in the jaws of the beast

      Джон знает, что каждого, кто грешно прожил жизнь, поддавшись низменным слабостям и соблазнам, ждет Ад. Наказание за собственные ошибки и беспечность или глупость. Ирвинг так же знает, что, пусть мысли и не всегда ему подвластны, но он старается держать их в узде, словно норовистых лошадей. Лейтенант ходит на службы, которые устраивает сэр Джон, пытаясь поднять моральный дух команд и уберечь от Зверя, но чувствует, что обманывает самого себя. Франклин, кажется, тоже занимается самообманом, закрывая глаза и поворачиваясь спиной к тому, что бродит за бортами их кораблей, разевая клыкастую пасть. Джон, молящийся каждую ночь, словно последний грешник, боится иного Зверя, скалящего пасть. — Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе, — едва слышно шепчет Ирвинг. Пламя свечи дрожит от гуляющих по кораблю сквозняков, отбрасывая дрожащие, словно живые, тени, которые с немым укором наблюдают за коленопреклоненным мужчиной. — Хлеб наш насущный дай нам на сей день, и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого.       Джон позволяет себе задуматься о происходящем непосредственно с ним и с окружающими. Кажется, все началось тогда, когда третий лейтенант застукал помощника конопатчика Хикки и стюарда Гибсона за… а за чем, собственно? Ирвинг так толком и не решил, что он действительно видел, а что только предположил и додумал. Может, ничего неправильного и порочного не было и в помине — тогда ему следует винить только себя и свое разыгравшееся воображение. В любом случае, после этого казуса Джон молился так истово, словно желал замолить каждую беспорядочную и постыдную мысль, промелькнувшую в голове. И когда у него почти получилось забыть о произошедшем, Корнелиус решил напомнить ему обо всем, в частности о собственном существовании, которое лейтенант с завидным упорством игнорировал, избегая помощника конопатчика. — Лейтенант Ирвинг, — почти мурлычет Хикки, здороваясь. Замерзший и покрасневший нос мужчины до странного органично гармонирует с рыжими волосами, виднеющимися из-под уэльского парика и шапки, натянутой поверх. — Мистер Хикки, — голос звучит ниже и теплее — куда теплее, чем полагается в ледяной пустоши, где они оказались, — чем Джону хотелось бы. Руки слегка дрожат, когда он видит как снежинки находят себе пристанище на рыжеватых ресницах помощника конопатчика, и Ирвинг прячет их за спину. — А я как раз хотел с вами поговорить. Ну, знаете, поблагодарить вас за молчание…       Пасть Зверя хищно и счастливо скалится ему в лицо, предвкушающе капая голодной слюной на сверкающий снег.       Лейтенант не уверен в том, что он чувствует. Разве все это нормально, разве естественно? Подсознательно Джон уже знает ответ. Будь он в старой доброй Англии, он бы нашел утешение в церкви, но так уж вышло, что он и еще сто тридцать человек где-то посреди Арктики, где надеяться можно только на собственное благоразумие и выдержку, и проповеди главы экспедиции. Ирвинг любит «Террор», ставший ему домом и, мужчина искренне надеется, что и местом покаяния, но ничто не сравнится со спокойствием, которое может даровать только святая земля и стены, вобравшие в себя тысячи и тысячи молитв.       Капитан Крозье, не разделяющий религиозности сэра Джона или своего лейтенанта, тоже неспокоен. Ирвинг приглядывается ко всем, справедливо полагая, что на данный момент это входит в его обязанности. Глядя на Френсиса, гневно сверкающего глазами в сторону коммандера Фицджеймса, пожаловавшего на «Террор», Джон понимает, что мужчина избегал общества Джеймса уже несколько месяцев. Лейтенант видит уже знакомые жесты и взгляды, понимая и принимая их во внимание только потому, что за последнее время сам неоднократно бывал в подобных ситуациях — Корнелиус не оставлял своих попыток пробиться через броню, скрупулезно возведенную Ирвингом, сломить его веру и обратить во грех. Может, у помощника конопатчика был какой-то план или ему было нужно совсем иное, но Джон не мог понять его скрытых мотивов.       В один день Ирвинг понимает, что у него куда больше общего с капитаном Крозье, нежели с сэром Джоном, преисполненным веры и надежды на спасение от Зверя.       Френсис не боится Зверя и держится с ним на равных, словно знает нечто такое, чего никак не понять ни Франклину, ни третьему лейтенанту. Пасть, маячащая за каждой спиной, ему не грозит. Крозье обменивается колкостями с Фицджеймсом, а тот кривит губы в усмешке, словно это именно то, что он ожидал услышать.       Когда Зверь настигает Франклина, утаскивая под воду и игнорируя всю его набожность и веру, смыкая зловонную пасть, Ирвинг понимает, что ему не спастись. Он уважал сэра Джона хотя бы как товарища, способного всегда подобрать нужные слова, но куда ему до франклиновской праведности?       Корнелиус, наворачивающий вокруг лейтенанта круги, словно голодная акула, задорно улыбается и подмигивает. Желтый свет масляных фонарей мягко отражается в льдистых глазах мужчины, но Ирвинг видит лишь океанскую бездну, поглотившую Франклина вместе со Зверем. — Ибо Твое есть Царство и сила и слава вовеки. Аминь.       Джон вздыхает, вспоминая рыжий оттенок волос и задувая небольшую свечу, стоящую на столике у кровати — он чувствует, что пасть уже сомкнулась на его горле.