и кладёт руки на бёдра, пуская пальцы под ткань чужих штанов, опущенные в недовольстве уголки губ поднимаются ещё до того, как он успевает исправить это поцелуем, – он целует всё равно. Ему даже не нужен ответ, он может теперь ясно видеть его даже в самой кромешной темноте, даже в самую жестокую ссору, в самые тяжелые времена их общего прошлого – это взаимно. Он крепко целует и находит ещё одно подтверждение в том, как тонкие пальцы цепляют его пояс в ответ и тянут только ближе. Он улыбается в поцелуй. Му Цин его любит. Они снимают друг с друга одежду, переходят последнюю черту, отпускают все старые сомнения и недосказанности и открываются наконец с намерением показать всё, что было скрыто. Фэн Синь находит всё это чертовки романтичным. Ну, то есть, до тех пор, пока Му Цин не переворачивает их, чтобы оседлать его, потянуться в сторону и кинуть в него какую-то склянку вместе с многозначительным взглядом. Фэн Синь вопросительно поднимает брови, потирая ушибленную грудь и разглядывая брошенную вещь. О. Вопросительное выражение сменяется на неловкое. – Как ты.. Как ты этого хочешь? – спрашивает он и обязательно почесал бы затылок, если бы руки не были заняты удержанием смазки и поглаживанием ноги Му Цина, который так драматично складывает собственные на груди и закатывает глаза, раскачиваясь на его бёдрах. – Ты разве не слышал, что я сказал у пруда? – спрашивает он, прячась за лёгкую раздражительность и позволяя члену Фэн Синя скользнуть между его ягодиц. – Ты мог бы повторить… – на выдохе произносит тот, толкая бёдра навстречу и заставляя чужие ноги дрожать. – Тебе придётся напоить меня до состояния бреда, – фыркает Му Цин, откидывая волосы через плечо. Фэн Синь никак не может воспринимать его слова серьёзно, он едва ли вообще обращает внимание на сказанное, наблюдая за тем, как мало усилий прилагает Му Цин, чтобы удержать свои привычные маски на лице. Он отпускает контроль и позволяет Фэн Синю смотреть, раз уж он действительно может видеть волнение и смущение в дёрганых движениях пальцев или в показной уверенности, которая трещит по швам. Он скользит ладонью к талии, пальцами пробегается по рёбрам, скрытым подтянутыми мышцами, и дразнит с, наверное, самым глупым влюблённым выражением лица: – Так это был только пьяный бред? – Скажи ещё слово, и я передумаю. Фэн Синь знает, что он может. Точнее, что он сделает вид и из принципа выкинет его из постели, но он так же знает, что сделает всё, чтобы вернуться обратно, так что всё равно говорит своё слово. Даже три: – Я люблю тебя, – и ухмыляется. Му Цин с раздражённым стоном затыкает ему рот ладонями, и Фэн Синь смеётся в нежную кожу, снова укладывая его на спину. – Ты так раздражаешь, – шепчет ему Му Цин, прежде чем переместить руки на скулы и поцеловать. Му Цин его любит, и это прекрасный способ сказать об этом. Фэн Синь откидывается назад и смотрит во все глаза, пока продолжает нелепо удерживать пузырёк в руках. Он знает, что Му Цин лишь для виду закатывает глаза, целует его коленку и отводит её в сторону щекой. Он ведёт свои губы по незнакомому ранее маршруту, чувствует, как Му Цин затаил дыхание и напрягся, дарит самый мягкий и нежный поцелуй из своего арсенала внутренней стороне мраморного бедра и следующий направляет на член, вырывая наконец резкий выдох и получая за это крепкую хватку в волосах. – Что ты делаешь? – шипят на него сверху, и он поднимает глаза. – Это место оставалось без внимания столько времени, – шепчет он и тянет язык, чтобы узнать незнакомый ранее вкус и то, как нежная кожа здесь ощущается на нём, – Я должен позаботиться об этом в лучшем виде. Му Цин хочет возмутиться, что он не хрустальный, что не надо с ним так, не рассыплется, если перестать нежничать, вот только слова неожиданно застревают в горле, потому что он больше сам не может быть в этом уверен. Потому что это важно. Потому что это приятно. Потому что Фэн Синь прав, сукин сын, и он чертовски хочет всех проявлений его заботы. Он хочет, чтобы Фэн Синь позаботился о нём таким образом. Так что он с самым недовольным видом ослабляет хватку в чужих волосах и позволяет. Фэн Синь сразу соображает, что это значит для него, и, наверное, очерчивает губами каждый миллиметр, прежде чем наконец коснуться рукой, поднять твёрдый член с живота и слизать влагу, стекающую под пупок всё это время. И он обожает то, как морщится чужой нос, когда он это делает. Му Цин очевидно скажет какую-нибудь гадость через секунду, но он не собирается позволять чему-либо, кроме стонов, срываться с его языка, так что следующей целью его рта является головка члена. Свободная рука Му Цина сжимается на простынях, пока план Фэн Синя срабатывает именно так, как он и хотел, и это заставляет его собственный член дёрнуться тоже, когда он доставляет Му Цину удовольствие так. Он не задумывался о том, каково это – ощущать чужой член во рту, но это Му Цин, и он выгибается над кроватью, когда Фэн Синь опускается ниже, и чёрт возьми, это прекрасно, великолепно и вообще все хорошие слова, которые есть в его словарном запасе. Даже если мысли его на деле чертовски пусты, сердце может ощутить всё это восхищение сполна. Он честно может признаться, что по большей части экспериментирует, понятия не имея, как правильно, однако, кажется, всё, что он делает, заставляет Му Цина издавать потрясающие звуки, так что он просто ритмично двигает головой, позволяя своему языку скользить по уздечке, и не глядя вскрывает флакон, с сожалением отводя руки от гладкой кожи. Он растирает масло по пальцам и возвращает руки с почти зудящим нетерпением. Когда он в первый раз скользит между ягодиц, это заставляет Му Цина подкинуть бёдра, столкнуться головкой члена со стенкой горла Фэн Синя и громко застонать его имя. Что, в свою очередь, почти заставляет Фэн Синя лишиться рассудка. Он успокаивающе гладит упругую ягодицу, предпринимая новую попытку и на пробу опускаясь ниже и расслабляя горло, чтобы это случилось снова. Если услышать, как Му Цин так выстанывает его имя – значит выслушать сперва миллионы самых дерьмовых слов из этого рта, то это, блять, того стоит. Он бы сказал, как он чертовски влюблён, если бы прямо сейчас не пытался взять член в горло до самого основания. Эта мысль откладывается на потом, когда его пальцы кружат вокруг входа, а бёдра вокруг его головы дрожат, стоит ему наконец протолкнуть фалангу внутрь. Он мягко разминает тугие стенки и думает о том, чтобы повторить это языком позже. Он не спешит с подготовкой, – уж наслушался из молитв Цзюйяну, большое спасибо, – но одно только проникновение второго пальца заставляет Му Цина кончить ему в рот. Фэн Синь запоздало понимает, что его пытались об этом предупредить, но даже если бы он знал, он бы не остановился. Он выпускает член изо рта только когда Му Цин снова слабо тянет его за волосы. Теперь он знает его вкус на языке. Он считает, что это потрясающе. Му Цин прячет лицо в ладонях, когда он выпускает пальцы из жаркого плена и одаривает тазовую косточку новыми лёгкими поцелуями. – Ты должен был остановиться, – шепчет ему из под ладоней. – Хотел ли я? – хмыкает Фэн Синь, что заставляет его прижать руки к алеющему лицу ещё крепче. Фэн Синь ведёт ладонью к его духовному ядру, укладываясь щекой на бедро, и Му Цин побарывает желание сбросить его руку прочь, когда понимает, что они оба чувствуют, как вся его духовная энергия обращается в ничто. Это немного пугает и само по себе, и он не может определиться, нервирует ли его присутствие Фэн Синя рядом в этот момент или наоборот, утешает. Он борется с желанием проверить своё запястье, хотя знает, что ничего на нём не найдёт. – Я бы хотел разделить свои силы напополам, чтобы мы снова были равны, пока ты не встанешь на новый путь, – хрипло бормочет Фэн Синь. Это заставляет Му Цина оторвать ладони от лица. – Это не твоя проблема, – заявляет он. Он сам на это пошёл. Он сам решил. Он знал о последствиях для себя. – Да, – только отвечает Фэн Синь, перебивая упрямый ход его мыслей, – Это наша проблема. Руки Му Цина так и замирают в воздухе, когда он в шоке смотрит в чужие уверенные глаза. Заявлять такое! Боги, он никогда не привыкнет! Чёрт бы его побрал, – думает он. Его сердце почти остановилось, он просто не вынесет. – Как мы будем спарринговать, сам подумай, – убеждает Фэн Синь, вырисовывая на его коже круги, – Как мы будем выходить на наши миссии, если ты не сможешь использовать духовное оружие? К тому же, хочешь оставить Пэй Мину возможность болтать? Слухи разнесутся быстро, если ты не ударишь кого-нибудь духовной энергией… И с каждым новым «мы» он не оставляет ему ни шанса на сопротивление. Он уже вливает в него силы своими касаниями, чёрт возьми! Му Цин с раздражением тянет его наверх, сталкивая их губы в поцелуе и признавая для себя – присутствие Фэн Синя успокаивает, несмотря на то, что и заставляет его пальцы нервно подрагивать тоже. – Я терпеть тебя не могу, делай, что хочешь, – ворчит он, слабо пиная в голень, – Но если ты сейчас остановишься, я заберу свои слова назад. И это прекрасно. Фэн Синь едва ли держится. Он немедленно возвращает пальцы обратно, скользя поцелуями по груди и разделяя духовную силу на две равные половины. Му Цин извивается под ним, пока он растягивает его и захватывает ртом сосок, лаская языком. Его член снова твёрд к моменту, как три пальца скользят в нём с лёгкостью, Фэн Синь едва удерживается от того, чтобы снова взять его в рот. – Ни в коем случае не ставлю репутацию Цзюйяна под сомнение, но долго ты ещё будешь тянуть? – возмущается между вздохами Му Цин. Что ж, Фэн Синь чисто из мести давит на простату со следующим толчком внутрь. Громкий стон удовлетворяет так, что он чувствует себя последним идиотом оттого, что почти вечность искал это чувство в драках. – Тебе не терпится? – спрашивает он, просто чтобы спросить на самом деле, потому что он сам, честное слово, больше не может терпеть, чтобы заменить пальцы своим ноющим членом. Одна мысль об этом заставляет его поторопиться. – Давай уже, – подгоняет его Му Цин, когда он отстраняется, чтобы смазать себя. Он не отвечает, не способный придумать ничего разумного, когда прижимается головкой к тугому входу. На взгляд пытается определить ответ на немой вопрос, готов ли Му Цин, и может понять по тому, как его тянут вниз, лишая всяких сомнений. Он толкается внутрь и, чёрт возьми, чёрт возьми, это так, так хорошо. Му Цин смотрит прямо в глаза, они считывают общую реакцию друг друга, как делали тысячи раз прежде при любых обстоятельствах, кроме этих, и всё равно понимают без слов. Он продолжает вплоть до того, пока не прижимается бёдрами к бёдрам Му Цина, и эйфория кружит ему голову от ощущений и чувств. Му Цин откидывается на подушки, привыкая к наполненности, позволяя себе прочувствовать это, понять, что Фэн Синь внутри него, полностью, так близко, как никогда прежде, так, как он не позволил бы никому другому, и так чертовски, мать его, хорошо. Он издаёт сдавленный вздох при первом же новом движении лучника назад и теряет любую возможность сделать новый вдох, когда их бёдра снова сталкиваются друг с другом. Его глаза расширяются от ощущения вместе с тем, как распахивается его рот. Фэн Синь делает это снова, и теперь он понимает, почему это стоило так дорого, весь путь самосовершенствования в обмен на это, боги, прямо сейчас он мог бы отдать даже жизнь. – Фэн Синь, – зовёт он, пытаясь побудить двигаться, повторить движение, сделать хоть что-нибудь, и получает в ответ стон и более сильный толчок. О, чёрт возьми, он ни о чём в жизни так не жалеет, как о том, что не попробовал этого раньше. Он никогда в жизни не захочет остановиться. Он хочет взять у Фэн Синя всё и отдать ему столько же, всё, что только возможно сделать в постели – он это сделает, попробует и сойдёт, наверное, с ума, но не выпустит Фэн Синя дальше, чем на расстояние вытянутой руки. Наньян бормочет что-то о красоте и любви и утыкается лбом в изгиб шеи, опаляя горячим дыханием, и Му Цину кажется, что он сейчас задохнётся от переизбытка ощущений, от его жара, от его члена внутри, он так глубоко, что Му Цин просто не думает, что глубже даже возможно. Он всё равно скрещивает ноги за широкой спиной и тянет ближе, почти что скуля, но на собственные звуки ему уже наплевать. Фэн Синь реагирует на них такими же, кусает шею и начинает действительно наконец-то двигаться, вдавливая его в кровать. – Я так чертовски, блять… – прерывисто шепчет он, касаясь губами плеча, – Му Цин, я… Му Цин подкидывает бёдра навстречу и согласно стонет, заверяя, что он уже знает, он знает, что Фэн Синь его любит, и ему не нужно повторять или что-то доказывать сейчас, потому что даже Му Цин больше не может в этом сомневаться, не может придумать ни одной причины этому не верить, повсюду в словах и действиях Фэн Синя разбросаны доказательства его любви, и Му Цин только находит больше, когда думает об этом. – Я люблю тебя, пожалуйста… – всё равно бормочет Фэн Синь, сжимая пальцы на его талии, – Всегда, кажется, любил и всегда буду. Му Цин не думает, что когда-либо чувствовал себя так хорошо. Это даже почти чересчур, это слишком много, во всех грёбаных смыслах слова, Фэн Синя так много, он окружает его везде: всё, что он слышит – это слова Фэн Синя и его стоны, он видит только Фэн Синя, ощущает его руки на себе, чувствует его внутри самым лучшим образом, и думает только о нём. Даже духовная энергия внутри него принадлежит лучнику, а цепочка, спутанная на шее, раскалённым металлом заставляет его кожу гореть от одной только мысли о том, что она сейчас – единственная вещь, что есть на его обнажённом теле. Фэн Синь снаружи, внутри, в его голове и сердце, оставил след на каждом органе чувств, вызвал каждую эмоцию, которая в нём есть, и не собирается останавливаться, пока не заставит его полностью потерять себя в нём. Му Цин пошёл бы на убийство, если бы он остановился. Он не сразу понимает, что уголки его глаз влажные, и, наверное, вообще не заметил бы этого, – а кто бы обратил внимание, когда внизу живота всё скручивается тугим узлом, а пальцы на ногах поджимаются от ярких, непрекращающихся вспышек удовольствия, – если бы Фэн Синь не начал целовать подрагивающие ресницы, срывая солёные капли вниз. – Ты что, плачешь из-за того, что застрял со мной навсегда? – фыркает Фэн Синь прежде, чем он успевает даже сообразить о том, чтобы испугаться от проявления такой слабости, – Нет, правда? Это как минимум неуважительно. Я должен быть оскорблён..? Му Цин жмурится и нихрена не слабо бьёт его в плечо, вызывая удивлённое возмущение и прижимая Фэн Синя к себе сразу же. Он прячет лицо в загорелую кожу и ещё раз стукает сжатым кулаком по спине. – Т-ты придурок, – шипит он или, ну, старается, потому что член Фэн Синя всё ещё внутри и всё ещё нацелен, кажется, точно на его простату. Грёбаный лучник, он во всём такой меткий? Вышеупомянутый лучник только толкается бёдрами из нового положения и довольно стонет в плечо. – Чтоб ты знал, я давно без тебя жизни не представляю, – признаётся он, по-видимому, пытаясь убить Му Цина этой искренностью и отдачей в тоне, – Когда ты ушёл… Никогда больше такого не хочу, – выходит почти полностью и снова погружается внутрь. Му Цин не знает, слова или действия в конце концов доводят его до дрожи. Он набирает воздуха в лёгкие, сжимает руки крепче и решается: – Я хочу поговорить об этом, – серьёзно и уверенно, хоть и с хрипотцой в голосе, он наконец решается на диалог, что обещанием висел между ними всё это время. Фэн Синь умудряется выпутаться из его хватки, чтобы заглянуть в лицо. – С моим членом внутри? – уточняет он, закрепляя вопрос мягким толчком, – Я думал, ты хотел заняться со мной любовью? Му Цин так сильно хочет ударить его чем-нибудь тяжёлым по голове. Он сейчас серьёзно?! Очевидно, что не прямо сейчас! …Му Цин так сильно любит этого идиота, у него нет ни одного грёбаного слова. Поэтому он просто раздражённо стонет и опрокидывает его на спину, позаботившись о том, что при этом его член останется внутри. – И я это сделаю, – обещает Му Цин, – Даже если ты будешь пытаться помешать мне своей бесконечной болтовнёй. Он поднимается и опускается на его член обратно так быстро, что столкновение их бёдер отдаётся звонким шлепком, который слышно даже через его громкий стон. Что ж, он сделал это из вредности, но прямо сейчас, возможно, собирается повторить только ради удовольствия. Чёрт возьми, дело в угле проникновения? Почему это стало ещё лучше? Он не собирается много думать, опираясь на торс Фэн Синя и проверяя плюсы нового положения. Фэн Синь тянет свои руки везде, куда может дотянуться, и не сводит глаз, и быть таким желанным в этом раскалённом золоте – это запросто станет его самой любимой эгоистичной привычкой, возможно, он собирается скакать на нём всю эту вечность, о которой лучник не затыкается. По-крайней мере прямо сейчас он будет это делать пока его ноги не откажут, так что он просто ускоряет свои движения и сбивается с ритма от того, как удовольствие рассекает искры по всему его телу, но ни в коем случае не останавливается, пока Фэн Синь тянет его целоваться. Он подмахивает бёдрами, стонет и встречает язык Фэн Синя на полпути, не особо беспокоясь о том, каким беспорядочным получается поцелуй. Разве это важно, когда Фэн Синь отдаёт ещё больше в ответ? Абсолютно ничего не важно, когда он удерживает его бёдра и начинает толкаться навстречу, сбивая его быстрый темп почти бешеным. Абсолютно. Ничего. Му Цин теряет контроль над своим собственным телом, позволяя сильным рукам держать его и приносить такое удовольствие. Он стонет Фэн Синю в рот, и тот глотает этот стон вместе с собственным, просто прижимается губами к губам, не желая отрываться, даже когда нормального поцелуя больше не получается, и продолжает вбиваться к него так, что Му Цин вообще сомневается закрыты ли у него глаза или он просто нихрена не видит, потому что настолько ослеплён наслаждением. Он не утруждает себя осознанием собственного тела в пространстве, пока снова не обнаруживает под спиной постель, а свои ноги на плечах Фэн Синя, и уж точно не беспокоится о том, насколько неприличное количество раз он выкрикивает имя Фэн Синя, потому что он даже не слышит себя, когда его слух благословляется звучанием стонов лучника. Он просто позволяет своему телу выгибаться в его руках и снова кончает, стоит тому только коснуться его члена. Сквозь пелену удовольствия он чувствует, как Наньян толкается в него в последний и чертовски, – мать его, как это хорошо, – глубокий раз и следует за ним, сжимая его бёдра в крепкой хватке пальцев и содрогаясь в оргазме. Их шумное дыхание заполняет комнату не хуже стонов, шлепков тел и шороха простыней, не позволяя тишине стать некомфортной, пока они пытаются прийти в себя. Му Цин собственной кожей ощущает взгляд и мурашки от неожиданной прохлады там, где Фэн Синь с ним не соприкасается, вместе с пульсацией внутри себя, и не может обратить внимание на вспышку фонового удивления от того, что в нём сейчас нет никакого смущения. Фэн Синь смотрит на него из-под подрагивающих ресниц? Пусть так, он надеется, что это так. Пусть Фэн Синь видит, в какой беспорядок он его превратил, и пусть ему это понравится. Он чувствует ещё один слабый толчок и как пальцы, охваченные тремором, пробегаются по его ногам и слышит, как рваный выдох превращается в скулящий стон. Он впервые в жизни трезво и без доказательств интерпретирует информацию так, как сам этого хочет, и не забивает свою голову худшими сценариями из возможных. Он знает, что дело в любви, но в чьей именно? Да и какая разница? – думает он, их любовь перемешалась друг с другом, и нет смысла даже пытаться определить, что в конце концов заставляет его губы изгибаться в непривычной искренней улыбке. Его руки находят руки Фэн Синя, пальцы сплетаются вместе, и после этого у него есть только, наверное, минута покоя, пока лучник снова не начинает говорить, аккуратно выскальзывая из него и перебираясь ближе: – Ты так сильно сводишь меня с ума… И медленный тягучий поцелуй следом, во время которого ленивая мысль – он даже не даёт ответить. Му Цин собирается сделать это чисто из принципа. – Ты меня тоже, придурок. Он не уверен, чего именно он хочет: чтобы это осталось недопонятым или чтобы Фэн Синь разгадал, что спрятано под пустым обзывательством и усталым тоном. А тот только улыбается своей глупой солнечной улыбкой и целует снова. Му Цин вздыхает и прикрывает глаза, взлохмачивая чужие волосы, почти полностью выбившиеся из пучка. Фэн Синю почему-то этого достаточно. Вот только Му Цину нет. Не в этот раз. В этот раз он хочет сказать. Не «по-своему», не оставляя потайного смысла и двойного дна, а как есть на самом деле. Ясно и громко. Чтобы сегодня его услышали. И он говорит: – Я сказал, что я тоже тебя… л-люблю.. Он прекрасно осознаёт, что, конечно же, блять, заикается на этом грёбаном слове, и удерживает свои глаза на чужом лице, чтобы сейчас не закатить их в желании спрятать взгляд. Только в этот раз. Только сейчас, пока он так расслаблен, что едва чувствует своё тело после всей череды ярких ощущений, только когда Фэн Синь целует в уголок губ и очевидно прямо и безоговорочно любит его в ответ. Даже несмотря на то, что он такой «маленький мерзавец». Лучник в мгновение ока отстраняется, чтобы взглянуть на него, и Му Цин всё-таки сдаётся своей маленькой мерзкой стороне, закатывая глаза от вида чужой отвисшей челюсти. – Что? Или ты думал, я свои обеты готов кому попало отдать? – Я… Я просто не думал, что ты скажешь.. – неверяще шепчет Фэн Синь, – Ох, чёрт, это… я тоже тебя люблю, Му Цин. Я тоже тебя люблю! И ему, кажется, действительно нравится это говорить. Му Цин слабо отталкивает его руки и губы, стремительно краснея и стараясь подняться и сесть. – Я понял, я знаю! Ты собираешься говорить это по два раза в минуту?! – возмущённо восклицает он, пытаясь придумать, как и куда он может сбежать от этого смущения и бесстыдника в своей собственной постели. – Возможно, – счастливо усмехается Фэн Синь, раскидывая все свои конечности по простыням, – Ничего не могу поделать. Он тянет Му Цина к себе, пачкает руки в сперме на его животе, пока обнимает и целует в изгиб шеи, и заставляет его начать сопротивляться по-настоящему, чтобы они могли привести себя и постель в порядок перед тем, как Фэн Синь начнёт заново распускать свои руки. И если он называет их грязными – то это только справедливо. Он умудряется утащить лучника в купальню и получает там ещё больше ласки, заново разгорячённый поцелуями на своей шее и ощущением, как твёрдый член скользит между его бёдер, пока Фэн Синь прижимает его к себе и поощряет его собственное возбуждение рукой, шепча очередные нежные слова. Возможно, он снова заикается, произнося слово «люблю» в ответ, но это только побуждает его раздражаться и желать повторять до тех пор, пока он не сможет сказать это свободно от собственных страхов. Он думает, что Фэн Синь не был бы против, если бы он попытался. Вместо этого Му Цин ворчит на него, чтобы не мешался, застилая постель заново и отбивая его руки, пока это по проложенному временем маршруту не превращается в мелкую драку, которая перетекает в совершенно новые ещё поцелуи. В конце концов он выбирается из рук Фэн Синя и привычно бросает ему в лицо подушку, отвлекая от своего сосредоточенного вздоха. Когда тот снова имеет возможность видеть что-то, кроме расшитой наволочки, его встречает серьёзный вид Му Цина, усевшегося на кровать. – Я извинился перед Его Высочеством, но так и не объяснился с тобой, – произносит тот, и тогда Фэн Синь понимает, что разговор наконец-то начался, а он наконец получает объяснения, которых ждал и желал сотни лет. Он вспоминает колючую траву, вспоминает рис в чужих волосах и новый храм ещё не названного божества, вспоминает свою боль и может признать её причину, не прячась за напускной ненавистью, собирается рассказать в ответ всё, о чём молчал сам, и извиниться за собственные ошибки тоже. Он садится рядом и протягивает раскрытую ладонь навстречу, чтобы взять руку Му Цина в свою, и вместе с мягким прикосновением кончиков пальцев его кожи касается нагретое тепло маленькой золотой сабли. Му Цин внимательно наблюдает за его реакцией, а у него перехватывает дыхание. Ему кажется, что без губ Му Цина на своих он попросту не сможет сделать и вдоха, так что он немедленно склоняется ближе, переплетая пальцы и сжимая подарок между их ладонями. Это будет долгий и болезненный разговор, возможно, даже не один, возможно, ещё вечность потратить на объяснения друг перед другом, на то, чтобы услышать и понять правильно, избавившись от всех недопониманий и недосказанностей, придётся – и Фэн Синь будет только этому рад. Ведь после этого обязательно последует вечность, каждое мгновение которой они смогут потратить на свою пылкую «неправильную» любовь. И конечно, эта желанная вечность окажется для двух сердец юга единственно верной.