Солнце Не Встанет, Луна Не Взойдет

— Отряд! Направо, стройсь: раз, два! — грозным голосом приказывает девчушка Машка — Манюня — из соседней деревни, гордо выпячивая шею с красным галстучком, и, жмурясь от яркого солнца, на нее во все глаза пялится команда из пятерых ребят: брат мой, Толик, три его друга и какая-то девочка с косами до колен. За их спинами журчит полноводная летом речка, отливая золотистыми бликами солнца и завлекая искупаться в теплом воде. Но не тут-то было: пионерские правила гласят — купаться в речке нельзя, пока не выполнишь все дела отряда. А может и не пионерские, а Манюнькины, не то чтобы мы задумывались. Мы с Машкой сидели под кустами неподалеку, прячась и от родителей, что уже ждали нас в огородах, и от пионеров, к которым те нас послали. — Айда к ним, молоко стынет! — растягивая звучные «О», ноет Машка, устав подглядывать и усевшись спиной к кусту, и поглядывает на меня. Машка — та еще боевая девчонка, разница у нас всего год, поэтому в классах мы разных, отчего она неимоверно канючит. — Ш! Надо время выждать! — я пихаю ее вбок, пододвигая к себе еду, которую Толику передала странно заботливая мамка: отцовская фляга, до краев заполненная молоком, и утренне испеченный хлеб, который так и хочется съесть. Машка закатывает глаза, скрещивая руки на груди, как в ее головушку приходит действенный план: чего прятаться, и пускай Толик говорил не приходить, слова мамки — закон. Манюня раздает команде какие-то надуманные указания, и мальчишки, собираясь в небольшой кружок, рьяно хлестают руками в разные стороны от радости: когда еще предоставится возможность с разрешением уйти от покоса в первый год становления пионером? И пускай Манюнины указания звучит глупо, для них это лишь повод покутить. За кустами слышится треск и Толик, как самый высокий из компании, отважно отгородив приятелей рукой, а девчонок — грозным (смешным) взглядом, (от которого те тихо прыскают, отворачиваясь), направляется к кустам, медленно передвигая босые ноги. Остановившись у кромки зелени и затихнув, мальчишка резво отодвигает ветви в разные стороны, отпрыгивая назад, когда из-за листьев на него поднимается радостная Машка, строя ему рожицу, а за ней показываюсь и я. Брат грозно и с обидой глядит на нас несколько секунд, оборачиваясь под вопрошающие вопли девчонок из пионеров, и, схмурив лоб, молчаливо уходит назад, делая вид, что ничего не произошло. — Мы придем к тебе! Что значит из другой деревни??? Мы к тебе придем, мамку попросим нас послать! — Не смейте, прекратите позорить меня, наглые девки! — отодвигаясь в другую сторону стола, бурчит Толик, закрывая глаза. — Придем!!! И кто тебе нравится, расск-… — тут брат сильно ударяет по столу, заставляя нас с Машкой вздрогнуть и посмотреть друг на друга. — Кто там, Толик? — к брату подбегает Манюня, чуть ли не вешаясь на его шею, отчего я, не выдержав, выбегаю из-за куста, оставив корзинку на Машу, и, вмиг сравнявшись с ними, ритмичными ударами бью ей по руке, которую она положила на него. Но Толик, лишь та отстранилась, перехватывает мою руку, грубо подняв ее вверх, и, сохмурив брови к переносице, тяжело дышит, кидая извиняющийся взгляд на девочку. Из-за кустов, слегка покачиваясь от тяжести корзинки — точнее, от театральности своей, как говорила моя бабка, показывается Маша, шустрым шагом подходя ко мне; я, громко хмыкнув, легко высвобождаю руку, отходя чуть назад, к Маше, чтобы видно было всех пятерых «пионеров». Толик делает то же самое, лишь с другой целью — чтобы никто не выведал, что я его сестра, а послала нас его мамка. От позору-то! — Эй, вы кто такие будете? — спрашивает Манюня, потирая розовеющую руку второй. Толик делает быстрый шаг вперед, поворачиваясь к нам спиной, разведя руки в стороны, и закрывая ею нас, чтобы не было видно, но Манюня не церемонится и слегка толкает его вбок, присаживаясь на колени и становясь одного с нами роста. Друзья Толика в стороне чуть не сдерживают смех, отчего подружка Манюни из другой деревни странно на них косится. — Она его сестра, а я ее подруга. Нас мамка послала, вот! — выдает Маша вперед меня, протягивая девочке корзинку с едой, на что та, приняв и открыв, мило улыбается, заставляя Толика краснеть. — Прекрасно, девочки! Молоко! Всем хватит, идите все сюда! — она гладит Машу по голове, отчего та мурлычет как кот, и встает с колен, подходя к Толику и хлопая его по плечу. Румянец становится еще гуще и тот стыдливо опускает глаза в траву. Я подбегаю к Манюне, дергая ту за подол юбочки, чтобы она наклонилась, пока Маша несет корзину, ставя ее в мнимым центр, вокруг которого кругом садятся трое мальчишек и девочка из соседней деревни. — А еще ты ему нравишься! — шепотом выдаю я Манюне, убегая в сторону и заливисто смеясь, когда та поднимает на непонимающего Толика шокированные глаза. Но смех мой длится недолго: пока Маша в кругу новых взрослых знакомых уплетает Толькин хлеб, тот, вскочив на ноги, через все поле несется за мной. Только не это!