Прочь бежать (из этих стен)

Слепящие глаза вспышки, свет, жар. Запущенные из бухты световые снаряды разрывались, заливая всё перед Порко ослепительно-белым. Стирались с лица земли и башни с турелями, и стены, и даже перекошенные в предсмертном ужасе солдаты. Разрывные бомбы уничтожали всё. Уже после следовал звук. Раскаты грома — так близко, словно пытались зарядить ему прямо в челюсть, — превращали мир в звенящее эхо, стоило горячим потокам воздуха пронестись мимо, взъерошивая гриву Порко, подпаливая самые концы волос. В тянущиеся за взрывом минуты Порко выжидал; гулкое биение его сердца — всё, что он мог слышать, облака пыли — всё, что он видел, жжёные волосы и кожа — всё, что мог обонять вокруг себя. Порко двинулся дальше, стоило дыму немного развеяться, обнажая остатки построек. Бой не закончен — ещё нет. Упёршись ногами в горячий песок, он оттолкнулся, запрыгивая на стену; когти проехались по камню, пока он не вонзил их плотнее в более мягкий строительный раствор. Порко подтянулся, взбираясь по стене и оказываясь на самой вершине, прежде чем дым окончательно рассеялся на поле боя. И когда вокруг посветлело, он уже ждал их, остальных стрелков. Порко возвышался над ними и их криков не слышал вовсе — в ушах всё ещё рокотал гром от взрывов. Он не видел их лиц — глаза всё ещё щипало от дыма и пепла. Порко ударил по пушкам, замахиваясь на них острыми когтями, и вонзил их в металл, разрывая его на части. Когти всегда проходили свободно и плавно, будто через масло, взрезая и металл, и кожу, и плотные кости. Не медля он двинулся от одной пушки к другой и вскоре закончил круг по башне, обезвредив их все. Меж клубами дыма прорезался холм, чёрные тучи поднимались над заливом, внизу вспыхивало и меркло зарево очередной пальбы. Всё обрушилось на него одновременно: поле битвы было отвратительно близко, и воздух вокруг наполнился звуками. Вопли, визги, крики, полные страха и отчаяния; Порко продирался меж них, пока дробь свистела в дюймах от тела. Но он не мог медлить, не мог опускать руки, пока вся противотитанная артиллерия не будет уничтожена подчистую. С точки зрения тактики победа уже за ними. Но если он потеряет хоть кого-то из своих — Зика, Пик или даже Райнера, — то победа станет бессмысленной. Возможно, кому-то вроде Райнера будет просто забыть и смириться, но Порко не собирался выбрасывать из своей жизни никого из них. Свою задачу он выполнит как должно. Как только Порко покончил с последней турельной установкой, то побежал ещё быстрей. Едва касаясь руками и ногами камней, он нёсся по отвесной стене. Впереди прямо на него поворачивалась пушка; её дуло, чёрное и бездонное, уставилось на Порко — и вспыхнуло, изрыгая пламя. Он тут же бросился в сторону и снова вцепился когтями в твёрдую каменную стену, удерживаясь на ней и уворачиваясь от снаряда. Подтянувшись, он метнулся к пушке и приземлился на неё с жутким грохотом и рёвом, пробивая вмятины в металле с такой лёгкостью, будто это была простая фольга. Сгрудившиеся вокруг люди кричали что-то, что он никак не мог разобрать, — слова мешались с хлопками их взведённых на него ружей. Пули звякали об кожу. Порко взревел, взмахом когтей прорезая стену, сбрасывая везучих солдат вниз, а неудачников разрывая на части, и продолжил продираться сквозь вражеские войска. Грива яростно развевалась на воющем пустынном ветру, пока он рвал и крушил, вгрызаясь челюстями в сталь. Клыки давили стволы, изо рта прямо за стену сыпались остатки амуниции и куски человеческих тел. После себя Порко оставил только щебёнку — всё остальное было сокрушено в пыль. И когда последний оставшийся человек поднял оружие, чтобы выстрелить, Порко с вызовом вздёрнул вверх подбородок. Он распахнул рот, и громогласный рёв пронёсся по округе. Солдат перед ним стоял не двигаясь, всё ещё вцепившись в ружьё, но дрожал от головы до пят. Порко бросился на него и перекусил пополам. Наконец обезопасив периметр стен, он забрался в форт. Выдыхая клубы пара, он позволил оболочке титана спасть и вместе с ней сбросил с себя тяжесть завершившейся для него битвы. Порко поднялся на ноги; остатки его собственного монстра застыли полосами на лице, руках, окутали паром всё тело. И только возвратив себе человеческий облик, он вернулся к остальным. — Вечно сваливаете на меня всю грязную работу, — проворчал он, подходя к Зику. Тот молчал, ничуть не встревоженный разрушениями вокруг, и зажимал пальцами сигарету. Выпустив струйку дыма, он запрокинул голову, наблюдая, как тот сливается с клубами пепла, обволакивающими форт. Порко покачал головой и прошёл дальше, переводя взгляд себе под ноги. Всё что осталось от Бронированного титана, успело крепко пристать к земле. Порко замер, осматривая его: рядом с головой вытянулась рука, но вторая отсутствовала вовсе. Всё ниже пояса было сожжено напрочь. Волокна мышц и белых костей расплавились, растеклись лужей, смешавшись с песком и, затвердев, блестели на пробивающемся сквозь дым свету. Порко подошёл ещё ближе, и запах жжёного мяса и огня наконец долетел до него, заставляя наморщить нос. — Бесполезная груда хлама, — проворчал он, ковыряя месиво носком ботинка. Бронированный так и лежал недвижимый; из своего изуродованного, разломанного состояния ему восстанавливаться недели две при хорошем раскладе. Он вернётся в норму, без сомнения. Порко стиснул зубы, выплёвывая: — Вот тебе и расплата за то, что развязал войну, да, Райнер? — Замкомандира Браун спас меня. — Заслышав голос Зика, Порко повернул к нему голову. — Повезло тебе, — бросил сбитый с толку Порко. — Кроме того, — продолжил Зик, стряхивая пепел с кончика сигареты, — сегодня благодаря ему мы узнали кое-что важное. — И что же? — спросил Порко. — А ты присмотрись, — Зик махнул рукой на остатки от титана. — На него полагаться мы больше не можем. Впрочем, как и на любого другого из нас. — О чём ты? Говорил же, он спас тебя. — В этом и проблема, — ответил Зик. Он подошёл ближе к Порко, указал вниз, на песок, где кожа и кости сплавились в однородную жижу. — Корабли Средневосточного Альянса ударили по нему из бухты. И если Бронированный получил столько повреждений, то можешь сам догадаться, что всё это значит. Ни у кого из нас попросту нет шансов. От слов Зика, забравшихся прямо под кожу, Порко нахмурился, но возразить ему было нечего — Йегер прав. — Марли больше не может полагаться на силу титанов, как это было раньше — добавил Зик. — Значит, всех нас превратят в хлам, — выдохнул Порко. Мысль о собственной бесполезности засела в его создании слишком плотно. Она гнездилась там всё то время, что он расчищал завалы у входа в форт, освобождая путь для пехоты. Она утихала совсем немного, прибитая рутинным выполнением приказов сверху: обыскать руины, добить всех случайно оставшихся в живых титанов, согнать в одно место выживших людей. Всё это время он никак не мог перестать думать о том, что даже в случае победы они на самом деле остаются в проигрыше. Он отгонял эти мысли изо всех сил, стараясь переключиться на продолжавшуюся эвакуацию с поля боя; нужно мобилизовать войска, нужно столько всего проконтролировать — война, как оказалось, полна не только насилия и боли, в ней сполна хватает ещё и логистики с бюрократией пополам. Все эти задачи не особо подходили для титанов. В качестве последнего и самого сомнительного на сегодня задания Порко вырезал Райнера из горы изувеченной плоти. Он вытащил обмякшее тело из месива крови, костей и мышц; Райнер был без сознания, и тащить его приходилось на себе — безвольного, уставшего, бледного и дышащего так редко, что можно было подумать, что тот и не жив вовсе. Он жалок, думал Порко, жалок и слаб; но чем дольше смотрел на Райнера, тем ярче слова Зика вспыхивали в его памяти, заставляя признать свою неправоту. Не имело значения, насколько сломлен и беспомощен сейчас Райнер. Он выглядел именно так, как и всегда. Слабым здесь был именно Порко. Все они, на самом деле, теперь слабы. Скоро необходимость в них отпадёт. Марли никогда в них особо не нуждалась, а без силы титанов у таких элдийцев, как он, надежды не было вовсе. — Достал его? — голос Перевозчика заскрежетал позади. — Ага, — пробормотал Порко, выбираясь из плотного кокона своих мыслей. — Как он? Пожав плечами, Порко покрепче перехватил Райнера, кинул на него беглый взгляд. Повреждений хватало — но их силы были способны справиться и не с таким. — Руки и ноги на месте. Такой же дурень, как и всегда. А ещё этот дурень — всё, что у него осталось. И именно его он никак не мог выбросить из головы.

× × ×

Райнер то возвращался в сознание, то снова проваливался в забытье. Руки, как он успел всмотреться, были совсем не его — огромные, массивные, с закалёнными стальными пластинами, обвивающими костяшки, обхватывающими каждый его сустав. Твёрдые и гладкие, цвета кости — это и были его кости, не покрытые в этот раз совершенно ничем, лишь красными клоками мышц и ошмётками отслоившейся кожи, болтавшимися рядом. Зрелище было чудовищным. Райнер никак не мог отвести от этих рук взгляд. Они были влажными — ладони залиты кровью, скользкой, тёмной. Она сочилась из оставшихся капилляров, из каждого обнажённого мускула, стекала вниз по запястьям. Охватываемый ужасом, он огляделся, пытаясь понять, откуда её могло взяться так много. Трупов вокруг было немерено. Вся кровь — их. Рядом лежали тела солдат, некоторые придавленные обломками, некоторые — будто раздавленные гигантским чудищем. «Словно титаном», — мелькнуло у него в голове. Райнер посмотрел вниз. Под его ногой — под огромной ступнёй, которая была совсем не его, — лежало туловище мужчины. Райнер отступил назад, пытаясь не завалиться и не потерять опору среди десятков тел. Но его ноги были неуклюжими, а тело отзывалось словно бы с запозданием. Он отшатнулся, с трудом осознавая, что человек под его ногой уже давно мёртв и ему никак не поможешь — шлем раздавлен, будто картонный, а кровь смешалась с грязью, застыв вокруг. «Титаны… это сделали титаны», — подумал Райнер. Грохот лопастей привлёк его внимание, Райнер вскинул голову, глядя вверх. Что-то продолговатое и тёмное зависло в воздухе. Тёмное нечто продвигалось вперёд, двигатели взрезали воздух перед собой, посылая повсюду страшный гул, заслоняя огромной тенью полуденное солнце. Райнер наблюдал за расползающейся темнотой, чувствуя, как в такт лопастям клокочет и его сердце, как внутри всё сжимается от первобытного, всепоглощающего страха, с которым он никак не мог совладать. А после воздух пронзил вопль. Далёкий, но прекрасно слышимый, он прошил тело насквозь, отдаваясь грохотом по венам, гулко бухая в голове. Вспыхнула молния. Раскаты грома взрывались вверху, над его головой, мир внезапно стал ослепительно-белым и ужасающе горячим. Тени неслись сверху вниз, постепенно приобретая формы. С неба сыпались тела — гигантские тела, — и конечности ломались при столкновении с землёй, лица кривились как от боли. Это вовсе не мешало им вставать и нестись прямиком на него, всё набирая и набирая скорость, и воздух заходился в воплях и рёве, пока Райнер стоял, обездвиженный, глядя на них. Он видел их раньше. Смотрел на них с высоты стен, с ветвей деревьев. Он сражался с ними. Ужас, охвативший его сейчас, был точно таким же, что и тогда, когда он рассекал воздух, размахивая парой тонких лезвий. Тот же самый страх от распахнутых ртов, сгребающих сильных рук, страх огромных фигур — сильных, сокрушающих всё на своём пути. Он испытал всё это на собственной шкуре, и сейчас то же чувство затапливало его снова. Сердце стучало так громко, что набатом отдавалось в ушах. Титаны всё приближались. И никаких мечей у него не было в этот раз — только никчёмные, залитые кровью руки. Райнер попытался двинуться. Попытался поднять ноги. Но времени не было, а с неба продолжали сыпаться тела. Когда они накинулись на него, столкновения он не почувствовал, но ощутил, что падает. Падает с дирижабля, со стены — он не понимал, не мог сказать наверняка. Райнер изо всех сил старался осмотреться, понять, где он находится, но каждый поворот головы вызывал очередной приступ тошноты, а высота дурила его, не давая даже попытаться понять, где он находится. Это неважно, думал он, пока вереница картинок, образов и видений проносилась перед его глазами. Камни в бесконечной стене, тела — падающие с бескрайней высоты и рассыпанные по земле. Ни за одну из мыслей не удавалось ухватиться, они разбегались от него так же, как сменялись и картинки перед глазами. Когда ветер надрывно засвистел у него в ушах, Райнер зажмурился что было сил. Видения не стихали, не исчезали. Под его красными, раздражёнными веками они становились даже ярче и беспокойней, более отчаянными, беспощадными. Он чувствовал, как отзывается его тело, пока образы обхватывали его, облепляли целиком. Он чувствовал себя обезумевшим, вспотевшим и взмокшим, в горле вмиг пересохло, и ему было жарко, так жарко, словно его засунули в огненную печь. Было жарко, словно внутри титана. Воспоминания продолжали наплывать и наваливаться, разгоняя его пульс, заставляя его голову кружиться, пока они сливались с ним в одно целое. Поля битв в чужих землях, места сражений на крохотном острове — везде была смерть, кровь, бесконечные стены. И неважно, был он внутри или снаружи, он никак не мог сбежать. «Я так устал… от этих стен», — подумал Райнер. Они мучили его. Они заставляли его вспоминать. Злополучная миссия, оставленная на острове, брошенная на произвол судьбы. В момент, когда умер Марсель, начался настоящий ад, бесконечный, непрекращающийся кошмар. И боги, боги, как просто и легко было увидеть лицо Марселя, увидеть его титана, и спустя все эти годы — титана Порко. Они были слишком похожи. Это раздирало вроде бы затянувшиеся раны снова и снова. Раны, которые так никогда и не заживали должным образом — они покрывались несмелой коркой, слабыми шрамами, которые не были способны залечить всё то, что было сломано глубоко под ними. Воспоминания нахлынули стремительным потоком, как и всегда, причиняя невыносимую боль. Крики Энни, ужас в глазах Бертольда — это всё было из-за него. Он подвёл Марселя. Он попытался занять его место, но так и не смог — он с самого начала знал, что потерпит неудачу и что у него ничего не выйдет. Порко говорил ему об этом. Он был слабаком. Он совсем не был умным. У него не было ни выносливости, ни нужных навыков — Галлиард всё это время был прав. Он подвёл их. Он убил их. Даже после всех сражений он продолжал видеть их лица — лица друзей, которых он оставил умирать. Лица людей, которых он не смог защитить. В ушах свистел воздух. Земля, должно быть, была совсем близко. Райнер открыл глаза, он был… …в Шиганшине. Смотрел, как падает Бертольд с рассечённым затылком. Райнер знал, что именно случилось, — он сейчас умрёт. Бертольд сейчас умрёт, снова. На его глазах, прямо перед ним, и что бы он ни попытался сделать, итог будет всегда одинаков. Он снова будет терять всё, что ему дорого. И Райнер знал, что если увидит это хоть ещё один раз, то не вынесет, умрёт сам. — Нет! — вскрикнул он, резко просыпаясь. Пульс зашкаливал, кожа была влажной от пота. Райнер сел, и голову повело и закружило. — Кажется, кому-то снился приятный сон, — сухо прокомментировал Порко, надкусывая бутерброд. Райнер зажмурился, ожидая, пока в голове хоть немного прояснится, и вслушивался, как Порко жевал. — Поэтому я решил тебя не будить. Райнер приоткрыл глаза, пульс начал потихоньку выравниваться. Мурашки наконец перестали скакать по коже. Он, судя по всему, был в лазарете, отдыхал и восстанавливался — стены были знакомыми, кровати с жёсткими матрасами — тоже. За последние четыре года он бывал здесь не раз. Он помнил даже запах отбеливателя, намертво приставший к простыням. Он поднял взгляд на всё ещё жующего свой бутерброд Порко. Тот сидел совсем рядом, за столом около его кровати. Сухой скрежет по бумаге заставил вскинуть брови и думать, что именно делает тут Порко и что он там пишет. Освещение здесь было не таким уж плохим, но никто в здравом уме не задерживался в лазарете, если не было веского на то повода. Обычно эти палаты полны больных и раненных после боёв, всё вокруг пахнет кровью и испражнениями. Но сейчас здесь удивительно тихо. Рядом больше никого не было — видимо, Райнер пролежал тут в забытье очень и очень долго. Стоило ещё раз взглянуть на Порко, на его рыжеватые волосы, на вздёрнутый нос, как Райнер наконец вспомнил. И битву, и Челюсть Галлиарда, набросившегося на пушки, чтобы его спасти; воспоминания вспыхивали перед глазами вереницей ярких кадров. Но они были отрывочными, перемешанными, никак не давали ему восстановить всё в правильной последовательности. Райнер помотал головой. Это точно был титан Порко? Или, может, Марселя? Эти воспоминания были новыми или всё же обрывками прошлого, которые он откопал глубоко в сознании? Он не мог сказать. Они были слишком похожи между собой. — Я так и не поблагодарил тебя, — пробормотал он. — Буду должен, Галлиард. Скрип по бумаге затих. Порко поднял голову, пристально посмотрел на него, и когда Райнер нашёл в себе силы посмотреть в ответ, то сразу понял, что обычно Порко смотрел на него совсем не так. Разница была едва уловимой, но её хватило, чтобы задуматься. В его взгляде не было ни гнева, ни презрения, к которым Райнер уже давно привык. Вместо этого он выглядел открытым — будто бы что-то хотел сказать, но никак не мог подобрать слова. Утерев рот, Порко отвернулся. — Нет, не будешь. Я спасал не тебя, — прошептал он. Порко не замолчал, а наоборот, продолжил говорить, погружая Райнера в поток жалоб и ругательств на его поведение. Браун быстро перестал слушать, переключая внимание на кое-что другое. Открытый и практически дружелюбный взгляд пропал вовсе, будто его никогда и не было, — Райнеру, должно быть, просто показалось. Выталкивая эти мысли подальше из своей головы, он свесил ноги с кровати, проверяя, больно ли касаться ступнями пола. — Если бы они выбрали меня… моему брату не пришлось бы защищать тебя, и никакой титан его бы не съел. Райнер напрягся. Долетевшие до него слова вонзались в грудь острейшими из ножей. — Ты… можешь видеть воспоминания Марселя? — осторожно спросил он, чувствуя, как предательски дрожит голос. — Нет, — признал Порко, и Райнер немного расслабился. Он знал, что это возможно, что Порко узнает всю правду. Этого дня он боялся с момента, как Порко получил себе Челюсть. Дня, когда Порко узнает, что его брат соврал ради него, что он оставил его одного здесь, пока они внедрялись на Парадиз. Дня, когда Порко узнает, что Райнер занял место Марселя и что он так позорно растерял всё, что принесла им его жертва, — об этом даже думать было больно. В итоге он не смог исполнить желание Марселя, не смог защитить его брата. Но как бы он ни боялся, что тайное станет явным, незнание Порко причиняло боль ничуть не меньшую. Отчасти Райнер даже хотел, чтобы Порко всё увидел — это желание было диким, тёмным, извращённым. Он хотел, чтобы Порко не только узнал, но и чтобы понял. Порко тем временем продолжал: — Имир сама вызвалась отдать титана Марселя, да? — Ага, — кивнул Райнер, уставившись в пол, онемевший, всё ещё отрезанный от реальности. Порко ещё не знал. Он может никогда не узнать вовсе, пока Райнер сам не расскажет ему. Но и этого он бы не вынес, хотя это было и не важно — какую пользу эта правда принесёт? Райнеру казалось, что его забросило в один повторяющийся сон. Или скорее в кошмар, как тот, от которого он только что очнулся. — Что вы вообще делали на том острове? — спросил Порко обвиняюще, недовольно. «Ничего, ни-че-го», — сам себя убеждал Райнер, снова и снова прокручивая воспоминания в голове. — Ты словно пытался походить на Марселя. Райнер отвёл взгляд, стоило Порко сказать об этом. Смотреть на него было невыносимо. Он не знал. Он всё ещё не знал. Но, в отличие от Райнера, заслуживал узнать правду. — Ты прав, Галлиард, — едва слышно признал он. — Прав во всём, что сказал сейчас.

× × ×

Крепко сжав кулаки и стиснув зубы, Порко шагал по лазарету, и отрывистые звуки его шагов эхом разносились по коридорам. Он был взбешён: да как Райнер посмел только? Как он вообще мог? Он спихнул всю эту информацию на Порко с такой лёгкостью, будто это всё вообще ничегошеньки не значило, и не объяснил ничего — времени не хватило, их прервала вошедшая Пик. Её тоже нельзя было винить; она не виновата, что поезд, на котором их должны были перевезти в Либерио, уходил уже сегодня ночью. Она не виновата, что всем им ещё нужно было собрать вещи и подготовиться. Но Порко ждал — он ждал Бог знает сколько дней, сидя у койки Райнера и глядя на то, как он ворочается, весь в поту и в бреду. Он наблюдал восход солнца и смотрел, как оно садится. Он засыпал прямо на своём стуле под едва различимый шёпот захваченного очередным горячечным кошмаром Райнера. Он просыпался посреди ночи от его криков, конвульсий, заставлявших металлический каркас кровати колотиться о стену. Каждый раз он бежал по коридорам, чтобы позвать Пик, бежал так быстро, как только мог — чтобы вернуться к нему первыми, до медсестёр и до докторов. Он удерживал Райнера, вжимал его руки и ноги в матрас, пока тот кричал и рыдал, окружённый невидимыми врагами. Вместе им удавалось обездвижить его достаточно, чтобы он не нанёс повреждений самому себе, и каждый раз они ждали, пока он затихнет, провалившись в менее тревожный сон. А сейчас Райнер просто встал и вышел из лазарета, не ответив ни на один из миллионов вопросов, которые были у Порко. После такого долго ожидания это не могло не привести его в бешенство. «Райнер, какой же ты ублюдок», — думал Порко. — «Я не позволю тебе свалить вот так снова». В спешке спускаясь по лестнице, захваченный собственными мыслями, он едва не налетел на медсестру. — Я прошу проще… О, ты один из тех элдийцев, — она прервала своё извинение, сморщив нос, стоило ему только отступить, и скрестила руки на груди, окидывая его хмурым взглядом. — Я думала, мы вас больше не увидим — учитывая, что мы только что наконец избавились от того дефектного. — Она нахмурилась сильнее, и казалось, что она смотрит на него сверху вниз, даже несмотря на то что Порко был на целую голову выше. — Давай, война кончилась. Выметайся отсюда. — Замкомандира Браун ушёл? Куда вы направили его? — спросил Порко. Звание звучало смешно даже для него самого. — В казармы, куда ж ещё. Единственное место, где могут быть рады таким, как вы. И, если говорить начистоту, я бы построила казармы ещё дальше, чем они сейчас стоят. Как можно дальше, — пожаловалась она, стоило Порко отвернуться. Он сбежал по лестнице, игнорируя всё продолжающиеся жалобы медсестры: — Ни слова благодарности! И это после того, как мы выхаживали и кормили вас, дьявольские отродья… Её слова следовали за Порко по пятам, вниз по лестнице и дальше за угол, пока он не оказался так далеко, что попросту не мог её больше слышать. Вне стен госпиталя было чуточку лучше. Улицы, загруженные пешеходами и транспортом с лошадьми и без, затрудняли движение Порко, но на промедление у него не было времени. Райнер уже мог встретиться с остальными, чтобы сесть в поезд. Если он доберётся до станции раньше Порко, то всё пропало — весь этот гнев внутри и невысказанное, что он копил в себе всё это время, пропадёт зря. Злоба подпитывала его огнём, обжигала внутри, заставляя шагать всё быстрее. Он продирался через толпы людей, то и дело кого-то задевая; удары прилетали в ответ, оскорбления нагоняли его в спину, но он был слишком погружён в свои мысли и нёсся слишком быстро для того, чтобы обращать на кого-то внимание. Вместо того, чтобы оборачиваться, он ссутуливался и продолжал путь по оживлённой улице, наконец сворачивая в уже знакомый проулок и переходя на бег. Вдали от главной улицы Порко позволил себе ускориться. Он пробирался через лабиринт узких переулков, направляясь к гавани. Звуки голосов и уличного движения становились всё тише, сменялись стуком его ботинок по брусчатке и прерывистым, сбивчивым дыханием. Казармы находились на самой окраине города — достаточно близко к пристани и к железнодорожным путям, чтобы облегчить перемещение войск, но все равно слишком близко к городу по мнению большинства местного населения. Расстояние Порко не беспокоило. Бежать, когда за тобой никто не гонится — ни враги, ни пули и снаряды, — было просто. Это могло быть даже приятно: заходящее солнце окрашивало брусчатку в тёплые тона, чайки кружили и кричали в голубом небе над головой. Но Порко не мог позволить себе отвлекаться даже на такие удовольствия. Вместо этого каждый оставленный позади квартал только сильнее выбивал его из равновесия. Почему Райнер не дождался его в госпитале? Почему больше ничего не сказал? И почему, раз уж заявил, что Порко во всём прав, выглядел настолько раздавленным? Порко всё прокручивал и покручивал это в голове, все вопросы и объяснения от Райнера, которые тот ему задолжал, через шаг выдыхая проклятия в адрес Брауна. К моменту, как он добежал до казарм, здравого смысла и самообладания у него практически не осталось. Он должен был найти Райнера, он должен был расспросить его, он должен был заставить его понять. Всё, что он сделал с Порко, всё, через что заставил его пройти, нельзя было оставлять просто так. Побежав к задней части обнесённого стеной комплекса, Порко замедлился, завернув за угол. Кое-как подавив гнев и стерев с лица обозлённую гримасу, он зашагал вдоль бетонной стены. Он не смотрел вверх, на витки колючей проволоки, не смотрел и вниз на то, как ботинки ударялись о булыжники и как грязь с каждым шагом оседала на них всё сильней. Вместо этого он вздёрнул подбородок и глядел прямо перед собой, пока шёл до железных ворот. Кивнув охраннику и показав повязку на руке, он зашёл внутрь. Охрана всё равно была поставлена не для того, чтобы контролировать элдийские войска, а чтобы свести их преследования местным населением к минимуму. Мельком посмотрев по сторонам, Порко направился ко входу в казармы. Здесь ничего особо не менялось, и внутри укреплённых стен были всё те же приземистые кирпичные постройки. Но проходы между зданиями казались ужасно широкими и свободными, когда по ним не сновали солдаты и не переносили боеприпасы. Здесь никого не было... Осознание этого заставило Порко ускорить шаг, гнев начал замещаться отчаянием, и он снова побежал — к зданию в задней части территории, к казарме, к которой их приписали. Когда он добрался, в крохотных окошках свет не горел. Он толкнул дверь и пронёсся по пустому коридору, даже не останавливаясь, чтобы включить свет, и старательно игнорируя пустые крючки для снаряжения и формы. Промчавшись по коридору и совсем не заботясь, что ботинки оставляли на дощатом полу грязные следы, он замер у двери слева. Порко поднял руку и постучал — и стучал всё сильнее, пока гнев продолжал кипеть в нём, под конец уже просто молотя кулаком. Не дожидаясь ответа, он ухватился за дверную ручку и повернул её, входя в комнату. — Райнер! — взревел он, ожидая найти комнату пустой, как и все остальные здесь. Но у широкого оконного проёма у дальней стены стоял человек, повернувшись спиной к двери и задрав голову, словно смотрел наружу. В комнате было темно, но тусклый дневной свет из окна наверху давал возможность безошибочно опознать мужчину с широкими, устало опущенными плечами под курткой цвета хаки. Это был Райнер. — Так ты тут… — Порко прошёл дальше, в его голосе звучал сплошной укор. — Что ты имел в виду? — Порко позабыл все отрепетированные и придуманные фразы и обвинения, и начинать приходилось кое-как, с чистого листа. — Что значит «я прав»? Райнер в ответ лишь пожал плечами, и все попытки Порко достучаться до него остались горькими и бессмысленными. — Не надо мне этого вот сейчас! Ты сам сказал так. Просто ответь мне, что это значит? Я прав? В чём я прав? Про эту обманщицу Имир? Про тот спектакль, который ты разыграл на Парадизе, притворяясь великим героем? — Порко, я… — Райнер склонил голову, голос задрожал. Заходящее солнце мазнуло его по щеке, золотые отблески мелькнули на волосах, бороде. Он открыл было рот, словно собираясь что-то сказать, глубоко вздохнул, но прежде чем что-то произнести, покачал головой и отвернулся. — Ну же, Райнер, — продолжал давить Порко, подходя ещё ближе, сильней и сильней стискивая зубы. Он уже почти был готов что-то сказать, чем-то поделиться, но вместо этого стоял, глядя в стену и устраивая вечеринку жалости имени себя. Это всё было ужасно несправедливо; Порко чувствовал, что всё, что хотел сказать Райнер, было очень и очень важно. Он не собирался позволять ему обмануть себя снова. — Просто скажи мне! В чём я прав? Что, чёрт побери, ты имел в виду? — Я просто… — голос Райнера срывался. Он, пусть и начал говорить, снова сдулся, переходя на невнятное бормотание: — Да ничего. — Чушь собачья! — вскрикнул Порко. — Это не «ничего». Я всё видел. Имир всё видела. Ты притворялся Марселем. Говорил, как он, вёл себя, как он, хотел казаться надёжным, словно тебе было плевать на этих островных дьяволов! Как будто там тебе и место! Ты притворялся моим братом, — выплюнул он Райнеру в спину, и, когда Райнер вздрогнул, неправильное, болезненное, незнакомое ему удовольствие растеклось по всему телу. Но этого было недостаточно. Он продолжал давить, чувствуя, что почти добирается до ответов — они были буквально на расстоянии его вытянутой руки. — Почему, Райнер? Зачем ты делал это всё? В этом нет никакого смысла. Что ещё ты скрываешь? Райнер не двигался с места. Не вздыхал, не пожимал плечами, просто стоял лицом к глухой стене. Порко чувствовал, как гнев всё нарастает и нарастает в груди. Он был так близко, так чертовски близко! А Райнер продолжал лишать его ответов. Порко сощурился, потянулся к Райнеру, хватая его за плечо, крепко сжал на нём пальцы. — Чёрт возьми, Райнер, ты не можешь просто стоять и молчать вот так! — Он попытался повернуть Райнера к себе, ещё крепче стискивая его плечо, но тот так и стоял неподвижно. — Посмотри на меня! Что… что за игру ты ведёшь, Райнер? Ты издеваешься надо мной? Ты… глумишься над моим мёртвым братом? На этих словах Райнер, кажется, наконец дёрнулся. Отступил назад, вырываясь из хватки Порко, запнулся обо что-то на полу и ухватился за стену, чтобы удержать равновесие, да так и застыл, прислонившись к ней лбом. — Нет, что ты, ничего такого, — пробормотал он прямо в стену. Порко скривил губы: демонстрируемая Райнером слабость казалась ему отвратительной. — Ничего такого. Ничего. Ты правда думаешь, что мне этого хватит? — По мере того, как гнев в нём нарастал, Порко сжимал кулаки, говорил всё громче и громче. — После всего, что случилось, после всего, что я сделал, после стольких раз, когда я спасал твой никчёмный зад… — он уже кричал, — и после всего, что ты у меня отнял? Он слишком долго ждал. Порко буквально чувствовал это. Он не сказал всей правды, заявив тогда, что Райнер ему ничего не должен — это было не совсем так. Порко не волновала последняя битва, как не волновала и предпоследняя. Долг Райнера был куда старше, его предательство было гораздо глубже. Дело не в том, что он не должен Порко — он должен слишком много. Но отдавать долги уже поздно. Ярость, которую он в себе давил, наконец вскипела. Она клокотала по венам и била в голову. Годы злобы, боли и ненависти взрывались в нём, он больше не мог их сдерживать. Нелепого признания вины Райнера было недостаточно. Порко нужно было куда больше. — Мои друзья! Мой родной брат! Ты убил их. — Взгляд застилал сплошной красный. — А сейчас ты не можешь ответить на один грёбаный вопрос? Смотри на меня, Райнер. Будь, мать твою, мужиком, смотри на меня! — взревел он, хватая Брауна за плечо снова. Со всей силы, что только у него была, он отстранил Райнера от стены — буквально оторвал от неё. Он толкнул его назад, обеими руками пытаясь растормошить мёртвый груз внутри Брауна. Едва он повернулся, как правая рука Порко взлетела вверх, приземляясь ровно в центр груди Райнера, настолько сильно и выверенно, что весь Порко подался вперёд, едва не наваливаясь сверху. Спина Райнера впечаталась в стену. Дыхание сбилось, и он закашлялся, пытаясь согнуться пополам. — Мне так жаль, — прохрипел он между вздохами, изо всех сил пытаясь удержаться на ногах и обхватывая себя руками. Порко уставился на него, стиснув зубы, нахмурив в непонимании брови. Райнер был жалок — не только сейчас, всегда был. Он ничуть не изменился за всё это время. Таких расплывчатых, неясных извинений не было достаточно — это никак не могло компенсировать всё, что тот сделал. Он поднял руку, готовый ударить снова, на этот раз по лицу. — Я заслужил это, — прошептал Райнер. Порко замер. Он, должно быть, ослышался. Райнер поднял голову — всего чуть-чуть, на несколько сантиметров — и встретился взглядом с Порко. Глаза Райнера были воспалённые, красные в уголках. Его губы задрожали, стоило ему начать говорить. — Пожалуйста… — прошептал он, так тихо, что Порко пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его правильно. Но в этот раз он разобрал его слова. И мучительное выражение его лица, искажённое болью и сожалением сильнее, чем от удара Порко, сказало ему куда больше, чем произнесённые фразы. Райнер не просил его остановиться. Райнер просил его ударить снова. Осознание свалилось на Порко слишком быстро, гнев вдруг улёгся и утих, оставляя за собой пустоту. Он больше не мог злиться — не так, не в этом случае. Как бы он ни ненавидел Райнера за то, каким слабаком он стал и какой мешок дерьма представлял из себя сейчас, а также за всю боль и ошибки, которые на него сам Порко и взвалил, — продолжать он не мог. В этом не было никакого смысла, Райнер уже был сломлен. Никакого возмездия поиметь уже бы не вышло. Порко знал: он потеряет куда больше, если ударит его сейчас снова. Он потеряет товарища — одного из немногих друзей, которые у него остались. А Порко чертовски устал от потерь. Он больше не мог просто слепо ненавидеть этого человека — не мог заставить себя ненавидеть. Порко опустил кулак и отошёл на шаг назад. — Идём, — прорычал он. — Не могу с тобой драться, бессмысленно, твои раны едва зажили. Просто трата времени. Райнер взглянул на него в неподдельном замешательстве. Он изучал Порко глазами, всё ещё тяжело и часто дыша. Но постепенно он расслаблялся, разочарование потихоньку сходило с его лица. Порко почувствовал, как в груди предательски тянет и сжимает. Он отвернулся, не в силах больше наблюдать пустой и безжизненный взгляд Райнера. Засунув руки в карманы, он поплёлся к двери. Пальцы коснулись гладкой фляжки, которую он носил с собой. Поддев колпачок, он ощупал подушечкой пальца горлышко и вытянул её из кармана, когда остановился у двери. Порко смотрел на отделку спереди, неспешно взвешивая фляжку в ладони. А после, вздохнув, повернулся и кинул её Райнеру. Тот вскинул руку, успевая поймать её. Как минимум его рефлексы оставались на уровне. — Что это? — спросил Райнер, с подозрением глядя на фляжку в ладони. — Для здоровья, — ответил Порко, пожав плечами. — Не могу позволить тебе сдохнуть, ещё рано. Я всё ещё не расквитался с тобой за тот твой первый уход. Думаешь, позволю тебе свалить снова? Да ни в жизни, — пояснил он, выходя из комнаты. — Теперь куда ты — туда и я. — Значит, ты надолго застрял тут со мной.