Mesure nécessaire

      Пожалуй, каждый, кто когда-либо имел дело с судмедэкспертизой или судебной криминалистикой слышал об убийствах в «благих целях». Да, безусловно это является преступлением, но считается ли это предательством своих моральных принципов? Убивая своего врага, ты действуешь во имя добра, но при этом со стороны общества ты считаешься злодеем. Но если за преступлением не стояла никакая болезнь, а лишь желание справедливости, то можно ли считать что-то подобное нарушением закона как таковым? Если полиция убивает, то это самоотверженность, но при этом если тело известного мошенника находят в подворотне среди узора из его же крови, то это незаконно.       Но что появляется первым: болезнь или преступление? Порождает ли болезнь преступление, или само преступление ведёт за собой что-то вроде болезни? Увы, не всё так просто. Многие маньяки снимают с людей кожу ради своих эгоистичных помыслов, но есть и убийцы по неосторожности, чьё преступление как раз несёт за собой болезнь, да настолько разрушающую, что изначально полностью здоровая личность может лишить себя рассудка окончательно, проведя последние часы в подобии наркотического трипа, мотаясь из стороны в сторону и разрываясь от навязчивых мыслей, постепенно погружаясь в небытие. И тогда уже не важно, породила ли болезнь преступление или наоборот, человека нет и не будет, достучаться до мёртвых – идея не самая лучшая.       И Казутора точно считался одним из вторых. Не имея никаких злых умыслов в самом начале, он петлял по улицам Токио, желая скоротать время и не попадаться на глаза простому люду, который обязательно укажет пальцем на его странный и отчасти несуразный, непохожий на других вид. Но в этом нет ничего странного: денег еле хватало даже на какой-никакой обед, и то из-за доброй кухарки в доме, где ему удалось обосноваться. Парень какое-то время пытался брать уроки и работать, но потом некогда смышлёного и вдумчивого студента отчислили, так что сейчас он едва сводил концы с концами, закладывая всё больше и больше. Кажется, пару недель назад ему пришлось отдать единственную дорогую ему вещь – старое кольцо, реликвия семьи, подаренная ему матушкой, когда они с той ещё были в хороших отношениях. Но, увы, времена меняются, у Ханемии появляется младшая сестра и про старшего сына забывают, как это бывает почти всегда, посылая того на учёбу в столицу. Не то, чтобы он был против наконец разорвать все связи с этим сумасшедшим зверинцем, называемым семьёй, но всё же обида медленно разъедала изнутри, заставляя парня заходить всё дальше и дальше в дебри человеческого создания и иногда раскапывая такие шокирующие вещи, от которых обычный гражданин бы моментально сошёл с ума. Но, к счастью, Казутора не был подобным, так что порой, сидя в своей душной комнатушке с полуразвалившимся диваном и до тошноты скучными бледно-жёлтыми кое-где порванными обоями, вслух, но лишь шёпотом рассуждал о чём-то своём, постоянно сменяя тон на едва различимый, когда хоть кто-то проходил мимо его двери. Парень слышал, наблюдал и уверял себя, что всем интересно, что же такой странный молодой человек обсуждает с собой каждый раз, сидя в своём жилище, за которое не платил уже примерно с полгода? Хотя, многие бы не были готовы к подобным вещам, но, может, у некоторых в голове крутились подобные мысли?       И, оказалось, они приходили в голову кому-то ещё. Узнал юноша об этом спонтанно и даже глупо, в очередной раз прожигая утомительные часы за рюмкой-другой чего-то крепкого в трактире или распивочной, тёмным пятном усаживаясь в угол помещения и лишь наблюдая за происходящим, стараясь не бросаться в глаза другим, мастерски сливаясь с окружающими его стенами.       Слова, услышанные от каких-то незнакомцев после, ещё надолго засели в голове у бывшего студента. Их пьяные разговоры о делении всего человечества на две касты заставили Ханемию задуматься об этих словах, а их дальнейшие рассуждения повергли в шок ещё больше.       – Да что эта старуха! Злая и вредная, её и не жаль, одним тараканом меньше! – хохочет один из студентов, поправляя чёрные кудри и обнажая белый ряд зубов. В ответ его собутыльник лишь кивает головой, а после они продолжают развивать эту тему и даже продумывать саму идею убийства, как бы это страшно ни звучало.       Парень с двухцветными волосами ещё долго вынашивает в памяти этот диалог, раздумывая над этой темой. С одной стороны, ЭТО было совершить невозможно, юноша не хотел даже думать в эту сторону, он бы просто не решился на это.       Но всё же в один тёмный вечер из маленькой пристройки к дому, в которой располагался склад и «кабинет» дворника, пропадает топор, а у кухарки неожиданно заканчиваются чёрные нитки. Пора претворять план в реальность.       Сто двадцать пять шагов позади, остаётся ещё около шестидесяти. Дверь старуха всегда закрывает на два замка, но при этом стоит лишь постучать по проёму, как та выглянет и своими свинячьими глазками окинет любого зашедшего, а после впустит, но лишь в прихожую, а сама достанет из кармана лёгкого платья подобие монокля и примется разглядывать принесённое под заклад, проворачивая вещь в руках из стороны в сторону.       Старой даме вручается свёрток, по форме похожий на пепельницу, а потом горбатая фигура удаляется вглубь квартиры, желая расправиться с хитроумной завязкой на ткани. Ханемия снимает ботинки и бесшумно скользит за жертвой, вынимая орудие убийства из-под пальто и уже придерживая его в руках.       Удар. Резкий, по примерной середине черепа. Достаточно высокий взмах, все действия отточены до идеала. Нельзя было, чтобы что-то пошло не так, на счету каждая минута, нет, даже секунда. Мёртвое тело с тихим грохотом падает на пол, сразу растекаясь по пёстрому ковру пятнами алой жидкости.       – К-кто ты и что ты тут делаешь?! – Казутора резко оборачивается на звук, держа в руках окровавленный топор и истерично дыша. Перед глазами предстаёт высокий юноша с смольно-чёрными волосами и глазами, нервно подобравший руки к своей груди и с ужасом бегая глазами по трупу своей предположительной родственницы, сжимая воротник белой и слегка запачканной чем-то вроде машинного масла футболки.       И Ханемия замахивается второй раз.