Лебедь моя

Посреди темного зазеркалья, где вид за окном был удручающе чёрным и безжизненным, среди мраморных серых стен и застывших форм статуй, в кресле восседал неподвижно Мейо. Скучающе облокотив руку на подлокотник, он нервно теребил кольцо в ухе, словно пытаясь унять хоть искру чувств, что, подобно снежной лавине, неудержимо срывались с горных вершин его души. Воздух вокруг был тяжел, насыщен тишиной, которая, казалось, поглощала даже эхо его мыслей. Взгляд мужчины, устремленный в пустоту, отражал не столько усталость, сколько глубокую, почти физическую тоску, словно сама душа его затерялась в этом безвременье. Церера, словно ненасытный вампир, вытягивала из него последние капли жизненных сил. Кожа на его безупречных чертах, и без того бледная, стала почти прозрачной, словно выжженные солнцем кости, лежащие в пустыне. В бокале, наполненном кубиками льда, искрился голубой напиток, его терпкий вкус окутывал разум дымкой, но не заглушал поток мыслей — напротив, обострял их, делая каждую идею ярче и острее. Мейо откинулся в кресле, приняв расслабленную позу, прижал холодный стакан к виску и закрыл глаза, словно пытаясь укрыться от мира, который неумолимо вторгался в его сознание. Мира, когда он и Мерцелла, ещё совсем юные и беззаботные, резвились в саду, наполненном ароматами цветов и смехом. Мейо, не задумываясь, рвал охапки цветов для своей подруги, не смущаясь тем, что они вяли после каждой встречи. Он готов был каждый день дарить ей весь мир, складывать возле её прелестных ножек, лишь бы видеть её сияющую улыбку. Сердце юноши согревалось, когда она радовалась, прижимаясь своим нежным носиком к лепесткам, вдыхая их аромат. Её глаза, словно небесный свод, искрились светом, отражая чистоту и восторг детской души.  Мейо вспомнил, как две ночи напролет не смыкал глаз, сочиняя для Мерцеллы стихи. Он так волновался, что сгрыз не один карандаш. Как бы он хотел сейчас снова стать ребенком, без забот и обязательств, просто быть рядом с любимой девочкой, держать ее за руку, заправлять белоснежные локоны за ушко, любоваться ее красотой. Тогда бы ему не пришлось сталкиваться с этой мучительной встречей, где нельзя обнять, поцеловать, в конце концов закинуть себе на плечо свой ценный трофей и унестись с этой проклятой планеты. Куда угодно, лишь бы никто и никогда их не нашёл. А гложущая ревность и горечь, словно острые когти, выскребали из него душу, по крупице уничтожая будущее, которое он так тщательно выстраивал в своем воображении все эти годы. А сейчас оно ускользало сквозь пальцы, как горячий, обжигающей кожу песок, оставляя лишь пустоту и гнев.  Но он непременно отвоюет, вернёт своё будущее, свою невесту в свой дом, в храм своего сердца, и снова будет любить её в постели так нежно и страстно, как умеет, как она любит. Мысли о том, как Айен надевает обручальное кольцо на её палец, как ведёт её под венец, как касается её, заставили длинные, изящные пальцы Мейо дрогнуть. Он не заметил, как в следующее мгновение толстое стекло стакана треснуло в его руке, как осколки с болью впились в кожу, как горячая кровь, бордовой струйкой, стекала по полу. С совершенно бесстрастным выражением лица он извлек осколок, перевязал рану белоснежным платком с вышитой гравировкой лебедя и уже собирался вернуться в комнату, но задержался у окна, всматриваясь в почерневший небосвод, предвещавший грозу, пытаясь разглядеть хоть одну звезду. В этот миг дверь открылась, и Мейо с ленивой грацией обернулся, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком, чье присутствие едва мог выносить: — Добрый вечер, прим-доминус Ланмей, — произнес Айен. Сухой тон наследника дома Цереры скрывал легкое пренебрежение, которое он так искусно маскировал учтивостью.   — Атрау, — ответил Мейо, кивнув ещё более сдержанно, его взгляд, острый как лезвие, смело встретил взгляд Айена.   Мужчины стояли друг напротив друга, два совершенно разных человека, словно день и ночь. Между ними, казалось, искрили молнии, странным образом перекликаясь с грозой, разразившейся за окном. Крупные капли дождя хлестали по стеклу, усиливая напряжение.   Айен прошел мимо к письменному столу, заваленному книгами. Он приходил сюда, чтобы укрыться от семьи, побыть наедине с мыслями, но теперь его планы рушились. Он не ожидал встретить прим-доминуса Дома Ланмей, бездумно гуляющего по чужой резиденции, и, судя по застывшей фигуре у окна, тот не собирался уходить. — Надеюсь, гостеприимство моей семьи вас радует? Не слишком ли темно в ваших апартаментах, может, есть у вас особые пожелания? — Всё в порядке. Ничего не нужно.  — Кстати, как долго вы намерены оставаться на нашей планете? — вопросы, словно острые дротики, метались в сторону Мейо, будто стремясь причинить ему физический дискомфорт. Но он, словно не замечая их, с тихой, почти нечеловеческой грацией спустился на две ступени вниз, чтобы наконец встретиться лицом к лицу со своим собеседником. — Покину Цереру, как только представится подходящий случай, а пока вынужден теснить вас своим присутствием. Уж извольте.  Разве это не ответный выстрел в незримой дуэли?   Айен, мягко говоря, остался недоволен. В его глазах возник опасный блеск, а тени стали еще более выраженными, возможно, из-за усталости или недовольства. Присутствие Ланмея, а точнее его высокомерный тон и вычурный стиль, вызывало в нем бурю противоречий, как и сама цель его визита. И все же он понимал: Мейо не так прост, как кажется на первый взгляд. Плавно обойдя дубовый стол, Айен опустился в кресло и заговорил на другую тему.   — Мерцелла упоминала, что вы знакомы с детства. Это правда?   — Конечно, мы очень близки и знаем друг друга, как никто другой. — Что именно вкладывал в эти слова прим-доминус, Айен пока не понимал, но в них чувствовалось что-то подозрительное, как и в его наглой ухмылке, словно он знал больше, чем говорил.  "Неужели между ними была настоящая близость и Мерцелла... Нет, пока рано делать выводы! Не сегодня!" И всё же Айен обладал удивительной стойкостью: сидел с прямой спиной, не выдавая ни единой эмоции на лице, в отличие от Мейо, которым часто управляли импульсивность и нелепое, необдуманное желание прямо сейчас вонзить нож, лежащий в вазе с фруктами, прямо в горло Айену. Резануть так, чтобы кровь брызнула ему в лицо, чтобы он ощутил её запах и предсмертный хрип своего противника.   Айен зорко, точно коршун следил за гостем. На миг в его взгляде мелькнуло безумие, словно перед ним предстал совершенно другой человек. Кожа на его лице побледнела сильнее, а скулы и подбородок заострились странным, почти неестественным образом, будто сама тень легла на его безупречный облик и в нем пробуждался кто-то иной. Даже перья, украшавшие его костюм на плече, казалось, приняли более выраженный, почти угрожающий вид, словно декорация ожила, подчиняясь скрытой силе, что витала в воздухе. Грудь Мейо тяжело вздымалась, а белоснежный платок на руке окрасился кровью. Он взял со стеклянного столика бокал, пытаясь утопить в нём гнев, который вырывался наружу, будто сама планета пробуждала в нём демонов, о существовании которых он и не подозревал.   — Мейо, могу ли я рассчитывать на вашу благоразумность?   — О чём конкретно речь?   — Ваш спонтанный прилёт, то, как вы смотрите на мою невесту… Думаете, я вчера родился и не понимаю, что вы влюблены в неё?   — Ты проницателен. Поздравляю. — Резкий переход на «ты» заиграл новыми красками. Мейо предпочел не отрицать слова Айена, но не спешил ничего пояснять.  — Впрочем, не это меня волнует сейчас. — Тогда зачем спрашивать? — раздражённо прыснул Мейо: чем больше вопросов лилось в его сторону, тем труднее их было фальсифицировать. Атрау откинулся в кресле, скрестив руки на груди. Мейо присел на подлокотник соседнего дивана, продолжая пить, что ему было совершенно несвойственно. — Ты же знаешь, чем всё закончится, если осмелишься помешать нашей свадьбе с Мерцеллой. Своими действиями ты несомненно подпишешь смертный приговор себе и своему дому.   — Что я слышу? Ты угрожаешь мне, Айен?   — Я лишь указываю на последствия, которые могут наступить. Ты вроде человек разумный, как вижу, но из-за твоих эгоистичных амбиций может пострадать твоя планета. Я лишь хочу, чтобы ты всё тщательно обдумал, взвесил за и против, прежде чем совершить нечто непоправимое.  — К чему вся эта праведная речь? — Лично я не вижу смысла рисковать всем из-за одной женщины, которая вскоре выйдет замуж за другого. Задумайтесь.— Постепенно теряя интерес к разговору, Айен медленно подтянул книгу к себе, решив, что вскоре начнет её читать. «Ну это ещё посмотрим, хмурый!» — Мейо сделал глубокий вдох, с каждой минутой ему становилось все труднее обсуждать эту тему, но сейчас он должен был оставаться сдержанным, контролировать свои эмоции, иначе это может навредить Мерцелле; только её безопасность была у него на уме.  «Нужно заканчивать этот разговор. Иначе не смогу сдержаться и обязательно врежу ему!»  Затем, громко опустив пустой стакан на стеклянный столик, Мейо выпрямился, как натянутая пружина и всё же не смог сдержаться. Ему вдруг стало любопытно.  — Мне интересно, — Что именно? — На что ты готов пойти ради любимой женщины?   Прошла минута, прежде чем Айен нашёл слова.   — Я никогда не любил.   — Так вот отчего ты так мрачен. Несчастен тот, кто ни разу не познал любви.— Толстый край книги впился в ладонь Айена с такой силой, что оставил белый след.  — Любовь не всегда приносит счастье, как и не может длиться вечность. Взять хотя бы твою историю с Мерцеллой. —Айен наклонился вперёд, опершись локтями на стол, скрестив руки.— Каково это — смотреть на женщину, которая когда-то была обещана тебе, а теперь принадлежит мне? — На лице Айена впервые проступила едкая усмешка. Он наслаждался мгновением. Без сомнения. Мейо почувствовал, как внутри всё разом похолодело от этих слов, но с непоколебимой стойкостью выдержал удар. Гордо вскинул подбородок.  — Когда есть за что бороться, только тогда чувствуешь, что живешь, что жизнь обретает смысл. — Очередной раскат грома, словно незваный гость, ворвался в зал, подводя итог их разговору. — Добрых снов. — Буду рад, если вы всё же прислушиваетесь к моим словам, прим- доминус. И снова этот деловитый тон, снова сцена и снова игра двух актеров. Так кто же играет лучше? Мейо, не проронив ни слова, вышел и громко зашагал к лифту, его шаги эхом отдавались в пустом коридоре. Перебои с подачей горячей воды на Церере были обычным делом. Мейо привыкший к комфорту, теперь ощущал, как холодная вода из-под крана отрезвляет его мысли, словно ледяное прикосновение реальности. После напряженного разговора с Атрау он был, мягко говоря, не в настроении. Стоя у запотевшего зеркала, он чувствовал, как вода серебристыми каплями стекает по его поджаристым мышцам, вдоль лопаток, по всей длине позвоночника. Белые, словно лен, волосы он зачесал назад пятерней, откинув их с лица. Холодная вода не смягчила усталость тела, но омыла разум, вернув ему ясность и трезвость мысли. Обернувшись банным полотенцем вокруг крепких бедер, Мейо вышел в комнату, стремясь поскорее лечь в постель и погрузиться в бездну забытья, где сон укутывает душу тишиной. Дождь барабанил по окнам, создавая монотонный ритм, прерываемый лишь тихим потрескиванием камина, пожалуй единственный элемент декора, что его радовал. В полумраке комнаты, освещенной лишь мерцающим пламенем, Мейо заметил мокрые следы на полированном паркетном полу.  Они вели от двери, извилистой тропой рассекая пространство, словно невидимая змея, ползущая по комнате. Следы были слишком глубокими, чтобы оставить их обычные ботинки; это были следы чьих-то высоких сапог, возможно, женских. Он замер, сердце учащенно забилось в груди. Напряжение в воздухе стало ощутимым, словно перед разрядкой молнии. И тут, из-за темного угла медленно отделилась фигура. Мейо успел различить лишь женский силуэт, прежде чем окончательно поверить своим глазам.  Страх смешался с ожиданием, предвкушением, которое он не мог объяснить. Его дыхание участилось, в горле пересохло: — Тебе нельзя здесь быть, — прошептал он, голос его звучал донепревычности хрипло. Слова казались ему слишком слабыми, неубедительными, чтобы выразить всю бурю чувств, пронесшихся внутри него. — Знаю. Но мне очень хотелось увидеть тебя. — дрожащий голос Мерцеллы окончательно выдал её приветствие.  Её чёрный плащ, пропитанный дождем, стекал каплями воды на мраморный пол. Она стянула его с плеч. Дождь хлестал за окном, и вспышки молний освещали комнату, то погружая её в непроницаемую тьму, то резко высвечивая каждый предмет, каждую деталь. В этих мимолетных вспышках он видел ее –  её влажные от дождя волосы, спадающие на плечи, и лицо, освещенное не только молнией, но и искрами счастья и тревогой.  Ее глаза, прекрасные и глубокие, были полны смятения, но в них также сиял радостный огонек - огонек их тайной встречи. Это была встреча, запретная, опасная, но  неизбежная, как гроза над летом.  Воздух между ними дрожал от невысказанных слов, от нежности и страха. Мейо понимал, что ее присутствие здесь –риск, но и награда, за которую он готов платить  любой ценой. Мейо прекрасно знал, что покинув свою резиденцию и придя сюда, Мерцелле может угрожает опасность, но в этот момент ничто не имело значения, кроме ее присутствия рядом. Он подошел к ней, и в следующем вспышке молнии он увидел слезу на её щеке –слезу радости и страха. Он нежно вытер её, понимая, что этот момент он запомнит навсегда. — Лебедь мой нежный, зачем ты так безрассудно рискуешь?   — Люблю, — прошептала она вдруг, впервые озвучив свои подлинные чувства к нему, дрожа от дождя и чего-то большего. Мейо, как истинный ценитель прекрасного, медленно сомкнул веки, словно пробуя мгновение на вкус. Его длинные ресницы дрогнули, едва уловимо, а в душе разливалось чувство, столь глубокое и невыразимое, что даже самому талантливому писателю не под силу было бы передать его словами. Сейчас он так близко. Красивый. Любимый. Желанный. Первый и единственный её мужчина. Поддавшись порыву Мерцелла шагнула и прижалась к нему, прислонившись холодной щекой к его горячей груди, где всё ещё жил знакомый, неповторимый аромат, согревающий её душу по ночам. — И я тебя люблю, моя маленькая... очень люблю, — Пальцы Мейо мгновенно запутались в белоснежных волосах, нежно распутывая влажные пряди.  Он был бесконечно счастлив, что она сейчас с ним, наедине, что может обнять ее, прижать к себе, укрыть теплом крыла, защитить от всего зла. А она позволяла, более того — сама этого желала. Сердце сжалось от тоски, слова застряли в горле, не в силах вырваться наружу. Все, что они могли сейчас, — это молчать и слушать биение своих сердец, сплетенных одной нитью любви. Никто из них не ведал, что уготовила им судьба, какие испытания выпадут на их долю. Но в сердце каждого горела непоколебимая уверенность: их любовь, чистая и всепобеждающая, выстоит перед любыми бурями, преодолеет все тяготы и невзгоды, что посмеет бросить им в лицо рок.