Гарри Поттер и Святой Грааль

      Гарри проснулся от ночного кошмара. В последние время они особенно участились. Ему во снах являлись образы незнакомых мест и людей, а после некоторых явственно болел шрам. Один из таких снов закончился смертью какого-то магловского сторожа, охранявшего особняк. Он только зашел в одну из комнат, подозревая, что в особняк залезли пронырливые детки, и подслушал разговор взрослых мужчин, одного из которых не видел. Гарри отчетливо видел во сне, как к маглу развернули массивное кресло. Каждый раз, пытаясь вспомнить, видел ли он что-нибудь в глубине кресла, у Гарри шрам раздирала пронзительная боль. Но не это пугало Гарри больше всего. Больше всего его пугало, что шрам раньше никогда не болел. Или…       Гарри вспомнил, как три года назад встретился взглядом с профессором Снейпом. Тогда он испытал схожее ощущение в шраме. Тогда Гарри еще не знал, что на самом деле оно возникло из-за Квиррелла, скрывавшего под своим тюрбаном лицо Волдеморта. Но та боль, которую он чувствовал теперь, не шла с ней ни в какое сравнение.       Поразмыслив, как ему поступить, Гарри написал письмо крестному. Сириус Блэк — самый близкий и родной для него человек на всей планете, единственный родственник. Он обязательно прочитает письмо и подскажет. Гарри писал письмо крестному с надеждой, предвкушая даже не то, что Сириус расскажет, почему может болеть его шрам, нет. Он писал письмо, ожидая получить в ответ хотя бы парочку строк, которые согреют его и помогут одолеть страх.       Вспоминая своих школьных друзей, Гарри думал, что умница Гермиона посоветовала бы написать Дамблдору, пока она покопается в справочнике. Но, едва попытавшись вообразить себе такое письмо, Гарри моментально увял. Как такое письмо может выглядеть и как воспримет его мудрый директор? Здравствуйте, профессор Дамблдор, у меня заболел шрам? Нет, написать Сириусу — самый лучший вариант. Незачем тревожить профессора Дамблдора, у него и без болей в шрамах учеников забот хватает.       Отправив письмо Сириусу с очередной тропической птицей, которых он присылал в последнее время вместо сов, Гарри на секунду лег на кровать. Сна не было ни в одном глазу, поэтому он встал и не спеша начал готовиться к завтраку.

***

      В этот день, после скромного завтрака, состоящего из презираемой дядей Верноном «кроличьей еды», но абсолютно спокойно воспринятого Гарри, накануне получившего от друзей четыре торта ко дню рождения, случилось немыслимое: в дверь Дурслей позвонил почтальон.       Дядя Вернон, изучив вопрос, поднятый почтальоном на повестку дня, пришел в состояние, близкое к бешенству. Зная его нрав, глядя на сплошь заклеенный почтовыми марками конверт, кроме одного квадратного дюйма, с ювелирно выведенным на нем крохотным адресом Дурслей, и узнав содержание письма, Гарри отчетливо ощутил, на какой тонкий лед он только что встал. Опасаясь нечаянно испортить настроение дяди, Гарри как никогда аккуратно выбирал выражения в разговоре. Но продолжалось это ровно до одного момента, когда дядя Вернон, не выбиравший выражений, назвал миссис Уизли толстухой. Мягко намекнув, что он прямо сейчас пишет письмо Сириусу, Гарри осадил пылкого дядю и даже получил его согласие на посещение Чемпионата Мира по Квиддичу. Если бы только он мог предугадать, какие события произойдут после этого!

***

      Роковым вечером следующего дня Гарри вместе с Дурслями ожидали семейство Уизли в гостиной. Договор был назначен на пять часов вечера. Но вот уже пошел шестой час, а Уизли все нет и нет. Гарри уже было забеспокоился за друзей, как случилось то, о чем мог догадаться только он. Уизли не ездили на автомобиле, а припарковаться придумали под электрокамином в гостиной у Дурслей. — Летучий порох, — подумал Гарри. — БАБАХ! — сказал дымоход, прежде чем из него, молодецки взмахнув шнуром, вылетел электрокамин и вышли друзья.       Гарри смотрел на них бесконечно счастливый. Для него не существовало никакого погрома в гостиной и хмурых от беспорядка Дурслей. Он просто наслаждался моментом. Лишь когда пришла пора уходить, когда мистер Уизли зажег огонь в разрушенном камине, а Гарри с ними попрощался, напоследок увидев, как Дадли пал жертвой обжорства, Гарри понял, что что-то не так.       За выскобленным деревянным столом сидели четверо рыжих ребят, а с ними незнакомая девочка. Выйдя из камина, Гарри поправил очки, пытаясь прогнать пелену дыма. В полумраке гостиной он разглядел незнакомку. Её белые, словно снег, волосы резко контрастировали с темным, почти черным, платьем. Но больше всего Гарри поразили её глаза — янтарные, пронзительные, словно видящие его насквозь.       В тот момент, когда их взгляды встретились, Гарри почувствовал резкий укол страха, словно тонкая ледяная игла пронзила его сердце. Мгновение — и перед его глазами вспыхнуло видение, от которого кровь стыла в жилах. Огненное небо, затянутое багровыми облаками, отбрасывало зловещие тени на поле брани. Сломанные копья торчали из тел павших воинов, искореженный металл доспехов валялся повсюду, словно сброшенная змеиная кожа. По полю метались тени, а в воздухе свистели стрелы и… что-то еще. Что-то, от чего у Гарри перехватило дыхание и желудок сжался в тугой комок.       И посреди этого хаоса стояла она. Белые волосы развивались на ветру, а на голове блестел изломанный венец из тёмного металла. Янтарные глаза, горящие холодным, бесчеловечным пламенем, смотрели прямо на Гарри. Тёмная кираса защищала её грудь, латный наплечник с острыми краями — плечо. На ногах — тканевые чулки и высокие сапожки со стальными подошвами. На шее — несколько рядов цепей. В руке она держала длинное копье со знаменем, на котором был изображен знак, похожий на искаженный крест. Рваный, обожженный плащ багрового цвета развивался за её спиной.       Видение исчезло так же быстро, как и появилось, оставив после себя неприятный холодок, смятение и… странное любопытство. Гарри невольно отступил на шаг, пытаясь отдышаться. Сердце колотилось в груди. Девочка наблюдала за ним с легким прищуром, её лицо оставалось совершенно непроницаемым. Когда Гарри отшатнулся, она только слегка пожала плечами и отвела взгляд. — О, Гарри! У нас кроме тебя есть ещё гости, — бодро произнёс Рон, прерывая неловкое молчание, — Это девочка из Франции, её зовут Жанной. — Je ne comprends pas, — тихо произнесла Жанна, её голос оказался неожиданно высоким и мелодичным. Она с вызовом взглянула на Рона. — А, да, — немного смутившись, пробормотал Рон, — она ещё не очень хорошо говорит по-английски.