Цена новой жизни

      Утро явилось ей с пронизывающим холодом, словно само время решило напомнить о том, что впереди её ждёт нечто столь же ледяное, как это обжигающее дыхание зимы. Гермиона открыла глаза с усилием, ощущая, как тяжесть последних дней, подобно свинцовому одеялу, давила на её тело и разум.       Сон не принёс облегчения, а лишь подчёркнул усталость, что, казалось, проникла в каждую клетку её существа.       Её движения были медлительными, задумчивыми, словно каждый шаг требовал неимоверных усилий.       Живоглот, уютно свернувшийся клубком у её ног, излучал ленивое тепло, но даже его едва уловимое мурлыканье не могло снять напряжение, которое буквально окутывало её фигуру. Она взглянула на часы: времени почти не осталось.       День обещает быть незабываемым, — саркастически подумала она, поднимаясь с кровати и отправляясь в ванную, чтобы привести себя в порядок.       Вода из крана, ледяная, как наверно сам Малфой Мэнор — холодный, надменный, неприступный.       Эта мысль заставила её встрепенуться.       Она уставилась в зеркало, замечая в собственном отражении признаки усталости, которые она пыталась игнорировать последние недели: круги под глазами, тусклый взгляд, непокорные локоны, выглядевшие особенно своенравно сегодня.       Она медленно провела гребнем по густым каштановым волосам, и перед глазами всплыли обрывки воспоминаний. Каждый эпизод, связанный с этой фамилией, словно плотно вплетался в её судьбу, как бесконечный узел.       Малфои.       Она глубоко вздохнула, стараясь отогнать лишние мысли, и, опустив взгляд, на мгновение коснулась своего живота. Это движение было почти неосознанным, но всё в нём кричало о внутренней борьбе.       Едва уловимая связь между ней и ещё не рождённым ребёнком была как тихий голос, который напоминал ей: ты должна быть сильной. Сильнее, чем те, кто ожидает твоей слабости.       Это было нужно — особенно сегодня.       Она аккуратно собрала волосы, непослушные и строптивые, в строгий пучок, который добавлял её облику сдержанной элегантности. Когда-то её кудри были её личным манифестом свободы, но сегодня от них не осталось и следа. Сегодняшний образ требовал точности и продуманности.       Чёрное платье, выбранное ею, было лаконичным и утончённым, подчеркивающим её силуэт, но не дающим повода для ненужных интерпретаций. Оно было словно броня — стильная, но лишённая излишеств.       Каждый элемент её облика — от приглушённых тонов макияжа до простых, но изящных украшений — создавал образ женщины, уверенной в себе. Или хотя бы той, кто хочет казаться такой.       Аппарация к воротам Малфой Мэнора вызывал у неё лёгкий трепет. Перед ней раскинулся символ древней, почти осязаемой власти, воплощённой в монументальных каменных стенах, увенчанных серебристым инеем.       Усадьба, словно древний хранитель своих секретов, взирала на Гермиону с высокомерием и ледяной сдержанностью. Витиеватые узоры на воротах, созданные самой природой и морозом, были похожи на древние руны, обещающие и защищающие.       Снег на дорожках искрился, словно алмазы, отражая слабый утренний свет, а воздух был пропитан хрупким ароматом зимы и едва ощутимым послевкусием магии. Здесь всё было обострённым до мельчайших деталей: запахи, звуки, ощущения.       Вдали от неё, под небом, затянутым тонкими серыми облаками, Мэнор возвышался как незыблемый монумент своей эпохе — величественный, суровый, враждебный.       Она сделала шаг вперёд, и тишина вокруг казалась почти абсолютной, прерываемой лишь хрустом снега под её ногами.       Через мгновение массивные чёрные двери начали медленно открываться, словно откликаясь на её молчаливое присутствие. Навстречу выбежали два домовика, их движения были резкими, но точными, как будто каждое из них было отрепетировано.       Их сморщенные лица выражали безусловную покорность, а глаза, большие и слишком блестящие, пронзали Гермиону тревожным вниманием.       Они склонились в глубоких поклонах, а их аккуратная, хоть и заметно изношенная униформа будто подчёркивала разницу между их подчинённой природой и безукоризненной элегантностью места, в котором они служили.       — Добро пожаловать в Малфой Мэнор, мисс Грейнджер, — произнесли они хором, их голоса звучали почти неразличимо, как шелест ветра.       Она сдержанно кивнула в ответ.       Шагнув внутрь, Гермиона мгновенно ощутила тепло, исходящее от огромного камина, расположенного в центре холла. Но это тепло, как и всё здесь, казалось искусственным, лишённым жизни. Она позволила себе на секунду задержать взгляд на интерьере.       Высокие потолки, массивные канделябры, безупречно отполированные мраморные полы — всё кричало о богатстве, но в то же время пропитывало пространство ощущением пустоты, но для Гермионы оно было лишь очередным напоминанием о разнице между их мирами.       Мелкие детали вызывали у неё смутное чувство тревоги. Гермиона знала, что для кого-то это место — символ могущества и престижа, но для неё оно было чем-то совершенно иным.       Ей вспомнился Добби, тот самый домовик, который когда-то нашёл здесь свою свободу, Она ощутила едва заметную улыбку, вспыхнувшую на губах, когда перед глазами встала картина: как Гарри, со всей присущей ему храбростью, провёл Люциуса Малфоя, вручая Добби долгожданную свободу.       Но её лёгкое проявление чувств не осталось незамеченным.       Из полумрака коридора появилась Нарцисса Малфой. Её проницательный взгляд задержался на лице Гермионы, словно пытаясь понять причину столь неожиданной радости. Гермиона мгновенно осознала это и, чувствуя неловкость, отвела взгляд, стараясь быстро скрыть выражение своего лица.       — Мисс Грейнджер, — её голос был обманчиво мягким, почти шёлковым, но в нём угадывалась сталь. — Добро пожаловать.       Гермиона подняла глаза, обретая контроль над собой. Её улыбка исчезла так же быстро, как появилась. Нарцисса выглядела, как всегда, безупречно. Её светлые волосы, аккуратно уложенные в сложную причёску, напоминали золото в лунном свете. Элегантное платье из тёмно-синего бархата обтягивало её стройную фигуру и изысканно подчёркивали утончённый вкус.       Нарцисса была воплощением аристократической грации, но Гермиона прекрасно понимала, что за этой безупречной оболочкой скрывается хищная осторожность.       Она выровняла спину, сдерживая себя от желания обнять себя руками, и коротко кивнула в ответ.       — Миссис Малфой, — отозвалась Гермиона, удерживая голос в предельно ровном, формальном тоне, хотя он слегка дрогнул на последних словах. — Благодарю за приглашение.       Нарцисса Малфой не сделала ни шага вперёд, её высокая фигура осталась в идеально подобранной позе, словно её движение подчинялось строгой хореографии. Холодный, пронизывающий взгляд женщиной впивался в лицо гостьи, как алмазное лезвие.       Малфои всегда оставались Малфоями — хитрыми, расчётливыми и опасными. Гермиона знала, что с Нарциссой нужно быть крайне осмотрительной.       — Времени у нас мало, — произнесла она с мягкостью, которая, однако, резала слух, как тончайший лёд под ботинком. — Предлагаю сразу перейти к делу.       Её слова не были вопросом, а приказом, замаскированным под вежливую просьбу. Гермиона молча последовала за ней, хотя в каждой клетке тела ощущала, как этот дом нависает над ней своим непреклонным величием, словно напоминая о том, что она здесь чужая.       Коридоры, готически сводчатые, с завывающими в них тенями, были наполнены историей, которая шептала ей на ухо сказания о жестокости, богатстве и холодной славе рода Малфоев.       Картины, изображающие предков, чьи проницательные взгляды казались живыми, и статуи, застывшие в изящных позах, будто судили её своим немым молчанием.       Когда они вошли в просторную гостиную, Гермиону окутало тонкое облако парфюма — смесь сандалового дерева и чего-то горько-пряного, едва уловимого.       Здесь всё отдавало неизменной роскошью: колонны, будто выточенные из мрамора, сверкающего в свете хрустальной люстры, антикварные столики, чьё дерево сияло как стекло, и бархатные кресла, идеально вписывающиеся в этот музейный ансамбль.       Их обмен любезностями был холоден, как зимний утренний воздух. Нарцисса, сев на одно из кресел, сделала это с грацией королевы, предоставляя Гермионе место напротив. Её жест был выверен до миллиметра, словно сама посадка была ритуалом, а не простым движением.       Начало разговора было предельно формальным. Миссис Малфой четко излагала свои мысли, описывая масштабы предстоящей свадьбы, и каждая деталь — от цветов до списка гостей — звучала как заранее утверждённый приговор.       — Половина магического общества будет присутствовать, — сказала Нарцисса, мельком взглянув на Гермиону. — Это не просто свадьба. Это событие, которое ещё долго будут обсуждать. Представители всех старейших магических семей, иностранных делегаций и влиятельных фигур — все они должны увидеть, как союз Малфоев укрепляет баланс магического мира.       Гермиона с трудом сдержала насмешливую улыбку, но всё же она проявилась уголком губ.       — Возможно, — начала она осторожно, подбирая слова так, словно ходила по тонкому льду, — если бы церемония была немного скромнее, это придало бы ей…       Но она не успела закончить. Миссис Малфой подняла руку, её пальцы замерли в воздухе, будто дирижёр остановил оркестр.       — Скромность? — повторила она, словно это слово было древним проклятием, которое ей пришлось произнести вслух. — Малфои не стремятся к скромности, мисс Грейнджер. Величие не строится на скромных жестах.       Гермиона почувствовала, как её тщательно подобранные слова сгорают в огне этого ледяного презрения. Она интуитивно поняла: эта женщина не заинтересована в диалоге. Она принимает решения, не оставляя места для дискуссий.       Ей всё это неприятно, — подумала Гермиона, наблюдая за тем, как Нарцисса поправляет незаметную складку на подоле своего платья. Резкость её движений, сдержанные, но короткие взгляды — всё выдавало раздражение. Для Нарциссы свадьба была необходимым компромиссом.       — Должна признать, миссис Малфой, — не удержалась Гермиона, — мне интересно, зачем вам всё это. Вы ведь явно не хотите всего этого.       На секунду Нарцисса замерла, но быстро овладела собой.       — Как мать, я делаю то, что необходимо, — произнесла она ровным голосом. — Любовь к сыну заставляет идти на уступки.       Гермиона ощутила, как её лицо заливает жар. Эта фраза была настолько полна скрытого презрения, что спорить дальше казалось бессмысленным.       — Возможно, — мягко сказала она, но её голос дрожал. — Но разве ради любви стоит превращать свадьбу в спектакль?       На этот раз Нарцисса позволила себе чуть более резкий жест: она с силой поставила бокал на изящный столик рядом, отчего тот издал резкий, звенящий звук, будто холодное предупреждение. Её ледяной взгляд был неподвижен, а голос остался размеренным, но острым, как клинок.       — Спектакль, как вы его называете, мисс Грейнджер, — начала она, подчеркнуто спокойно, — это единственный способ сохранить репутацию рода. Вам, должно быть, известно, насколько хрупкой может быть репутация, особенно среди магической элиты.       Гермиона почувствовала, как слова этой женщины словно змеи, обвили её горло, сжимая всё сильнее. Её руки непроизвольно сжались в кулаки, и она глубоко вдохнула, пытаясь восстановить дыхание.       Тонкие пальцы Нарциссы Малфой медленно разглаживали складку на рукаве, как будто её заботило только это. Но Гермиона знала, что за этой маской безмятежности скрывается стальная хватка женщины, привыкшей всегда побеждать.       — Конечно, мисс Грейнджер, — Нарцисса говорила ровно, её взгляд оставался спокойным, но в нём читалась скрытая угроза. — Увы, в магическом обществе всегда обращают внимание на… несдержанность. Особенно если речь идёт о молодой женщине, которая неожиданно оказывается в интересном положении.       Её голос звучал мягко, но каждое слово било точно в цель. Гермиона почувствовала, как её щеки заливает краска.       — Я никогда… — начала Гермиона, но осеклась.       — Разумеется, — перебила Нарцисса с таким видом, будто успокаивала ребёнка. — И всё же, согласитесь, этот брак решает множество проблем.       Гермиона почувствовала, как её мир сужается, как стены комнаты будто сдвигаются, не оставляя места для дыхания. Эти змеи душили её, окружив кольцом, не давая даже шанса на сопротивление. Всё, что говорила Нарцисса, било по её гордости.       — Вы не имеете права… — прошептала она, но голос прозвучал слабо, словно тонул в тишине комнаты.       — Права? — Нарцисса слегка склонила голову, её улыбка была почти дружелюбной, но в ней не было тепла. — О, мисс Грейнджер, права всегда идут вместе с обязанностями. А теперь, когда вы будете носить нашу фамилию, эти обязанности станут…       Эти слова стали последним ударом. Гермиона вскочила с кресла, её руки дрожали от ярости.       — Я не позволю вам говорить со мной таким тоном!       Но Нарцисса не дрогнула. Она лишь чуть приподняла бровь, её лицо оставалось бесстрастным, как мраморная статуя.       — Вы уже позволили, — сказала она спокойно. — И, полагаю, будете позволять ещё долго.       Звуки мягкого потрескивания огня в камине меркли под тяжёлой, почти осязаемой тишиной, которая окутала гостиную. Гермиона едва успела осознать, как эти слова, будто острые клинки, пронзили её душу. Но прежде чем она смогла что-либо возразить, двери резко распахнулись, как под порывом ветра, и в комнату вошёл Люциус Малфой. Его фигура, высокая и хрупко-надменная, словно сама была частью величественного интерьера, заполнила пространство, отбрасывая длинную тень на стену.       Он двигался неспешно, с холодной грацией хищника, привыкшего властвовать безраздельно. Его шаги, лёгкие и упругие, словно беззвучно скользили по мраморному полу. Однако в каждом движении ощущалась нарочитая небрежность, будто окружающий мир был слишком мелким, чтобы заслуживать его полного внимания.       Тонкий аромат мускатного дерева, смешанный с нотами сандала, повис в воздухе, исходя от безупречно подобранного костюма Люциуса. Он казался самим воплощением аристократического высокомерия, его ледяной взгляд — острый, как кинжал, — скользнул по Гермионе. Не задерживаясь на ней дольше секунды, он словно бы подтверждал очевидное: её существование в его глазах было ничтожным.       — А вот и наша новоявленная «невеста», — произнёс Люциус с явной иронией, он сделал шаг к Нарциссе, которая неподвижно сидела в кресле, и с почти театральной заботой обнял её за плечи. Его голос был как холодный металлический звук, не терпящий возражений. — Как трогательно. Малфоям теперь приходится прилагать усилия, чтобы подстроиться под прихоти маленькой...девчонки, которая ещё вчера была никем, а теперь вдруг оказалась в центре внимания.       Гермиона почувствовала, как её грудь сжалась, а внутри что-то задрожало от невыносимой обиды. Это было не просто оскорбление, это было запланированное унижение, нацеленное прямо в самое уязвимое место. Но она не могла позволить себе показать слабость.       Не перед этими людьми.       — Может, вам стоит начать уважительнее разговаривать? — произнесла она, пытаясь сохранить спокойствие, но её голос прозвучал с вызовом. Даже её дыхание было неровным, а грудь сжималась с каждым словом, как если бы она пыталась не разорваться от гнева.       Люциус усмехнулся, его взгляд был полон презрения. Он словно смотрел на неё, как на что-то низкое, ничтожное. Его глаза сузились, и он взглянул на неё сверху вниз. Лишь на мгновение их глаза встретились, и в этом взгляде было столько унижения, что Гермиона почувствовала, как её гордость ломается, но она не собиралась уступать.       Она не могла.       — Уважение, мисс Грейнджер, — добавил он, делая акцент на каждом слове, — нужно заслужить. А вы… вы оказались здесь благодаря своим заслугам....Вы столь... удачно оказались беременной. — произнёс Люциус, растягивая слова, словно смаковал каждую булавку, которую вонзал в её тело. — Хотя неудивительно. Умные шлюхи всегда знают, перед кем раздвигать ноги, чтобы добиться своего.       Воздух в гостиной загустел, словно превратившись в плотное, вязкое вещество. Эти слова ударили, как плеть, оставляя горячий след на её самообладании. Руки Гермионы непроизвольно сжались в кулаки, ногти впились в ладони, она быстро перевела взгляд на Нарциссу, пытаясь найти поддержку хотя бы в её присутствии, но лицо женщины оставалось неподвижным, почти беспристрастным.       — Простите, что вы сказали? — произнесла она с леденящей чёткостью, её голос был холодным, как осенний ветер, и обжигал не меньше, чем сказанное им.       Её взгляд, полный огня, встретился с его, и на мгновение тишина стала почти оглушительной. Но Люциус не обратил внимания. Он отступил на шаг, скрестив руки за спиной, словно готовясь произнести речь.       — Ты прекрасно меня услышала, — процедил Люциус, но его голос всё ещё был напитан ненавистью. — И я повторю: мой сын, мой единственный сын, решил променять свою жизнь, своё будущее, на развлечение с грязнокровкой, которая знала, как использовать свою...       — Я не позволю вам говорить со мной так, — её голос дрожал, но в нём звучала непоколебимая решимость. — Вы, Люциус Малфой, человек, который был пешкой Волдеморта, осмеливаетесь меня унижать? Если бы...если бы не я, вы бы давно сгнили в Азкабане.       Её слова, хотя и едва слышимые, ударили точно в цель. Но Люциус не был тем, кто легко сдавался. Его презрение было столь сильным, что оно превращало каждый её ответ в пыль. С каждым его словом она чувствовала, как её силы убывают, как его яд просачивается в каждую щель её самообладания.       Люциус лишь усмехнулся, его выражение лица, покрытое невидимой оболочкой яда, словно искрились в воздухе, он грациозно обернулся к Нарциссе, которая до сих пор молча сидела в кресле.       — Знаешь, Нарцисса, я никогда не думал, что наш сын окажется таким глупцом. Позволить какой-то грязнокровке его развести! — Он снова повернулся к Гермионе, и его взгляд стал ещё более презрительным. — Драко молод, глуп, и, как оказалось, совершенно не понимает, с кем стоит иметь дело. Развлекаться с отребьем — одно, но ломать себе жизнь? Это… непостижимо.       Гермиона, сжимающая кулаки до боли, казалась воплощением напряженной энергии, готовой рвануть в любую сторону, чтобы разорвать ту невидимую, но ощутимую сеть оскорблений и презрения, которую ткал Люциус.       Её лицо было искажено не только от злости, но и от горечи, которая, как морозный ветер, пыталась проникнуть в её душу, но она сжимала зубы, не позволяя себе сдаться.       — Вы переходите все границы, — едва слышно произнесла она, но в этих словах была такая сила, что комната, казалось, содрогнулась. Её голос, хотя и срывался, не был слабым. Он был острым, как клинок, и пронизан решимостью, заставляющей отступить даже самых дерзких. Щёки её пылали от стыда и ярости, грудь сжалась, как будто пытаясь уместить в себе весь этот океан чувств. Она была на грани, но не уступала. — Я не просилась сюда. Мне не нужно ваше снисхождение или одобрение. Я справлюсь и без вас.       Каждое слово было выдохом из глубины её сущности, она не позволяла своим внутренним переживаниям вырваться наружу, держала их, как драгоценный камень в клетке, лишь для того, чтобы продолжать бороться. Люциус, не замедляя шага, двинулся вперед, и его присутствие стало тяжёлым, как тень, поглотившая пространство.       Его лицо, искажённое не только ненавистью, но и разочарованием, заставило воздух вокруг сжаться, а в груди Гермионы будто замерло сердце.       Его презрение было абсолютным, его слова точны, как удар кнута.       — Ах, конечно! — насмешливо бросил он, перекрывая её голос. — Мисс Грейнджер вся такая независимая, верно? — Он усмехнулся, и в этом звуке было столько яда, что Гермиона невольно вздрогнула. — Грязнокровка, которая всё может сама, но при этом "случайно" оказывается в положении от чистокровного волшебника. Ты считаешь нас дураками? Думаешь, я не вижу, что ты всё это спланировала?       Его слова эхом отозвались в голове, но Гермиона не могла позволить себе сдаться. Её гордость была на пределе, но она чувствовала, как внутренняя буря вот-вот выйдет наружу. Она пыталась отстоять себя, но слова, которые он произносил, будто наводнили её разум, разрывая её самообладание на части.       Каждый его выпад сбивал её с ног, делая невыносимым каждое новое слово. Она ощущала, как его слова давят на неё, и, несмотря на всю её силу воли, она не могла избавиться от чувства, что она зажата в угол.       — Я не обязана доказывать что-либо людям, которые сами едва ли могут ответить за свои поступки, – прошептала Гермиона, с трудом сдерживая слёзы. — Вы слишком ничтожны, чтобы смотреть правде в лицо. Это я вас спасла, и я не собираюсь терпеть унижения от какого-то пожирателя смерти, от шестерки Тёмного Лорда       Но каждое её слово попадало в пустоту, как камень, падающий в бездну. Люциус не принимал её оправдания. Он не воспринимал её всерьёз, его ненависть к ней не позволяло услышать то, что она пыталась донести.       — Блестящий ход для грязнокровки. — Люциус продолжал, ухмыляясь, будто наслаждаясь её беспомощностью. Он сделал шаг вперёд, и теперь, стоя совсем рядом, его взгляд был настолько холодным, что Гермиона ощущала его, как ледяную стужу, пронизывающую её до костей. — Мой сын - идиот, если позволил себе опуститься до такого… – Хотя... – продолжил он, теперь уже с ноткой насмешки, – это вполне объяснимо. Даже среди шлюх встречаются умные, не так ли?       Тишина в комнате стала густой и тяжелой, как удав, готовый нанести последний смертельный удар. Даже Нарцисса вздрогнула от услышанного.       — Довольно, Люциус, — вдруг прозвучал голос Нарциссы. — Ради нашего сына, Ты уже сказал достаточно — твёрдо процедила Нарцисса, её тон был холоден, но в нём звучала неоспоримая уверенность. Она сделала шаг вперёд и мягко, но решительно коснулась его локтя.       Люциус открыл рот, чтобы возразить, но Нарцисса метнула в него такой взгляд, что он осёкся, как будто наткнулся на преграду, невидимую, но неприступную.       Люциус отступил, стиснув зубы. Его взгляд ещё раз метнулся к Гермионе, полон презрения и ярости, но теперь он был вынужден замолчать.       Гермиона стояла на месте, её сердце бешено колотилось. Она впервые почувствовала, что дышит, только когда Люциус, резко махнув рукой, развернулся и покинул комнату, хлопнув дверью с таким грохотом, что его ярость, казалось, ещё долго отголосками терзала воздух.       Она стояла в тишине, ощущая, как её сознание медленно восстанавливается, но слова, которые она готовила целую ночь, крутящиеся в голове, так и не слетели с её губ в нужный момент.       Она чувствовала, как тяжёлый груз несказанных слов давит на неё, как если бы её заставили пройти по раскалённым углям, и вместо того, чтобы гордо идти, она поддалась провокациям и потеряла равновесие.       Гермиона всегда считала себя сильной и независимой, никогда не позволяя никому обращаться с собой как с пустым местом, тем более унижать.       Но теперь, под взглядом Люциуса Малфоя, холодным и полным презрения, она почувствовала себя ничтожной, как маленькая девочка, зажатая в угол. Его слова проникли в её душу, разорвали на части её гордость, оставив после себя лишь боль и горечь.       Слёзы на мгновение сжали её грудь, но она сдержалась, не позволяя им пролиться, она боролась с комком в горле, с желанием закричать, чтобы наконец выразить всё, что чувствует, но вместо этого молча смотрела на место, где ещё минуту назад стоял Люциус. Горечь переполняла её, словно ядовитое зелье, которое она сама выпила по глупости.       — Простите, — наконец выдавила она, обращаясь к Нарциссе, которая всё ещё смотрела на неё с неизменным выражением холодной сдержанности. — Можно я... мне нужно ненадолго выйти.       Нарцисса лишь едва заметно кивнула, не проронив ни слова. Понимание между ними было безмолвным, словно невидимая нить, соединяющая две фигуры в этом доме, где героизм и унижение танцевали в одну вальсовую пару. Гермиона поспешно, почти торопливо, выскользнула из комнаты, с трудом сдерживая внутреннюю бурю, которая уже начинала разрушать её стойкость. Её ноги подкашивались, а душа тонула в омуте разочарования.       Как только дверь за ней с глухим скрежетом закрылась, она шагнула в пустой коридор, где каждая тень казалась зловещей, а каждое её дыхание казалось слишком громким.       Быстро направившись к ближайшей уборной, она едва сдерживала слёзы, которые как остриё стрелы пробивали её грудь.       Когда она оказалась у раковины, её пальцы, холодные от напряжения, включили кран, и холодный поток воды хлынул, как сгусток ледяной боли. Она подставила ладони под струю воды, позволяя её ледяной свежести, как меткому удару, пронизывать её сознание. Но с каждым тихим всхлипом, срывающимся с её губ, она добавляла напор воды, чтобы заглушить свой плач.       Слёзы эти были не только горечью, но и ядом — ядом собственного бессилия.       Её отражение в зеркале показывало измождённое лицо с опухшими глазами, покрытыми багровыми пятнами, и шершавыми следами, оставшимися от слёз.       Гермиона оперлась на раковину, пытаясь восстановить дыхание, которое сбивалось в неровные, болезненные рывки. Она ненавидела себя за то, что рассказала Драко о ребёнке.       Почему она решила, что он имеет право знать? В конце концов, она могла воспитать ребёнка сама, без всей этой аристократической драмы, без презрительных взглядов и унижений.       Ей хотелось всё бросить. Просто исчезнуть, сбежать в маггловский мир, где её никто не найдёт. Она могла бы начать новую жизнь, подальше от Малфоев, их ледяных взглядов и язвительных слов. Она бы справилась.       Она всегда справлялась.       Но вместо этого она здесь, в их доме, окружённая роскошью, которая только подчёркивала, насколько чужой она здесь была. Она ненавидела их и ненавидела себя за то, что допустила эту ошибку.       Гермиона выпрямилась, вытирая лицо сухими руками, сжав пальцы на рукоятке своей палочки, она наложила несколько заклинаний, чтобы скрыть следы слёз и вернуть своему лицу прежний вид. Она не могла позволить им увидеть её слабость.       Уже позволила.       Взгляд её отражения в зеркале был всё ещё тяжёлым, но в глазах, что встретились с холодным стеклом, не было ни боли, ни страха. Теперь она была готова выйти в мир снова. Она поправила выбившуюся прядь и, сделав глубокий вдох, направилась обратно в гостиную.       Когда Гермиона вернулась в гостиную, Нарцисса продолжала сидеть на своём месте, словно ничего не произошло. Её спокойствие было почти пугающим в своей абсолютной уверенности.       Словно весь этот разговор был лишь частью неизбежной последовательности событий, неизбежной канвой их судьбы. Гермиона почувствовала тяжесть в своих шагах, каждый её шаг, как если бы она шла по пустоте, вырвавшейся в пространство, в котором не было выхода.       Слова Люциуса по-прежнему бурлили в её сознании, и она ощущала, как её силы иссякают, как эта безысходность растекается, поглощая её целиком. Боль. Унижение. Отчаяние.       Всё это сливалось в один водоворот, в котором она пыталась утонуть, не выплывая наружу.       Но Нарцисса, как будто не заметив всей этой внутренней борьбы, продолжала разговор, перешедший в спокойную, почти философскую канву свадебных дел. Её голос был поразительно ровным, почти воздушным, как тихий ветер, что пронзавает в тумане.       Спокойствие Миссис Малфой было почти нечеловеческим.       — Как вы понимаете, мисс Грейнджер, подобное торжество требует множества усилий. Контроль за гостями, магические ритуалы... Всё это не просто формальности, это важнейшие аспекты. — её голос был глубоким, уверенным, как уверенная рука мастера, которая ведёт свою работу, не сомневаясь в конечном результате. — Вам будет лучше довериться тому, кто имеет опыт в подобных вопросах, — она взглянула на Гермиону, её глаза были тихими, внимательными, как у знатока, исследующего редкость.       Гермиона, стиснув челюсти, не смогла ответить, её мысли метались в тысячах разных направлений, но она не могла найти слов. Все её чувства сводились к одному — разочарованию в самой себе, в своём бессилии.       Всё, что она чувствовала, — это боль от унижения.       Её слова, как застрявшие в горле камни, не могли выйти наружу. Она просто кивнула, не в силах сопротивляться.       Нарцисса, словно она замечала слабость, лишь слегка приподняла подбородок, словно оценивая её состояние. Её взгляд оставался холодным, но в нём не было жестокости. Это была оценивающая, но не осуждающая, пустая и спокойная настойчивость. Словно она знала, что Гермиона сейчас не в состоянии воспринять все события.       Гермиона почувствовала, как её гордость сдает позиции. Противостоять Малфоям на их территории было сродни попытке укротить бурю.       Она не могла больше бороться. Она слишком устала.       Вместо этого её взгляд, безжизненно усталый, устремился к тяжёлым шторам, которые обрамляли окно. За ними, как за занавеской, скрывалась зима — белоснежная, безмолвная, безжалостная. Снег, как холодный символ утраченного тепла, как напоминание о том, чего она лишена.       — Если для вас столь важно организовать всё по своим правилам, — голос её звучал спокойно, но с явной усталостью, — тогда займитесь этим. Согласитесь, я недостаточно опытна в... делах аристократии.       Нарцисса тихо улыбнулась, её взгляд, почти незаметно, скользнул по Гермионе с тем глубоким, почти гипнотическим вниманием, что был ей присущ. Она наклонила голову, словно этот жест был частью какой-то неведомой ей игры, в которой каждая деталь, каждое слово имели вес, предсказывая следующее, неизбежное движение.       — На самом деле, мне приятно, что вы так благоразумны, мисс Грейнджер, — её голос был глубоким и плавным, как струящийся бархат. — В жизни случаются моменты, когда ради сохранения семьи приходится отказаться от многого... даже от того, что для других может казаться неприкосновенным, — она сделала едва заметную паузу, её взгляд стал более серьёзным, а выражение лица — торжественно угрюмым, с оттенком горечи, скрытой за маской спокойствия. — Согласитесь, что наш род, увы, исчерпал себя на Драко... Но я не сомневаюсь, что он найдет в себе силы для будущего, и будет счастлив, продолжив свою линию.       Гермиона почувствовала, как её тело напряглось, как тяжесть от слов Нарциссы полностью заполнила её сознание. Эти слова, напоённые скрытой болью, неожиданно обнажили не только прошлое, но и неведомое ей, как будто сама атмосфера Малфой Мэнора пропитана тяжёлыми предсказаниями. Она, охваченная туманом недоумения, не могла ответить.       Нарцисса, с ещё большей тонкостью улавливая её состояние, сделала несколько шагов к двери. В её движениях была элегантная непринуждённость, и даже её голос стал ещё мягче, но не лишённый той власти, что и раньше.       — Не будем задерживать вас. Вы, безусловно, многое сделали сегодня, — произнесла она, чуть наклонив голову с лёгкой иронией. — Мы с вами, Мисс Грейнджер, наверняка сможем прийти к обоюдному согласию.       Гермиона кивнула, пытаясь изобразить на своём лице хотя бы малое спокойствие, прежде чем выйти из комнаты. Её сердце колотилось так сильно, что казалось, оно может вырваться из груди. Пройдя через коридор, она почувствовала, как невидимая тяжесть отпускает её с каждым шагом. Каждый шаг её приближал к выходу, но эта тяжесть, словно невидимый узел, не отпускала её.       Гермиона ещё не успела полностью покинуть стены Малфой Мэнора, как её душу сжало разочарование, будто оно было частью самой атмосферы этого дома.       Все её усилия, все попытки сохранить хотя бы малую долю достоинства казались тщетными. И вот, она оказалась здесь, снова в холодной, бездушной реальности.       Без лишних раздумий, не давая себе передышки, Гермиона сдержала дыхание и аппарировала в Министерство. В этот момент ей казалось, что сама ткань времени и пространства подчиняется её воле, поддаваясь стремлению покинуть эту душную атмосферу.       С первым же появлением в офисе её окружил этот тяжёлый, знакомый хаос. С самого порога её встретили горы бумаг, бесконечные отчёты и задачи, которые были настолько абсурдно сложными, что казались будто бы далекими от реальной пользы. И всё же ей не оставалось другого выбора, как погрузиться в этот мир.       Проект, над которым она работала с Эллой, Томасом и Дэймоном, висел над ней, как тень. Гермиона не могла избавиться от ощущения, что они копают не там. Им нужно было найти потерянные или украденные артефакты из архивов Министерства, но всё, что они обнаруживали, — это пустота. Никакой информации.       Как будто эти артефакты и не существовали вовсе. С каждым днём ощущение, что нечто важное было скрыто, только усиливалось. Не было никаких следов, никаких намёков.       И в это время её мысли скользили к Гарри. Он разделял её мнение. Но Гермиона знала, что риск повторить старые ошибки был велик. Если она снова начнёт обвинять некоторых представителей чистокровной элиты без веских доказательств, её просто разорвут. Особенно Гибсон.       Он будет ждать любой её ошибки, чтобы утопить её в этом болоте. Даже если её интуиция и опыт подсказывали ей, что за всем этим скрывается что-то гораздо более тёмное, чем кажется, Гермиона не могла позволить себе быть в своей привычной роли борца за правду, если эта правда не была подтверждена фактами.       Она не могла позволить себе снова идти на пролом, как она делала раньше. Курс на честность и принципиальность иногда требовал жертв, и она понимала, что сейчас ей просто необходимо быть осторожной.       Она стиснула зубы, когда Гибсон вновь начал перебивать её на совещаниях. Он презрительно смотрел на её предложения, подчеркивая, что они не могут позволить себе продолжать расследование, основанное на её гепотезах. "Нам нужны доказательства, а не слухи", — говорил он, обращая её слова в ничто.       Совещание затянулось, как и ожидалось, до самого позднего вечера. Гермиона еле сдерживала зевоту, пока её взгляд скользил по листам, с которыми её заставляли работать. Каждый новый отчёт, каждая цифра, казавшаяся бессмысленной, лишь усугубляла её угнетённое состояние.       Все вокруг были поглощены записями и бесконечными предложениями, и хотя она в очередной раз молча кивала, соглашаясь с устаревшими и бесполезными предложениями, мысли её были далеко от всего происходящего.       В этот момент даже Картер, казавшийся всегда таким решительным, выглядел просто усталым и потерянным.       Совещание наконец подошло к концу, и Гермиона с облегчением заметила, как все стали собираться. Дэймон, с которым она постоянно пересекалась в последнее время, заметил её замкнутость и напряжённость. В последнее время их общение стало чуть более частым.       — Всё, хватит с нас на сегодня. Пора немного развеяться, а то я смотрю, тут все собрались такие задумчивые. — Он взглянул на Эллу и Томаса. — Что скажете, ребята? Может, немного веселья? А то этот проект нас всех загонит в могилу раньше срока. — Дэймон произнёс своё предложение с лёгкой, почти игривой ноткой, которая резко контрастировала с утомлением, царившим в комнате после долгого и напряжённого совещания.       Элла сразу оживилась, без малейшего колебания она радостно поддержала его предложение.       — Дэймон прав, давайте немного развеемся! — сказала она, подмигнув Гермионе. — Тебе тоже не помешает, а то ты как-то совсем серьёзная. Нужно немного расслабиться.       Гермиона же была на грани. Её тело требовало отдыха, а мысли беспокойно метались. Ей хотелось просто вернуться домой, сесть на диван, включить телевизор, съесть любимое мороженое и забыться хотя бы на пару часов. Однако, с другой стороны, ей не хотелось быть тем человеком, который всегда отказывается от предложений. Она посмотрела на Эллу, затем на Дэймона, и её взгляд скользнул по Томасу, который явно собирался возразить.       — Я бы, предпочёл дома отдохнуть, — пробурчал Томас, явно усталый и раздражённый. — Хотя, наверное, не стоит отказываться.       Гермиона посмотрела на них и задумалась. Она не особо горела желанием идти куда-то. Скоро её упорное «нет» стало всё менее убедительным, а мысль о том, что ей нужно хоть немного вырваться из этого круга бессмысленных забот, начала соблазнять. Она не могла оправдаться, хотя и не особенно горела желанием идти. В конце концов, после нескольких секунд колебаний, Гермиона сдалась.       Клуб встретил их гулом музыки, мерцающими огнями и мощными басами, которые прокатывались волной по полу, проникая в каждую клетку тела.       Гермиона замерла на пороге, неуверенно осматриваясь. Её взгляд блуждал по помещению, выхватывая то тёмные кожаные диваны в углах, то сверкающие бокалы в руках посетителей, которые смеялись, переговаривались, время от времени кидая ленивые взгляды на танцпол, то людей, увлечённо танцующих под громкую музыку.       — Что, Грейнджер, в первый раз в таком месте? — усмехнулся Дэймон, чуть оборачиваясь к ней. Его тон был лёгким, но во взгляде читалось любопытство.       — Можно и так сказать, — ответила Гермиона, поправляя прядь волос, упрямо выбившуюся из её высокой причёски.       Гермиона почувствовала лёгкую растерянность, даже слегка поморщила нос, как будто пытаясь привыкнуть к резкому переходу от строгой атмосферы министерства к хаотичной, пульсирующей жизни клуба.       — Ну как? — голос Дэймона оторвал её от разглядывания. Он шел рядом, не отрывая от неё взгляда. Его глаза светились, и в них читалась неподдельная заинтересованность. Гермиона это почувствовала — и внутренне напряглась. Она давно догадывалась, что нравится ему, но не давала поводов для чего-то большего. Их разговоры всегда были дружескими и нейтральными, и она тщательно следила, чтобы не переступать эту грань       — Пока что слишком шумно, — ответила Грейнджер, избегая его взгляда, но ощущая на себе его пристальное внимание.       — Ну, скоро привыкнешь, — бросил он, повернув голову к Томасу и продолжив разговор, явно для того, чтобы не давить на неё.       Её первое желание было остановиться, осмотреться, разобраться в этом новом для себя месте, но Элла, оглядываясь на подругу с лукавой улыбкой, буквально схватила Гермиону за руку, утащив к танцполу.       Гермиона нехотя поддалась, но напряжение не отпускало её. Танцпол был заполнен людьми. Кто-то двигался в такт музыке с такой грацией, что, казалось, их движения сочетаются с мелодией. Другие же, более раскованные, смеялись и выкрикивали что-то друг другу, наслаждаясь хаотичной свободой.       Гермиона, несмотря на своё смущение, не могла не отметить, насколько естественно Элла влилась в эту атмосферу. Она, будто светящийся маяк, заразила своей энергией всех вокруг.       — Давай, Герми, расслабься! — выкрикнула Элла, увлекая её ещё ближе к центру.       Музыка изменилась.       Бас стал мягче, а ритм более чувственным. Гермиона, хотя и двигалась неловко, постепенно начала расслабляться. Её движения становились плавнее, и она уже не так переживала, что кто-то наблюдает за её неумелым танцем. Но это чувство пристального взгляда всё же не отпускало.       Она ощущала его всем телом, будто кто-то внимательно следил за каждым её шагом. Она попыталась оглянуться, пробежаться взглядом по лицам, но ничего определённого найти не смогла.       Когда она вернулась к бару, у неё всё ещё было странное ощущение тревоги. Томас, который стоял чуть поодаль, хмурился, наблюдая за ней. Его внимание особенно усилилось, когда он увидел ту проклятую склянку.       — Ну, что будете пить? — спросил Дэймон, облокотившись на стойку. Его лёгкая улыбка снова появилась на лице.       Внутри бушевали противоречия: Гермиона не хотела пить, но знала, что отказ только усилит подозрения Томаса, чьё внимание к ней стало почти удушающим.       Элла уже заказала что-то для себя и теперь активно обсуждала с ним что-то, жестикулируя и почти крича, чтобы её было слышно через шум. Гермиона не могла разобрать их диалог полностью, но интонации явно выдавали, что они спорят. Смешки Эллы время от времени перекрывали шум, а Дэймон смотрел на неё, качая головой и явно пытаясь что-то доказать.       — Гермиона, ты как-то подозрительно молчалива, — протянул Томас, облокотившись на стойку рядом с ней. Его голос был ровным, но в глазах читался настороженный интерес. — Что, снова придётся напоминать, что мы здесь, для того, чтобы немного расслабиться? Или твой стакан будет наполнен исключительно водой?       Он произнёс это с той ледяной издёвкой, которую Гермиона научилась распознавать за годы их общения. Элла бросила взгляд на Томаса, закатив глаза, и вернулась к разговору с Дэймоном, который стоял чуть поодаль и с интересом наблюдал за их перепалкой.       — Почему ты сразу решил, что я не буду пить? — Гермиона изобразила лёгкую улыбку, стараясь говорить непринуждённо, хотя её пальцы нервно сжимали край барной стойки.       — Просто привык видеть тебя слишком... собранной. Такой человек, как ты, наверное, вообще не позволяет себе расслабляться, — заметил Томас с лёгкой усмешкой, одновременно жестом подзывая бармена.       Гермиона почувствовала, как её охватывает раздражение. Конечно, Томас всегда умел манипулировать ситуацией так, чтобы ставить её в неловкое положение, но сейчас это раздражало особенно сильно.       — Что-то лёгкое, — бросила она небрежно и, кивнув бармену, назвала название коктейля, который редко заказывала, но знала, что он выглядел достаточно внушительно.       Томас приподнял бровь, явно не удовлетворённый её выбором, но ничего не сказал. Он просто скрестил руки на груди, продолжая наблюдать за ней с выражением, которое можно было описать как недоверие.       Бармен быстро подал ей коктейль, Гермиона сделала вид, что отпила из бокала, но жидкость едва коснулась её губ.       Вместо этого она перевела взгляд на танцпол, где люди продолжали кружиться в ритме музыки.       Здесь было столько жизни, движения, страсти. Она мельком посмотрела на Томаса и заметила, как он чуть прищурился. Его подозрения явно не исчезли, но он ничего больше не сказал, переключив внимание на бармена, чтобы заказать себе огневиски.       Её внимание снова вернулось к Элле, которая теперь смеялась над каким-то очередным остроумным комментарием Дэймона.

***

      VIP-зона клуба была расположена на втором уровне, слегка возвышаясь над основным залом, откуда открывался идеальный обзор на всё происходящее.       Она была скрыта от посторонних глаз мощными магическими чарами. Тонкая завеса из прозрачного, переливающегося воздуха окружала пространство, полностью изолируя его от внешнего мира. Никакой звук снаружи не проникал внутрь, как и происходящее в зоне оставалось недоступным для любопытных.       Это место было будто бы в другом измерении, где царила своя неписаная власть, своя атмосфера, непропорционально величественная и обострённо чувствительная.       Пространство было оформлено в сдержанных, но выразительных тонах. Чёрные диваны, словно бархатные тени, тянулись вдоль стен, окаймляя центр комнаты, где стоял изысканный столик из чёрного мрамора, тонко пересечённого серебристыми прожилками, как лунные дорожки на небесах.       Его поверхность отбрасывала лёгкое свечение, поглощающее мрак, который царил за окнами клуба. На краях стола стояли бокалы, наполненные старым эльфийским вином и огневиски, их ободки чуть поблёскивали, как серебряные кольца, окружавшие густую тьму этого места. Дорогие напитки наполняли бокалы своим благородным ароматом, смешиваясь с едва уловимыми нотками мяты, оставшимися от присутствия Малфоя.       Легкое освежение, как неуловимый след того, кто здесь сидит.       Драко Малфой, облачённый в изысканный костюм темного оттенка, сидел, откинувшись на спинку дивана, его рука беззаботно лежала на подлокотнике, в то время как пальцы едва касались его поверхности, беззвучно постукивая, подобно далеким ударам сердца, теряющимся в бескрайности его мыслей.       Его взгляд был холодным, как лёд в глубинах полярных морей, его сосредоточенность была столь велика, что казалось, он мог бы изломать время, скользя по его течению. Лицо, без малейших изменений, не выражало ни боли, ни радости, только безразличие, словно каменная маска, которую не возмутят ничьи слова, ничьи взгляды.       Теодор Нотт, с другой стороны, выглядел полной противоположностью. Сидя напротив, он был как весёлая буря, нарочито беззаботно развалившись на диване. Его фигура была напрочь лишена той статичной величественности, которую демонстрировал Малфой.       Нотт сидел с одной ногой, закинутой на другую, и в его руке был бокал, наполненный вином, который он держал так, как будто бы это было всего лишь продолжение его собственной сущности.       Его осанка была небрежной, но в лёгкой раскованности скрывалась почти оскорбительная уверенность в себе. Вся его фигура говорила о том, что он был мастером словесных баталий, игравшим с окружающими, как кот с мышью.       Он, словно плут, знал, когда и где нужно ранить, и поэтому его голос, пронзительный и острый, как лезвие ножа, пронёсся в тишине комнаты.       — Так вот, — начал Тео, разливая по зоне привычное ему веселье. — Твоя благоверная сегодня встречалась с Нарциссой? Ну, как всё прошло?       Драко, не меняя выражения лица, перевёл взгляд на собеседника. В его глазах не было ни тени волнения — только холод, который мог бы остудить сам воздух в комнате.       — Ворвался Люциус, — отрезал он с такой беспощадной точностью, что слово, казалось, ударило как молния. — Всё испортил.       Нотт отреагировал, как и следовало ожидать, — услышав имя Люциуса, Теодор не смог удержать свой смех, который раздался в пространстве, как громкий аккорд в театре.       — Люциус? — проговорил он, широко улыбаясь. — Представляю, бедная Нарцисса.       Блейз Забини, сидящий чуть поодаль, тяжело вздохнул. Его движения были выверенными, словно каждое действие подчинялось строгим правилам. Он поставил бокал с виски на стол с идеальной точностью и скрестил руки на груди. Его идеальная осанка выдавала напряжение, а глаза блестели сдержанным неодобрением.       — Ты знаешь моё мнение, — сказал он мягким, но твёрдым голосом, наклоняясь вперёд. — Этот брак никогда не будет для тебя ни удачным, ни правильным.       Драко не отреагировал сразу, но его взгляд чуть скользнул по столу, а пальцы, дёрнувшись, замерли на мгновение. Его глаза медленно поднялись и встретились с взглядом Забини. Холодная, как лёд, тишина, которая наполнила воздух, была ответом, более многозначительным, чем любые слова.       — Это не обсуждается, Забини, — сказал он, его голос был ровным, но в нём ощущалась некая глубина, которая не оставляла места для сомнений.       Блейз, несмотря на невидимую преграду, не отступил.       — А зря, — добавил он, не скрывая легкой настойчивости. — Она не из твоего мира. Ей с тобой не место, и ты это знаешь.       Теодор, как всегда, не мог упустить возможности бросить ещё одну язвительную реплику, и его слова полетели в воздух, как остриё стрелы.       — Ну, не скажи, Блейз. Грейнджер весьма забавная. Грязнакровка смогла трахнуть Малфоя, я почему-то думал, что он даже к полукровке брезгует прикоснуться. — с издёвкой заметил Тео.       Теодор, словно выстреливший стрелой, взглядом пытался проникнуть в Малфоя, надеясь увидеть хотя бы малейшее движение.       Но Драко был неподвижен, как камень, его глаза, холодные как ледники, мгновенно пригвоздили Тео на месте.       Воздух в комнате стал настолько плотным, что казалось, даже самые лёгкие движения стали невозможны.       — Ты хочешь что-то сказать? — произнёс Драко, его дыхание было как ледяной поток, и каждое его слово, казалось, пронзающее пространство.       Тео, подняв руки в жесте капитуляции, оставался уверенным, его ухмылка, словно след из смолы, не исчезала с лица.       — Да брось ты, Малфой, — сказал он, почти с издевкой. — Не будь таким серьёзным.       Драко, как камень, вновь опустил взгляд на свой бокал и, вращая его в руках, почувствовал, как слова последующие пришли с ледяной, невозмутимой чёткостью.       — Как бы там ни было, — произнёс он, словно ничего не происходило, — встреча была провальной. Люциус устроил сцену, испортил настроение всем.       — Не понимаю, почему ты не можешь надавить на старика, чтобы он отступил, — сухо бросил Блейз, но остановился, когда Нотт фыркнул.       — Старик? — продолжил Тео, вновь поглощая пространство своим смехом. — Дорогой мой, Люциус скорее заставит Драко мыть камины голыми руками, чем пойдёт на попятную. — протянул Теодор, подаваясь вперёд и глядя на Драко с лукавой ухмылкой.       Драко бросил на Тео взгляд, который мог бы быть смертельным, но ничего не сказал. Блейз покачал головой, но решил промолчал. Разговор переместился на дела — обсуждали поставки ингредиентов, новые контракты, несколько неясных условий.       Драко слушал вполуха, его мысли витали где-то далеко, но одна из фраз всё-таки привлекла его внимание.       Он коротко хмыкнул, и уголки его рта слегка приподнялись в насмешливой улыбке.       — Что тебя так развеселило? — нахмурился Забини.       — Ничего, — ответил Драко, но затем, медленно поднимая глаза, добавил: — Просто одно из условий Грейнджер включает открытый брак.       Теодор широко распахнул глаза и присвистнул, едва не разлив вино.       — Ты серьёзно? — его глаза округлились. — Так вот что значит быть прогрессивным магом.       Даже Блейз на мгновение выглядел удивлённым, но тут же вернул себе привычное хладнокровие. Он закатил глаза, но не успел вставить слово, как Тео продолжил       — Если вдруг соберёшься в очередную командировку, предупреди меня заранее. Я с удовольствием займу твоё место ночью. Развлечь Грейнджер — это же почти услуга, не благодарите.       Драко поднялся, его движения стали такими плавными, что казались частью самой природы, но в них был скрытый заряд напряжения.       Он сказал всего несколько слов, но каждое из них было как гром в этом теплом, осеннем вечере.       — Повтори Нотт, — холодно бросил он, его взгляд был как ядовитая стрела, готовая разорвать всё на своём пути.       Тео, ухмыляясь, не останавливался, но его выражение лица стало более настороженным.       — Ты слишком серьёзен, Драко. Расслабься.— Тео махнул рукой, совершенно не воспринимая угрозу всерьёз. — Рыжий её бросил, ты её подобрал, а с другом делиться не хочешь? Эгоист.       Эта реплика стала последней каплей. Малфой двинулся вперёд, его глаза сверкнули, а челюсти сжались.       — Хватит, — твёрдо сказал Забини, поднявшись со своего места и встав между ними. — Тео, ты идиот.       Драко смерил Нотта взглядом, в котором читалась абсолютная ненависть, но затем Драко ухмыльнулся, откидываясь на спинку дивана. Глаза его сверкнули озорной насмешкой, что воздух в зоне ощутимо похолодел, голос прозвучал тихо, но вкрадчиво, с ноткой сарказма:       — Подбирать за кем-то, Тео, — он выдержал паузу, — не в моих привычках. Передай привет Пэнси.       Эта фраза повисла в воздухе, обрушив гнетущую тишину.       Теодор едва заметно дёрнул уголком рта, его лицо на мгновение застыло, словно он обдумывал, как именно парировать этот удар, но удержался от грубого ответа.       Вместо этого он коротко хмыкнул, лениво махнув рукой, как будто отгонял надоедливую муху и откинувшись на спинку дивана, принялся лениво катать бокал с вином в руках.       Блейз устало сел обратно, коротко выдохнул, отвернувшись к своему бокалу, склонил голову чуть в сторону и внимательно посмотрел на Драко.       Забини знал, что эта фраза действительно задела Тео, несмотря на его внешнюю непробиваемость.       Лёгкая напряжённость в его движениях выдавала раздражение, но он решил не обострять ситуацию, лишь пробормотав себе под нос:       — Вечер становится всё интереснее.       Драко не удостоил его ответом. Лишь взгляд его остался всё таким же тяжёлым и непреклонным.       Нотт пару секунд изучающе смотрел на друга, словно ожидая, что тот ещё что-то скажет, но Драко был подобен статуе — холодный, невозмутимый, неподвижный.       Блейз, очевидно, решил сменить тему и затеял обсуждение некоторых дел, касающихся поставок редких ингредиентов.       Драко слушал без особого интереса, машинально поглаживая хрустальную кромку бокала. Упоминание Картеса вызвало у Малфоя едва заметное движение бровей, но он почти не вмешивался в разговор.       Тео, по своему обыкновению, отпустил пару саркастичных комментариев, больше для того, чтобы развлечь самого себя, чем кого-либо ещё.       — Ты же понимаешь, — вставил Блейз, крутя бокал в руке, — что Картес не будет соблюдать условия, если мы не…       Драко поднял руку, давая понять, что разговор на эту тему его не интересует.       — Об этом позже, — коротко отрезал он.       — Ну что ж, — проговорил Теодор, слегка потянувшись. Он поставил бокал на стол и поднялся. — Кажется, пора размяться.       Он неспешно прошёл к балюстраде, облокотившись на неё с ленивой грацией.       Его глаза заскользили по танцполу, заполненному людьми. Там кипела жизнь: разноцветные вспышки света мелькали над головами танцующих, музыка грохотала с такой силой, что, казалось, её вибрации доходили до самых стен VIP-зоны.       Внезапно взгляд Нотта остановился. Его лицо озарилось той самой ехидной ухмылкой, которая всегда предвещала что-то крайне неприятное.       — Малфой, — вдруг раздался голос Тео, полный едва сдерживаемого веселья. — Твой открытый брак уже в силе?       Драко медленно поднял на него глаза.       — Что ты несёшь?       Тео, не оборачиваясь, махнул рукой в сторону танцпола, где, теряясь в толпе, маячила фигурка с каштановыми волосами.       — Ну, если ты готов делиться со всеми, но не со мной, это, признаться, обидно, — продолжил Тео, при этом нарочито растирая глаза, будто утирая невидимые слёзы. — Даже больно, знаешь ли.       Стук бокала о стол прервал его выступление. Драко резко встал, и его движение было настолько угрожающим, что даже Блейз вскинул голову.       — Ты нарываешься, Тео, — спокойно заметил Забини, прикрыв глаза.       Тео обернулся, его лицо озарила довольная усмешка.       — А ты взгляни, Малфой, — произнёс он с той самой улыбкой, которая всегда предшествовала какой-то дразнящей реплике. Нотт слегка наклонил голову в сторону танцпола.       Он скользнул взглядом по фигурам танцующих, и его взгляд вдруг застыл. Он почувствовал, как сердце остановилось, как время на мгновение замедлилось, и вдруг весь клуб стал второстепенным.       Каждый звук, каждая деталь исчезла. Всё его внимание было сосредоточено на одном, единственном человеке. Он сразу узнал её.       Она была слишком яркой для этого места.       Малфой видел, как её рука неловко отмахивается от девушки, которая продолжала тащить её за собой.       Гермиона танцевала, но её движения были неуверенными, как у человека, который пытается заставить тело подчиниться музыке, но не до конца понимает, как это сделать. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке, её тело двигалось скованно, каждый жест был слегка зажат, но в этой неуклюжести была своя прелесть.       Это была та необычная аура, которая сопровождала её всегда — даже сейчас.       Драко не мог не заметить, как её взгляд постепенно начал скользить по танцполу, как она то ли интуитивно, то ли в силу нервозности оборачивалась, стараясь поймать кого-то в толпе. Она почувствовала его, даже не зная о его присутствии. Почувствовала его тяжесть. Его взгляд.       Он знал, что благодаря чарам, наложенным на VIP-зону, она не сможет его увидеть, и этот факт только усиливал его раздражение.       Она не должна быть здесь.       Малфой не заметил, как его рука крепко сжала подлокотник, его дыхание стало чуть глубже, а губы сжались в тонкую линию.       Его лицо оставалось непроницаемым, но его глаза, они выдавали всё. Он был зол. И не просто зол — он был в абсолютном гневе. Он видел, как люди пялились на неё.       Не должна быть здесь.       Драко продолжал пристально следить за ней, его взгляд, холодный и беспощадный, вонзался в её фигуру, словно клинок из чистого льда. Она двигалась к барной стойке, и он мгновенно отметил её осторожные, почти неуверенные шаги.       Это место ей чуждо, это окружение её тревожит, и, несмотря на её попытки держаться собранно, он видел, как она ищет угол, где могла бы найти хоть каплю покоя.       Кто был с ней?       Кто стоял рядом?       Ему было всё равно.       Их имена, лица, голоса — неважно. Они были лишь декорациями в этой жалкой постановке. Люди вокруг неё были не более чем безликими фигурами, марионетками на фоне его видения. Их присутствие было лишено веса, их значение — ничтожно. Он не собирался вникать, кто они такие, потому что знал: когда придёт время, он уничтожит их без колебаний.       Всё, что имело значение, — это она.       Гермиона нервно оглядывалась, её глаза скользили по стойке, по людям, по шумной толпе, словно она пыталась найти что-то, за что можно было бы зацепиться. Что-то, что дало бы ей ощущение уверенности.       И тогда произошло то, чего он ожидал. Её взгляд замер, как будто она на мгновение почувствовала его присутствие. Её спина слегка напряглась, и это едва уловимое движение заставило уголок его губ приподняться в удовлетворённой ухмылке.       Она ощутила его. Даже через невидимую пелену чар, скрывавших его.       Ему не нужно было открывать себя, чтобы завладеть её вниманием. Он был её тенью, её неизбежностью. И видеть, как её тело отзывается на его незримое присутствие, было опьяняюще.       Ему было достаточно видеть, как её сознание неосознанно ловит его взгляд, чтобы испытать удовлетворение.       Она не знала, что он был здесь. И уж точно не могла понять, с какой жадностью его глаза следили за каждым её движением.       Её реакция — эта интуитивная осведомлённость о нём — была для него сродни редкому удовольствию, которое невозможно оторвать от себя.       И всё же.       Грейнджер заговорила с кем-то. Мужчина, стоявший рядом с ней, был неприятен даже на расстоянии. Его лицо, каждый жест, вся манера общения выдавали нечто откровенно агрессивное, пусть даже скрытое под маской сдержанности.       Этот человек, с выражением скрытого раздражения, смотрел на неё так, словно она была объектом, который нужно оценить и каждое слово, которым они обменивались, пропитывалось какой-то вязкой, неприятной энергией, оставляя неприятный осадок в воздухе.       Её напряжение усилилось, её тонкие пальцы нервно касались края барной стойки, а взгляд становился всё более беспокойным.       Драко почувствовал, как в нём закипает ярость. Его лицо оставалось неподвижным, маской, которую он носил годами. Но взгляд стал острее, резче, и темнота в его глазах была почти осязаемой.       В груди, за тщательно возведёнными баррикадами хладнокровия, что-то гулко отозвалось — это раздражение, этот гнев, этот инстинктивный протест.       И тогда Малфой увидел, как бармен подал ей коктейль. Её пальцы, чуть дрожащие, обхватили стекло, она сделала крохотный глоток — и этого оказалось достаточно, чтобы у него перехватило дыхание от гнева, заставляя кровь отхлынуть от лица. Его пальцы сжались в кулаки, а челюсть напряглась до боли.       Она не должна была этого делать. Ни чарующий напиток, ни иллюзорная атмосфера праздности не стоили того, чтобы ставить под угрозу своё здоровье — а главное, здоровье их будущего ребёнка.       Это был не просто опрометчивый поступок, это была вопиющая безрассудность, от которой в груди его поднимался глухой, яростный гул.       Она осмелилась подвергнуть риску их ребёнка ради чего? Ради того, чтобы не привлекать лишнего внимания?       Драко поднялся, его движения были медленными, почти ленивыми, но в них ощущалась угроза.       В его холодной решимости не было места сомнениям или колебаниям. Малфой направился к ней, его шаги были как удары часов, отсчитывающих последние мгновения её беспечности.       Всё вокруг теряло значение.       Люди, шум, смех — он перестал это замечать.       Он знал, что будет. Знал, что не позволит этой ситуации продолжаться.       Она не должна была быть здесь, и он собирался это исправить.       Каждый шаг приближал его к цели, и его гнев, словно прилив, нарастал с каждым мгновением.       Он был воплощением хищника, который вот-вот обрушится на свою добычу.