Мятный чай и цветные пластыри

— Попробуй ещё раз, Луз. Она сидит на тонком матрасе, на самом его краю, потому что сидеть на её кровати было несколько невежливо, а на холодном дощатом полу из жёсткой древесины не хотелось, да и Луз не позволяла, забавно сводя брови к переносице. Эмити сидела, поджав под себя ноги, пряча их в складках светло-малиновой юбки, словно пытаясь согреться, но в её комнате было приятно тепло. Оно висело в самом воздухе тёплой дымкой, мягкими облачками витало тут и там, незаметной шалью спадало, грело, как свитер в зимнюю стужу. За окном стояла тихая, поздняя осень, тот её момент, когда снег ещё не выпал, но вовсю пахнет морозом, и само дыхание замерзает в неподвижном воздухе. Эмити с опаской чуть рвано вдыхает, но сама с удивлением замечает, что в этот раз выходит чуть легче. Она никогда не признается, но запах этой старины, совершенно ей не привычный, всегда бил ей в нос, и сколько бы она не находилась здесь, это не помогало. Он не был плохим, не был неприятным, скорее слишком резким и старым, наполненным острым, как после дождя, древесиной, пылью, сверкающей в лучах света, словно крошечными осколками серебристых звёзд. Пахло пушистыми перьями, непонятно откуда взявшимися, горьким противопроклятием и другими зельями — их смрад отдавался в нос, неприятно щекотал горло, саднил и першил, и каждый раз девочка пыталась незаметно сморщиться, тихо откашляться, чтобы ненароком не обидеть подругу. Здесь, в комнате Луз, этот запах усиливался, забивал всё собой и словно оставался внутри даже после того, как она покидала его. Но сейчас она впервые чувствует, что вся эта резкость словно отошла на второй план, и сейчас она чувствует ещё один, какой-то тонкий, почти незаметный, несколько кисловатый, похожий на то, словно Эмити уткнулась кому-то в затылок. Запах…  — Так, Эмити? Луз успевает её отвлечь прежде, чем лицо её вспыхивает румянцем. Эмити резко оборачивается, смотрит на неё слегка удивлённо, чуть недоуменно, а Луз отмечает, что зрачки её сверкают от света маленьких магических сфер, словно у кошки. Луз сама не знала, почему, но она любила их создавать. Дань уважения ли это или что-то ещё, она не знала. Ей просто нравилось. Настолько, что однажды она поймала себя на том, что создаёт их даже просто от скуки, почти машинально. И сейчас вся комната была ими подсвечена, словно усыпана мириадами блестящих солнц, отражающихся в тёмных зрачках двух юных ведьм. Они медленно витают тут и там, плавно перетекая с места на место, стукаются друг с другом, расходятся, сходятся, замирают и начинают движение, но неторопливо, медленно, лениво, точно нехотя.  — Твоя поза… Она не совсем правильная… Голос Эмити слегка дрожит — она не знает, от чего именно. То ли запах зелий и пыли слишком сильный и застревает в горле, то ли это внезапно появившееся смущение теплится под кожей, вспыхивает на щеках мягким румянцем, блестящим в свете солнечных сфер. Девочка чувствует, как руки немного подрагивают от чего-то, но упорно пытается собраться, сконцентрировавшись на расползающихся в разные стороны юрких мыслях. Она смотрит в смуглое, улыбающееся, почти глуповато-наивное лицо Луз и точно сжимается под её внимательным, весёлым взглядом, ощущая, как мелко дрожат руки. А потом окидывает мельком её деревянную, неестественную позу, и уголки губ сами собой формируют лёгкую, забавную улыбку. Третья книга. Азура призывает духов для защиты деревни. Эмити даже не удивлена. И руки дрожат уже чуть меньше.  — А как правильно? — немного склоняет в бок голову подруга, на лице которой вспыхивает лёгким жаром стыд, быстро растворимый в жажде знаний. Она глядит на неё горящими в свете множества солнц карими глазами, и Эмити, мысленно ругая себя, в последний раз приказывает себе успокоиться. Девочка тихо, но глубоко вдыхает, ощущая, как пыль щекочет сначала нос, а потом горло. Лёгкие немного ноют, наполняясь грязью, пепельными звёздами и остатком смрада разных заклинаний, но мысли, гудящие в голове шумным роем, сходятся в одной точке, и Эмити наконец может ясно мыслить — пока что. Она подходит к Луз, почти вплотную, и забирает из её плотно, почти судорожно сжатых кулачков свою палочку. Эмити чувствует, как тонкий запах усиливается, когда она оказывается чуть ближе. Она ощущает в лёгких движениях воздуха вокруг неё слегка тяжёлое дыхание, напряжённые мышцы и этот уверенный огонь внутри, что, казалось, жарким теплом выходит наружу, так, что у Эмити мелкими капельками прошлись по спине мурашки. Коротко она задумывается, теплее ли люди ведьм, но быстро отгоняет эти мысли, концентрируясь на том, что действительно важно. Эмити сжимает в руках свою палочку, немного вертя её в пальцах. Она всегда любила её — палочка была недлинной, тонкой, теплящейся в её руках, и всегда грела, но сейчас, когда девочка случайно касается подушечками пальцев кожи Луз, металлическая поверхность вдруг кажется излишне резкой, шершавой и холодной, словно покрытая тонким слоем прозрачного льда, оставшимся на её пальцах. Эмити делает ещё один короткий вдох, вспоминая заклинание, которое хотела показать Луз. Подруга смотрит на неё, выжидающе и почти жадно, с её, таким неповторимым огнём в глазах, сверкающем сейчас на дне радужки ярче всех сфер света вокруг них. Луз была голодна до знаний, и иногда, наблюдая за её энергией, Эмити чувствовала себя то виноватой, то восхищённой. Каждое слово, эмоция, жест подруги отдавался в рёбрах, рождая что-то колкое, но тёплое, словно шипастый солнечный шар. Эмити лучшая в классе и Хексайде лишь потому, что этого от неё требует знатная фамилия. Луз же стремиться к новым высотам, потому что любовь к магии у неё в крови, пускай магии в сердце у неё так и не было. Но было кое-что поважнее. Решительность. Эмити задерживает на ней взгляд, и у неё мелькает мысль, что мир людей, который Луз покинул, ей никогда не понять. Девочка, опуская взгляд на палочку и больше не глядя на подругу, делает несколько уверенных движений, прочерчивая в воздухе ровные круги, сверкающие малиновым неоновым обручем. Мощные лапы мерзости на удивление мягко и легко ступают на доски пола, казалось, и вовсе не нажимая на них. В вязких дырках зажигаются слабые, едва видимые огоньки, и оно пусто смотрит на хозяйку, пытаясь имитировать удивление. Эмити чувствует некоторое удовлетворение, когда ловит на себе восхищённый взгляд Луз.  — Я поняла, спасибо! Палочка переходит в руки Луз, и она почти сразу, больше на эмоциях, с переполнявшей её до краёв привычной уверенностью, чертит магический круг. Эмити запоздало осознаёт, засмотревшись на нетерпеливые, но ровные движения рук, что круг вышел слишком большим, и не успевает среагировать, как в голове отдаётся эхом треск досок и тонкий, почти незаметный вскрик Луз. Мерзость, большая и уродливая, тучная, похожая на огромный ком грязи, шлёпается камнем на пол, ударяя руками по инерции о пол, и потолок слегка осыпается на его вязкую шкуру инеем. Пол дрожит от натуги, и Эмити чуть не теряет равновесие от удара, а Луз, находящаяся слишком близко к мерзости, беспомощно взмахивает руками, вскрикивает коротко, испуганно, ещё даже не осознавая, что случилось, прежде чем падает назад, оттолкнутая заклинанием, заваливается набок и чирикает по жёсткому полу коленями. Палочка выпадает из её рук, глухо звеня деревом, словно в толще воды. На несколько секунд Эмити испуганно замирает, смотря широко раскрытыми глазами перед собой, но едва что-либо видя. Зрачки судорожно уменьшаются, а горло словно свело — ни вдохнуть, ни выдохнуть. Мерзость, увязшая в наполовину сотворённом заклинании, склоняется над Луз. Её рот зияющей дырой стекает вниз, пустые, чернеющие тьмой глаза расплываются, и огоньки мигают где-то внутри слабым мерцанием. Его плоть стекает на пол, капает огромными, слишком жидкими каплями, оставляя на щеке Луз два фиолетовых пятна. Сама она чуть приподнялась на руках, но не встала, уставилась таким же пустым взглядом на огромное чудище перед собой. Почему не убегает? Мерзость поднимает лапу, утробно хрипит, и девочка под ним вздрагивает, неторопливо и испуганно, почти неосознанно. Луз рвано вдыхает, словно хотела что-то сделать, и в это время реальность для Эмити становится слишком резкой и мучительно медленной. Сердце бьётся с оглушительной силой, и она, словно по памяти, хватает палочку с пола онемевшими пальцами, даже так чувствуя, как жжётся на рукоятке незаконченное заклинание Луз, словно колющимся ожогом. Ловко, как на матче в свои худшие годы, она делает выпад, за спиной прочерчивая привычный в воздухе круг. Нервы натянуты, реальность противно острая и шершавая для восприятия, но вязкая и неподатливая для действий. Она делает всё неправильно, и её родная магия, ужаленная нервами, брыкается, вырывается, сталкивается с магией палочки, фейерверком расходится в разные стороны. Небольшой огненный шар искрится золотыми звёздами и летит куда-то в сторону по кривой, чуть не сбивая лампу на тумбочке. Эмити чувствует, как в груди противно, ноюще тянет, и руки судорожно дрожат, а пальцы, казалось, стали продолжением жгучей палочки, которую так хотелось бросить. Её горящий жёлтым пламенем, магией, взгляд затмевает огоньки внутри чудовища. Огонь, попавший в цель, оставляет на мерзости жжёную, твёрдую корку, и та взвизгивает, уползая обратно в заклинание и оставляя после себя только тёмно-фиолетовую лужу, омывающую носки туфель Эмити.  — Вау, — слышит Эмити позади себя. Она поворачивается к Луз и видит в её лихорадочно блестящих от прошедшей опасности карих глазах восхищение. Липкий страх мешается в душе, но мягкий румянец всё равно приливает к щекам, и Эмити не отводит взгляда, смотря пусто, широко раскрытыми, всё ещё пытаясь осознать всё, что произошло за эти секунды. Её всю колотит: тело бьёт крупная дрожь, и девочка старается прийти в себя. В голове расползается туман, перекрывающий все её мысли, но девочка пытается его прогнать, тряхнув головой. Лицо Луз, пусть и выглядит испуганным, больше напоминает выражение, с которым сама Эмити смотрела на Лилит когда-то давно, когда мечта, навязанная ей родителями ещё казалась её собственной. Широкая, белозубая улыбка освещала лицо, а в глазах сверкал жгучий азарт, присущий этой бесстрашной девчонке. Эмити глубоко вдыхает, внезапно осознав, что всё это время она почти не дышала. Лёгкие наполняются затхлым воздухом, и она прикрывает глаза, ощущая, как в темноте расползаются цветные пятна от небольшого головокружения.  — Эмити? Всё в порядке? Бодрый и знакомый голос выводит девочку из оцепенения, и она вновь смотрит на Луз, поджав губы. Её худенькое тельце всё ещё было распластано по холодному полу, и казалось, что она не хочет подниматься. Единственное, что напоминало о произошедшем — жидкие пятна на лице и ногах, а ещё… Кровь на старых досках. Эмити опускает взгляд ниже и замечает, как колени Луз кровоточат от неаккуратного падения на пол. Кровь течёт по коленям Луз тонкими полосами, пачкая высокие носки. Край разноцветной футболки слегка порван, как и шорты, но Эмити не может отвести взгляда от бордовых дорожек на смуглой коже. Сама подруга, казалось, этого не замечает, но Эмити вздрогнула от внезапно окатившего её волнения и села на колени рядом с Луз, даже не замечая того, как её ноги и края светлого платья медленно пропитываются слизью мерзости.  — Больно? — тихо и сипло выдавливает из себя Эмити, чувствуя, как будто сердце внутри вновь потянуло.  — Почему должно быть? — недоумённо спрашивает Луз, а после перехватывает взгляд подруги и смотрит на свои колени. — А… — она чуть удивлённо вскидывает брови, но потом тихо фыркает, передёргивая плечами.  — Мне не больно, честно! — она прикрывает глаза, улыбается так, что округлые мягкие щёчки заходят на глаза. Ушиб вокруг ранки мягко зарастает синевой. Эмити поджимает губы, чувствуя, как тяжёлый ужас отлипает от рёбер, а ему на смену приходит чувство вины. Девочка смотрит прямо в горящие глаза Луз и не видит ни укора, ни обвинения, но всё равно ощущает, что провинилась перед подругой. Она вспоминает, как объясняла это заклинание — не слишком подробно, быстро, и ей хочется сжаться в комок. Для Эмити это было рефлекторно, как и для всех вокруг. Ведьмы рождаются с магией, живут с ней и умирают. У кого-то слабее, у кого-то сильнее, но магия всё равно была с ними, незаменимая и неотделимая. Эмити не надо было учить колдовать, а лишь развить, что и так с ней было. Но Луз не такая. Для неё необходим другой подход, и Эмити следовало бы это учесть, с самого начала. Учитель из неё ужасный, и несмотря на то, что она это прекрасно понимала, всё же решила помочь Луз с заклинаниями. И, видимо, сделала лишь хуже. Видимо, следовать принципу Луз было немного сложнее, чем колдовать. Она встаёт с пола, даже не отряхивая подол платья от грязи, и слабо, нерешительно протягивает руку Луз, пряча от неё виноватый и грустный взгляд. Подруга сжимает её хрупкую бледную ладошку и встаёт, отряхиваясь и едва наступая на правую ногу, но всё равно бросает взволнованный взгляд на Эмити.  — Всё в порядке? — спрашивает Луз, чувствуя, как в воздухе повисло тоскливое напряжение. И даже свет маленьких солнц не был способен согреть эту внезапно ставшую холодной комнату.  — Да, — быстро, точно отрезала, сказала Эмити, всё ещё не поднимая глаз. — У тебя есть бинты или что-нибудь в этом роде?  — Ты поранилась? — недоумённо склоняет голову Луз, пытаясь поймать взгляд подруги, слегка поджимая ноющую ногу.  — Ты поранилась, — упрямо ответила Эмити и всё же смотрит в несколько взволнованные глаза Луз. — Пожалуйста, дай мне помочь тебе. Она не знала, как сказать это по-другому, завуалировать, скрыть истинные мотивы, потому что, если честно, она никому не помогала раньше. Ей просто не хотелось. Луз хотела отказаться и шутливо перевести тему, однако поймала взгляд Эмити, серьёзный, тяжёлый, потухший, ставший почти бледным, полный какой-то тоскливой вины, и все забавные фразы тотчас вылетели из головы. Девочка, переняв от подруги напряжение, молча позволила ей исполнить её просьбу. Взгляд подруги распугал всё её мысли в то же мгновение, и ранка впервые по-настоящему защипала от легкого и влажного осеннего сквозняка из окна. Они спустились в гостиную, медленно ступая по ступеням. Адреналин постепенно отхлынул, и ушибленное колено с каждым шагом всё больше ныло и меньше гнулось. Луз пыталась скрыть это как могла, но, сталкиваясь с чуть светящимся в полутьме жёлтым, острым, как неровные доски её пола, взглядом Эмити, понимала, что сейчас та читает её как раскрытую книгу. А ещё оказалось, что она ударилась и лопаткой. Хути встретил их какими-то бессмысленными, но веселыми выкриками, смешанными наполовину с жалобами, что его теперь вовек не отмыть от мерзости. Одного гневного взгляда Эмити хватило, чтобы он, вспомнив прошлую встречу с юной ведьмой, с демонстративной обидой замолчал, нахмурившись, бормоча себе что-то под клюв. Луз показала, где находится аптечка (которую посоветовала сделать Уиллоу, зная бесстрашный и непокорный нрав жителей Совиного Дома), и села на мягкий, пружинистый диван, слегка зашипев от ноющей боли, под внимательным и беспокойным, но не менее острым взглядом Эмити. Девочка, достав аптечку, села напротив неё на ворсистый ковёр, пачкая его оставшимися пятнами от мерзости. Движения её рук были резкими, почти хаотичными, пальцы двигались почти неестественно, и в бледном свете тусклого солнца кожа казалась ещё светлее, болезненно-белой. Эмити открыла аптечку и достала с самой верхушки темно-зеленое изумрудное зелье с испачканной этой же жидкостью этикеткой, где тонким, но резким почерком было подписано «для Луз». Она прижала ватку к горлышку, шустро перевернула бутыль и наблюдала, как медленно неизвестное ей снадобье расползается по ватке. Луз же смотрела на него совершенно обычно, кротко наблюдая за действиями ведьмы, кажется, привыкшая к этой процедуре. Эмити прижала ватку, надавив, но Луз почти сразу взбрыкнулась под ней, чуть зашипев, и она отдернула руку. Вина ударила с новой силой, и казалось, даже кончики острых ушек покраснели… На немой испуганный взгляд подруги Луз только слегка виновато улыбнулась, расслабилась и чуть кивнула, мол, всё правильно, всё хорошо. Но она всё равно как-то сжалась, поджала бледные губы, словно закрылась, но, несмотря на это, начала так же обрабатывать ранку, уже аккуратными и быстрыми движениями, бросая короткие взгляды на лицо подруги, считывая малейшие изменения в выражении. Эмити дождалась, пока Луз прекратит шипеть сквозь плотно сжатые зубы, и нашла на дне пластиковой коробки набор цветных, со сверкающими на свету блёстками, пластырей. Девочка отклеила один из них и, мягко, аккуратно наложив на красную коленку Луз, тихо вздохнула.  — Прости меня. Она сказала тихо, с завидным сосредоточением отклеивая второй пластырь, что так и норовил приклеится то обратно к бумажке, то к её холодным и бледным пальцам. Брови её были сведены к переносице, губы поджаты, но она казалась на удивление уязвимой сейчас и грустной. Луз склонила голову вбок, облокотившись на спинку дивана, и выглядела несколько растерянной, не ожидая таких слов от подруги. Кажется, она сама не совсем отошла от произошедшего, и мысли её в голове неслись сумбурно, но дрожащую фразу Луз услышала отчётливо, и та точно отпечаталась в памяти.  — За что, Эми–  — За то, что я такая плохая учительница. Луз прикусывает язык на половине предложения, а внутри у Эмити всё переворачивается от того, как это всё неправильно, эгоистично звучит, словно это она сама обвиняет её за то, что Луз — человек, за то, что Эмити не умеет учить людей, за то, что у людей вовсе нет магии, но невероятным образом, на грани чуда, у Луз получается, а у Эмити — нет, пусть она и лучшая ученица школы. Волнение нарастает внутри, забивает горло, отдаётся болезненным жаром в груди, а сделать она снова ничего не может. Не может сделать большего. Она прижимает колени к груди и не знает, что ей сейчас и сказать, чтобы всё исправить. Не знает, даже когда мягкие руки Луз касаются её лба, и милый пластырь с черной кошачьей мордочкой, отливая перламутром, слегка стягивает кожу. Не знает, даже когда их лица становятся совсем близко, и Луз смотрит ей янтарные глаза, блестящие в свете огоньков золотисто-оранжевым, без всякого стеснения, усевшись рядом, и её взгляд настолько мягкий и нежный, что Эмити хочет отвести глаза, но не может. Ведь взгляд Луз столь понимающий. Принимающий.  — Теперь мы в одном клубе! Эмити замечает золотой блеск на дне тёплой радужки. На секунду жизнерадостная улыбка Луз тает, и Эмити хочется ободряюще сжать её руку, погладить по плечу или хотя бы как-то дотронутся, но она себя одергивает. Опять.  — Я понимаю, что со мной тяжело, и магия работает со мной тоже по-другому, и это странно и непонятно, и я понимаю, почему много кто отказывается… — Эмити резко смотрит на Луз, внезапно нахмуриваясь и сжимая грязную ткань юбки в кулаках. Как они посмели? Луз опускает взгляд на секунду, а ведьма замечает, как за её спиной по лестнице мягко плывут солнечные шарики, видимо, следуя за хозяйкой.  — Но я буду стараться. Мы будем стараться. И разберёмся в этом вместе! — В её глазах вновь сияет яркое, но не ослепляющее солнце, и она прикрывает глаза, вновь широко улыбаясь, как только может, кладя руки на плечи юной ведьмы. Эмити сидит, не двигаясь, точно пойманная в капкан энергичным, возбуждённым голосом, уверенным взглядом, теплом, ощущавшимся на щеках, и ей кажется, что тело одновременно окаменело и расслабилось, а в животе мягко, плавно, поддаваясь новому тёплому свету, сплетаются волны.  — Ну, если, конечно, ты ещё хочешь… — Луз отстраняется несколько неловко, слегка виновато кривит лицо и нервно посмеивается, будто бы ожидая ещё один отказ, такой же, как и в предыдущие разы. Но она внезапно вздрагивает, когда Эмити, резко вынырнув из оцепенения, сокращает расстояние между ними и громко, взволнованно, почти запальчиво восклицает: —Да! — слова сами вылетают с её губ. Эмити говорит это, кажется, громче, чем следовало, но она быстро откашливается, берёт себя в руки и старается не смотреть на испуганное лицо Луз.  — Да, я хочу. Луз улыбается ей особенно мягко, и Эмити не может не улыбнутся ей так же мягко в ответ, как только может. Она стоит хотя бы этого. И когда Луз обнимает её, мягко, но по-своему требовательно, когда вокруг них парят десятки крошечных золотистых звезд, когда она щекой чувствует её мягкие волосы, мир вокруг Эмити меркнет, а сердце начинает биться даже чаще, чем тогда, в комнате, и она понимает, что Луз стоит гораздо большего. Но всё, что она может — лишь обнять её мягко в ответ, уткнувшись в плечо, вдыхая тонкий её тонкий, знакомый, несколько горьковатый запах, и мягко, ласково потираться щекой о её вьющиеся волосы. А Луз обнимает её лишь сильнее, и Эмити даже хочется всхлипнуть и попросить, чтобы это не прекращалось. Это лучшее «спасибо» в её жизни. И когда подруга отстраняется и улыбается ей также мило и счастливо, как только может, Эмити кажется, что всё это того стоило. Всё, без остатка.  — Ты любишь мятный чай, Эмити?

***

За окном неумолимо темнеет. Небо покрывается стальным голубым оттенком, и где-то даже начали проглядываться мелкие серебряные осколки звёзд. Лес уже давно покрылся сумраком, стал ещё более непроходимым, чем обычно. Домой Эмити сегодня точно не попадет, если только Ида не подбросит её до дома, но ни она, ни Король ещё не вернулись. Страх, что её вновь отругают за дружбу с теми, с кем не следовало бы водиться, жжёт изнутри лишь до того момента, пока Луз не успокаивает мягким, расслабленным голосом, и все переживания не тают, точно сахар в её кружке. Подруга беззаботно щебечет рядом, прихрамывая на одну ногу, и что-то ищет. Они сидят на кухне, освещаемой уже привычными магическими светлячками, и запах тёплой мяты наполняет всё помещение и саму Эмити словно изнутри, когда она делает первый глоток. Мята, старая древесина, всё та же серебристая, покрытая пеплом пыль, десятки огоньков, тысячи неизвестных склянок — все слилось в какое-то неповторимое ощущение, что свернулось клубком у Эмити на груди. «Возможно, так и ощущается дом», — подумала она.  — Я нашла! Эмити не успевает сделать даже ещё один глоток, лишь мочит губы в сладком чае, но оборачивается на Луз с неприкрытым интересом. Та очень хотела ей что-то показать, но в процессе разговора Эмити уже забыла, что это должно было быть и зачем.  — Смотри! Она кладёт небольшой тканевый мешочек на стол, и оттуда сыплются… конфеты? Их серебристая обёртка блестит, словно металл, и Эмити на пару секунд завороженно смотрит, как она переливается в лучах блуждающих огоньков.  — Это конфеты такие! Очень распространены на Земле, хотя я и не знаю, откуда Ида их взяла…— Она на секунду задумывается, а потом с многозначительным лицом вздрагивает, смешливо вздёргивая брови. —Думаю, лучше не знать. Но они полностью безопасные и вкусные! Ну, насколько могут быть такими… Эмити бросает на неё короткий оценивающий, даже слегка подозрительный взгляд, но всё же берёт одну. Она тёмная внутри, под этой оберткой, и девочка чуть настороженно её оглядывает. Луз садится напротив, поджимая под себя колени с тихим шипением, но стоит ведьме бросить на неё свой сомневающийся взгляд, она энергично и ободряюще кивает ей. Эмити прищуривает один глаз, но всё же аккуратно пробует конфету. Ей кажется, что у людей и ведьм разные понятия о сладостях. У этой конфеты явный привкус шоколада, но как бы ни пыталась она распробовать точнее, сладости не чувствовала. Внутри что-то похожее на патоку, мягкое и рассыпчатое, словно мокрый сахар. Оно сладковато-кислое, и Эмити коротко сморщивает нос, пытаясь разобрать все вкусы одновременно. Луз наблюдает за ней с широченной улыбкой, и сложно понять, она радуется ли она самому факту угощения, или это лицо Эмити настолько смешное сейчас. Сама девушка берёт одну и засовывает её в рот целиком.  — Знаю, они мне самой не очень нравятся. — Жуя, понимающе говорит она, а Эмити окончательно путается в человеческих загадках. — Но… Она чуть опускает взгляд, разворачивая обертку перед собой.  — Моя мама их любила. В доме они всегда были. Никогда бы не подумала, что буду по ним скучать, но как вышло — так вышло. — Она пожимает плечами на удивление свободно и спокойно, словно не переживает о долгом расставании с матерью, а Эмити в очередной раз молчаливо восхищается, хоть и не решается продолжить тему. И другая половина конфеты кажется слаще, чем предыдущая. За Луз темнеет закат, чай остывает и греется снова, конфеты становятся лишь слаще, Луз всё больше улыбается, смеётся, смотря чуть выше её глаз, Эмити всё сильнее краснеет, пальцы дрожат всё меньше, Иды никак нет, а родители знают, где сейчас их дочь, так что Эмити уже не переживает и просто тихо слушает и так же тихо отвечает, пока в тёмных кружках отражаются порхающие вокруг огни знакомой магии. И пластырь на лбу уже почти не чувствуется.