Найти новых себя

      Третий день заседания начался с показаний Режининьи, которая явно стеснялась многочисленных зрителей и чувствовала себя будто в непролазных джунглях, хотя ни разу не была там. Их взгляды казались взглядами готовящихся к прыжку диких ягуаров, а тихие голоса — шипением ядовитых змей. Одетая в подобранные Мэл белую рубашку и скромные темные джинсы, с волосами, забранными в хвост, Режининья выглядела непривычно. Однако такой облик был ходом Сесеу, который хотел создать в глазах присяжных приличный и скромный образ подсудимой. Он же и рассказал подробно, на чем должна строить свою речь Режининья — честность и только честность, при этом демонстрация губительного влияния наркотиков. Сесеу хотелось, чтобы наркозависимость Режининьи стала смягчающим обстоятельством в глазах окружающих.       — Расскажите все об обстоятельствах нападения на потерпевшего, синьора Раула Сантору, — потребовал прокурор, и Режининья начала повествование:       — Был вечер, я вышла на задний двор, чтобы покурить. Мне предстояло еще работать — перемыть оставшуюся посуду и полы на кухне. На улице было темно, и я взяла нож, чтобы защититься от нападавшего в случае опасности. Я всегда так делаю по вечерам: пусть я — не самый приятный человек, но умирать мне не хочется, — Режининья говорила медленно, с трудом подбирая слова и хмурясь время от времени. Это было следствием не только проблем с памятью, но и усилившейся боли в груди, которая порой причиняла сильный дискомфорт. Врачи в изоляторе говорили, что это вызвано курением крэка, но точный диагноз поставить не могли.       — Вы говорите, что не хотите умирать, но при этом употребляете наркотики? — перебил Режининью синьор Гильерме. — Получается, вы убиваете себя медленно и целенаправленно, и таким же образом убиваете свою личность…       — Протестую, ваша честь, замечание синьора Абреу неуместно и сбивает мою подзащитную с пути повествования! — выкрикнул Сесеу, с трудом сдерживая гнев. Режининья посмотрела на него, и Сесеу заметил слезы, выступившие на ее глазах. — Не говоря уж о том, что он издевается над ней.       — Протест принимается. Синьор Абреу, прошу соблюдать порядок и субординацию в зале суда, — спокойным голосом отчеканила судья, и по ее лицу было видно, что она тоже пришла в негодование от слов прокурора. Тот поднял руки в примирительном жесте и велел Режининье продолжать.       — С разрешения синьоры судьи, я бы хотела ответить на слова синьора Абреу, — робко предложила Режининья, глядя на Жизелу Диаз, и та кивнула. — Я совсем не хочу умирать, в моих планах — начать лечение от наркозависимости, я прекрасно понимаю, что больна… В общем, я взяла нож, чтобы применить его в случае нападения, и положила его в боковой карман джинсов, а сама начала курить. Вдруг меня окликнул этот парень, я знала лишь, что его зовут Раул… Помню, он стоял неподалеку, и я поначалу его не заметила. Мы не общались, но я видела его и раньше: он постоянно приставал ко мне, не упустил этой возможности и тогда. В тот вечер он был пьян, начал говорить, чтобы я пошла с ним в мотель, думаю, вы понимаете, для чего. После начал хватать за руки, и я сцепилась с ним, попыталась сбить с ног. Раул завалил меня прямо на землю, я пыталась отбиваться… А дальше… дальше уже ничего не помню. У меня часто бывают провалы в памяти из-за наркотиков. Я очнулась только в тот момент, когда мои руки были в крови, я стояла рядом с потерпевшим, а он валялся на земле без сознания, на боку. Как он оказался на земле — не помню, и как я била его ножом — тоже.       — Куда вы направились после осознания того, что совершили преступление? — спросил синьор Гильерме. — Также прошу описать ваше состояние в этот момент.       — Я не слишком помню то, что происходило потом, только вспышками. Как будто снова оказалась не в этом мире, — призналась Режининья. — Очень быстро бежала, но совсем не помню, куда. Только почувствовала, как запнулась об урну и чуть не упала. Я не заметила, как добежала до гаражей, и там же, прямо на земле и заснула. Я рухнула без сил на пороге одного из них… Вспомнила еще один момент: уже придя в себя, я обратила внимание, что у меня пульсирует левая рука, сразу несколько пальцев. Я даже не заметила, как порезалась… Я в прошлом спортсменка и знаю, что это был прилив адреналина. Когда такое происходит, мозг отключается, а у меня он и так поражен наркотиками, поэтому я не поняла, что произошло.       — Употребляли ли вы что-либо двадцатого октября? Только отвечайте честно, — продолжал Гильерме.       — Нет, я не принимала с утра ни крэк, ни кокаин, у меня не было ни дозы, ни денег, — ответила Режининья, смахнув очередную слезу. — Я покурила марихуану, когда выходила вечером, но это для меня уже не доза, а так, баловство. Я уже даже не чувствую эффекта от нее.       — Уточните еще раз, какая рука у вас оказалась травмирована, и почему, как думаете? — спросил синьор Гильерме. Сесеу, пристально наблюдавший за оппонентом, увидел, что этот вопрос был не слишком выгоден ему. Факт, который должна была сообщить Режининья, говорил лишь о том, что она действовала в состоянии аффекта. — Вы же правша, насколько я знаю, а говорите про левую руку?       — Да, я положила нож в левый карман джинсов, но почему, даже не думала, — ответила Режининья. — Наверное, потому, что правая рука была занята косячком, и мне хотелось курить, а на остальное было плевать. А потом, как мне кажется, просто схватила нож в левую руку под влиянием все того же помутнения. Не было времени думать, Раул был сильнее меня, и нужно было действовать.       — Почему вы не оказали помощь и не остались рядом с потерпевшим? — по лицу прокурора Сесеу понял, что тот добрался до основного вопроса.       — Я испугалась, просто испугалась, — по лицу Режининьи потекли неподдельные слезы, и в этот момент она напомнила Сесеу другого человека, которого он любил больше всего на свете. Как часто Нанду рыдал в его объятиях, и как жалел его тогда Сесеу? Режининью было жаль не меньше, такой маленькой, беззащитной и запутавшейся она была в этот момент. Именно «была», а не «казалась» — настолько неподдельными были ее слезы. — Да, я нападала на людей с целью ограблений, устраивала мелкие хулиганства, ввязывалась в драки, но это первый случай, когда я взяла в руки нож. И я признаю, что мы поссорились, я ударила его ножом, но не помню, как. Я защищалась, что еще мне оставалось делать?!       — Уважаемые присяжные, я обращаю ваше внимание на факты, которые сообщила моя подзащитная, — Сесеу взял слово сразу после речи Режининьи, от которой прослезилась не только Мэл, но и две женщины-присяжных. Сказанного девушкой прокурору было достаточно, и она, расплакавшись окончательно, села рядом с Сесеу, который сжал ее плечо в знак утешения и напоил водой. — Во-первых, вспомните: свидетель обвинения, синьор Жуан Кастро, сказал, что да Коста сбила пластиковый стул. В то же время синьорита да Коста утверждает, что уронила урну. Во-вторых, она не помнит, что делала во время нанесения ранений потерпевшему, как взялась за нож, как сбросила с себя раненого, был ли он в сознании в этот момент. Вы знаете, что состояние аффекта может придать нечеловеческих сил, как и всплеск адреналина, о котором верно заметила синьорита да Коста. В-третьих, порез, который подсудимая заметила, только когда упала без сил. Независимый эксперт подтвердил, что ранения вдоль длины пальцев не были нанесены специально, его оценку предоставляю, — и Сесеу протянул прокурору, присяжным и судье копии заключения.       — Как вы можете заметить, все эти признаки говорят в пользу того, что моя подзащитная находилась в состоянии аффекта. Она не может вспомнить ничего, Кроме того, имеется независимая экспертиза телесных повреждений и места преступления, — продолжил Сесеу после того, как все ознакомились с отчетом, а позже передал им еще один. — Обращаю ваше внимание на несколько фактов, которые показались мне наиболее важными. Первый — это положение тела потерпевшего. Синьор Сантору лежал на левом боку в позе эмбриона, и это говорит о том, что он сопротивлялся. Скорей всего, чувствуя боль, он улегся в эту позу. Об этом же говорят следы крови и дорожной пыли, обратите внимание на отрисовку асфальта, она на шестом листе. Второй факт заключается в характере нанесения ранений. Наиболее серьезными являются сквозные, нанесенные в печень, кишечник и брюшную полость, а остальные нанесены по касательной. Как будто бы моя подзащитная беспорядочно размахивала ножом, чего не бывает при умышленном причинении вреда здоровью. Третий момент — орудие совершения преступления находилось сначала в левом кармане джинсов, а затем в левой руке, поэтому основная часть ранений пришлась на правую сторону. Если учесть, что потерпевший лежал сверху на моей подзащитной, пытаясь надругаться над ней, то вполне возможно, что она схватила нож той рукой, которая была к нему ближе. И наконец, под ногтями да Косты были найдены частицы эпителия синьора Сантору — прямое доказательство того, что она защищалась. Более подробно об этом расскажет независимый психолог-криминалист…       После выступления Сесеу и психолога-криминалиста был вызван Бруно Сампайо, мужчина, который был заместителем хозяйки кафетерия. Сесеу знал, что этот свидетель довольно надежный и порядочный. Пусть он не питал особой любви к Режининье, но был готов рассказать честно обо всем, что видел.       — Синьор Сампайо, именно вы обнаружили потерпевшего и вызвали скорую и полицию, — начал Сесеу. — Расскажите, при каких обстоятельствах это произошло?       — В тот день я работал то на кухне, то за стойкой. Вообще, я повар в этом кафетерии, но синьоры Моура не было на месте. В кафетерии были только я, Режининья и парень-кассир. Когда она отпросилась покурить, я как раз находился в зале вместе с кассиром. Вернулся на кухню, чтобы посмотреть, есть ли еще поджарка, и увидел, что Режининьи нет на месте. Я подумал, мало ли что могло с ней случиться, она не отличается крепким здоровьем, и вышел на улицу. А там — наш посетитель, он же потерпевший, лежит в луже крови, рядом валяется нож. Потерпевший был без сознания, но пульс мне удалось нащупать. Я сразу узнал нож с нашей кухни и понял, что произошло, вызвал скорую и полицию.       — Вы не стали трогать орудие преступления, верно? — уточнил Сесеу. — И можете вспомнить, где оно лежало?       — Не стал, я смотрю криминальные сериалы по телевизору и знаю, что нельзя ничего трогать на месте преступления. — ответил Бруно. — Помню, что нож валялся не слишком далеко от потерпевшего, весь в крови, даже рукоятка испачкана.       — Расскажите также, приходил ли в бар потерпевший двадцатого октября? С кем он был, когда покинул бар, спрашивал ли у кого-то из вас про мою подзащитную? — Сесеу задавал те же вопросы, что и при личной встрече со свидетелем. Синьору Сампайо было, что рассказать о потерпевшем.       — Он был в баре в этот вечер, выпил больше обычного, но не до состояния полного опьянения, — проговорил свидетель. — Сидел у барной стойки один, про потерпевшую спросил лишь, работает ли она сегодня. Когда я ответил, что да, он хмыкнул, а после вышел и так и не вернулся. Сказал еще, что заплатит завтра, ну, мы и не заподозрили ничего плохого, многие посетители так делают.       — Небольшое уточнение. Сколько времени после ухода потерпевшего вы провели в основном зале? — спросил Сесеу. — И правильно ли я понимаю, что да Коста вышла покурить после того, как Сантору покинул бар?       — Довольно долго, около получаса, пришлось разнимать поссорившихся пьяных клиентов, потом убираться за барной стойкой. Много дел было, но за кухней тоже посмотреть следовало. Режининья же попросилась на улицу вскоре после того, как ушел Раул. Мне кажется, и десяти минут не прошло.       — Как отзывалась моя подзащитная о потерпевшем? Жаловалась ли на него? Насколько понимаю, вы оба работали на кухне, предполагаю, что могли общаться хоть изредка, — Сесеу хотел обратить внимание судьи и присяжных на еще один факт.       — Мы не общались, но о том, что Раул подбивает к ней клинья, знали все в кафетерии, — хмыкнул Бруно. — Бывало, Режининья придет из зала на кухню и жалуется, что он лезет к ней. Один раз она сказала кассиру, тоже девушке, которая страдала от поползновений Раула, что он приторговывает наркотиками…       — Еще один! — возмутилась Карина, жена потерпевшего. — Вы сговорились, что ли?! Да мой Раул простой человек, он ненавидит наркоманов и хочет одного — чтобы они не пугали нашего ребенка и других детей, не кошмарили нас. Вот выйдет он из больницы и пойдет с рейдом по притонам, я обещаю! — она хотела сказать что-то еще, но слова потонули в громовом ударе молотка и поставленном голосе судьи:       — Синьора Сантору, еще один раз, и я буду вынуждена удалить вас из зала суда. Предупреждение касается всего заседания, сколько бы дней оно ни длилось, — молодая женщина опустилась на место, и судья, убедившись, что у Сесеу больше нет вопросов, дала слово Гильерме Абреу.       — У меня накопилось немало вопросов. Вы указали на подсудимую, когда вызвали скорую и полицию, верно? — спросил прокурор. — Однако не указали ее местоположение. Разъясните, почему так?       — Да, я сказал, что нападение совершила подсудимая, потому что это было очевидно, ее бы и так нашли, — согласился Бруно. — Я был не уверен, пойдет ли она в притон, или убежит куда-то в фавелы. Я догадывался, что полицейские в первую очередь пойдут в притон, находящийся через дорогу от кафетерия, его у нас все в квартале знают. А куда еще она могла податься, я даже не представлял тогда. Я живу в соседнем районе, Эстасио плохо знаю.       — Мне все понятно, теперь поговорим про нож, — продолжил синьор Гильерме. — Как вы отнеслись к тому, что подсудимая взяла его с кухни? Она же могла украсть его и обменять на наркотики, тем более, как мы знаем с прошлых дней, нож хороший, остро наточенный. Неужели вам так наплевать на имущество вашего заведения?       — Понимаете, у нас за кафетерием как-то произошло нападение на нашу сотрудницу, с тех пор многие девушки берут нож для самообороны или ходят с перцовыми баллончиками. Иногда ходят по двое, конечно, но это бывает крайне редко, у нас мало персонала, — спокойно пояснил Бруно. — Поэтому Режининья и взяла нож с собой, я ее понимаю, район у нас довольно криминальный. Так она делала несколько раз, я и синьора Моура ей лично разрешили, пригрозив полицией в случае кражи. Но мне по секрету она сказала, что ножи не ценятся в их среде, это же не золото или техника.       — Почему вы не поинтересовались, где ваш клиент? — задал прокурор еще один вопрос с крайне довольным видом. — И вдогонку: разве вы не слышали криков потерпевшего?       — Как я сказал раньше, он сказал, что заплатит позже, я записал долг на него, — пояснил Бруно. — А криков я не слышал, как и кассир, как и другие посетители. Дело в том, что у нас в кафетерии играет музыка, довольно громкая, да еще мы с кассиром отвлеклись на двух пьяных посетителей, которые спорили на повышенных тонах, пришлось их успокаивать. Из-за музыки бывает неслышно, что происходит на кухне, не говоря о заднем дворе.       Ответы мужчины были настолько исчерпывающими, что прокурор больше не решился задавать вопросы. Опрос владелицы кафетерия, синьоры Неузы Моура, был недолгим, однако она предоставила краткую характеристику Режининьи с места работы. По ее словам, девушка добросовестно выполняла поручаемые ей задания и не боялась трудностей. «Грязная работа, — сказала женщина, — не пугала ее совершенно. Бывало, наша уборщица, Норма, в очередной раз уйдет в запой, так Режининья бралась за работу. Платили ей немного — сто реалов, но часто меньше. И полы она могла помыть, потому что донна Глория уже немолода». Рассказала она и о приставаниях Раула к Режининье и многим другим девушкам, не обращая внимания на испепеляющие взгляды его жены, а также достойно ответила на вопрос прокурора о том, почему у них в кафетерии работает наркоманка: «В нашем квартале все, даже самые приличные люди имеют грязную подноготную и массу пороков. А трезвая Режининья — это абсолютно добросовестный человек, к тому же она умеет постоять за себя и защитить слабых вроде меня или донны Глории. И я разбираюсь в людях, сразу поняла, что меня она не обидит».

***

      Четвертый день заседания должен был стать последним, потому что у Сесеу не было больше свидетелей, кроме тех, которых не допросили полицейские. На них Сесеу возлагал основную надежду, о чем и сказал во вступительном слове:       — Следствие не учло двоих свидетелей, которые являются членами одной семьи и видели своими глазами все, что происходило в день преступления и за некоторое время до него. Защита надеется с помощью этих свидетелей смягчить приговор подсудимой, — после его слов была вызвана донна Глория Карано, уборщица в кафетерии и бабушка мальчика, который также должен был быть допрошен.       — Синьора Карано, расскажите, пожалуйста, какое впечатление у вас вызывал потерпевший? Каким человеком он был, по вашему мнению? Также можете сразу рассказать про мою подзащитную, — спросил Сесеу у сухощавой пожилой женщины, которая даже в суд заявилась в цветастом платье и такой же яркой косынке на плечах. Казалось, что она в любой момент может достать сигару с крепким табаком и выкурить ее в зале суда. Сесеу понравилась эта женщина, которую он вызывал на допрос дважды, ведь, помимо показаний, она рассказывала много историй из жизни и обладала ясным и живым умом.       — Этот парень не давал прохода ни одной девушке, и особенно страдала от его внимания Режининья, которая подрабатывала в нашем кафетерии посудомойкой и мыла полы, когда у меня в очередной раз заболевала спина, — начала донна Глория. — Про Режининью, в отличие от него, не могу сказать ничего плохого, кроме того, что она принимала наркотики.       — Синьора, уточните для присяжных, что вы подразумеваете под фразой «не давал прохода»? — Сесеу двигался все ближе к истине. — Возможно, вы вспомните какие-нибудь конкретные случаи?       — Одним девушкам он просто улыбался и говорил массу комплиментов, даже мне, древней старухе, — на этом слове Глория хрипло усмехнулась. — Это было некоторым даже приятно, но каково было бы его жене, если бы она узнала! Но были и другие, которых он с друзьями называли «доступными девушками». По его мнению, подсудимая была одной из них. Они с друзьями хватали их за мягкие места, зажимали в углах, зазывали в мотель, угощали алкоголем. Конкретных случаев с Режининьей, увы, не вспомню, но ее подружку он не раз возил в мотель. И я догадываюсь, что это было в обмен на наркотики…       — Ваша честь, как можно верить этой развалине! — невзирая на предупреждение, Карина Сантору опять вскочила с места, и ее было не остановить. — Лучше бы последила за своим внуком, который постоянно что-то вынюхивает и устраивает пакости с другими мальчишками! — судья Диаз призвала конвой, и они подхватили за руки донну Карину и повели ее к выходу. Однако она продолжала рыдать и кричать, пока не скрылась за дверью. — Нет, мой Раул не мог совершить такого! Возить в мотель наркоманок и приставать к ним…       — Как моя подзащитная относилась к этим приставаниям? — спросил Сесеу, все еще неспособный отойти от шока. В глубине души он надеялся, что Карина бросит своего никчемного мужа. Жаль, что она не услышит еще одну ужасную подробность про него…       — Вот, я не раз говорила синьору Вальверде, что зря Карина так выгораживает своего муженька, он довольно неприятный тип. Кто-то из девушек соглашался и принимал все знаки внимания, но не Режининья. Она его сразу возненавидела, отвергала, сыпала в его сторону такими ругательствами, которых даже я не знаю, — снова ухмыльнулась донна Глория. Ее нисколько не обескуражили гневные слова Карины.       — Ваша честь, я протестую! — воскликнул Гильерме. — Синьор Вальверде ходит вокруг да около, я не понимаю, чего он добивается. Его вопросы не имеют отношения к делу.       — Протест отклоняется, — четкий удар молотка, два заветных слова, и Сесеу мысленно улыбнулся. Сейчас он через синьору Карано сообщит такое, чего не ожидал никто. — Синьор Вальверде, прошу продолжать.       — Спасибо, ваша честь, — сказал Сесеу и продолжил размеренным тоном, как будто что-то объяснял неразумному. — Итак, мы добрались до одного инцидента, предшествующего совершенному преступлению. Следствие не учло его, потому что посчитало, что оно не относится к нашему делу. Синьора Карано, расскажите, пожалуйста, о событиях тринадцатого февраля. Я знаю, что вы наблюдали одну сцену между потерпевшим и подсудимой, и она косвенно относится к преступлению, и напрямую — к вопросу, который я позавчера задал синьоре Норме Алмейда.       — Во время заседания я не могу оторваться от костюмов, вашего, синьор Вальверде и того, что носит синьор Абреу. Они такие элегантные, вы выглядите в них просто шикарно, серьезные, представительные мужчины, — никто не понял, почему старушка так начала свой ответ, но судья и прокурор слушали ее, словно завороженные. — Так вот, к чему это я. Те, кто носят такие костюмы, не обращают внимания на таких, как я, и к этому я уже привыкла. Но удивлением для меня было и то, что я незаметна даже для тех, среди которых живу. Хотя, казалось бы, мы все — маленькие люди… Простите, о чем это я? Тринадцатого февраля я мыла полы в туалете и в коридорах, а у нас в кафетерии рядом с ним есть небольшой пустой закуток. Не знаю, зачем он нужен. Я проходила мимо и заметила в нем потерпевшего и подсудимую, они ругались и он принуждал ее к… разным интимным вещам за крэк. Я не совсем поняла, что это такое…       — Не знаете, что такое «интимные вещи» или «крэк»? — не удержался синьор Гильерме, и это возмутило Сесеу. Что этот зануда себе позволяет? Отрастил крылья? Вот только он не знает, какой сюрприз подготовил ему оппонент. На счастье Сесеу, синьора Диаз сделала замечание прокурору, и допрос продолжился:       — Синьора говорит про крэк, все-таки рынок наркотиков постоянно меняется, и не все ориентируются в нем, — Сесеу не смог не отпустить колкость в адрес прокурора, однако она была довольно тонкой. — Синьора Карано, вспомните, угрожал ли потерпевший моей подзащитной? После этого инцидента она пришла домой и в сердцах заявляла, что убьет его. Для этого должен быть веский повод.       — Синьор Вальверде, я сохранила ясный ум, о чем не раз говорила вам, — снисходительно улыбнулась пожилая свидетельница. — Да, я помню, что он угрожал ей. Сказал, что если Режининья отвергнет его, он побьет ее или сдаст в полицию. Да, я это ясно слышала.       — У меня больше нет вопросов к синьоре Карано, — произнес Сесеу. — Уважаемые присяжные, обратите внимание на этот случай, который повлиял на мою подзащитную. Да, у нее была личная неприязнь к потерпевшему, но чем она была продиктована? Не разрушенной от наркотиков личностью, как пытался донести до нас синьор Абреу, а постоянными издевательствами со стороны потерпевшего. Скорее всего, она кричала, что убьет его, не потому, что хотела каждому рассказать о ее злодейских планах, а потому, что злилась, — после слов Сесеу прокурор не стал задавать вопросы донне Глории. При взгляде на его лицо Сесеу показалось, что он крайне раздосадован, и это придало еще больше уверенности адвокату.       — Слово предоставляется свидетелю со стороны защиты, несовершеннолетнему Марсело Карано, — провозгласила синьора Диаз. — Так как свидетелю всего десять лет, при нем присутствует детский психолог. Синьор Вальверде, прошу, начинайте допрос.       — Ваша честь, уважаемые господа присяжные, перед тем, как приступить к допросу, обращаю ваше внимание на то, что показания этого свидетеля не были учтены в рамках следствия, инициированного синьором Абреу, — произнес Сесеу и обратился к подростку. — А теперь скажи нам, Марсело, что ты видел вечером двадцатого октября со стороны служебного входа в кафетерий?       — Я ехал на велосипеде домой от друга и решил покататься недалеко от кафетерия. Бабуля обычно разрешает мне кататься вечером, главное, чтобы я возвращался домой вовремя, — серьезным тоном начал Марсело. — И я издалека увидел нашего соседа Раула и решил проследить за ним. Он как будто бы кого-то ждал. А позже из кафе вышла девушка, которая сейчас сидит рядом с синьором Вальверде. Она закурила, а потом к ней подошел Раул и они начали ругаться. Я не слышал их, просто видел, как они машут руками друг на друга. А потом молодой человек ударил ее по лицу, а она дала сдачи.       — Марсело, мы правильно поняли, что мужчина ударил первым? — уточнил Сесеу для того, чтобы подчеркнуть характер самообороны в действиях Режининьи. — Ответь, пожалуйста, на этот вопрос, и рассказывай, что было дальше.       — Да, врач в школе говорит, что у меня стопроцентное зрение, на улице было светло, поэтому вы правильно поняли, — сказал Марсело. — А дальше они дрались, довольно долго, колотили друг друга руками, мужчина пытался завалить девушку. В конце концов он подставил ей подножку, сел сверху и начал бить лежачую, она отбивалась ногами и руками. Они очень сильные были, я бы не смог разнять, да и домой ехать нужно было. Я даже не догадался, что нужно было вызвать полицию, думал, они подерутся и перестанут. У нас в школе ребята постоянно дерутся, и их только ругают. Но я сказал бабуле, и мы вместе пошли в полицию. Нас допрашивали по отдельности.       — Правильно мы поняли, что потерпевший стоял у служебного входа один, и только потом вышла девушка, и они начали ругаться? — спросил Сесеу. — И ты можешь ответить, сколько примерно было времени?       — Да, мне показалось, что он стоял там долго, — сказал Марсело. — Руки в карманах держал, я тоже так делаю, когда кого-нибудь жду. А по времени не могу сказать точно, у меня нет ни часов, ни мобильного телефона. Хотя я вышел от друга в полдевятого, на велосипеде от него до кафетерия ехать пять минут. Получается, было 20:35.       — Спасибо, я передаю слово синьору Абреу, — Сесеу покосился на явно уставшего прокурора.       — Расскажи, во что были одеты молодой человек и девушка, которые дрались? — спросил у мальчика синьор Гильерме. Сесеу догадался, что прокурор не доверял маленькому свидетелю и пытался проверить его.       — Он был одет в желтую футболку, как у нашей сборной по футболу, и в темно-синие джинсы. А девушка была в серых рваных джинсах, в черной майке, и на поясе у нее была повязана спортивная куртка, тоже серая. Обувь я не разглядел у обоих, — после ответа Марсело было еще несколько уточняющих вопросов, после чего начался последний этап заседания — выступление сторон и последнее слово Режининьи.

***

      — Уважаемый суд, уважаемые господа присяжные! — начав свою речь, Гильерме словно воспрял духом. Сесеу показалось, что прокурор отыграется на последнем слове, а его усталый вид был лишь блефом. — Сегодня нам предстоит выступить в прениях по уголовному делу, расследование и судебное рассмотрение которого привлекло к себе внимание общества и средств массовой информации. Напоминаю суть произошедшего. Двадцатого октября в 21:30 в отделение полиции по району Эстасио поступило сообщение о множественных ножевых ранениях, полученных синьором Раулом Сантору в результате нападения. Пострадавший был без сознания и потерял много крови, на сегодняшний день у него зафиксировано нарушение функций кишечника и печени и разрывы мягких тканей брюшной полости. Вскоре была задержана нападавшая — синьорита Режина да Коста, 1980 года рождения. Задержанная проявила сопротивление при аресте и утверждала, что ничего не помнит из-за наркотиков, однако позже признала вину в совершении преступления.       Размышляя над преступлением и его составом, я представлял айсберг — огромную гору льда, дрейфующую в холодных водах. Оно такое же объемное и многослойное, как айсберг. Итак, поножовщина, причинение вреда здоровью, покушение на убийство — эти слова являются только верхушкой айсберга. Эти преступления встречаются в обществе часто, как мы видим из нашей практики. Основная масса нашего айсберга — это наркозависимость подсудимой и те нарушения в ее психике, которые породили полное разложение личности. Да, Режина да Коста была признана вменяемой, но сколько свидетелей указывали на то, что она не раз нарушала общественный порядок: выкрикивала гадости в сторону обычных прохожих, била стекла, специально сшибала уличные стулья и урны, устраивала драки на улице. Эти люди — отец и жена потерпевшего, это синьор Жуан Кастро и синьора Норма Алмейда — отмечали, что подсудимая ведет себя подобным образом не только под наркотиками.       Подводная часть, скрытая ото всех, — это умышленность преступления, на которой я продолжаю настаивать. Синьор Вальверде отлично подготовился — предоставил доказательства и свидетелей, которые в один голос утверждают, что подсудимая всем помогала, не чуралась грязной работы и вообще хочет исправиться. Однако многие его умозаключения порождают вопросы. Зачем да Коста действительно взяла в руки нож и почему именно этот, предназначенный для разделки мяса? Почему не попыталась помочь потерпевшему, хотя бы позвонив из телефона-автомата? Синьорита да Коста утверждает, что не угрожала синьору Сантору, но мы же знаем, что наркоманы — это крайне ненадежные и лживые люди. Этот момент синьор Вальверде упустил в своей линии защиты.       Наконец, основание айсберга. О нем я скажу несколько слов, которые на слуху у вас, госпожа судья, а также, я надеюсь, и у синьора Вальверде, — серия нападений в Сан-Паулу в 2005 году. Мы не так часто обращаемся к судебному прецеденту, но сейчас я считаю правильным сделать это, ведь наркомания — бич нашего общества. Трое молодых наркоманов, парень и две девушки, умышленно нападали на жителей своего квартала, терроризируя их, угрожая ножами и пистолетами. Особого внимания заслуживала одна из преступниц, Сильвия Боржес. Неоднократно попадавшаяся полиции, орудующая ножом и также работающая неофициально уборщицей, при задержаниях она давила на жалость и говорила, что ничего не помнит о преступлении, так как является наркоманкой с провалами в памяти. Когда троица попалась на вооруженном нападении, их адвокаты настояли на реабилитации, и что же произошло? Сильвия Боржес сбежала из реабилитационного центра и убила случайного прохожего. Ей дали срок в двадцать лет, и это вполне заслуженно. Синьор Вальверде говорит, что да Коста хочет лечиться, но у нее в анамнезе есть побег из наркодиспансера и еще одно отягчающее обстоятельство — неоднократные приводы в полицию. Таким образом, я требую для подсудимой наказания в размере десяти лет тюремного заключения с возможностью условно-досрочного освобождения через пять лет.       — Ваша честь, уважаемые господа присяжные! — Сесеу показалось, что срок слишком большой, а прецедент, упомянутый прокурором, и вовсе выбил его из колеи. Прокуроры и адвокаты редко опирались в своей практике на прецедент, и Сесеу начал догадываться, что его упоминание было запланировано с самого начала следствия и связано с открытостью судебного заседания. — Хотел бы начать свою финальную речь со строк из стихотворения Пабло Неруды: Возможно, в жизни вы скользили лишь на снегу или на льду. Мне выпала другая доля — оскальзываться на крови.       Реки крови, на которых поскользнулась моя подзащитная — это те обстоятельства, которые привели ее за решетку, и я хочу остановиться на них подробнее. Синьорита да Коста является наркозависимой, однако, как она говорила не раз во время допроса и, скорее всего, упомянет в последнем слове, она хочет вылечиться. Об этом говорят и ее поступки: она пыталась подрабатывать в кафетерии и получала неплохие характеристики, не стала искать убежище после осознания того, что совершила преступление, а уснула где-то за гаражами в том же квартале. Стоит также отметить линию поведения моей подзащитной в отношении потерпевшего, который, как нам удалось выяснить в ходе следствия, изменял жене и приторговывал крэком. Да Коста всеми силами противостояла его напору, не соглашалась предоставлять ему интим-услуги в обмен на химические вещества, о чем говорила синьора Глория Карано. Иногда совпадения складываются самым пугающим образом: человек предполагает, что на него могут напасть, и это происходит. Что остается делать? Только защищаться. Мы делаем вывод, что случившееся на заднем дворе кафетерия было закономерно: он в очередной раз приставал к ней, а она защищалась. О том, что целью потерпевшего была встреча с моей подзащитной, нам напрямую сказали свидетели, синьор Бруно Сампайо и Марсело Карано. Итак, первым обстоятельством является неприязнь синьориты да Косты к синьору Сантору и события, повлекшие за собой драку и необходимость в самозащите.       Второе обстоятельство — состояние аффекта. Об этом вчера было многое рассказано и показано — мною, психологом-криминалистом, самой подсудимой. То, что потерпевший получил довольно серьезные раны, является скорее делом случая, нежели умыслом. Из двадцати двух ранений наиболее серьезными являются шесть, нанесенных в район печени и в брюшную полость, остальные же представляют собой глубокие, но беспорядочные и не угрожающие жизни царапины. Также следует сказать о происходящем с моей подзащитной во время и после совершения преступления: она не заметила порезов на пальцах, неправильно назвала предмет, об который споткнулась, действовала, будто в тумане, и, наконец, упала без сил после того, как пришла в себя. Я настаиваю на признании того, что да Коста находилась в состоянии аффекта в ходе совершения преступления.       Третье обстоятельство связано с упущениями в следствии. Показания важных свидетелей, синьоры Глории и Марсело Карано, не были учтены государственным обвинителем. Возможно, это было его умышленное допущение, или нелепая случайность, но я считаю, что данные свидетели указали на иной статус моей подзащитной. И этот статус таков — жертва обстоятельств. Синьор Абреу, нацелившись на очернение да Косты, не учел того, что преступником является и потерпевший. Торговля наркотиками — довольно опасное занятие, и вероятность того, что синьор Сантору станет жертвой конкурентов или наркоманов, была довольно высокой. Моя подзащитная оказалась не в то время и не в том месте. Стоит также отметить, что она признала вину, как только ей сообщили о найденных на месте и орудии преступления отпечатках ее пальцев и пятнах ее крови. Таким образом, я прошу оправдательного приговора и настаиваю на помещении моей подзащитной в реабилитационный центр с последующими мероприятиями по ресоциализации. Надеюсь и верю, что эта мера станет более действенной, чем тюремное заключение.       — Ваша честь, господа присяжные, — Режининья, поморщившись от очередной вспышки боли, приступила к последнему слову. — Я признаю свою вину, однако хочу сказать, что не желала зла потерпевшему. Конечно, он меня раздражал своим навязчивым поведением, но мне лишь хотелось, чтобы он просто от меня отстал… чтобы перестал приставать и предлагать разные непотребства за наркотики. Вечером двадцатого октября я хотела защитить себя, но в какой-то момент в моем мозгу что-то отключилось, и я уже не могла остановиться. Мне бы хотелось лечь на реабилитацию, как уже сделали мои друзья, которые тоже находятся здесь, в зале суда. Я действительно хочу стать достойным человеком.       Судья и присяжные удалились в разные комнаты для обсуждения приговора, и Сесеу охватило липкое волнение и странное предчувствие: вдруг присяжные окажутся на стороне обвинения. Время потянулось, будто растаявшая на солнце приторно-сладкая ириска, но Сесеу взял себя в руки и обратился к Режининье, пытаясь утешить ее, но больше утешал себя:       — Присяжные — это простые люди, которые, однако, могли слышать массу плохого о наркоманах. Мы были убедительны, но твое прошлое и прецедент, описанный синьором Абреу, могут отвернуть присяжных от нас. В любом случае, мы будем бороться дальше.       — Спасибо, Сесеу, я не думала, что ты вообще возьмешься защищать меня, — хрипло проговорила Режининья. — Но все-таки я хочу верить, что мы выиграли дело. Иначе я не справлюсь. В тюрьмах ужасные условия, к тому же, мне нужны рядом не такие отбросы, как я, а достойные люди, глядя на которых, я могла бы справиться с зависимостью. А в тюрьмах есть лазейки, чтобы пронести наркотики. Я точно не удержусь, — Сесеу не нашел, что ответить, но в тот же момент секретарь судебного заседания объявила, что все должны вернуться на места. Вслед за всеми в зал проследовали присяжные, а затем и Жизела Диаз, неся за собой волнение и гробовую тишину. Наконец места были заняты, и судья приступила к оглашению приговора:       — Суд учел доводы обвинения и защиты, а также мнения двенадцати присяжных заседателей по делу об умышленном причинении вреда здоровью, совершенном синьоритой Режиной да Коста. Коллегия присяжных заседателей постановила, что подсудимая является виновной в совершении данного преступления. Голоса распределились следующим образом: восемь присяжных проголосовали «за», четверо — «против». Суд постановил, что синьорита да Коста виновна в умышленном покушении на убийство синьора Сантору и в причинении тяжкого вреда его здоровью. Также суд постановил, что обстоятельства совершения преступления в виде наркотической зависимости являются отягчающими. Таким образом, суд приговорил синьориту Режину да Косту к заключению под стражу на десять лет с вероятностью условно-досрочного освобождения через пять лет. Заседание окончено, всем спасибо, — удар молотка отразился тупой болью в голове Сесеу. По правую руку от него радовались прокурор и свидетели обвинения, рядом шмыгала носом Режининья, сзади шептались журналисты и зрители. Неужели это не сон? Сесеу хотел было ущипнуть себя, но конвойные потребовали освободить зал суда, и это вернуло его в суровую, уходящую из-под ног реальность.       Сказав Режининье несколько дежурных фраз об апелляции и попрощавшись с ней, Сесеу устремился к выходу. Несколько журналистов попытались перехватить Сесеу и попросить его комментариев о деле, но тот только отмахнулся, силясь не накричать на кого-то или не разрыдаться на месте. Нанду, уже стоявший у машины, понял Сесеу без слов, сам сел за руль и поспешил скрыться подальше от этого ужасного здания, которое принесло возлюбленному одни проблемы. Добравшись наконец до дома, Нанду усадил Сесеу в кресло и начал успокаивать его, сидя напротив него на корточках и поглаживая по колену:       — Сесеу, дорогой, помнишь, на занятиях нам не раз говорили, что в проигранном деле нет ничего страшного? Я в любом случае горжусь тобой, ты сделал все, что мог, твое расследование было куда убедительнее, чем прокурорское…       — Да что ты понимаешь?! — гневно воскликнул Сесеу, сбросив руку Нанду и вскочив с кресла. — Можно быть высококлассным специалистом, но один прецедент — и все кончено! Моя стратегия была абсолютно выигрышной, я консультировался с Даниэллой, Роберто, даже с Лобату — они все говорили, что со мной у Режининьи есть все шансы избежать тюрьмы. И даже не пытайся успокоить меня...       — Все я понимаю, я все-таки тоже учился на адвоката, — настроение Нанду испортилось вмиг. Он осознавал, что произошла досадная несправедливость, но первая фраза Сесеу резанула его. Выходит, Сесеу считает его глупым и неспособным разобраться в тонкостях профессии адвоката? Или не только в них?       — Ой, прости, — выдохнул Сесеу, садясь обратно и беря ладони возлюбленного в свои, но Нанду не услышал в его голосе искренности и раскаяния, лишь какое-то недоверие и нотки сарказма. Однако следующая фраза прозвучала более тепло. — Я вижу, что ты все понимаешь, но не хочу сейчас слышать слов поддержки и утешения. Они мне не помогут. Нанду, если хочешь как-то утешить меня, то просто обними.       Нанду повиновался, и они просидели в одном кресле до глубокой ночи, так и не произнеся ни слова. В голове его крутилась одна мысль в разных ее вариациях: некогда их с Сесеу разлучила зависимость Нанду, но ее отголоски продолжают вносить смуту между ними и сегодня. Уж не воздвигнут ли эти отголоски очередную стену между ними, разрушив кажущиеся крепкими любовные узы и затем лишив шанса на возобновление дружбы?