Similar

Его ли? Это маячит на горизонте невменяемого. В подкорке… Но все равно он заваливается в слишком знакомую комнату, ухмыляется, и хочет естественно мудачьем опять стащить тупого мальчишку с кровати и отправиться в первое попавшееся измерение. На похуй. Только вот не может, оглядывая мутным взглядом раскрасневшегося и полураздетого, откинувшего во сне одеяло, Морти. «Ты пьян.» «Да нихуй-я!» «Уже дошли до баталии в собственной башке? Нихуевая дурь, Санчез!» Но вопреки, чтобы как и всегда развернуться и выйти из комнаты, специально хлопнув дверью, как может только он, Рик заходит внутрь, прикрывая за собой и защёлкивая. Стабильно. Коридорного света теперь нет, лишь яркая большая луна холодными фиолетовыми лучами заливает спальню. — Рик… — невнятно и до жути неожиданно бормочет мальчишка во сне, хмурится, всхлипывает и переворачивается, неудачно скидывая ногой одеяло. «Не такая уже и кость, сочный…» — констатирует воспаленный гениальный мозг, и ему по душе такие мысли, а потому пройти ближе и усесться на край кровати — как данность, как будто уже не первый раз. Запустить пятерню в каштановые кудряшки, провести, не сильно оттянуть, так намеренно, чтобы этот сучонок проснулся. И просыпается ведь, заспанным взглядом скользя по нему, но даже не пытается отдёрнуть руку и вырваться из крепкой хватки. Как и всегда — умница. — Рик… — сипло шепчет Морти и показательно облизывает губы, наспех, судорожно, будто его не просто разбудили, а застали за чем-то совсем неприемлемым. Но Санчез только улыбается на такое поведение, коряво, более походящее на оскал, и тянет сильнее, под новый жалобный писклявый всхлип мальчонки, скользя взглядом по голой груди, острым ключицам, несколькими меткам под ними и на шее. Ещё не сошли с прошлого раза. И это…хорошо? Молниеносно приблизится к мелкому ублюдку, так, чтобы от страха вскрикнул, повалить на отчего-то влажные простыни и не церемонясь развести коленом худые юношеские ноги — как уже отработанная данность, но не менее желанная, а Морти и вовсе вскидывается, сразу прогибаясь как шлюха, без особых стеснений разводя ноги ещё шире и царапая короткими ногтями за плечи, пытаясь привлечь ближе и снять ненужное. — Правильно, моя сученька… Правильно, — ухмыляясь по скотски, и похуй, что мальчишка морщится от его перегара, капризно отводя голову в сторону. — Морти! — злобно, ненавидя уебка за такие капризы, в наказание моментально кусая за шею и пьяно прикрывая глаза от того, настолько громко мальчишка вскрикивает. Но не отстраняет, даже не противится, лишь хныкнув, поворачивается к тебе спиной, ложась на живот и призывно прогибаясь в пояснице, так, чтобы явно было наглядней. Вот так всегда, ставишь себе рамки, те которые ещё остались в ебнутой голове, но без морализма, пытаешься в «правильность», а по итогу оказываешься вновь здесь... наскоро раздевая свою персональную сучку и не заботясь вставляешь ему, с блаженным пиздецом от жара юного тела. Да. Он такой предусмотрительный всегда, подготовленный и растянутый, по большинству тобой же, Морти, прогибающийся под твоим весом и скулящий нечто невнятное, но реагирующий на каждое грубое прикосновение. Именно такой — стонущий, кричащий, принимающий до основания Морти. Морти, в глазах которого, когда ты его переворачиваешь на спину и вставляешь повторно, лишь масляная похоть и ни грамма сознательности, и шепчет от только одно, как умалишенный: — Рик, Рик… Рик! — Не останавливайся, Рик…. Трахни глубже, умоляю! Именно такой Морти, а тебе сносит нахуй крышу, и уверен, что кристальный порошок и дрянное топливо, приравнённое на некоторых планетах, как опасная реактивная жидкость, тут вовсе сука не причем. Ты срываешь на таком Морти, и вновь переворачиваешь его, утыкая мордой в подушку, в матрас, не важно, утыкаешь, специально надавливая на голову и дерешь с особой оттяжкой и жесткостью, заставляя кричать и скулить, так, чтоб разрывал тонкими хиленькими пальцами простынь. — Морти… Мой, бляденыш. Мой Морти... только сука мой... — на похуй шепчешь куда-то в затылок скулящего мальчишки, даже не сбавляя темпа, вдыхая слишком желанный запах волос. Кусаешь за загривок, за плечо, лопатку — как можно больше и сильнее, чтобы наверняка до следующего раза остались следы. Он только твой, и ничей больше. Его ты можешь наказывать, если в путешествиях пойдет что-то не так, его ты можешь трахать почти полночи, ему ты позволишь скулить у своих ног и умолять отсосать, только этому, сука, Морти! — Давай сученька, кончай для меня, — слова режут собственный слух, настолько омерзительно, но тебя понесло и остановиться не можешь, позволяя сучонку подмахивать и развязно всхлипывать, капая слюной на подушки. Все обрывается после его оглушительно звонкого вскрика и твоего очередного охуенно оргазма, кончая глубоко в растраханую мальчишескую дырку — особый пиздец — это ебаное паразитирующее собственничество, не свойственное даже пьяному Санчезу, вытаскивая член и наблюдая, как из мелкого вытекает твоя сперма. Поганая усмешка оскалом на лице, и тебе это нравится; да сколько уже раз ты его так помечал, а он и не сопротивлялся? Лишь заново начинал крутить сочной задницей и сопеть, желая продолжения, как подсаженный на очередную дурь нарик. Только не сегодня. Уже нет. Бухло почти полностью выветривается из перегруженного организма, и ты недовольно облизываешь сухие губы, грубо толкая пацана вновь на кровать, мордой в подушку. В жопу его, в жопу это взгляд, кинутый через плечо. Ты не хочешь видеть, не хочешь понимать, насколько сделал его… зависимым от себя. Выключить его заранее припасенным препаратом в крохотном шприце — не представляется трудным. Худое блестящее от испарины тело в свете луны расслабляется на кровати, и последнее что ты хочешь и делаешь — переворачиваешь его, но не смотришь на расслабленное лицо и мягкую улыбку во вне, лишь прикрываешь небрежно и встаешь с кровати, натягивая уже привычно брюки и застегивая их. Дверью ты тоже хлопаешь, закрывая на ключ. Который, как проклятая монета, жжет внутренний карман, только вот выбросить его не можешь. Уже не в силах. Прибухнуть вновь нужно, а потому выбираешь Галкеон-9 — хуёвищный по своей репутации астероид, но на котором можно найти и дурь и самое отвратительное пойло. Просто заебаться можно. А уже через десять часов Галкеона, в переводе на земные — сорок минут, ты дома. К хуям разъебанный в умат, но умудряешься таки тихо подняться на второй этаж и слишком осторожно приоткрыть дверь, ведущую в спальню внука. Свет с коридора попадает в комнату, и Морти во сне хмурится, но не просыпается, ты загораживаешь искусственные лучи. Смотришь с минут пять в полной тишине на этого тупого уебёнка и понимаешь, что втянул и подсадил его уже на слишком многое. Но ни в один из разов пиздюк не узнает о том, что ты хочешь с ноги ебнуть и четвертую стену в ваших отношениях. Ни за что. На это ты не пойдешь. Пусть твоя личная сученька, которую ты купил в Цитадели, навсегда останется лишь средством. Своего Морти ты не тронешь никогда. «Не тронешь же, Санчез?..»