The Underworld | Подземный мир

      — Том! — окрик профессора Дамблдора застал Реддла, когда тот собирался покинуть Большой Зал.       — Профессор Дамблдор? — Том послушно остановился, натянув на лицо привычную отстранённую улыбку и дожидаясь идущего в его сторону Альбуса.       — Здравствуй, Том, — Дамблдор остановился рядом, и Реддл ответил ему вежливым кивком на приветствие. — Похолодало, не находишь? Надеюсь, в гостиной и спальнях Слизерина не слишком холодно и сыро?       — Уверяю Вас, нет, профессор. Наши помещения надёжно укутаны чарами, сохраняя сухость и приятную температуру, — вежливо ответил Том, а у самого внутри начало разгораться раздражение. Старик лишь отнимал у него время.       — Рад это слышать, мой мальчик, — на этих словах Реддл внутренне поморщился, едва сдерживая рвущуюся наружу колкость. — Ты решил остаться в Хогвартсе на зимние каникулы? Почему не принял предложение одного из своих друзей навестить их в праздники?       — Я решил воспользоваться своим правом остаться в Хогвартсе, профессор, и тщательно подготовиться к предстоящему семестру и экзаменам. Вы ведь знаете, как говорят: пятый курс порой сложнее седьмого, — всё с той же вежливой улыбкой и с тем же ровным тоном голоса ответил Том. Слова полулжи легко и правильно слетели с его губ. Он действительно хотел остаться в Хогвартсе, готовиться к экзаменам. Высокие оценки не давались ему просто так, как бы ни думали все остальные. Но ещё ему нужно было пространство, время и одиночество, чтобы совершить давно задуманное.       — Экзамены, экзамены, — наигранно поцокал языком Альбус. Глаза профессора сверкали синими камнями из-под очков-половинок, внимательно следя за Реддлом. — Тогда не буду тебя больше отвлекать, Том. Ты ведь спешишь в библиотеку?       — Всё верно, профессор, — Том ещё раз учтиво кивнул Альбусу и, вежливо попрощавшись, покинул Большой зал.       Уже отойдя на приличное расстояние, Том позволил себе искривить губы от брезгливости, что ощущал после каждого общения с Дамблдором. Он не был глуп и признавал силу, мощь и талант Альбуса, но считал себя ничем не хуже него. Он определённо был сильнее и умнее профессора. Лишь нужно время, чтобы всем это доказать.       Пройдя пустыми, красиво украшенными к празднику коридорами к подземельям, Том свернул с привычного маршрута, ведущего в гостиную факультета, углубившись в лабиринт переходов. Сюда мало кто заглядывал. Разве что Филч со своей кошкой, да иногда залетали призраки. Идеально подобранное место, чтобы провести ритуал, который он искал так долго.       Ещё будучи студентом третьего курса, Том услышал, как кто-то из когтевранцев рассказывал магловский миф о мужчине, предположительно волшебнике, что смог спуститься в подземный мир и вернуться оттуда живым. Конечно, сначала Реддл презрительно отмахнулся от подобной чуши. Но мысль о магии, что позволяет такое путешествие, о её сложности и искусности прочно засела в его голове. И чем чаще Том мысленно возвращался к тому мифу, тем сильнее загорался идеей повторить подвиг древнего волшебника.       Начиная с четвёртого курса, он проделал огромную работу, найдя все возможные упоминания того мага — Орфея в магловской литературе, и среди волшебных книг. Информации было крайне мало, и, что ожидаемо, то, что было написано у маглов, чрезвычайно разнилось с тем, что писали волшебники.       Главным отличием была причина, по которой Орфей проник в подземный мир. Маглы верили, что он спустился туда во имя утраченной любви, чтобы спасти свою погибшую возлюбленную. Волшебники же были более практичны и почти во всех источниках указывали, что Орфей спустился туда за тайнами магов древности, дабы обрести ещё большую силу и сравняться, а то и превзойти в ней богов.       — Прекрасная мотивация, — посмеиваясь, бормотал Том, перелистывая ветхие страницы книг.       Найти же заклинание, чары, ритуал или артефакт, который мог бы ему помочь спуститься в подземный мир, оказалось ещё большим испытанием. У Орфея, как по версии маглов, так и волшебников, была заколдованная лира, на которой тот играл, и музыка, рождаемая ею, покорила всех обитателей подземного мира. Именно так он спасся и смог вернуться живым. Но это не отвечало на вопрос «как именно он умудрился туда попасть»? О том, как там выжить, Том решил подумать позже.       Чтобы собрать правильное заклинание воедино, ушло более полугода кропотливого труда над древними манускриптами. Всё ещё усложнялось тем, что большая часть текстов была на ионийском диалекте, отчего приходилось засиживаться над словарями и переводами текстов с этого диалекта, чтобы найти похожие слова в попытках перевести их самому. Тем не менее Том обладал удивительной усидчивостью и трудолюбием, оттого к концу четвертого курса у него были выписаны сложнейшее заклинание и список тех предметов, что могли ему пригодиться.       Проверив, что за ним никто не увязался, Реддл проскользнул в едва заметную щель между горгульей и стеной, за которой скрывался небольшой потайной зал. Том нашёл его на втором курсе, когда обследовал подземелья замка.       — Хогвартс — мой дом, а свой дом я должен знать, — любил приговаривать мальчик, вновь и вновь выходя ночью в тёмные коридоры и скользя по ним тише тени.       Там уже всё было готово. Пол расчищен, охранные заклинания активированы, зелья для поддержания концентрации и бодрости приобретены, а стена с аркой, которой скоро предстояло стать порталом, испещрены символами, найденными на одном из свитков.       — Тянуть больше нельзя. Я — величайший из волшебников, когда-либо живущих, и мне ничего не стоит это доказать, — упрямо поджав губы, процедил Том, будто перед ним был не пустой зал, а стоял сам Дамблдор и все те, кто ещё не верил в его силу.       В пару глотков осушив склянки с зельями, Реддл встал напротив арки и взмахнул волшебной палочкой. Заклинание было длинным и выматывающим. Его требовалось читать нараспев под звуки лиры, благо такая нашлась в антикварной магловской лавке, а заколдовать её самому не составило проблем.       Секунды тянулись, слова лились из уст парня единым потоком. Пропитанные магией, они вились вокруг него, словно змеи, сплетая тугой комок. Из палочки в такт мелодии лиры вылетали снопы искр и тонкие серебристо-чёрные нити. Они втягивались в центр арки, формируя паутинку, что медленно, но верно заполняла собой всё пространство. Реальность дрожала под напором силы. По лбу и вискам Тома стекали капельки пота. Щёки розовели, дыхание то и дело сбивалось, но он упорно продолжал шептать забытый мотив песни-заклинания.       Когда казалось, что сил не хватит, что он не рассчитал, а лёгкая паника, несмотря на огромную самоуверенность, кольнула сердце, паутина заклинания дрогнула, и Тома сбило с ног волной чуждой магии.       — Получилось? — парень поднялся с плит, отряхиваясь и крепче сжимая палочку. Он старался не обращать внимания ни на саднящие локти, которыми он сильно ударился при падении, ни на резко наступившую тишину. Игравшая до этого лира лежала разбитая на полу, разрушенная волшебством.       Созданная благодаря магии Тома паутина переливалась, пульсировала и манила. Вход в подземный мир был открыт.       На лице Реддла расцвела победная ухмылка. Он сделал это! Он открыл проход. Он побывает в подземном мире первый спустя долгие столетия и вернётся обратно живым, невредимым и с новыми знаниями.       — Пора! — проверив маленькие карманные часы, купленные в той же антикварной магловской лавке за бесценок, Том шагнул в арку. Теперь у него были ровно сутки, чтобы совершить прогулку в подземном мире и успеть вернуться обратно в мир живых.       Тьма — вот всё, что было вокруг. Реддл брёл вперёд, выставив волшебную палочку перед собой, пытаясь осветить тропку Люмосом. Но, к его ужасному разочарованию, магический свет почти не помогал. Окружавшая его тьма была столь густой и плотной, что её можно было резать ножом. Дышать было так же тяжело, как идти. Спёртый воздух застревал в горле, закупоривал лёгкие и оседал на коже, стягивая её и делая каждый шаг всё невыносимей и сложней.       — Мордредовы прихвостни, — сдавленно ругнулся Том, пытаясь по часам понять, сколько времени он уже провёл во мраке. Но стрелки часов, казалось, сошли с ума. Они крутились то вперёд, то назад, совсем не помогая и лишая возможности отслеживать, сколько ещё можно находиться в подземном мире. — Впрочем, какая разница, сколько ещё есть времени, если я не вижу арки, — Том оглянулся, но сколько ни всматривался в темноту позади, так и не смог различить контуров перехода. — Придётся идти вперёд и надеяться, что я найду что-то стоящее.       Дальше пришлось продвигаться почти на ощупь, замедлившись ещё сильнее. До этого ровная тропа вдруг стала вилять, на ней появились камни и ямы. В одну такую Реддл едва не угодил, когда вновь отвлёкся на бесполезные часы.       — Великий Салазар, сколько это ещё будет продолжаться! — зашипел на парселтанге Том. Он часто говорил сам с собой на языке змей, а особенно когда сильно чем-то увлекался или не мог совладать с чувствами.       Реддл никогда не жаловался на фантазию. Всегда изобретательно и с изюминкой подходя ко всему, начиная от обычных, каждодневных занятий, заканчивая магией или наказанием провинившихся сторонников. Оттого его живому уму было сложно даже представить, сколь скучное приключение его ожидало в подземном мире. Глупое шатание во мраке.       Всё изменилось в один миг, когда мимо Тома прошёл человек. Обычный, из плоти и крови, судя по струящейся по руке красной дорожке. Он толкнул парня плечом, вымазав его мантию своей кровью, и пошёл дальше, спотыкаясь и пошатываясь.       — Сэр, — окликнул его Том, предварительно наставив волшебную палочку незнакомцу в спину. Человек его проигнорировал, вскоре скрывшись во мраке, оставляя Тома вновь одного.       Раздражённо поджав губы, Реддл продолжил идти вперёд. Однако с момента встречи с первым мужчиной люди стали появляться всё чаще и чаще. Мужчины, женщины, дети. Разных возрастов, в разных одеждах, они брели мимо него, не поднимая голов от тропы.       Поначалу Том пытался разговаривать с ними, но быстро понял, что ответа не дождётся. Уязвлённый и взвинченный, он несколько раз атаковал некоторых из них простыми чарами, но те пролетали сквозь людей, не причиняя им никакого вреда. Его лучи заклинаний же, обычно яркие и сильные, в этом странном месте выглядели совсем тусклыми.       — Прекрасно, — процедил Том, опустив палочку. Больше попыток атаковать он не предпринимал.       Вспомнив прочитанные книги, Реддл понял, что тропа, скорее всего, свела его с душами подземного мира. Догадка его подтвердилась ещё тогда, когда один из мальчишек, проходящих мимо, споткнулся и упал, выронил из ладошек медную монету. Та внезапно звонко упала на камни и, поблёскивая боками, подкатилась к ногам Тома. Реддл поднял монету и, поднеся к ней палочку со всё ещё зажжённым Люмосом, осмотрел её со всех сторон.       «Обол Харона, — вспомнил её название Том. — Плата для таинственного перевозчика душ, без которой душа не сможет попасть в чертоги Аида. Так получается, я ещё не в подземном мире, а лишь в его преддверии?»       — Пожалуйста, — тонкий детский голос донёсся снизу, в нём сквозили слёзы и мольба.       Реддл с удивлением посмотрел на стоящего перед ним мальчика. Бледное чумазое лицо, чёрные, рвано постриженные волосы, грязная тряпка, что служила ему одеждой. Видно, семья мальчика была небогатой, но всё же смогла найти для него обол Харона.       — Что же Вы не несёте её во рту, как положено? — задумчиво спросил Том, вертя в пальцах монету. Ответа не последовало. Мальчишка лишь тихо лил слёзы, стоя перед Реддлом и протягивая к нему руки. — Увы, мальчик, но мне это нужно, — холодно бросил Том и, больше не дожидаясь ответа, развернулся, уходя дальше во мрак, туда, куда брели все. К переправе, где теперь он сможет оплатить свой вход в подземный мир. Судьба же души этого мальчишки его не волновала.       На берегу реки было светлее, и это позволяло рассмотреть всё, что там происходит. Всё пространство тут было заполнено душами людей. Остановившись чуть поодаль, Том наблюдал за процедурой переправки через реку. Когда Харон — мрачный старец в потрёпанном рубище — подплывал к пристани на лодке, души разом подавались вперёд, спеша занять место. Однако Харон быстро наводил порядок, откидывая назад самых наглых длинным посохом, которым до этого правил лодкой. После этого он отбирал несколько душ и, если те имели при себе обол, пускал в челнок.       «Как хорошо, что мне попался тот мальчишка», — мрачно усмехнулся Том, проверив, на месте ли плата для перевозчика душ. Он видел, как некоторых выбранных Хароном, тот не пустил на лодку, так как при них не было обола.       Как только челнок наполнялся душами, Харон с силой отталкивался посохом от пристани, и тот, подхваченный стремительным течением чёрной, как и всё в этом месте, воды, быстро скрывался во мраке. Том попытался засечь время до возвращения Харона, и, когда тот вновь вынырнул из тьмы, по внутренним ощущениям, Реддла прошло около часа.       Решив, что видел достаточно, Том начал проталкиваться мимо душ.       «Почему я могу их трогать, но моя магия проходит сквозь них?» — Том остановился у самой пристани, стараясь незаметно прикоснуться волшебной палочкой к стоявшему по левую руку от него старика.       — Не стоит, живой, — скрежещущий звук раздался так близко, что Том невольно вздрогнул, тут же устыдившись тому, что потерял бдительность.       Переведя взгляд в сторону, откуда раздался звук, Реддл рвано выдохнул. Перед ним стоял Харон.       — Мне нужно на тот берег, — стараясь не выдать волнения, произнёс Том и протянул монету перевозчику.       — Она не твоя, — безразлично бросил Харон и, потеряв интерес к парню, повернулся к душе старика, в которого до этого тыкал волшебной палочкой Реддл.       — Разве это имеет значение, Харон? У меня есть плата, ты обязан перевезти меня через Стикс, — Том, упрямо тряхнув головой, встал перед выбранной душой, перегораживая той путь.       — Живой, — горящие потусторонним огнём глаза Харона впились в лицо Реддла, заставив того на мгновение ощутить страх. — Чем достоин ты переплыть через Стикс?       Прежде, чем Том успел что-то ответить, старик-перевозчик заковылял прочь, возвращаясь на лодку и попутно указывая на души, что могут плыть с ним.       «Мерлиновы панталоны! — парень сжал кулаки, соображая, чем таким он может удивить Харона и заслужить переправу в подземный мир. — Петь и играть на кифаре, допустим, я не умею. Да и нет её у меня. Отобрать его посох? — Том пристально осмотрел древко в мозолистых руках Харона и разочарованно вздохнул. — Нет, силой нельзя. Остаётся только магия. Вот только если она не действует на души, подействует ли на Харона?»       За размышлениями Реддл не заметил, что отобранные души уже стояли в лодке и Харон был готов оттолкнуться от пристани, чтобы начать переправу. Решение вспыхнуло в голове мгновенно. Если он не может поразить старика песнями и музыкой, то поразит своим талантом в волшебстве.       Расслабившись и позволив магии свободно струиться по телу, наполняя собой каждую клеточку, Том взмахнул зажатой в левой руке волшебной палочкой, призывая изменчивый и капризный огонь. Работать с заклинаниями, вызывающими огонь, было невероятно сложно, но Реддл получал искренний восторг от вида алых всполохов, что послушно, слово змеи, изгибались по воле его силы.       Том прикрыл глаза, больше чувствуя, чем наблюдая, как потоки огня разлетелись кольцом вокруг него, как отшатнулись души, как обернулся на него Харон, когда огонь объял лодку. Он чувствовал недовольство старика, его гнев, его внимание.       — Смотри же, Харон, — прошептал одними губами Том, и пламя ревущим драконом взметнулось ввысь.       Сейчас Реддл действительно был тем самым великим волшебником, коим мнил себя. Огонь — его стихия, волшебство — его дыхание и жизнь. Пламя пульсировало в такт биению его сердца, принимало причудливые формы, завораживало, мерцало, манило и восхищало не меньше, чем сила Геракла или песнь Орфея, что уже были удостоены чести попасть живыми в подземный мир.       Когда огонь утих и парень опустил волшебную палочку, пот тёк по его лицу, попадая в глаза, мешая рассмотреть выражение лица перевозчика душ. Однако его кивок Том рассмотрел чётко. Подавив победную улыбку, Том быстро сел в челнок. Руки его мелко подрагивали. Вторая сильная и сложная магия за день даже для него была непростым испытанием, и усталость медленно начинала тяготить парня.       Доплыв до противоположного берега, Харон пришвартовался чуть ниже по течению того места, где забирал души. На прощание Реддлу он не сказал ни слова, впрочем, как и Том ему.       Обол Том оставил на своём месте в лодке.       На этом берегу всё было по-другому. Больше не было той непроглядной тьмы, заставляющей смотреть под ноги и гадать, сломаешь ты их, споткнувшись или угодив в яму. Не было бредущих душ. Ничего не было. Пустошь простиралась насколько хватало взгляда. Так и не найдя никакой дороги или тропы, Том пошёл просто вперёд, надеясь сориентироваться на ходу.       Вскоре Реддлу стало скучно, а появившееся шагов двести назад чувство тревоги всё усиливалось и усиливалось. Привыкший с детства доверять интуиции, Том замедлился, держа палочку наготове. Он не был уверен, что магия защитит его в этом месте, и это выбивало почву из-под ног. Но и сдаваться просто так он не станет. Однако он всё шёл и шёл, а ничего не происходило.       — Том, — тихий, едва различимый за шорохом шагов шёпот заставил парня замереть и обратиться в слух.       Выждав некоторое время и убедившись, что звавший его голос — лишь игра воображения разошедшегося от усталости, Том продолжил путь. Но он не сделал и ста новых шагов, как вновь услышал это:       — Том!       Женский голос звучал далеко и глухо. Голос знакомый, но давно забытый. Кажется, будто он и вовсе его не знал, но что-то в груди замирало от одного его звучания. Что-то откликалось глубоко в нём. Забытое, не изведанное ранее. То, чего он был лишён с самого рождения и о чём, в тайне ото всех, позволял себе иногда мечтать.       — Мама? — его голос прозвучал слишком тонко и неуверенно. Так непривычно для самого Тома, что в душе вмиг поднялась злость на собственную слабость.       — Том! — вдали показался размытый, едва заметный глазу силуэт хрупкой, некрасивой женщины.       Том никогда в жизни не видел фотографий или картин мамы. Он не знал ни то, как она выглядит, ни её имени, но сейчас был абсолютно уверен, что эта женщина — его мать. Реддл сжал зубы, гася в себе вспыхнувшие и давно похороненные чувства. Сейчас было не место и не время им предаваться. Но замерший в отдалении морок сводил все усилия парня к нулю.       Когда-то давно, кажется, в прошлой жизни, он так злился и ненавидел всех детей в округе вне его приюта. В те немногие разы, когда ему доводилось видеть, как очередной магловский ребенок капризничает, когда выказывает неуважение к своей матери, что обнимала его, целовала, окружала заботой, Том был готов убить этого ребёнка. Он не понимал, как смеют они разбрасываться тем, что у него было отнято, как только он появился на свет. Как смеют они не ценить то чудо, что происходит, когда ты зовёшь маму и ту роскошь, когда получаешь ответ?       Свою мать Том тоже ненавидел. Ведь она посмела быть слабой, она предала его. Она его бросила!       По щекам парня невольно побежали слёзы.       И всё же, когда он был ребёнком, пока не научился ненавидеть, он ещё мучил себя глупой надеждой. Что всё это ошибка. Что мама придёт и заберёт его. Что прижмёт к груди, шепча о том, как любит его, и согреет вечно мёрзнувшего в приюте мальчишку. Он тешил себя этими мыслями, изводил, терзал сердце и рвал душу, плача порой по ночам. А потом освободился, найдя приют в ненависти. Она стала его спасительницей, тем якорем, что удержала от падения в бездну и позволила встать на ноги. Боль же о маме затихла, укрылась в самых дальних уголках его сердца, лишь изредка напоминая о себе.       — Том, — женщина… мама протянула к нему руки. — Я так ждала тебя.       Парень с силой зажмурился, гася первый порыв броситься к ней. Если не упасть в объятия, то хотя бы побыть рядом, рассмотреть её, узнать имя, наслушаться её голоса. Надышаться.       — Томми, — нежное обращение обласкало, и Реддл впервые решил отпустить себя и поддаться давно забытому желанию обнять маму.       Том сорвался на бег. Он ещё никогда не бегал так быстро. В голове звенела пустота, прибитая пылью мантия развевалась за спиной, в груди жгло от нетерпения. Увидь его сейчас кто-нибудь из ближнего круга слизеринцев, ни за что не узнали бы в этом спешащем к матери растрёпанном парне вечно идеального старосту Тома Реддла.       Чем ближе Том подбегал к маме, тем отчётливей видел усталость на её лице, косые тёмно-карие, почти чёрные глаза, худобу, тонкие, словно две ветки, руки. Мама была одета в дешёвое выцветшее платье и серый передник. Но даже сейчас, в таком виде, она показалась Тому самой красивой на свете. На короткий миг он позволил себе вновь поверить, что мама заберёт его и укроет от всех невзгод.       — Том, я так ждала тебя. Так ждала, — женщина не сдвинулась с места. Лишь стояла, протянув руки, и звала его.       Не будь Том сейчас так поглощён своими чувствами, он бы давно развернулся и ушёл, так как навредить магией душам умерших он не мог, но Реддл ничего не замечал. А потому и не разглядел, как медленно вокруг него вновь сгущается тьма.       — Томми, — вновь нежно повторила женщина, а парень резко затормозил, не дойдя до той несколько шагов. — Что же ты остановился, милый? Обними меня, Томми!       Том тяжело дышал, будто оббежал весь Хогвартс, а не несколько сотен метров по прямой. В глазах у него стояли слёзы. Вот то, о чём он мечтал. Вот то, о чём мечтают все беспризорники. Его мама. Стоит лишь руку протянуть — и…       — Нет, — голос парня звучал глухо. Сердце ныло от боли, но ударившее набатом чутьё вынудило остановиться и включить помутнившееся сознание.       — То… — начала женщина, но Реддл её перебил:       — Нет, мама, — Том поджал губы, пытаясь сдержаться, но не выходило. — Как ты могла? Как ты посмела предать меня ещё раз? Неужели я не заслуживаю любви?! — крик раненой птицей вырвался из груди. Сквозь пелену слёз он видел, как на лице матери промелькнула растерянность. — Почему ты всегда меня предаёшь? — обессилено выдохнул парень, опуская глаза ниже, на ноги женщины, что парили над пропастью в паре метров от него. Развитое чутьё подсказало остановиться и спасло ему жизнь. Чутьё, а не та, что должна была всю его жизнь беречь, любить и защищать. — Прощай, мама.       Отвернувшись и более не слушая её голос, Том медленно побрёл обратно, туда, где, как он помнил, был берег. Взять верх над захлестнувшими его эмоциями всё никак не удавалось. Боль от предательства терзала его, но спасительная ненависть не спешила затмевать её собой. Прикрыв глаза руками, парень пытался унять глупые слёзы.       Под ногу подвернулся камень, и, не удержавшись, Том рухнул на колени, лишь в последний момент выставив руки вперёд, больно сдирая кожу с ладоней. Палочка отлетела в сторону, но он даже не потянулся за ней. Всегда собранный и идеальный, сейчас он чувствовал себя одиноким и разбитым.       — Почему меня все предают?! Почему меня никто не может полюбить?!       Свернувшись калачиком в пыли, Том выл, как раненый зверь на одной ноте. Страх одиночества и обида на весь мир плотно укоренились в нём. И сейчас, пожалуй, он бы не поверил ни одной живой или мёртвой душе. Никому, кроме…       — Ты обронил, — ещё один знакомый, близкий голос. Тонкий и ломкий. Голос, что раздражал его с самого первого курса в Хогвартсе. Раздражал, пока не исчез на третьем. Том неверяще поднял голову. Над ним стоял ни на долю не изменившийся тринадцатилетний мальчишка, когда-то носивший имя Гарри.       Гарри первым подсел к тому сразу после распределения. Он приклеился к нему намертво, везде таскаясь следом. От него не было покоя и в спальне, так как они делили её. Слишком светлый, слишком честный. Гарри во всём и во всех видел свет и добро. Со временем он подкупил этим и Тома. Реддл больше не смог противиться тёплому натиску, поверив Гарри, доверившись и попробовав дружить. Как жаль, что на третьем курсе Гарри тоже предал его и бросил.       — Это ничего, ты слишком долго копил всё в себе, Том, — Гарри улыбнулся тепло и искренне. Подхватил Реддла под руку и потянув на себя, помог подняться. Потом деловито обтрусил его одежду от пыли и рукавом вытер слёзы с лица. Только закончив приводить всё ещё опешившего Тома в порядок, вложил в левую руку палочку. — Просто помни то, как согревает солнце, — с улыбкой произнёс Гарри и, порывисто обняв Тома, растаял утренней дымкой.       — Гарри, — затравленно и запоздало выдохнул Том. Он стоял, опустив руки и крепко зажмурившись.       Слова о солнце мысленно отбросили его на пару лет назад, к Чёрному озеру, где они с Гарри любили гулять. Точнее, любил это Том, но мальчишка всегда увязывался за ним, и он был тем единственным, особенным — был другом — кого Реддл не мог прогнать.       В тот день они вновь пришли к озеру. Том рассуждал вслух о новых зельях, их компонентах и способах варки. Он так увлёкся, что не заметил, как Гарри отстал. Обернувшись, Реддл увидел, что друг стоял на небольшом холмике, запрокинув голову, подставив лицо нежным лучам весеннего солнца.       — Что ты делаешь?       — Иди сюда, Том! Ну же! — нетерпеливо позвал Гарри, для пущего эффекта помахав рукой. Том, тяжело вздохнув, послушался. Порой тогда ему казалось, что легче подчиниться Гарри, ведь тот бы не отстал, пока не добился своего. И холодный и отстранённый Том поддавался.       — И зачем мне тут стоять?       — Смотри, становись вот так, — друг быстро повернул его к солнцу и, легонько надавив на лоб, заставил откинуть голову. — А теперь закрой глаза и чувствуй.       — Я чувствую себя идиотом, — проворчал Реддл.       — Да нет же! — Гарри рассмеялся легко и беззаботно. — Чувствуй, как согревает солнце.       Том не знал, что именно должен был почувствовать в тот момент. Он чувствовал себя очень глупо, стоя с задранной головой. Он чувствовал, как начинают гореть щёки под солнечными лучами. Он чувствовал рядом с собой своего друга. И внезапно, словно кто-то открыл ему глаза, он почувствовал тепло внутри себя. То самое, что многие зовут любовью. Он испытывал её к другу. Гарри смог проникнуть под кожу и стать ему по-настоящему близким.       Другом и братом.       Кем-то большим.       Возлюбленным. Любимым.       Тем, кто подставит плечо в трудную минуту, протянет руку, даст возможность отдышаться.       Гарри стал семьей.       — А потом предал меня и бросил, — выдохнул Том. Какую бы боль ни приносило это воспоминание, оно позволило наконец совладать с собой. Когда-то у него была семья. Его выбрали, чтобы стать семьей, но ушли. Поэтому свою следующую семью он выберет сам и сделает так, чтобы она всегда была только его.       Звон карманных часов вывел Тома из оцепенения.       Вздрогнув, Реддл нервно хлопнул себя по карманам брюк и выудил часы. Стрелки вновь бежали правильно. До отпущенного возможного времени пребывания в подземном мире оставались считанные часы. Ему придётся бежать, чтобы успеть вернуться к оставленному где-то далеко за Стиксом порталу.       Дорогу обратно Том запомнил плохо. В памяти отложился лишь надсадный бег, который он смог выдержать лишь благодаря выпитым заранее зельям; горящие глаза Харона, наблюдающие за тем, как он дерзко запрыгнул в опустевшую от привезённых душ лодку; и новые блуждания во мраке, где он неоднократно спотыкался и в итоге разбил колени.       Вывалившись из портала на последних секундах, Том рухнул на плитку зала в Хогвартсе, дыша поверхностно и загнанно. Тревога, страх и ноющая боль в сердце постепенно отпускали, сменяясь эйфорией от прожитого приключения.       — Я величайший волшебник всех времён! — эгоистичная и самодовольная улыбка исказила красивое лицо Реддла. Парень рассмеялся. Он чувствовал свою силу, он знал и умел ей управлять. Теперь, когда он вновь доказал сам себе своё величие, ничто и никто не сможет встать у него на пути. Он — Том Марволо Реддл, — никогда не окажется на месте тех душ. Потому что он, величайший волшебник, покорит бессмертие!       Покидая зал, Том позволил себе последнюю в жизни слабость, прежде чем стать тем, кем он должен быть — могущественным волшебником, что будет жить вечно. Он запрокинул голову назад и представил, что по обе стороны от него стоят мама и Гарри — его семья, его любимые — и держат его за руки, а солнце согревает.